Тема №4 (стр 11 му)

Введение
Глава I Научная полемика по вопросу социологической значимости теории общественного развития К. Маркса
Глава II Методология общественной теории К. Маркса и ее суть
Глава III Проблема принадлежности социальной теории Маркса к социологии и ее значение для развития научных представлений об обществе
Заключение
Список использованной литературы:

Тема №4 (стр 11 му)

Глава II Методология общественной теории К. Маркса и ее суть
Работ, посвященных специфике социологической методологии Маркса, в постсоветской литературе практически нет. Исключение составляет статья Ю.Л.Качанова [11]. Автор отдает должное двум важным обстоятельствам: во-первых, органическая целостность у Маркса — это конкретно-историческое «производство индивидов», для которого характерен определенный способ деятельности; во-вторых, посредством понятия образа жизни «многообразие проявлений деятельности ставится под знак общего концептуального основания» [11, с. 138].
Процитируем утверждение, очень точно объясняющее, почему искажается суть марксовой социологической методологии: «К сожалению, низкий уровень методологической рефлексии современной теории маскирует действительную проблему, переводя ее в плоскость философского начетничества. Цитатная наука ищет «не там, где потеряла, а там, где светло». Между тем базовая абстракция марксистской социологии вовсе не «материалистическое понимание истории», а определенное концептуальное представление бытия объекта исследования — общества» [11, с. 138].
И все же наиболее адекватную трактовку социологической методологии Маркса предлагает Бхаскар. В превосходной статье, на которую мы уже ссылались, он выделяет четыре социологических модели, характеризующие связь «общество-личность». В первой «социальные объекты рассматриваются как результаты целенаправленного или осмысленного человеческого поведения (или как образованные им)». Такой моделью, по мнению автора, оперирует Вебер. Во второй, используемой Дюркгеймом, социальные объекты обладают собственной жизнью, внешней и принудительной по отношению к индивиду. Третья модель — это попытка синтезировать первые две. Один из вариантов данной модели, который гласит, что «общество производит индивидов, творящих общество», наиболее убедительно защищает П.Бергер. И все же преимущество, считает Бхаскар, следует признать за четвертой, «преобразовательной (трансформационной) моделью социальной деятельности», принадлежащей Марксу [4, с.225-230]. Предлагаемая самим Бхаскаром, а также Аутвейтом социологическая методология (рассматриваемая ими как средство преодоления кризиса в социологии) строится на марксовых методологических посылках. Именуется она по-разному: трансцендентальный реализм, новый реализм, умеренный натурализм, критический натурализм и т.д. [8].
Согласно этой модели, субъекты деятельности не творят общество, а воспроизводят или преобразуют его, ибо «сознательная деятельность осуществляется на данных наличных объектах, и ее нельзя представить себе протекающей в их отсутствие... всякая деятельность предполагает первичное существование социальных форм» [4, с.227]. «Моя концепция, — продолжает Бхаскар, — состоит в том, что люди в своей сознательной деятельности по большей части бессознательно воспроизводят (и попутно преобразуют) структуры, «направляющие» их самостоятельные производства». Далее рассуждения ученого поразительно напоминают доводы, которые приводит В. Ленин, критикующий в «Материализме и эмпириокритицизме» богдановскую концепцию тождества общественного бытия и общественного сознания, а также размышления Ф.Энгельса о «параллелограмме сил», истоки которых в гегелевских диалектических представлениях о «хитрости разума», «...люди вступают в брак не для того, чтобы поддержать жизнь капиталистического хозяйства. И тем не менее семья и хозяйство оказываются ненамеренным последствием (и неизбежным результатом), равно как и необходимым условием их деятельности. Поскольку социальные условия — это отношения различного рода, а деятельности — это производства, то предмет социологии для сторонников данной модели — это отношения производства (разных родов)» [4, с.237].
Как уже отмечалось, Бхаскар не связывает социологическую методологию Маркса однозначно с историческим материализмом. Более того, он считает, что положение об определяющей роли материального производства недоказуемо. Несомненно, однако, что социально-философская позиция Маркса существенным образом обусловливает его социологическую методологию. Несомненно, также, что любая социологическая методология имеет самостоятельное значение, формируя представление о предмете социологии, изучаемой социологом реальности, обладая той или иной эвристической ценностью.
