Истоки и корни латиноамериканского каудильизма

Оглавление

Введение
Каудильизм как образ жизни. Истоки и корни
Авторитарные режимы в Латинской Америке и факторы, влияющие на их формирование
“Демократический цезаризм” в Венесуэле. Хуан Висенте Гомес
Заключение
Список использованной литературы

Истоки и корни латиноамериканского каудильизма

Последующий расцвет каудильизма сопровождался еще большим усилением роли военных в политике — в то время еще не армии как института (что характерно уже для XX в.), а именно ее командиров, высших офицеров, хотя значение вооруженных сил также постепенно возрастало. Военный каудильизм стал иерархической системой, пронизывавшей общество снизу доверху. Каудильо мог быть очень влиятельным человеком в пределах весьма обширной территории или же лидером совсем небольшого округа.
Вирус каудильизма распространился повсеместно, и порой даже мелкий провинциальный асендадо создавал собственные вооруженные отряды, насильственно рекрутируя в “армию” проживавших неподалеку индейцев и метисов или принимая в ее ряды добровольцев, пожелавших ему служить. Та социальная организация, те взаимосвязи и отношения, которые сложились в асьендах еще в колониальный период (авторитарная власть хозяина, основанная на его непререкаемом авторитете и личной преданности “клиентуры”, материальная зависимость от “патрона” и т.д.) переносились и на государственный уровень.
Милитаризация власти в разных странах имела свои особенности. Так, в Мексике и Перу военные каудильо предпочитали опираться на регулярные войска. Главнокомандующий вооруженными силами государства или другой представитель военной верхушки, заручившись поддержкой армии или ее части, мог стать “верховным каудильо”, президентом страны и при этом превращался в диктатора, сохраняя республиканскую форму правления и видимость разделения властей. Его “клиентурой” становились лояльные ему каудильо помельче, которые, в свою очередь, имели собственных “клиентов”, и таким образом выстраивалась многоступенчатая социальная пирамида, на вершине которой находился каудильо-диктатор.
В других республиках рвавшиеся к власти “вожди” не зависели от регулярных военных формирований и старались использовать в своих интересах местную милицию и собственных пеонов или гаучо. Даже не имея достаточных средств на их содержание, провинциальный лидер мог добиться высшего государственного поста, если ему удавалось привлечь много сторонников заманчивыми перспективами на будущее, когда он завоюет власть для себя и поддержавших его земляков, но небогатые каудильо побеждали редко — достаточно проследить социальное происхождение наиболее удачливых “сильных людей”.4
В Венесуэле большинство каудильо являлись крупными землевладельцами, представителями старой колониальной элиты. В этом отношении Паэс составлял исключение, поскольку был выходцем из семьи небогатого скотовода-“ранчеро” и познал всю тяжесть наполненной постоянным трудом жизни. Став капитаном армии Первой Венесуэльской республики, он более других офицеров преуспел в военных кампаниях и грабежах — обычный путь наверх “человека из народа”.5
Аргентинские каудильо в основном также были отпрысками влиятельных и богатых креольских семейств, получили хорошее образование и быстро сде­лали успешную военную карьеру. Из 18 каудильо, управлявших различными провинциями Ла-Платы между 1810 и 1870 гг., 13 унаследовали крупные состояния и огромные поместья, один был средним асендадо и один — владельцем небольшой корабельной верфи. Остальные “вожди” не имели значительной собственности, однако в период своего могущества обогатились и превратились в состоятельных людей.
Согласно распространенной точке зрения, после ликвидации колониального режима военные руководители стали единственными гарантами самого существования новых государств и сохранения в них порядка. А могло ли быть по-другому в разоренных Войной за независимость молодых республиках, где отсутствовали влиятельные политические партии, традиции парламентаризма, демократические выборы и какой-либо общественный контроль за действиями должностных лиц? Однако прошло полвека и более, а внутренние политические конфликты по-прежнему разрешались не в рамках конституций и законов, а с оружием в руках или путем “пронунсиамьенто”, то есть государственного переворота.
Таким образом, военный каудильизм стал иерархической системой, пронизывавшей общество снизу доверху. Каудильо мог быть очень влиятельным человеком в пределах весьма обширной территории или же лидером совсем небольшого округа. Вирус каудильизма распространился повсеместно, и порой даже мелкий провинциальный асендадо создавал собственные вооруженные отряды, насильственно рекрутируя в “армию” проживавших неподалеку индейцев и метисов или принимая в ее ряды добровольцев, пожелавших ему служить. Та социальная организация, те взаимосвязи и отношения, которые сложились в асьендах еще в колониальный период (авторитарная власть хозяина, основанная на его непререкаемом авторитете и личной преданности “клиентуры”, материальная зависимость от “патрона” и т.д.) переносились и на государственный уровень.
