Табу.

Введение
Глава 1.Табу в контексте глобализации
1.1.Понятие «Табу» в социологии
1.2.Инерционный аспект табулирования
Глава 2. «Табу» как регулятив экономической деятельности
2.1. Механизмы социального табу
2.2. Табу эволюции и табу цивилизации
Заключение
Список литературы

Табу.

Знания о запретах этнологическое и природное не выступают как утилитарная информация о том, что можно, а что нельзя, если мы хотим понять, как запреты функционируют в тех или иных сообществах и почему с гибелью запретов гибнут определённые сообщества. Понятие " спасительная инерция" было бы абсолютно ненаучно как термин, но допустимо как понятие культуры или даже её универсалия. В противном случае, разумеется, находится ещё один мотив запрета как функция архаических культурных систем там, где он не мотивируется. Для современных табу припасена охранная функция, вносимая субъектом на основании расплывчатой категоризации концептов " потенциальная энтропия", " пороги риска", " безопасная техника", " культурный зажим" и несть им числа. Однако именно инерция запретов не позволяет обеспечить мгновенное переключение сознания на обратную связь. Она запаздывает. Это запаздывание новых элементов без " видимых" причин, эта неединовременность распространения (не как свет, а как сумерки) позволяют снова обратиться к самостоятельности инерции в культуре. Это не побочный эффект традиции или инновации, а нечто иное. В запретах и их передаче культура перепроверяет надёжность изначальной матрицы воспроизведения ценностей. М. Мосс, видевший прообраз культуры в ритуале и рассматривавший табу как условие её зарождения, акцентировал тем самым наряду с позитивными ценностями культуры и негативные. Ценность запрета, разумеется, не в сохранении ритуала, а в безмотивной передаче способа действия, приносящего действительное или мнимое единство той общности людей, которая его разделяет.Если мы возьмём феномен безмотивного террора у современных экстремистов из числа фундаменталистов, то принцип " виновны все" является отдалённой аберрацией причастности всех к ритуалу. Только положительное в " Нет" обращено в "Да" снятию запрета. Недозволенное санкционировано как единственно желательное. Но не углубляясь в эту тематику, заглянем в обоснование причастности или непричастности к общности. Так, писатель и культуролог Д. Фаулз противопоставляет номинации британца и англичанина на манер В. С. Соловьёва, характеризовавшего русских как " бесповоротных европейцев". Британец как носитель имперского комплекса (" поворотность" к архаике) безмерности и англичанин с его " маниакальным стремлением к справедливости" как меры (" европейскость"). Островная позиция наблюдателя связывается им с позицией пионеров демократии и права и носителей столь же бесспорного ханжества. Роль запретов в отрицании идентичности с другими - слишком общая рамка, чтобы сделать её объектом исследования. Однако именно рамочные конструкции конкретизируют рефлексию предметной области как доступную для понимания. Культурный запрет как феномен инерции в культуре применительно к обществам эпохи глобализации и стиля постмодерн существенно различается в пространстве-времени сообществ, уже переживших перемену статуса зрелости, и зависимых от переживших эту зрелость. Пример Фаулза с его единством британцев лишь отдалённо может быть применим к рассмотрению общности славян восточных. Инерция зависимой культуры также сильна не одной рамочной конструкцией. Возможно, что это лишь инерция подходов? Тогда перемена подхода исключила бы инерцию из поля зрения. Но добиваться этого - значит снова увязнуть в умножении абстрактных множеств.Иногда следует вести речь о преемственности, а не об инерционности культурного самосознания эпохи, но в данном случае "британское" или "украинское" в практике культурных запретов предстоят перед сознанием индивида как сложный или слоёный массив, через который "не перейдешь" тем же самым. В этом-то и феномен инерции запретов: разрешено не быть британцем или украинцем и нет общности. Как индивидуальный эксперимент это может не трогать, но как социокультурный феномен - это активизация защитных механизмов, ответ на " взрывы современщины", релятивность постмодерных вкраплений.Вся трудность в этом: инерционность культурных запретов - есть рамочная конструкция общностей, без которых они переходят в иное состояние, а действие на сохранение имеющегося движения ценностей (инерция) безотносительно к содержанию самих ценностей (традиция) передаёт энергию, питавшую общность в её привычном режиме деятельности, тому фрагменту общности, что вовлечён в инновации.