Следует отметить «тотальность» марксистской «деятельностной» методологии и в том плане, что в ее рамках могут анализироваться и сознание, и субъективность. В отличие от собственно натуралистической методологии, здесь не отрицается специфически субъективный характер человеческой деятельности и значимость для нее сознания. Более того, как полагает М. Мамардашвили, хотя в теории Маркса отсутствуют ссылки на осуществляемые субъектами процессы понимания, их мотивации, целеполагания, желания и т.п., она является и определенной теорией сознания [13, с. 297]. «Существующее у субъектов сознание может в принципе изучаться совершенно объективно, по его «предметностям», по значащим для него объективациям, рассматриваемым в качестве порожденных саморазвитием и дифференциацией системы социальной деятельности» [13, с. 298]. По мнению Мамардашвили, заслуга Маркса в том, что он открыл для науки такую точку зрения.
Подобный подход к изучению сознания поддерживают многие исследователи. Так, П. Бергер и Т. Лукман пишут: «Реальность повседневной жизни не просто полна объективации, она и возможна лишь благодаря им. Я постоянно окружен объектами, которые обозначают субъективные намерения моих партнеров, хотя у меня иногда и возникают трудности по поводу правильного понимания того, что определенный объект «обозначает», особенно если он был создан людьми, которых я не знал достаточно хорошо или вообще не знал в ситуациях лицом к лицу. Любой этнолог или археолог подтвердит наличие этих трудностей, но сам факт, что их можно преодолеть и по артефакту реконструировать субъективные намерения людей, которые жили в давно исчезнувших обществах — красноречивое доказательство огромной силы человеческих объективации» [2].
Другая, оппозиционная по отношению к любой объективно-предметной методологии «социологическая парадигма» предполагает анализ всех общественных явлений (включая сознание) под иным углом зрения, с их субъективно-смысловой стороны. Приоритет в данном случае отдается культуре как системе ценностей, принятым в обществе символам и значениям, мотивам действия, ценностным ориентациям и т.д. В основе такой методологии (условно именуемой «субъективно-ценностной»), которая к концу XIX века становится типичной для западной социологии, лежит известный тезис об особой роли сознания в человеческой деятельности, в жизни общества.
Сравнение различных пар методологических стратегий, а также тех, что входят в каждую пару, свидетельствует: во-первых, их оппозиция относительна (скажем, некорректно абсолютное противопоставление функционального и конфликтного подходов, ведь существуют «конфликтный функционализм», «функциональные теории конфликта») и, во-вторых, сочетание методологических подходов довольно многообразно. Рассмотрим, к примеру, как пересекаются пары стратегий функционалистская — конфликтная и объективно-предметная — субъективно-ценностная. Известно, что Зиммель (представитель конфликтного функционализма) и Дарендорф (автор диалектической теории конфликта) были сторонниками субъективно-ценностного подхода, тогда как Маркс (теорию которого относят к диалектической разновидности теории конфликта) — объективно-предметного. Он, в отличие от Дарендорфа, связывал изменения, порождаемые конфликтами, не с противоречиями систем ценностей, а с антагонизмами, заключенными в предметно-практической деятельности, и соответствующими ей взаимодействиями между группами. Таким образом, каждую теорию можно характеризовать как бы по разным параметрам одновременно.
К выводу о том, что методологические стратегии вполне совместимы, что их можно согласовать, использовать не одну, а сразу несколько, приходишь, когда обращаешься к уже сложившимся социологическим теориям.
Например, «субъективно-ценностный» характер могут носить как макро-, так и микротеории (символический интеракционизм, феноменологическая социология, этнометодология и др.). Субъективизм («субъективно-смысловой», «субъективно-ценностный» подход), противопоставляемый натурализму и позитивизму, образует так называемую понимающую социологию [7], специфика которой обозначилась уже достаточно определенно. Фактически до настоящего времени ее идеи вдохновляют многих западных социологов.
Значительное место в макротеориях Вебера, Парсонса и других занимают размышления о социальных действиях индивида. Категория «социальное действие» была одной из главных составляющих общей концептуальной схемы, лежащей в основе построения целого ряда теорий. Микро- и макроподходы, таким образом, вполне уживались друг с другом. Важно также помнить, что трактовка «социального действия» восходит к социологии Вебера. Поведение, обусловленное присутствием других людей «и не соотнесенное с ним по своему смыслу, — пишет он, — не входит в понятие «социального действия» в установленном нами значении» [5]. Стремление удержать «смысл» социального действия характерно и для социологических концепций Знаненского, Парсонса и многих Других социологов, совмещающих макро- и микроподходы и использующих одновременно ценностно-нормативную модель общества.
