Образ Петербурга в романе Ф.М.Достоевского "Преступление и наказание"

СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА I. Образ города и функции городского пейзажа в романе
ГЛАВА II. Образ Петербурга в «Преступлении и наказании» на фоне «петербургского текста» русской литературы
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСКО ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Образ Петербурга в романе Ф.М.Достоевского "Преступление и наказание"

Петербург противопоставляется Сибири, описание которой появляется в эпилоге: «С высокого берега открывалась широкая окрестность. С дальнего другого берега чуть слышно доносилась песня. Там, в облитой солнцем необозримой степи, чуть приметными точками чернелись кочевые юрты»26. И мысли, и чувства Раскольникова в эпилоге совсем иные, чем в начале романа. В первых частях романа главный герой верит в свою теорию, которая во многом является следствием его жизни в Петербурге, это своего рода протест, попытка вырваться из этой губительной атмосферы. Ссылка в Сибирь оказывается своего рода возвращением к истокам: люди здесь живут так, как жили еще «во времена Авраама». И именно на каторге происходит разочарование Раскольникова в своей теории, кроме того, теперь он может по-настоящему оценить любовь Сони, ответить ей взаимностью.
История преступления и наказания Раскольникова отнюдь не случайно происходит в Петербурге: только в Петербурге могла зародиться «безобразная мечта» нищего студента, и Петербург здесь не просто место действия, не просто образ, Петербург — участник и соучастник преступления Раскольникова.
Пространство города в романе можно соотнести с образом главного героя, что довершает логику описания его психологических сотояний. Петербург так же двойственен и противоречив, как и порожденный им преступник (с одной стороны, «отвратительная» Сенная площадь, с другой — «великолепная» Нева).
Эта двойственность Петербурга и Раскольникова пронизывает весь роман: город, описанный Достоевским, становится своего рода пейзажем души главного героя. В душе Раскольникова так же «холодно, темно и сыро», как в городе, в котором он живет . Он также «замечательно хорош собою», он благородная и сильная личность, но у этого «прекрасного» человека есть свое грязное подполье — мысль об убийстве и грабеже, также как у Петербурга помимо Невы есть Сенная площадь с ее нищетой, пьянством, пороком, ненавистью, злобой и развратом.
ГЛАВА II. Образ Петербурга в «Преступлении и наказании» на фоне «петербургского текста» русской литературы
Образ города в творчестве Достоевского не раз привлекал внимание исследователей. Отмечено, что город у Достоевского из фона превращается в самостоятельный персонаж со своим «характером» и «судьбой»;
Исследование образа Петербурга в романе «Преступление и наказание» на данный момент уже не возможно без обращения к понятию Петербургский текст.
Основы «петербургского текста» были заложены в произведениях А.С.  Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя, показавших своеобразие ландшафта, климата, быта, уклада, нравов и истории Петербурга через призму образов-символов и мифопоэтических элементов. Творчество Ф.М. Достоевского оказывается включенным в эту же литературную традицию.
Теоретическая база для изучения «петербургского текста» в русской литературе создана работами В.Н. Топорова27.
З.Г. Минц отмечает, что еще в трудах Анциферова было показано, что классические произведения русских писателей о Петербурге отличаются высокой степенью общности, позволяющей рассматривать их как некое единство. Позднее Б. В. Томашевский подчеркнул, что речь идет не просто о «петербургской теме» как таковой, а о важных особенностях поэтики произведений, линия которых протянулась от Пушкина к Достоевскому и литературе начала XX в. (особая роль городского пейзажа, «идеологического и эмоционального отношения» к городу, образа героя, «живущего, мыслящего и страдающего» в Петербурге)28.
Разные аспекты этой проблемы многократно исследовались, но лишь в последние десятилетия термин «петербургский текст» получил четкое истолкование. В. Н. Топоров пишет: созданный «совокупностью текстов русской литературы «петербургский текст» обладает всеми теми специфическими особенностями, которые свойственны текстам вообще и — прежде всего — семантической связанностью <…> хотя он писался (и будет писаться) многими авторами»29.