Авторитарные режимы в Латинской Америке и факторы, влияющие на их формирование
Давно уже укоренилось мнение, что установление в Латинской Америке диктаторских режимов, как и милитаризация власти, были вызваны царившими после Войны за независимость анархией и разрухой. Любой латиноамериканский диктатор-каудильо, правивший в XIX в., был убежден, что его народ еще не готов к демократии (впрочем, в XX в. этот аргумент также получил широкое распространение). Диктатура рассматривалась как “необходимый деспотизм”, закономерный этап политической эволюции той или иной страны региона, поскольку сначала следовало обеспечить “общественный порядок и экономический прогресс”, а потом уже говорить о свободе личности и демократических государственных институтах, и многие “сильные люди” приходили к власти именно под этим лозунгом. Каждый из них формировал “свою” регулярную армию, офицерский корпус которой был лично предан главе государства и обычно состоял из его земляков, а на высшие должности назначались родственники и близкие друзья очередного президента-генерала. Военные функции “верховного каудильо” переплетались с функциями руководителя гражданского общества, и даже сокращение военных расходов не уменьшало влияния привилегированной армейской верхушки.
Несколько иным оказалось положение в Бразилии, где каудильизм не расцвел столь пышным цветом, как в бывших испанских колониях. Напомним, что независимость этой страны от Португалии была завоевана мирным путем, и там не нашлось такого количества честолюбивых военачальников, оспаривавших друг у друга значимость личных заслуг и власть. Кроме того, Бразилия длительное время оставалась монархией, а покушаться на власть монарха могли решиться немногие. Наконец, политика королевского двора строилась таким образом, чтобы никто из “сильных людей”, особенно военных, не приобрел слишком большой популярности. Поэтому высшие чины бразильской армии долго находились в тени и сравнительно поздно появились на политической сцене.
Другое дело — бывшая Испанская Америка. Здесь настоящей “каудильистской республикой” стала родина Боливара — Венесуэла. Почему же именно эта страна превратилась в “заповедник каудильизма”?
Известно, что Венесуэла входила в состав Великой Колумбии (являясь одним из ее департаментов), однако была отделена от других территорий республики горной цепью Анд, и это затрудняло контроль за местной элитой со стороны центра. Между тем Богота пользовалась всеми преимуществами, связанными с главенствующим положением в колумбийском союзе. Сюда стекались налоговые сборы и капиталы, здесь быстро росла чиновничья бюрократия, увеличивалось население. Венесуэльцы начали усматривать во власти Боготы нечто вроде иностранного господства над их свободной страной. Наибольшее недовольство высказывали представители военных кругов. Им казалось, что пока они с оружием в руках боролись за независимость, власть в столице захватили коррумпированные политики, которые воспользовались плодами их победы. Это усиливало антагонизм между армией и гражданскими правительственными чиновниками, “узурпировавшими” права военных. В Венесуэле военный каудильизм и национализм естественным образом дополнили друг друга.
После распада Великой Колумбии Паэс был избран президентом Венесуэльской республики и сохранил за собой пост главнокомандующего армией. В исторической литературе его правление не называют военной диктатурой (существует точка зрения, что настоящих военных диктатур в XIX в. не было), и некоторые исследователи отмечают, что он не прибегал к террору по отношению к населению страны и оппозиции, зато обладал чертами харизматического лидера и политическим чутьем.6
Начиная с Паэса, “первого верховного каудильо Венесуэлы”, и до конца правления “последнего венесуэльского каудильо” Хуана Висенте Гомеса, умершего в декабре 1935 г., в стране существовали режимы личной диктатуры очередного “верховного вождя”, как правило, генерала (с 1835 по 1888 г. в Венесуэле не было ни одного гражданского правителя). Генералы-президенты опирались на узкий круг преданных людей и армию, но не выступали от ее имени. Несмотря на появление в середине XIX в. политических партий, в политике сохранялся персонализм, а кровопролитные гражданские войны оставались главным средством разрешения конфликтов либо между самими каудильо, либо между провинциальными вождями и центральной властью. “Верховные каудильо” обладали всей полнотой власти, но не могли не считаться с интересами латифундистов и торговцев-экспортеров, от которых зависело финансовое положение страны, а следовательно, и существование правительств.
В Колумбии каудильизм не пустил столь глубокие корни, как в Венесуэле. Провинциальные каудильо сохраняли влияние лишь на “своих” территориях, а их претензии на общенациональное лидерство не находили серьезной поддержки. Даже если во главе правительства оказывались представители армейской верхушки, им не удавалось надолго установить диктатуру — ведь в каждой республике очень многое зависело от расстановки политических сил. Когда Боливар отошел от дел, его противники во главе с генералом Сантандером поспешили отмежеваться от “якобинского” режима и начали активно преследовать сторонников “Освободителя-диктатора”, хотя сам Сантандер управлял страной авторитарными методами.