Однако в западной социологической литературе (включая учебную) макроподход зачастую отождествляется с объективным, а микро — с субъективным. Так, Смелзер в недавно изданном в России учебнике «Социология» утверждает: «Микросоциология изучает общение людей в повседневной жизни — интеракцию, их взаимодействие. Исследователи, работающие в этом ключе, считают, что социальные явления можно понять лишь на основе анализа тех смыслов, которые люди придают данным явлениям при взаимодействии друг с другом» [20].
Действительно, в тех теориях, на которые ссылается Смелзер (Дж.Хоманса, Г.Гарфинкеля, Э.Гоффмана), внимание сосредоточивалось не на объективной логике человеческих поступков и поведения, а на мотивах, которыми люди при этом руководствовались, значении, которое они придавали тем или иным явлениям, символах, которые они принимали или отрицали. Но взаимодействие, как известно, понимается двояко. В теориях символического интеракционизма оно трактуется субъективистски, а в бихевиористских концепциях (Б.Скиннер) опосредованность поведения сознанием, его субъективный характер игнорируется и приводятся доводы в пользу того, чтобы избегать «менталистского объяснения» поведения [19].
Дихотомия «объективно-безличностного» и «субъективно-ценностного» часто становится предметом обсуждения в связи с проблемой взаимоотношения микро- и макроподходов. Первому, как отмечалось выше, приписывается субъективно-личностная стратегия, второму — объективно-безличностная, выражающая саму суть так называемого социологизма. При таком понимании безличностный (надличностный) характер носит и культура, выступающая как некоторое «внешнее» по отношению к человеческому поведению (индивидуальному или коллективному) образование. Но «внешними», принудительными по отношению к личности, у сторонника «социологизма» Дюркгейма являются «коллективные представления». Тогда дихотомия «микро-макро» выступает как отношение между «индивидуализмом» и «коллективизмом».
Способы разграничения микро- и макроподходов различны и один из них — разделение «объективно-безличностного» и «субъективно-ценностного». Но дихотомия «объективно-предметного» и «ценностно-смыслового» подходов — это иная плоскость рассмотрения общества, чем дихотомия «микро- и макро». Совмещение этих двух подходов в принципе возможно и при использовании «объективно-предметной» парадигмы. Ведь и в марксистской социологической концепции, которую с полным основанием относят к макросоциологическим, отправной точкой рассуждений являются «действительные индивиды», их деятельность и материальные условия их жизни, как те, которые они находят уже готовыми, так и те, которые созданы их собственной деятельностью [15].
Соответственно общество, будучи системой общественных отношений, выступает как определенный способ человеческой деятельности, «способ производства». В рамках объективно-предметной, деятельностно-преобразовательной методологии это вполне логично. Тем не менее, Маркса обвиняют в непоследовательности, которую усматривают в том, что он, с одной стороны, настаивает на объективной логике институциональных структур, а с другой — признает роль сознания в человеческой деятельности [16].
Глава III Проблема принадлежности социальной теории Маркса к социологии и ее значение для развития научных представлений об обществе
При обсуждении проблем взаимоотношения микро- и макроподходов универсальное значение придается именно культурно-ценностной парадигме. В 1984 году, на одной из конференций в качестве довода в пользу универсальности данной парадигмы приводились веберовское обращение к культурным ценностям при объяснении «капиталистического» поведения, а также роль «символического» измерения социальной жизни, с помощью которого преодолевается противоречие между макро- и микроподходами (в частности, в социологической концепции Парсонса). Ценностно-смысловой стратегии приписывается также заслуга объединения теоретического и эмпирического подходов к изучаемой социологом реальности. Дж. Коулмен, считающий некорректным соединение теоретического исследования с «социальными системами», а эмпирического — «с объяснением индивидуального поведения», полагает, что эмпирическое и теоретическое, равно как микро- и макроподходы, совмещаются именно благодаря обращению к ценностям.
Аналогичные рассуждения можно найти и в постсоветской социологической литературе. Так, М.С. Комаров пишет: «Главная ошибка, совершаемая отечественными социологами, заключается в том, что анализ природы и содержания социальных отношений, долженствующий осуществляться в категориях эмпирической науки, к числу которых относятся «мотивы и ценностные ориентации личности», «статусно-ролевые отношения» и нормативные комплексы (институты), подменяется привычным социально-философским анализом», уводящим в прямо противоположную от социологии сторону» [10, с.37]. Другая ошибка, считает Комаров, состоит в следующем: «упускается из виду факт, что система социального взаимодействия и общения людей регулируется определенным комплексом «значений», как принято говорить в современной социологии со времен М.Вебера. Последний определяется господствующими в обществе культурными стандартами: системой знаний, верований, идеологией, обычаями, традициями и др.» Утверждается также, что лишь такой подход способен обеспечить необходимую при социологическом анализе связь трех уровней.