Вот как об этом говорит сам В.Н. Топоров «Первое, что бросается в глаза при анализе конкретных текстов, образующих Петербургский текст, и на чем здесь нет надобности останавливаться особо, — удивительная близость друг другу разных описаний Петербурга как у одного и того же, так и у различных (но — и это особенно важно — далеко не у всех) авторов, — вплоть до совпадений, которые в другом случае (но никак не в этом) могли бы быть заподозрены в плагиате, а в данном, напротив, подчеркиваются, их источники не только не скрываются, но становятся именно тем элементом, который прежде всего и включается в игру. Создается впечатление, что Петербург имплицирует свои собственные описания с несравненно большей настоятельностью и обязательностью, чем другие сопоставимые с ним объекты описания (например, Москва), существенно ограничивая авторскую свободу выбора»30.
Структурообразующими для «петербургского текста» становятся креационный и эсхатологический мифы: петербургский миф творения формирует миражный, призрачный, инфернальный колорит Петербурга – города на воде, эсхатологический миф порождает «наводненческий текст», в котором утверждается идея конечности Петербурга и неизбежности гибели города от водной стихии.
Для творчества Ф.М. Достоевского наиболее важным оказывается креационный миф, позволяющий создать ему картину «Вымышленного Петербурга», города иллюзий, города бесплотных мечтаний и «бредовых» идей, в этом городе порождаемых. Так как мы уже указывали, только в Петербурге могла быть сформулирована теория Раскольникова.
При изображении Петербурга оказывается задействоанным традиционный эсхатологический миф, своеобразно переосмысленный: В эпилоге «Преступления и наказания» (сон Раскольникова) Достоевский нарисовал аллегорическую картину гибели «неблагого мира», зараженного «моровой язвой» гордости. Однако в подтексте даже этого, поистине кошмарного апокалиптического видения распада человеческого сообщества, лишенного нравственных координат и ввергнутого в хаос «обособления» и «уединения», присутствует некий этический вектор, который этот хаос организует и упорядочивает.
С одной стороны, «умными и непоколебимыми в истине» названы как раз «зараженные», а значит, скомпрометированы их «истины», так же как и само «обособление» этих несчастных: ведь именно «уединение» каждого ото всех ведет к распаду жизни - к смерти. А с другой - указано на «несколько человек, это были чистые и избранные», которым удалось спастись, - и тем самым утверждается существование в мире некоего положительного начала, способного вывести человечество к жизни.
Можно утверждать, что именно Ф.М. Достоевский является оформителем «петербургского текста». Именно в его творчестве утвердились типологические признаки этой разновидности локального текста: амбивалентный образ Петербурга, выступающий одновременно символом величия и жестокости имперской власти, мотив миражности города, построенного на болоте, героем которого является герой-идеолог, совмещающий черты мечтателя и подпольного человека, как традиционный вводиться и мотив болезни, реализующийся как в значении телесного недуга, вызванного болезнетворным петербургским климатом, так и душевной болезни, спровоцированной миражным характером северной столицы, особая поэтика петербургского климата и ландшафта, формирующая атмосферу неуюта и создающая эффект враждебности среды человеку.
Остановимся подробнее на указанных чертах города.
Пространство Петербурга в романе расценивается втором как пространство смерти и болезни. Тема болезни сопутствует Раскольникову неизменно: лихорадка, озноб, внезапная слабость, сменяющаяся столь же мгновенным истерическим воодушевлением, обмороки и состояния беспамятства, бред и т.п.
На окружающих он производит впечатление тяжело больного, вполне серьезно говорят о возможном его помешательстве. Болен, впрочем, не он один - в последней стадии чахотки Катерина Ивановна, «увечно и косноязычно» семейство Капернаумовых, у которых квартирует Соня, а ей самой каждый день грозит больницей - как и той обманутой девочке, которую встретил Раскольников на бульваре.
