Конвенция о правах ребенка

Введение
Глава 1. Конвенция о правах ребенка как источник международно-правовой защиты прав ребенка
§ 1. Формирование системы международно-правовой защиты прав ребенка
§ 2. Общая характеристика Конвенции о правах ребенка
Глава 2. Правовой статус ребенка по Конвенции о правах ребенка
§ 1. Классификация прав ребенка по Конвенции о правах ребенка
§ 2. Имплементация Российской Федерацией положений Конвенции о правах ребенка
Заключение
Список использованных источников

Конвенция о правах ребенка

При этом стоит отметить, что в науке отсутствует единое понимание гражданских и политических прав. Так, О.И. Тиунов в качестве гражданских рассматривает «права, свойственные человеку как гражданину». Автор не дает определение политическим правам, но относит к ним право на свободу мысли, совести и религии, право на свободу мирных собраний и ассоциаций, право на управление своей страной и равного доступа к государственной службе1.
Другие авторы, в том числе, Т.А. Титова, И.И Лукашук понимают под гражданскими правами права индивидуального характера, принадлежащие человеку, ребенку как личности, связанные с его достоинством2.
Некоторые авторы именую гражданские права человека личными правами3. Гражданские, личные права имеют естественный по происхождению характер и принадлежат каждому независимо от воли государства. Конвенция о правах ребенка предусматривает следующие гражданские права ребенка: право на жизнь и здоровое развитие (ст. 6), право на сохранение своей индивидуальности, на имя, семейные связи (ст. 8), право на свободу мысли, совести и религии (ст. 14), неприкосновенность личной, семейной жизни, жилища, чести, репутации (ст. 16), право на защиту от всех форм физического или психологического насилия, оскорбления или злоупотребления, отсутствия заботы или небрежного обращения, грубого обращения или эксплуатации (ст. 19) и так далее.
Политические права или права публичного характера представляют собой права, принадлежащие человеку как члену общества и гражданину определенного государства. К политическим правам ребенка, провозглашаемым Конвенцией, относятся, в том числе, право ребенка на свободу ассоциаций и мирных собраний (ст. 15).
При этом Т.А. Титова в качестве одного из критериев разграничения гражданских и политических прав называет возможность ограничения последних, предусмотренная как в самой статье, закрепляющей данное право, так и в отдельном общем положении договора4.
Такая позиция представляется не совсем корректной, поскольку Конвенция о правах ребенка допускает возможность ограничения и гражданских прав ребенка. В частности п. 3 ст. 14 Конвенции допускает возможность ограничения свободы вероисповедания в целях охраны государственной безопасности, общественного порядка, нравственности и здоровья населения или защиты основных прав и свобод других лиц.
В.С. Бахин не пытается разграничивать гражданские и политические права, объединяя их в одну группу гражданско-политических прав. Руководствуясь научными разработками западных юристов, автор приходит к выводу, что гражданско-политические права представляют собой так называемые «негативные» или «юридические» права, имеющие абсолютный характер, «которые осуществляются незамедлительно, ограждают индивида от незаконных и несправедливых действий со стороны государства и могут быть защищены в судебном порядке. Поэтому для их осуществления государствам необходимо лишь воздерживаться от посягательств на свободу личности»1.
Вторую группу прав составляют экономические, социальные и культурные права. При этом авторы, объединяя указанные права в одну группу, подчеркивают, что провести разделение между ними достаточно проблематично2.
Таким образом, следует признать несовершенство классификации прав человека, в том числе прав ребенка, на гражданские, политические, экономические, социальные и культурные. Кроме того, как справедливо отметил А. Азаров, такой подход к классификации прав и свобод человека «уязвим для критики с точки зрения формальной логики», поскольку в основу классификации положены два разных критерия: с одной стороны, по сферам жизнедеятельности людей (политика, экономика, социальная сфера) и, – с другой, - по субъекту, носителю прав3.
Зарубежные авторы при характеристике содержания Конвенции о правах ребенка используют деление прав ребенка на «3 Ps»1. Во-первых, обеспечение, то есть права, обеспечивающие удовлетворение основных потребностей ребенка: например, право на образование (ст. 28), право на доступ к наиболее совершенным услугам здравоохранения, средствам лечения болезней и восстановления здоровья (ст. 24), право ребенка на отдых и досуг, на участие в играх и развлекательных мероприятиях, соответствующих его возрасту, а также на свободное участие в культурной жизни и занятие искусством (ст. 31).
Во-вторых, защита, то есть права, гарантирующие защиту от вредного воздействия на ребенка со стороны общества, семьи, например, право на защиту от всех форм физического или психологического насилия, оскорбления или злоупотребления, отсутствия заботы или небрежного обращения, грубого обращения или эксплуатации (ст. 19), право на защиту от экономической эксплуатации и от выполнения любой работы, которая может представлять опасность для его здоровья или служить препятствием в получении им образования (ст. 32), прав на защиту от всех форм сексуальной эксплуатации и совращения (ст. 34).
