Прекращение обязательств прощением долга

Введение
1 Основания прекращения обязательств
2. Прощение долга
2.1. Понятие прощения долга
2.2. Проблемы прощения долга как основания прекращения обязательств.
2.3. Выгода и прощении долга
Заключение
Библиография

Прекращение обязательств прощением долга

Прощение долга прекращает обязательство при условии, что оно не предусматривает встречного предоставления либо когда такое предоставление произведено до прощения долга. Кредитор, простивший долг, должен исполнить свои обязанности в соответствии с условиями обязательства.
Моментом прекращения обязательства при прощении долга является момент получения кредитором в установленной законодательством форме согласия должника на прощение долга (п. 1 ст. 433 ГК), если в соглашении не установлен иной срок прекращения обязательства. Поскольку ГК не устанавливает особых требований к форме соглашения о прощении долга, должны применяться правила ст. 434 ГК.
Прощение долга схоже с дарением. В отличие от дарения прощение долга может выражаться в освобождении от исполнения обязанностей как имущественного,так и неимущественного характера. Кроме того, прощение долга не подразумевает совершение каких-либо действий со стороны кредитора, тогда как дарение обычно заключается в передаче имущества дарителя одаряемому. В случае когда прощение долга выражается в форме освобождения кредитором должника от имущественной обязанности, его можно рассматривать как разновидность дарения. Следовательно, при прощении долга в виде освобождения от исполнения имущественной обязанности должны учитываться ограничения на совершение дарения (ст. 575, 576 ГК), а также требования к его оформлению (ст. 574 ГК).
2.2. Проблемы прощения долга как основания прекращения обязательств.
Прощение долга как основание прекращения обязательства ведет свою историю со времен римского права. Наиболее распространенной формой прощения долга по римскому праву являлась acceptilatio – формальная сделка, имеющая целью прекратить обязательство, заключенное путем стипуляции. Кредитор и должник должны были произнести специальную словесную формулу, в результате чего наступало окончательное прекращение обязательственной связи. Позднее римское право допускало прощение долга и неформальным путем – pactum de №o№ prete№do. В результате рецепции римского права нормы о прощении долга попадают в законодательство буржуазных стран и в подавляющем большинстве гражданских кодексов прощение долга рассматривается как договорный способ прекращения обязательств.
Так, один из "классиков" российской цивилистики Д.И. Мейер рассматривал прощение долга как разновидность действий, предпринятых именно с тем, чтобы прекратить известное обязательство. Одностороннее отступление верителя имеет значение дара и действие обсуждается как дарение. Отступление верителя от обязательства по соглашению с должником имеет значение договора. Д.И. Мейер проводил различие между односторонним прощением долга и прощением долга по соглашению сторон, рассматривая в качестве дарения лишь первый случай. Его трактовка опиралась на представление о том, что дарение есть способ приобретения прав и не сводимо только к договору. Таким образом, для современной доктрины гражданского права имеют значение два основных вопроса: является ли прощение долга односторонним актом, во-первых, и как соотносится прощение долга с дарением, во-вторых.5
Первый вопрос, который возникает в связи с этим, касается понимания прощения долга как двусторонней сделки. Среди практикующих юристов весьма распространено мнение о прощении долга как о действии одностороннем, не предполагающем согласия другой стороны. Действительно, из содержания ст. 415 ГК напрямую не следует вывод о договорном характере этого способа прекращения обязательств. Но ведь если считать, что согласия должника на освобождение его от обязанности перед кредитором не требуется, то логично было бы и дарение конструировать как одностороннюю сделку, а не договор. Однако, законодатель, похоже, считает иначе. Можно привести множество аргументов в пользу того, почему должник должен иметь право согласиться или, напротив, отказаться от прощения ему долга, но главным из них является то, что обязательство, порожденное волей двух сторон, не должно прекращаться волеизъявлением одной из них. Возможность одностороннего изменения или прекращения обязательства всегда является исключением из общего правила и, чаще всего, выступает своеобразной санкцией за нарушение контрагентом своих обязанностей.