В Перу после изгнания испанцев реальная власть над отдельными районами также перешла в руки местных каудильо, честолюбивых и воинственных, которые создавали в республике обстановку постоянной смуты и всеобщей вражды. Однако среди них не нашлось настоящего лидера, достаточно сильного и авторитетного, чтобы не только возглавить общенациональное правительство, но и подчинить Лиме перуанские провинции. Первые президенты Перу не имели реальной власти за пределами департамента Лима, каудильо — вне пределов “своих” территорий.
Яркий пример каудильизма можно найти в Аргентине в лице диктатора Хуана Мануэля де Росаса (1835—52), которого историки часто характеризуют как “зловещую фигуру”. Росас принадлежал к числу богатейших асендадо страны. Воспользовавшись неразберихой смутного революционного времени, он завладел обширными имениями, многочисленными стадами скота и организовал крупные предприятия по засолке мяса, которые назывались “соладеро”. Располагая огромными средствами, Росас создал хорошо вооруженное и дисциплинированное войско из преданных ему гаучо и пеонов. Росасу был хорошо знаком их быт, и он владел всеми навыками полудикого кочевника, проводившего в седле большую часть жизни.
Поэтому гаучо доверяли своему хозяину и даже любили его. В то же время это были скорее слуги, а не соратники. Идеалом Росаса всегда оставался “натуральный человек”, не испорченный излишней просвещенностью, и ему нравилось отождествлять себя с гаучо, хотя он был очень богат, хорошо образован и, конечно же, не принадлежал к этому кругу людей и не представлял их в политическом отношении. В период борьбы за власть Росас использовал гаучо как военную силу, но, окончательно взяв бразды правления в свои руки, он перестал нуждаться в широкой народной поддержке, имея в своем распоряжении полицейский аппарат и регулярную армию.
Провинциальные каудильо превратились в постоянную угрозу для верховных “вождей”, которые вынуждены были считаться с местными лидерами и проводили по отношению к ним политику “кнута и пряника”. Обычно президентам-каудильо удавалось управлять различными территориями именно с помощью “сильных людей” провинциального масштаба. Так, в Венесуэле Паэс оказывал “клиентам” покровительство и финансовую помощь, но в случае их неповиновения без колебаний применял силу. Даже в 1870—1880-е гг. венесуэльский “либеральный каудильо” Антонио Гусман Бланко не вмешивался в дела провинций, если их “вожди” обеспечивали порядок и мир в “своих” округах и не поднимали мятежей против центрального правительства, однако твердой рукой подавлял любые антиправительственные выступления. Готовый идти на мелкие уступки, Гусман Бланко сохранил автономию штатов, часть таможенных сборов шла на финансирование военных расходов каудильо, и это примиряло их с властью центра. Каудильистские режимы и в XX в. остались обычным для Латинской Америки явлением.7
“Демократический цезаризм” в Венесуэле. Хуан Висенте Гомес
Процессы, развивающиеся в современной Венесуэле после прихода к власти в начале 1999 г. так называемых “боливарийцев”, возглавлявшихся бывшим мятежным подполковником Уго Чавесом, вызывают неизменный интерес как в политических, так и, разумеется, в научных кругах. Понятие “боливарийцы” или “боливарианцы” прочно вошло в политологическую литературу. Оно - производное от имени Симона Боливара, под знаменем которого боролись и, в конце концов, парламентским путем завоевали власть выходцы из вооруженных сил.
В Венесуэле с 1908 по 1935 год у власти находился политический деятель, как таких именуют в Латинской Америке — каудильо Хуан Висенте Гомес, устранивший президента, отправившегося на лечение за рубеж.
Установился режим, просуществовавший 28 лет. Гомес укрепил централизованное государство, усмирил амбиции региональных элит и лидеров, положил конец их сепаратистским поползновениям, наладил властную вертикаль, ввел систему прямого контроля над сбором налогов, реформировал вооруженные силы, создал регулярную армию. Назначал на ключевые должности лично преданных людей, преимущественно земляков, уроженцев штата Тачира, сосредоточил в руках ближайшего окружения денежные потоки, в том числе от эксплуатации богатейших природных ресурсов, в частности нефти. Именно тогда начались добыча, промышленная переработка и экспорт углеводородного сырья, дававшие хорошие дивиденды.
Оборотной стороной медали стала ярко выраженная тенденция к авторитаризму. Строптивых и несогласных смещали, бросали за решетку. У непокорных землевладельцев конфисковывали имения, отбирали собственность. Даже родного брата Гомеса, заподозренного во властных амбициях, в 1923 году ликвидировали физически. Все это делалось под лозунгом: “Союз, мир и работа”.8
Кандидатуры депутатов парламента согласовывались с президентом. Суды находились под жестким контролем исполнительной власти. Правительственный совет, созданный в качестве консультативного органа, носил чисто декоративный характер. Членство в нем было почетным. Впрочем, его впоследствии разогнали за ненадобностью. Существовала и Общественная палата.