В-третьих, участие, то есть права ребенка на самостоятельные действия и участие в общественной жизни, например, право на свободное выражение своих взглядов по всем вопросам, затрагивающим ребенка (ст. 12), право свободно выражать свое мнение (ст. 13) и так далее.
Т.А, Титова предлагает классифицировать права ребенка исходя из системы взаимоотношений «ребенок-государство», «ребенок-семья», «ребенок-общество»2.
Во-первых, преамбула Конвенции закрепляет право детей на особую защиту и помощь. Кроме того, Конвенция содержит нормы, направленные на защиту детей, выраженные либо путем закрепления прав ребенка и соответствующей обязанности государства по их обеспечению либо только путем фиксации обязанности государства: право ребенка пользоваться благами системы социального обеспечения (ст. 26), право ребенка на уровень жизни, необходимый для физического, умственного, духовного, нравственного и социального развития (ст. 27); обязанность защитить ребенка от употребления наркотических средств и психотропных веществ (ст. 33), от всех форм эксплуатации (ст. 36); обязанность предотвращать похищение детей, торговли детьми и их контрабанды (ст. 35); обязанность содействовать физическому и психологическому восстановлению и социальной реинтеграции ребенка (ст. 39).
В системе взаимоотношений «ребенок-государство» отдельно необходимо выделить нормы, закрепляющие обязанности государств-участников по защите детей в особо трудных ситуациях, то есть детей, которые являются наиболее уязвимыми: беженцы (ст. 22), неполноценные дети (ст. 23) дети, затрагиваемые вооруженными конфликтами (ст. 38), дети, лишенные свободы (ст. 37 «с», «d»).
Вторая группа норм Конвенции отражает взаимоотношения в системе «ребенок-семья», что обусловлено особым значением института семьи для подготовки ребенка к жизни в обществе, а также тем обстоятельством, что семья в наибольшей степени призвана обеспечивать осуществление прав ребенка. В связи с этим п. 5 преамбулы Конвенции содержит положение о необходимости предоставления семье защиты и содействия, что получило дальнейшую конкретизацию в п. 1, 2, 4 ст. 9, п. 1 ст. 10, ст. 11 Конвенции, закрепляющих обязанности государств-участников сохранять целостность семьи, способствовать восстановлению семьи, принимать меры для борьбы с незаконным перемещением и невозвращением детей из-за границы. При этом, учитывая, что возложенные на родителей обязанности по воспитанию и развитию ребенка не всегда добросовестно ими осуществляются, Конвенция предусматривает особую роль государства по защите ребенка от злоупотребления и пренебрежения со стороны семьи.
В-третьих, ребенок является полноправным членом общества, потому он имеет право всесторонне участвовать в его жизни и вносить свой вклад в его развитие. В связи с этим Конвенция предоставляет ребенку право на сохранение индивидуальности (ст. 8), право свободно выражать свои взгляды по всем затрагивающим его вопросам (ст. 12), право на свободу выражения своего мнения (ст. 13), право на свободу мысли, совести, религии (ст. 14), право на свободу ассоциации и мирных собраний (ст. 15), права ребенка, принадлежащего к этническим, религиозным и этническим меньшинствам (ст. 30) и многие другие.
§ 2. Имплементация Российской Федерацией положений Конвенции о правах ребенка
Российская Федерация ратифицировала Конвенцию о правах ребенка 16 августа 1990 года1. На тот период существовали значительные проблемы, связанные с имплементацией положений Конвенции в национальное законодательство, поскольку Конвенция в той или иной мере затрагивает весь комплекс гражданско-политических, социально-экономических и культурных прав человека, касающихся не только детей как специфической группе населения, но и «универсальных» прав и свобод человека. В частности ст. 10 закрепляет право человека покидать свою страну и возвращаться в нее, в ст. 13 содержится положение о свободе информации, в ст. 14 — о свободе совести, в ст. 15 — о свободе ассоциаций. Законодательство же Российской Федерации по этим вопросам находилось лишь в стадии разработки. В национальном законодательстве отсутствовали понятия «национальное меньшинство» и «коренное население», права которых провозглашались ст. 30 Конвенции.
Несмотря на то, что в целом действовавшее национальное законодательство не противоречило положениям Конвенции, существовали и определенные исключения. В частности, постановлением Совета Министров СССР № 1468 от 29.12.1988 был установлен запрет организации учебных заведений на кооперативных началах2, что противоречило п. 2 ст. 29 Конвенции, провозглашающей право отдельных лиц и учреждений «создавать учебные заведения и руководить ими». Отсутствовал и специальный закон о правах ребенка.