Ряд мировоззрений можно прямо назвать традиционалистскими и фундаменталистскими, но нет оснований считать, что в силу инерционных факторов их энергия не может служить инновациям и проводить их мимо заторов сознания отдельного индивида. То, что акцентирует индивид в его сознании, вовсе не означает, что общность не может спрессовать ради нового опыта в новые запреты, но и сохранение старых может способствовать переключению энергий.Если инерционность означает надежность, как пользования, так и присутствия запретов, то с той же последовательностью актов индивидуального сознания она будет рассматривать отсутствие этих запретов как "основание" для пролонгации состояния причастности. Нет необходимости постулировать британца новому жителю Великобритании, но это уже выбор от избытка степеней свободы. В случае мигранта это особенно интересный расклад новых возможностей. Быть англичанином он не может - зато может быть британцем - это ли не инерция имперских запретов прошлого в новом качестве? Тут Д. Фаулз - эхо традиционалистов. Культурную инерцию можно представить как инерцию запретов на формы проявления определённых содержаний, но это не значит, что они не проявятся. Формы инерционного проявления культурных содержаний умножают внерамочные или вневременные значения. Споры о запретах и их нормах (простые примеры " хеджаб" или величина креста, с которым может появиться француз в общественном месте) - это лишь следствие результатов релятивизации ценностей. Обращение вокруг ценностного наполнения культурной жизни выступает предшествием новых норм, порождённых " схлопыванием" волн инерции, традиции и инновации, которые ограничивают потенциал манёвра в культурном взаимодействии, к тому же понятом на узком базисе адаптации.Выводы из сказанного обусловлены избранным ракурсом рассмотрения культурной инерции в аспекте запретов. Во-первых, статус запрета не есть константа в том или ином обществе, а потому нет единой линии преемственности в отношении запретов как культурных ограничителей движения. Во-вторых, исследования влияния запретов на передачу культуры в пространстве и времени не выявляют единого канала или фильтра ценностей, но и сами обусловлены рамочной конструкцией - пространством-временем движения ценностей. В-третьих, обнаружение рамочной конструкции позволяет ввести инерцию наравне с традицией и инновацией в число сторон, описывающих ситуацию передачи ценностей. В-четвёртых, наследие, доставшееся по инерции, не рефлектированное общностью и его членами, продолжает (пролонгирует) своё взаимодействие с традицией и инновацией, продуцируя всё новые возможности, часто не осознаваемые современниками.Практическое функционирование культурных запретов как частный случай универсальной ситуации трансляции социокультурного опыта делает возможным перспективу не только учёта, но и усовершенствования механизмов ограничения и отбора для обретения развитием подлинно культурного наполнения содержательного Глава 2. «Табу» как регулятив экономической деятельности2.1. Механизмы социального табуСовременный этап развития общества характеризуется изменениями, являющимися результатом процесса глобализации. Трансформации в ценностной сфере культуры отражаются в изменении норм, одним из видов которых являются табу - «негативные предписания (категорические запреты) на различные действия людей, нарушение которых должно повлечь соответствующие санкции». Динамика табу в этом смысле представляет собой одну из проблем, изучаемых в дискурсивном направлении политической лингвистики. Многочисленные обращения к теме табу в СМИ, интернет-блогах и дневниках, на материале которых проведено данное исследование, свидетельствуют об изменениях в содержании запретительных норм в мировых культурах; ...сейчас (почти) нет табу, нет закрытых тем и нет «(непристойного», границы личного так ужались, что вписались в рамки законного и легитимного; происходит постепенная эволюция объекта для вопроса «А что в этом такого?» «Мы добились большого прогресса, - говорит Хеба Кутб, руководящая исламской клиникой сексологии в Каире. - Десять назад мы не могли даже говорить на эту тему, а теперь люди привыкают это слышать». Знаком возрастающего интереса к теме запретного является появление ряда художественных фильмов, в названии которых содержится лексема «табу»: Табу режиссера Нагисы Осимы (1999, Япония), серия документальных фильмов Taboo: Blood Rites (2004), Taboo: Sex Swap (2009), Taboo: Touching death (2009, National Geographic) и др., телесериал « Табу» (2009, Санкт-Петербург).