В этих рассуждениях содержится по меньшей мере три допущения: во-первых, все, что не соответствует ценностно-нормативному, «смысловому» подходу, относится к социальной философии (а именно, к истмату); во-вторых, ценностно-нормативная методология рассматривается как синоним методологии социологической; в-третьих, лишь ценностно-нормативная методология может обеспечить эмпирическое социологическое изучение общественных явлений. По мнению Комарова, категория «социальные отношения» является социально-философской, а «на языке социологического анализа система социальных отношений адекватно описывается посредством понятий социальной роли и социального статуса, так как конкретными носителями общественных отношений выступают прежде всего люди, выполняющие определенные типы деятельности и соответственно имеющие определенный статус в социальной иерархии» [10].
Но почему, собственно говоря, «социальные отношения» не социологическая категория? И потом, разве неизвестно социологам, что реально-практические отношения могут в большей или меньшей степени соответствовать нормативным «ролевым» предписаниям, а то и не соответствовать им вовсе? Что касается того, что социолог при эмпирическом изучении человеческого взаимодействия имеет дело непременно со смыслами и значениями, то необходима и адекватная интерпретация данной информации, учет «парадоксов самосознания», обусловливающих содержание первичной социологической информации, получаемой от респондентов.
По мнению Комарова, «язык описания и объяснения общественных явлений, свойственный современной мировой социологии, отличается от принятых в нашей теоретической социологии концептуальных средств, имеющих по большей части социально-философское происхождение» [10, с. 36]. Но социологический язык неоднозначен. Категории социологии вводились и получали распространение по мере ее оформления и развития. «К 1920 году, — пишет Босков, — имелся довольно полный концептуальный набор: общество, социальная группа, социальный институт, социальные отношения, социальное взаимодействие, социальные мотивы, общественное разделение труда, социальная стратификация, социальный контроль и социальное изменение» [3, с. 45]. Однако содержание упомянутых категорий может быть различным. Это зависит от того, в рамках какой методологической стратегии используется категория, какой «социологической парадигмой» определяется ее содержание. Фактически речь идет лишь об одинаковых терминах, которым придаются совершенно разные смыслы.
Сказанное прежде всего относится к такой основополагающей категории социологии, как «социальность». «Рассматривает ли социолог общество как реальность особого рода или пытается вычленить простейшую единицу социальной связи (либо социальной деятельности), чтобы сделать ее точкой отсчета, — во всех случаях «предельным понятием», определяющим его исследовательский горизонт, остается категория социальности. Вот «материя», из которой соткана та реальность, какую исследует социолог. И стоит ему только «оторваться» от этой реальности, как он перестает быть социологом» [6, с. 5,6]. Ответ на вопрос, «как поживает идея материализма в социологии», может иметь, собственно говоря, лишь иносказательное значение, ибо в социологии проблема «первичности-вторичности» снимается. Здесь, однако, важно, чтобы категории трактовались в соответствии с задаваемыми парадигмами, содержали тот смысл, который им может быть приписан в определенной системе понятий.
Как уже отмечалось, социальность индивидуального действия у Вебера, Знанецкого и Парсонса состоит во взаимодействии смыслов и значений. В марксовой «социологической парадигме» — это практическая интеракция людей, в ходе которой присваиваются условия жизнедеятельности, необходимые для осуществления производства (включая воспроизводство человека как общественного существа). Различия в возможностях присвоения, имеющиеся у разных общественных групп, обусловливают и место последних в целостной системе социальных отношений, их «социальное положение». Соответственно Маркс и Вебер по-разному понимали «социальную структуру». Если для первого ее существенным параметром является взаимоотношение различных групп в процессе общественного производства (независимо от того, каким образом система объективно-предметной деятельности и позиции в ней различных групп выражаются в сознании общества, в его ценностно-нормативных предписаниях), то для второго таковым выступает престиж — ранг группы, предписываемый системой ценностей.
Неоднозначно трактуются в социологии и категории «социальный статус», «социализация», «социальный институт». Под социальным статусом, например, понимают «положение», «позицию», подразумевая объективную принадлежность к группе, выделенной по тому или иному признаку. Но так же называют и место в системе прав и обязанностей, в предписаниях общества, обусловленных системой ценностей. Так, в частности, понимал социальный статус Вебер, отождествляя его с престижем позиции. Именно это толкование наиболее распространено в западной социологии, отдающей приоритет, как правило, субъективно-ценностной методологии. Для обозначения динамической стороны статуса используется категория «социальная роль», которой практически всегда придается ценностно-нормативная окраска.