За 19 лет, прошедшие с момента ратификации Россией Конвенции, законодателями были предприняты значительные усилия по приведению российского законодательства, прямо или косвенно относящегося к правам ребенка и их защите, в соответствие с Конвенцией. В развитие положения ст. 38 Конституции РФ о защите государством материнства, детства и семьи1 нормы о защите прав ребенка были включены в гражданское, уголовное, административное и другие отрасли законодательства. 24.07.1998 года был принят Федеральный закон «Об основных гарантиях прав ребенка в РФ» (далее – ФЗ № 124), который фактически дублирует все положения Конвенции о правах ребенка2.
Законодатель, реализуя один из приоритетов российского законодательства – законодательное закрепление прав ребенка, ввел с Семейный кодекс РФ (далее – СК РФ) отдельную главу, посвященную правам несовершеннолетних, практически все нормы которой, так или иначе отражают требования Конвенции3.
Таким образом, имплементация положений Конвенции в России осуществляется не через ее непосредственное действие, а путем закрепления во исполнение международно-правовых норм соответствующих норм в национальном законодательстве.
В целом в настоящее время российское законодательство приведено в соответствие с положениями Конвенции ООН. При этом имеются и некоторые исключения, а в ряде случаев и формальный подход законодателя к имплементации международно-правовых норм.
Так, В.И. Абрамов с сожалением констатирует, что российский законодатель не выработал собственного понятия «ребенок», закрепив в п. 1 ст. 54 СК РФ, ст. 1 ФЗ № 124 понятие, идентичное конвенциональному: «Ребенок – лицо, не достигшее возраста 18 лет», не определив при этом законодательно начало человеческой жизни, что порождает «множество трудностей, коллизий, правовой неопределенности, особенно при попытке урегулирования вопросов биоэтики, охраны здоровья и репродуктивных прав граждан»1. Автор предлагает либо законодательно устранить указанный пробел, либо дать официальное толкование понятия «ребенок» на уровне Конституционного Суда РФ.
Н.В. Кравчук отмечает, что в российском семейном законодательстве не нашло отражение предусмотренное ст. 10, 22 Конвенции право ребенка на воссоединение с семьей, несмотря на то что в последние годы этот вопрос приобретает все большую актуальность2.
Закрепленное российским семейным законодательством право ребенка на выражение своих взглядов и мнения не в полной мере соответствует требованиям Конвенции и рекомендациям Комитета по правам ребенка. Ст. 56 СК РФ закрепляет право ребенка самостоятельно обращаться за защитой своих нарушенных прав и законных интересов в орган опеки и попечительства, а по достижении 14 лет – в суд. При этом, как отмечалось выше, Комитет по правам ребенка отрицательно относится к установлению формального возрастного критерия для наделения ребенка правом обращаться в судебные инстанции, а рекомендует исходить из оценочного понятия – способности ребенка формулировать свои собственные взгляды.
Значительные сложности в правоприменительной практике вызывает реализация закрепленного ст. 57 СК РФ право ребенка быть заслушанным в ходе любого судебного или административного разбирательства. Как отмечает А.М. Эрделевский, «право ребенка на выражение мнения часто подвергается необоснованным стеснениям и ограничениям, либо само мнение получает неправильную оценку», что обусловлено тремя основными причинами. Во-первых, традиционно отрицательное отношение российских судов к участию ребенка в судебном процессе, основанное на действовавших ранее принципах судебной практики, рассматривавшей судебную обстановку как фактор отрицательного воздействия на психику детей; во-вторых, отсутствие устоявшейся судебной практики в этом вопросе; в-третьих, пассивная роль родителей или иных законных представителей, неоказание ими необходимого содействия ребенку в реализации своих прав1.
Ст. 57 СК РФ устанавливающая обязательность учета мнения ребенка, достигшего 10 лет, предусматривает возможность принятия решения вопреки мнению ребенка в случаях, когда такое мнение противоречит интересам ребенка. Л.Б. Максимович отмечает, противоречие интересам ребенка на практике часто становится лишь предлогом, позволяющим решить вопрос иным, отличным от мнения ребенка, образом. В подавляющем большинстве случаев суды, решая вопрос о месте жительства ребенка после развода, фактически игнорируют мнение ребенка, желающего остаться жить с отцом, формально ссылаясь на противоречие мнения ребенка его интересам, но, не приводя в мотивировочной части судебного решения хоть сколько-нибудь убедительных доказательств своего решения. Кроме того, крайне редко учитывается мнение ребенка, когда речь идет об имущественных отношениях2. В связи с этим представляется необходимым внести в действующее семейное и процессуальное законодательство дополнения, обязывающие суд при принятии решения указывать каким именно интересам ребенка противоречит высказываемое им мнение и в чем заключается такое противоречие.