Изменения в системе табу реализуются как в нарушении запретительных норм - детабуизации, так и в процессе табуизации – создания новых запретов. Наблюдаются как вербальные, так и невербальные формы детабуизации. Одна из ярких сфер невербального поведения, где в настоящее время наблюдается нарушение традиционных запретов - взаимоотношения между полами. Так, ранние и добрачные сексуальные отношения во многих культурах стали повседневным явлением и больше не вызывают осуждения у окружающих. Все менее порицаемыми становятся групповые интимные взаимоотношения и однополая любовь. Не вызывает удивления публичная демонстрация обнаженного тела как знак открытого проявле-ниея сексуальности. В области жестикуляции наблюдается заимствование представителями многих культур жестов, пришедших из американской культуры, в частности известного неприличного жеста руки, как проявление снижения запретов на непристойное невербальное поведение.В речевой коммуникации проявления табу отражены в избегании « определенных языковых выражений или затрагивания определенных тем общения в тех или иных коммуникативных ситуациях». Так, среди тем, подвергающихся детабуизации, одной из очевидных является тема интимных взаимоотношений полов и связанное с ней использование в речи наименований интимных частей тела. Например, пьеса Ив Энцлер The Vagina Monologues была написана с целью снятия запрета на открытое обсуждение проблем интимной жизни женщины. Будучи написанной американской писательницей, пьеса была переведена на 30 языков и поставлена в 53 странах, включая Россию, что свидетельствует о глобальном характере детабуизации данной сферы как проявлении распространяющегося феминизма. Изменение отношения к запретам в сексуальной сфере в мусульманской культуре проявляется, например, в публикации книги «Главный секрет: сексуальное руководство для женатых пар», написанной мусульманкой из Объединенных Арабских Эмиратов В. Лут, которая «призывает к большей открытости и популяризации сексуального образования».Наблюдается снятие ограничений на открытое обсуждение болезней, связанных с интимными частями тела (например, звуковая реклама лекарств для лечения геморроя и простатита в супермаркетах, реклама средств повышения потенции у мужчин и средств, облегчающих прохождение « критических дней у женщин» на телевидении).Следствием детабуизации определенных тем является снятие ограничений на использование табуированных языковых единиц. Языковое табу представляет собой «запрет на употребление определенных слов, вызванный в основном социальными факторами: этикетом, цензурой, степенью тактичности говорящего и т. д.». Одним из наиболее очевидных проявлений детабуизации в языковой сфере является снятие запрета на употребление обесцененной лексики.Новым видом детабуизации является способ употребления ненормативной лексики в интернет-коммуникации, который проявляется в форме литургативов - зачеркивании того, что мыслится «неудобосказуемым»: «современные технологии позволяют . почти безболезненно обойти требования приличий (политической корректности, логики и т. п.)».В результате влияния норм англоязычной коммуникации в русской культуре произошли изменения в социально-статусном общении: в частности, обращение по имени-отчеству даже в официальных ситуациях уже не является обязательным. Следствием размывания статусно-обусловленных норм обращения является пример обращения «Любочка» выпускника средней школы по отношению к женщине старше по возрасту и намного выше по статусу - Любови Глебовой - в телевизионной передаче « Горячий вечер с Тиграном Кеосаяном».Наряду с детабуизацией изменения в запретительных нормах культур проявляются в появлении новых табу. Так, в невербальных формах культуры одним из новых табу является запах тела. Запретным становится публичная демонстрация обнаженного детского тела, что связано с ростом случаев педофилии.