Отвечая на первый вопрос, необходимо учитывать, что прощение долга есть действие, совершаемое с целью прекращения обязательства. Следовательно, прощение долга охватывается понятием сделки и впредь необходимо руководствоваться общими положениями о сделках. Если встать на позицию сторонников прощения долга как односторонней сделки, при которой имеет значение лишь выражение воли кредитором, необходимо учесть требования ст. 155 ГК РФ. Указанная статья формулирует общий принцип, что односторонняя сделка создает обязанности лишь для лица, совершившего сделку. Для других лиц односторонняя сделка может создавать обязанности только в случаях, установленных законом либо соглашением с этими лицами. Следовательно, пределы действия односторонней сделки должны ограничиваться только обязанностями в отношении самого кредитора, чья воля направлена на прощение долга. Для того чтобы волеизъявление кредитора стало юридически значимым для должника, необходимо соглашение с должником либо указание об этом в законе. С одной стороны, ст. 155 ГК затрагивает только вопрос о возложении обязанности на других лиц, в то время как прощение долга, напротив, предполагает освобождение от обязанности, однако это рассуждение может быть юридически значимым для сделок, которые лишь будут порождать отношения между сторонами. В то время как при прощении долга мы имеем дело с уже существующей обязательственно-правовой связью, которая должна быть окончательно прекращена в результате волеизъявления кредитора. Напомним, что в подавляющем большинстве случаев обязательства носят взаимный характер, и кредитор в них одновременно является и должником. Следовательно, при одностороннем волеизъявлении кредитор не только освобождает должника от лежащей на нем в силу заключенного обязательства обязанности, но и прекращает те обязанности, которые лежат на нем самом. Отвлекаясь даже от строго взаимных обязательств, кредитор прекращает и так называемые кредиторские обязанности, например, по принятию исполнения, гарантийные обязательства, ответственность за недостатки проданной вещи и т.п., которые не могут быть однозначно прекращены вследствие факта надлежащего исполнения кредитором своей обязанности.6
Прекращение обязательства вследствие одностороннего волеизъявления, являясь исключением из общего правила, должно разрешать правовую ситуацию. В случае же признания прощения долга односторонним актом окончательного прекращения обязательства не произойдет, поскольку должник, не согласный с подобным заявлением кредитора, имеет право требовать от кредитора принятия им исполнения. Например, заказчик по договору подряда, оплатив полностью стоимость работ по возведению жилого дома, своим волеизъявлением освободит подрядчика от обязанности передать заказчику результат работ. Вряд ли подрядчик согласится с таким волеизъявлением, поскольку уплата цены за выполненную работу не исчерпывает всех дополнительных проблем, которые лягут в подобном случае на подрядчика. В результате волеизъявления кредитора обязательство либо не прекращается, либо переходит в разряд натуральных обязательств, поскольку требовать в судебном порядке принятия исполнения должник будет не вправе.
Чрезвычайно важным является условие, сформулированное в ст. 415 ГК: обязательство прекращается, если это не нарушает прав других лиц в отношении имущества кредитора. В приведенном нами примере происходит явное ущемление интересов должника, что делает прощение долга невозможным. Теоретически можно представить ситуацию, когда на кредиторе не лежит иных обязанностей, кроме принятия надлежащего исполнения, например, при займе. Однако должник все равно вправе сам принять решение, согласится ли он с тем, что кредитор освободил его от обязанности возвращать долг, либо произведет платеж. В последнем случае произойдет любопытная инверсия, ибо кредитор, совершив прощение долга, сам станет одаряемым, если исходить из односторонности волеизъявления кредитора. В этом случае должник совершает действие, которое он уже не обязан совершать, однако, признать это исполнение недолжным нельзя. Здесь вполне допустима аналогия со ст. 206 ГК.
Таким образом, прощение долга должно являться договорным способом прекращения обязательств. Во избежание разночтений было бы целесообразно в ст. 415 ГК однозначно определить правовую природу прощения долга как двустороннего соглашения сторон. При этом ст. 415 ГК можно было бы переформулировать следующим образом: "Обязательство прекращается освобождением кредитором должника от лежащих на нем обязанностей, если соответствующее соглашение не нарушает прав других лиц в отношении имущества кредитора и не запрещено законом." Последнее добавление представляется необходимым, поскольку в целом ряде случаев законодатель должен иметь возможность воспретить прощение долга, не вступая в противоречие с ГК (например, при прощении долга тем или иным предприятием-банкротом).