В российском законодательстве не в полной мере получило закрепление предусмотренное ст. 19 Конвенции право ребенка на защиту от физического, психического насилия, грубого обращения со стороны родителей. Комитет по правам ребенка, рассмотрев третий периодический доклад РФ о соблюдении положений Конвенции, выразил свою обеспокоенность тем, что телесные наказания ребенка считаются социально приемлемыми и продолжают применяться в семьях и местах, где они официально запрещены – школах. При этом, Комитет рекомендовал России установить законодательный запрет применения телесных наказаний в семье и системах альтернативного ухода за детьми3.
Еще одним недостатком российского законодательства в области защиты прав ребенка является отсутствие конкретных федеральных процедур и судов для отдельного рассмотрения дел несовершеннолетних правонарушителей в рамках системы правосудия, на что также было обращено внимание Комитета по правам ребенка при рассмотрении третьего периодического доклада России. Стоит отметить, что в России предпринимаются попытки создания ювенальных судов. Так, 18.12.2000 г. в Государственную думу РФ был внесен проект № 38948-3 ФКЗ «О внесении дополнений в ФКЗ «О судебной системе в РФ», предусматривающий создание в системе судов общей юрисдикции специализированных ювенальных судов для осуществления правосудия в отношении несовершеннолетних1. Указанный законопроект был одобрен Государственной думой РФ в первом чтении 15.02.2002 г. При этом в 2008 году правовое управление Государственной Думы рекомендовало рассмотреть вопрос об отклонении названного законопроекта в виду выявленных терминологических несогласованностей2.
Отдельные попытки по внедрению элементов системы ювенальной юстиции предпринимаются в субъектах Российской Федерации. Так, в Ростовской области в январе 2001 года в рамках Программы развития ООН «Поддержка правосудия в отношении несовершеннолетних» в районных судах была введена должность социального работника при суде, который осуществляет социально-психологическое сопровождение несовершеннолетнего в судебном процессе, готовит для суда доклад о личности несовершеннолетнего, при установлении фактов нарушения прав несовершеннолетнего подсудимого готовит для судьи предложения о привлечении социальных служб к разрешению проблем подростка, устранению причин и условий совершения преступления, формированию реабилитационных программ. Кроме того, созданы три модельных ювенальных суда, представляющих собой специализированные судебные составы по рассмотрению дел в отношении несовершеннолетних3.
Опыт Ростовской области постепенно перенимается и другими регионами. Так, специализированные судебные составы по рассмотрению дел в отношении несовершеннолетних созданы в Абаканском городском суде (Республика Хакасия), в Кингисепском районном суде (Ленинградская область); в районных судах Ульяновской, Нижегородской областей, Камчатском крае закреплена специализация судей по рассмотрению уголовных дел в отношении несовершеннолетних1. При этом, таких единичных случаев внедрения элементов ювенальных технологий явно недостаточно.
Несмотря на то, что российское законодательство в целом соответствует мировым стандартам защиты прав ребенка, очень актуальным является вопрос действительного, реального претворения в жизнь взятых на себя перед мировым сообществом обязательств по защите прав ребенка.
В нарушение ст. 7 Конвенции регистрация ребенка сопровождается бюрократической волокитой и коррупцией и необоснованными требованиями о доказывании гражданства ребенка. При этом пользование любыми социальными гарантиями, включая медицинскую помощь, фактически ставится в зависимость от наличия регистрации и в некоторых случаях — гражданства. Из регионов по-прежнему поступает информация о фактах отказов в выдаче свидетельств о рождении ребенка, в случае если родители ребенка не зарегистрированы по месту жительства, не могут подтвердить гражданство2.
Россией предпринимаются недостаточные меры по защите предусмотренного п. 1 ст. 6 Конвенции права ребенка на жизнь, поскольку уровень детоубийства в стране остается достаточно высоким. Не в полной мере реализуется обязанность государства обеспечивать в максимально возможной степени выживание и здоровое развитие ребенка: среди детей широкое распространение получили такие заболевания как туберкулез, наркомания, алкоголизм.
Комитет по правам ребенка выразил обеспокоенность тем обстоятельством, что российские граждане моложе 18 лет продолжают подвергаться пыткам и жестокому обращению в период следственной стадии судопроизводства. Комитет также отметил, что Россией в нарушение ст. 20 Конвенции принимаются недостаточные усилия для организации альтернативных видов семейного ухода, поскольку возрастет число детей, помещенных в учреждения по уходу1.
Неудовлетворительные условия жизни значительной части российских детей серьезно ограничивают осуществление прав ребенка в семье, школе и в отношении его общения со сверстниками, участия в культурных мероприятиях.