Глобально распространяющаяся ценность молодости вызывает неприятие признаков старости: Разница в возрасте - последнее табу, единственная граница, тем более непреодолимая, что больше никаких границ не осталось, она заменила их все. В сегодняшнем мире можно заниматься групповым сексом, быть би- и транссексуалом, зоофилом, садомазохистом, но воспрещается быть старым; Сменился модный возраст, - констатирует Надежда Константиновна Онипен-ко. - Для мужчин максимум 40 лет, для женщин - 35. На это рассчитано все: мода, одежда, песни, стиль общения. Даже если люди старше, они все равно будут пытаться внешне остаться в этой возрастной категории и обращаться друг к другу соответственно... Русское языковое сознание строго связывает отчество с возрастом, отсюда и "омолаживающий эффект", который весьма болезненно ударил по самооценке людей старшего поколения. В речевой коммуникации среди новых запретных тем можно назвать вопросы о зарплате: И я помню нормальный вопрос - а сколько вы получаете? А сейчас это немыслимо так спросить. Хорошие корпоративные политики информационной безопасности обязательно включают в себя пункт о неразглашении зарплат сотрудников неавторизованным лицам. А авторизованными лицами считаются те, кому это необходимо знать по роду работы - персонал бухгалтерии, финотдела, отдела кадров.Развитие электронной техники и Интернета вывело за пределы военного или детективного дискурса понятия пароля или кодового слова, которые стали частью повседневной жизни и вопросы о которых теперь не принято задавать и в бытовой коммуникации: Например, я еще застал вопросы - а зачем мне прятать пароль от электронной почты? у меня там порнографии нет. Пусть висит на экране - я свою электронную почту кому угодно покажу.Некоторые новые запреты в значительной степени вызваны глобально распространяющимся концептом «толерантность», выражением которой в коммуникации является политкорректность, реализующаяся в появлении эвфемизмов, называющих национальную или этническую принадлежность - этнонимов: « С течением времени определенный этноним табуируется и начинает считаться, как мы бы сейчас сказали, неполиткорректным. К этому, например, в русском языке сейчас близко слово "негр", в западных странах давно уже заменяемое на "чернокожий" или "афроамериканец". В немецком в настоящее время почти не говорят "цыган" (в словарях оно стало обозначаться как уничижительное): там используется слово "ром", отражающее самоназвание народа» .Табу, как и нормы, ситуативно обусловлены, то есть существует система культурных запретительных и разрешительных правил, регулирующих коммуникацию в той или иной ситуации: «Например, при женщинах и детях употребление бранной лексики является нарушением нормы, в то время как "в закрытых мужских сообществах" (армии, тюрьме и т. п.) неупотребление мата вызывает недоверие». Простые наблюдения за употреблением ненормативной лексики свидетельствуют, что трансформации подвергается не только понимание ситуативной « уместности/ неуместности» того или иного действия, но и гендерная специфика использования языка. В настоящее время можно наблюдать процесс изменений в запретительных нормах институциональных видов дискурса. Так, например, в сфере обслуживания запретным является ряд тем: Существуют также темы-табу, затрагивать которые нельзя ни при каких обстоятельствах. К ним относится политика, религия, национальные вопросы. Если посетитель сам начал говорить об этом, то официант должен уметь грамотно уйти от обсуждения - например, сказать, что ему нужно проверить на кухне, готово ли какое-то блюдо.Примером детабуизации в научном дискурсе является отказ от запрета на имперсональность: « В зарубежных научных работах нередко делается посвящение близкому человеку и содержится благодарность не только научным рецензентам и техническим помощникам, но и членам семьи, обеспечивавшим возможность осуществления работы. В российской научной среде благодарности личного характера высказываются обычно устно при неформальном общении, поскольку негласно считается, что основная заслуга в выполнении научной работы принадлежит как самому ученому, так и научному коллективу, взрастившему его. Однако новые работы авторов, имеющих дело с англосаксонской культурой, "взламывают" это табу».Детабуизация также происходит в религиозной сфере, что отражает интенсивно протекающий процесс профанации сакрального: Когда шоу-бизнес превращается в религию, а поп-звезды превосходят по популярности Христа, что остается делать Церкви? Только одно - научиться законам шоу-бизнеса. Его Святейшество Папа Бенедикт XVI в этом деле преуспел: он не только бдительно следит за событиями на поп-сцене, но и участвует в них. Дебютный альбом понтифика под названием Music From The Vatican Alma Mater ("Музыка из ватиканской альма-матер") увидел свет 29 ноября.... Кстати, интерес к музыке демонстрирует еще один эпизод - год назад впервые за всю историю церкви Папская канцелярия составила список 12 "богоугодных" песен.