Практически отсутствует сам критерий отличия больных от здоровых. Во всяком случае эпитетами «сумасшедший» и «помешанный» удостоены почти все герои, а Свидригайлов весьма убедительно доказывает, что общение с привидениями - вещь вполне нормальная31.
Тема болезни буквально пропитывает художественную ткань романа. Болезнен, перенасыщен миазмами смерти сам воздух, которым дышат герои. Возникнув на первых страницах, мотивы жары и духоты присутствуют уже постоянно и наконец обретают символический смысл. Даже во сне видит себя Раскольников в пустыне, а наяву его все время мучает жажда. И не случайно, конечно, поют детишки Катерины Ивановны романс «В полдневный жар в долине Дагестана ...»: в трагических лермонтовских стихах - образная матрица той атмосферы смерти, которая их окружает. Болезненной атмосфере жары и духоты соответствует и цветовая гамма: роман создан, как уже давно замечено, по преимуществу при использовании одной желтой краски.
В результате слова одного семантического поля (лихорадка, ипохондрия, озноб, истерика, бред и др.) объединяются по ассоциативно-смысловому принципу со словами пограничного поля (помешательство) и с предметными образами (жара, духота, жажда, желтый цвет) в единый образно-семантический комплекс болезни, который в свою очередь по смы­слу связан с макрокомплексом смерти.
Петербург — холодный, мрачный и сырой город, это «город полусумасшедших», и «редко где найдется столько мрачных, резких и странных влияний на душу человека, как в Петербурге»32. Данное словоупотребление актуализирует сему «болезнь», Петербург с его мраком и холодом воздействует на души людей, уподобляя их себе, делает духовно больными, не случайно образ Петербурга прочно ассоциировался в русской литературе с желтым цветом, как цветом болезни, так или иначе соотнесены все порочные персонажи романа.
В Петербурге Достоевского жизнь приобретает фантастические очертания. Реальное кажется кошмарным видением, а бред и сон – реальностью. Реальность и бред, явь и кошмары – все сплелось в Петербурге, неслучайно Свидригайлов назвал его «городом полусумашедших».
В ночь после убийства Раскольников очнулся после забытья – это реальность. Так же реально рисуется и его бред. В бреду чудится безобразная сцена избиения его хозяйки. Реалистически точно и конкретно описан болезненный сон Раскольникова. Живые, впечатляющие детали. Все это не похоже на сон.
Исследователи отмечают иллюзорность, миражность города: «И призрачный миражный Петербург («фантастический вымысел», «сонная греза»), и его (или о нем) текст, своего рода «греза о грезе», тем не менее принадлежат к числу тех сверхнасыщенных реальностей, которые немыслимы без стоящего за ними целого и, следовательно, уже неотделимы от мифа и всей сферы символического»33.
Сама теория Раскольникова созданная в таком городе носит вымышленный книжный характер. Она порождение Петербурга.
Характер «теории», породившей преступление Раскольникова, подчеркивается тем, что первой «пробой» ее стала журнальная статья. Очень верно и тонко прочувствовал внутренний ее «нерв» Порфирий: «В бессонные ночи и в исступлении она замышлялась, с подыманием и стуканьем сердца, с энтузиазмом подавленным ... Дым, туман, струна звенит в тумане»34. И в дальнейшем все связанное с преступлением почти всегда переживается героем как нечто призрачное, как мираж, как сон. Уже после убийства, например, Раскольников «проверяет», действительно ли были те «мещанин и баба, разговаривавшие тогда с Лизаветой»35 и от которых он тогда узнал, что старуха-ростовщица после семи вечера остается дома одна. Ведь вполне возможно, что все это ему просто пригрезилось.