Одна из специфических черт режима заключалась в том, что верховный правитель регулярно как бы удалялся от дел и отправлялся в город Маракай, расположенный недалеко от столицы. В Каракасе, в президентской резиденции “Мирафлорес”, оставались номинальные фигуры. Все они исполняли формальные протокольные функции, принимали зарубежных послов, вручавших верительные грамоты.
Номинальные президенты менялись с калейдоскопической быстротой, реальной же властью обладал лишь каудильо. Когда он находился в Маракае, туда с докладами наведывались министры, руководители ключевых экономических ведомств. Все они получали инструкции и указания, которые неукоснительно проводились в жизнь. Административный аппарат и репрессивные органы функционировали исправно, беспрекословно выполняя волю хозяина. Пышным цветом расцвел непотизм. Количество родных и неродных детей каудильо не поддается подсчетам.9
Послушный парламент, избиравшийся по многоступенчатой схеме, автоматически одобрял назначение на должность марионеток, затем по сигналу сверху таким же способом смещал их, возвращая на привычное место диктатора.
Идеологическим обрамлением режима служила теория “демократического цезаризма”, или “необходимого жандарма”, сконструированная социологом Лауреано Вальенильей Лансом10. В ее основе лежал тезис о неполноценности отдельных народов (в том числе и венесуэльского), их неспособности к самоуправлению. Отсюда вытекала неизбежность появления сильного правителя — цезаря. В нем гармонически сочетаются демократия и автократия. Цезарь — единственный, кто в состоянии возбудить чувство уважения к иерархии, преодолеть анархию, установить мир и порядок, необходимые для общественного прогресса.
Книга “Демократический цезаризм”, являвшаяся своеобразным евангелием для авторитарных лидеров, подводила фундамент еще под двумя ключевыми постулатами. Первый. Только мудрый, просвещенный правитель способен покончить с хаосом, порождаемым деятельностью политических партий, профсоюзов, общественных организаций, и установить порядок, обеспечивающий ход поступательного развития. Второй. На венесуэльской почве не может привиться чуждая ее природе англосаксонская модель демократии. Стране надлежит избрать особый путь, с учетом ее исторических особенностей. Продолжатель дела своего отца Вальенилья Ланс-младший, обслуживавший авторитарный режим середины XX века, приходит к выводу: “Социальный порядок, политическая стабильность, прогресс и экономическое процветание могут быть гарантированы только длительным пребыванием у власти влиятельной личности, сознающей нужды своего народа, устанавливающей мир во всеобщем согласии, личности, которую воля большинства ставит выше принципа сменяемости руководства”.11
Венесуэльский ученый Рафаэль Гальегос Ортис подчеркивал: “Гомес отрезал нас от цивилизации. Венесуэла представляла собой потерянную главу истории. Политические свободы, синдикализм, всеобщее голосование, свобода мысли пришли к нам поздно, словно в повозке, запряженной буйволами. В то время как другие страны пользовались плодами демократии, мы прозябали в условиях примитивного диктаторского застоя”.12
Традиции каудильизма удивительно живучи в Венесуэле, в той или иной форме они воспроизводятся на каждом новом витке исторического развития, модифицируясь и приспосабливаясь к меняющимся реалиям. В период диктатуры М.Переса Хименеса (1952-1958 гг.) теория “демократического цезаризма” или “необходимого жандарма” вновь оказалась востребованной. Своему второму рождению она обязана сыну Вальенильи Ланса, выступившему ее неистовым приверженцем.
Вслед за отцом он подчеркивал, что в Венесуэле “абсурдно пытаться установить демократию”, ибо она не применима к “темпераменту латиноамериканцев”. Он объявил реакционными все без исключения партии, обвинил их в создании общественного хаоса и экономического упадка, доказывая их нежизнеспособность, и всячески превозносил Переса Хименеса за то, что он “освободил страну от политических бедствий, установил режим мира и социальной безопасности”.13
Подгоняя историю страны применительно к своей концепции, Ланс представлял и Боливара как основоположника теории “демократического цезаризма”. Он даже вывел так называемый “закон боливаризма”. “Исторический опыт всех, или почти всех испано-американских республик, - утверждал он, - свидетельствует, что социальный порядок, политическая стабильность, прогресс и экономическое процветание могут быть гарантированы только длительным пребыванием у власти влиятельной личности, сознающей нужды своего народа, устанавливающей мир во всеобщем согласии, личности, которую воля большинства ставит выше принципа сменяемости руководства”. Блестящее доказательство этого положения представляло, по мнению Ланса, правление Переса Хименеса, которое он объявил воплощением “демократического цезаризма”.