Переходя к рассмотрению второй проблемы, de lege lata мы полагаем, что действующее законодательство рассматривает прощение долга как разновидность дарения. Об этом говорит тщательное сравнение норм п. 1 ст. 572 и ст. 415 ГК РФ. Однако проф. В.В. Витрянский считает, что такой вывод некорректен. По его мнению "соглашение о прощении долга может быть квалифицировано как договор дарения только в том случае, когда в нем положительно решен вопрос о безвозмездности (т.е. об отсутствии причинной обусловленности) действий кредитора по освобождению должника от возложенных на него обязательств и при явном намерении кредитора одарить должника без всякого встречного предоставления в рамках всех взаимоотношений сторон". Более того, В.В. Витрянский вообще предлагает исходить из презумпции возмездности прощения долга.7
Таким образом, получается, что прощение долга охватывается понятием дарения лишь в случае его безвозмездности ("беспричинности"). Согласиться с этим суждением вряд ли возможно. Во-первых, обращает на себя внимание подмена понятия возмездности понятием причинности, произведенная нашим уважаемым критиком. В такой трактовке возмездность приобретает черты всеобъемлющей философской категории, далеко выходящей за рамки гражданского права. Действительно, причинная обусловленность присуща всем действиям homo sapie№s, в том числе и возмездным сделкам. Но в равной мере она свойственна и безвозмездным (в традиционном цивилистическом понимании) отношениям. Можно ли назвать "беспричинным" (т.е. безмотивным) договор дарения, безвозмездность которого никем не подвергается сомнению? Конечно, нет. Другое дело, что "причинная обусловленность" дарения не получает непосредственно правового выражения, но это не значит, что ее нет вообще. В гражданском праве вообще не найдется места безвозмездным (беспричинным) правоотношениям, что противоречит очевидным фактам. Во-вторых, возмездность прощения долга, порождает сложнейшую проблему отграничения прощения долга от новации (и, как ни парадоксально, от отступного). Ведь в такой интерпретации сторона, освобождающая контрагента от какой-либо обязанности перед собой, приобретает право на некое встречное удовлетворение, а это - частный случай новации обязательства.
Представляется, что рассмотренная позиция основывается на смешении сущего и должного. Действительно, хотелось бы, чтобы законодатель четко разграничивал дарение и прощение долга, не сводя институт общей части ГК к одному из договоров особенной части. Но это благое пожелание пока, увы, не реализовано в действующем ГК. Сегодня различать прощение долга и дарение - значит приписывать законодателю намерения, которые никак не обнаруживаются в тексте ГК. На самом деле институты общей части обязательственного права представляют собой не норму права в ее законченном виде, а «вынесенное за скобки» нечто общее, приложимое к любой ситуации. Таким образом, возникает иллюзия незаконченности правовой регламентации и необходимость поиска ответа в институтах особенной части обязательственного права. На самом деле логика юридической техники и пандектный принцип построения ГК (хотя и имеются существенные отступления от этого принципа) диктуют иной порядок восполнения «недостающих звеньев».
Одна из наиболее важных практических проблем, связанных с прощением долга, вытекает из запрещения дарения в отношениях между коммерческими организациями (п. 4 ст. 575 ГК). Этот запрет делает невозможным списание даже самых безнадежных долгов, ухудшая и без того нелегкое финансовое положение многих российских предпринимателей.
Впрочем, отечественному законодателю нельзя отказать в известной предусмотрительности. Ведь если бы прощение долга не рассматривалось как разновидность дарения и, следовательно, не запрещалось, у коммерсантов появилась бы отличная лазейка для обхода запрета дарения. Для этого достаточно было бы ссудить должнику определенную сумму денег, а затем простить возникший долг. Представляется, что одновременное существование в законодательстве норм о прощении долга (не включаемого в состав предмета дарения) и запрете дарения было бы нелогичным. Закон не возражает против получения подарков коммерческими организациями. С другой стороны, он не препятствует и совершению дарения от имени таких юридических лиц. Предприниматели без образования юридического лица также не подпадают под запрет дарения. Фискальный интерес, который как раз и породил этот запрет дарения, может быть обеспечен без вмешательства в тонкую материю гражданско-правового регулирования, в частности, с помощью инструментов налогового законодательства.8
От анализа современного состояния регулирования прощения долга перейдем к рассмотрению оптимальной, на наш взгляд, модели соотношения прощения долга и дарения.
Еще одна важная проблема связана с необходимостью отграничения в будущем прощения долга от договора дарения. Еще раз подчеркнем, что речь идет именно о будущем разграничении этих институтов, поскольку действующее законодательство, увы, рассматривает прощение долга как разновидность дарения. Почему так важно проводить различие между этими юридическими категориями? Дело в том, что правовая природа этих институтов диаметрально противоположна: консенсуальный договор дарения порождает обязательство, тогда как прощение долга, напротив, обязательство прекращает. Прощение долга способно прекратить подавляющее большинство обязательств самого разного содержания (в том числе и обязательство из консенсуального договора дарения) и по этой причине относится к общей части ГК. С другой стороны, обещание дарения порождает вполне определенное обязательство безвозмездного характера (и только его) и, в связи с этим, тяготеет к особенной части кодекса. Дарение всегда безвозмездно и потому формально ничем не обусловлено, тогда как прощение долга в большинстве случаев является мерой вынужденной (т.е. кредитор поставлен в такую ситуацию, когда прощение долга выгоднее, чем ожидание его погашения). Дарение, как правило, совершается в интересах одаряемого, а прощение долга - чаще всего в интересах самого кредитора. Кроме того, необходимо учитывать возможность прощения долга не с целью одарить, обогатить другое лицо, а совершение вынужденного (принудительного) прощения долга в результате банкротства, с целью облегчить наследникам принятие обремененного долгами наследства (как это практиковалось в древнем Риме), а также с целью избежать гораздо больших потерь, если задолженность является явно безнадежной.