Мираж, призраки - лейтмотив и всех разговоров Раскольникова с Порфирием, особенно их первого свидания. Есть «улики» - или все мираж? Кажется ему, будто «они» все знают, - или действительно все знают? А кстати, тот мещанин, который бросил ему в лицо свое жуткое: «Убивец!», - он ведь «фантастически» похож на Порфирия. Так не перевоплотился ли Порфирий в этого мещанина, чтобы, уже совсем не скрываясь, Раскольникову показать, что все знает? Ощущение призрачности, миражности окружающего отличает мировосприятие Раскольникова во все время выдумывания «теории», а затем ее реализации
Непрочность, ненадежность сущестовования в пределах Петербурга Получает осмысления в работах Г. Гачева. В частности, Г. Гачев в своей работе «Космос Достоевского»36 исследует вселенский контекст, воплощающий элементы мифологического сознания русской нации, рассматривая мир романов писателя с точки зрения четырех стихий: земли, огня, воды и воздуха (т.е. с точки зрения языческого сознания) и намечает выход к проблеме влияния религиозно-мифологических мотивов на пространственно-временную организацию текста.
Гачев выделяет смысловые доминанты образов природы и города, являющиеся основными параметрами их противопоставления. Мир города дистанциирован от природы, поэтому любые ее проявления не могут преодолеть этой границы и если оказываются в мире Достоевского, то только в искаженных формах. В связи с основными характеристиками города (которые являются в то же время и личностными характеристиками), у исследователя возникает мысль о том, что герой Достоевского - самолишенец», добровольно отринувший природу ради самоутверждения: «Все они некрепки на земле, обитатели того же промежуточного пространства между небом и землей, что и птицы»10. Отсюда судорожность движений персонажей, необычайная чуткость к запахам, стремление к существованию в пределах города, т.к. за счет огромного количества лестниц стихия земли здесь приподнята, «овоздушена».»Умышленности» -любимое слово Достоевского для характеристики Петербурга, позже усвоенное и рядом других авторов).
Как отмечает Н.Т. Ашимбаева, такая традиция была подхвачена русской литературой. В лирике Анненского не так много прямых реминисценций из Достоевского. Помимо стихотворения «Тоска медленных капель» можно назвать «Петербург», где петербургская тема истолкована в духе Достоевского, что для начала века становится традиционным: «Петербург Достоевского» ощущался как органическая часть «петербургского мифа». В стихотворении «Петербург» декларируется «умышленность», «отвлеченность» этого города, подчеркивается оторванность его от коренных начал русской жизни: «Ни Кремлей, ни чудес, ни святынь...»37. И как порождение фантастического и отвлеченного города дано мечтательство, обернувшееся «отравой бесплодных хотений».
К изображению Петербурга обращались многие художники слова, но именно Ф.М. Достоевский произвел переворот в изображении Петребурга. На страницах его романа мы видим бедность и страдания, боль и убожество нищего Петербурга. Художник рисует два разделенные пропастью мира: мир богатых и мир бедных. Такая амбивалентность тоже становиться приметой «петербургского текста». Так Раскольников попадает на острова: Тут не было ни духоты, ни вони, ни распивочных. Но скоро эти новые, приятные ощущения перешли в болезненные и раздражающие. Иногда он останавливался перед какой-нибудь изукрашенной в зелени дачей, смотрел в ограду, видел вдали, на балконах и террасах, разряженных женщин и бегающих в саду детей. Особенно занимали его цветы; он на них всего дольше смотрел. Встречались ему тоже пышные коляски, наездники и наездницы… он остановился и пересчитал свои деньги: оказалось около тридцати копеек… проходя мимо одного съестного заведения, вроде харчевни… он выпил рюмку водки и съел с какою-то начинкой пирог…»38. Предметом изображения Достоевского становятся уголки мещанского и просто нищего Петербурга. Сущность города проявляется не столько в его архитектуре, но в социальных контрастах. Глазами героя мы видим великолепный Петербург, но для нас как и для героя он представляется лишь заманчивым миражом. Для героя лето в Питербурге это толкотня и вонь «столь известной каждому петербуржцу, не имеющему возможности нанять дачу».
Петербург становиться сценой, на которой выводятся противоположности. Так, В.Н. Топоров относительно системы смыслов Петербургского текста замечает: «Двуполюсность Петербурга и основанный на ней сотериологический миф («петербургская» идея) наиболее полно и адекватно отражены как раз в актуализирует именно... в Петербургском тексте литературы, который синхронический аспект Петербурга в одних случаях и панхронический («вечный» Петербург) в других. Только в Петербургском тексте Петербург выступает как особый и самодовлеющий объект художественного постижения, как некое целостное единство, противопоставленное тем разным образам Петербурга, которые стали знаменем противоборствующих группировок в русской общественной жизни»39.
Роман Ф.М.Достоевского пронизан «болью» писателя за поруганное человеческое достоинство. Достоевского «страшили» все усиливающаяся власть денег, падение нравственности, растущее число преступлений. Писатель не мог смириться с безнравственность самого общества, основанного на власти денег и насилии, не мог смириться с теми условиями существования, что обрекали большинство на голод и унижения, превращали любовь, красоту, таланты в предмет купли и продажи. Поэтому в своем романе Достоевский и поставил такие вопросы, как жизнь и бессмертие, добро и зло, вера и безверие, личность и мир. Писатель-философ мечтал о духовном возрождении человека и его души40.
Петербург становиться пространством в котором возможен бесчеловечный поступок. Бесчеловечность Петербурга оказывается органически связанной с тем высшим для России и почти религиозным типом человечности, который только и может осознать бесчеловечность, навсегда запомнить ее и на этом знании и памяти строить новый духовный идеал. Эта двуполюсность Петербурга и основанный на ней сотериологический миф («петербургская» идея) наиболее полно и адекватно отражены как раз в Петербургском тексте литературы, который практически свободен от указанных выше недостатков и актуализирует именно синхронический аспект Петербурга в одних случаях и панхронический («вечный» Петербург) в других
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Картины и образы, связанные с городом, прежде всего с Петербургом, представляющем художественное, культурно-историческое пространство с ранних лет и в продолжение всей жизни выступали для Ф. М. Достоевского важным источником сложения картины мира.
Очевидно, что восприятие Петербурга в русской культуре определено синтезом реалий города, истории его основания и жизни и его отражением в литературе и что этот образ Петербурга подобен личности, «я» со своей собственной судьбой.
В русской литературе Петербург всегда знаменовал собой новую эру в развитии России, приобретая, таким образом, символическое значение в творчестве различных писателей. Для Достоевского Петербург — символ петровского периода, символ оторванности от корней, прервавшей многовековые традиции, символ насилия над природой и человеком. Для Достоевского Петербург становится окном, через которое бесовщина запада проникла в Россию, поразив и разрушив души ее жителей.
В качестве вывода можно использовать высказывание В.А. Бачинина о том, что «в сущности, Достоевский нашел новый, пространственно маркированный символ для того, что пребывает вне пространства и времени, поскольку имеет метафизическую природу»41.
Речь идет о таких метафизических реальностях, как свет и тьма, Бог и дьявол, добро и зло, которые несет в себе каждое человеческое существо. По словам В.А. Бачинина, Достоевский «открыл новую реальность, описал транфизическое пространство с гнездящимися внутри него возможностями и сконцентрированной в нем энергией разрушения»42.
Мрачные картины города рождают мрачные мысли. Пейзаж уже в начале романа является не только фоном для описываемых событий, но и передает состояние героя, оказывает на него влияние. Внутренне состояние героя оказывается напрямую связано с состояние окружающего его пространства. Обращение к пейзажу оказывается необходимым для выстраивания сюжетной линии