Наиболее удачным способом выведения прощения долга из-под "крыши" договора дарения было бы, на наш взгляд, сужение предмета последнего договора, т.е. исключение из него действий по освобождению одаряемого от обязанности перед дарителем. Для этого достаточно исключить из текста п. 1 ст. 572 ГК слова: "...перед собой или..."
2.3. Выгода и прощении долга
Основание и существо проблемы квалификации прощения долга известны. Согласно ст. 575 ГК РФ дарение в отношениях между коммерческими организациями (за исключением обычных подарков, стоимость которых не превышает пяти установленных законом минимальных размеров оплаты труда) не допускается.
Зачастую суды квалифицируют прощение долга как разновидность дарения, выражающуюся в виде освобождения должника от имущественной обязанности (п. 1 ст. 572 ГК РФ), и признают его ничтожным как противоречащее закону (ст. 168, 575 ГК РФ).
В связи с этим и встает вопрос о том, является ли прощение долга разновидностью дарения, а если является, то в каком случае? На этот счет судебной практикой и наукой выработано несколько позиций.
Одна проблема - две стороны.
Согласно одной точки зрения прощение долга является не двусторонней, а односторонней сделкой. Основанием для такого утверждения является формулировка ст. 415 Кодекса, в соответствии с которой обязательство прекращается освобождением кредитором должника от лежащих на нем обязанностей, если это не нарушает прав других лиц в отношении имущества кредитора. При этом выражение "обязательство прекращается освобождением" толкуется именно в том смысле, что сам односторонний волевой акт кредитора, направленный на освобождение от соответствующей обязанности должника, и прекращает обязательство. Такой позиции немало способствует формулирование в ГК РФ некоторых иных оснований прекращения обязательства. Так, в силу ст. 414 Кодекса обязательство может быть прекращено новацией, т.е. соглашением сторон о замене первоначального обязательства, существовавшего между ними, другим обязательством между теми же лицами, предусматривающим иной предмет или способ исполнения. Определенное значение придается соглашению сторон и при таком способе прекращения обязательства, как отступное (ст. 409 ГК РФ). На первый взгляд действительно может создаться впечатление, что законодатель, формулируя название статьи Кодекса, сознательно указал на прощение долга как на одностороннюю сделку.
Приведенная позиция находит свое отражение и в практике арбитражных судов. Так, рассматривая вопрос о правовой природе прощения долга и оценивая фактические обстоятельства дела, суд указал, что в данном случае "... речь должна идти не об изменении договора, а лишь о прощении долга (ст. 415 ГК РФ), что допускается в одностороннем порядке...".9 При этом судом было подчеркнуто, что на прощение долга не распространяются запреты, предусмотренные ст. 575 ГК РФ, а единственным препятствием для прощения долга является нарушение таким прощением прав других лиц в отношении кредитора.
Нетрудно заметить, что квалификация прощения долга как односторонней сделки автоматически снимает вопрос о возможности применения к отношениям сторон норм ГК РФ, регулирующих договор дарения (прежде всего, ст. 572, 575 ГК РФ). При этом, признавая возможным само существование такой позиции, представляется ошибочным суждение, в соответствии с которым прощение долга как односторонняя сделка может быть признано дарением при наличии определенных условий (например, очевидной безвозмездности в отношениях сторон). Односторонняя сделка в зависимости от оценки мотивов ее совершения никак не может трансформироваться в договор (соглашение), которым во всех случаях является дарение (ст. 572, 573 ГК РФ). Таким образом, посредством института прощения долга с легкостью можно обойти запрет на дарение между коммерческими организациями. Данное обстоятельство фактически может привести к игнорированию воли законодателя, у которого, безусловно, были основания для введения указанного ограничения.
В пользу непринятия квалификации прощения долга как односторонней сделки можно высказать по крайней мере еще два соображения.