Европейцы и европейская повседневная жизнь в русской прессе 1900-1910 гг (на примерах, анализ, цитаты)

Введение
1 глава
Европейское общество в период 1900 – 1910 годов
2 глава
Европейское общество в российских СМИ.
3 глава
Газета «Нева»
4 глава
«Москва»
Заключение
Список использованной литературы

Европейцы и европейская повседневная жизнь в русской прессе 1900-1910 гг (на примерах, анализ, цитаты)

«Благотворительность формировала важный компонент самооценки местных элит. Религиозный взгляд на благотворительность базировался на местных приходах. Благотворительность упрочивала лояльность населения и не допускала государственного вмешательства, а это значило, что центральная власть не должна была соперничать с местными элитами за симпатии бедноты. Дающий любил напомнить просителю о себе. «Благотворительность, — пишет философ Виктор Кузен в 1904 г., когда дебатировались права на оказание благотворительной помощи, — не знает ни правил, ни ограничений, она превосходит любые обязательства. Самое прекрасное в ней — ее свобода» Наличие благотворительности до некоторой степени оправдывает неравенство.
В таких бедных районах, как удаленная от моря Тулуза во Франции, южная Италия, южная Испания и центральные районы Франции, существовавших за счет земледелия и мало затронутых изменениями в экономике, бедность носила всеобъемлющий характер. Сельская верхушка использовала ее для того, чтобы, распределяя благотворительную помощь, укреплять лояльность крестьян. В Западной Франции традиционное покровительство элиты крестьянам сохранилось до середины XX в. В некоторых районах Западной Франции замки оставались главным источником помощи бедным вплоть до 1900-х гг. В это время основным источником помощи в небольших сельских общинах в Об, Дуб, Мерт-и-Мозель, на Корсике, в Савойе, Ардеш, Верхних Альпах и некоторых других департаментах были частные пожертвования. Сезонная миграция и сбор подаяний — образ жизни многих французов в 1900 г. В таких районах, как Бретань и Аверон, гостеприимство, оказываемое бродягам (нередко из страха), оставалось распространенным обычаем вплоть до 1900 г. Такого рода благотворительная деятельность была характерна не только для Франции. В южных областях Италии и Испании традиционные отношения «патрон-клиент» были скреплены в условиях общественного неравенства, связанного с отсталым земледелием, печатью благотворительности. Для местной элиты, которая владела 95% собственности и почти всей землей, это была совсем небольшая плата.
Движущей силой благотворительности в XX в. был общественный престиж. Благотворительность добавляла престиж городу, как, например, Гамбургу в XVIII в., и те, кто занимался ею, приобретали солидный общественный и политический капитал. Это было характерно и для небольших городков, в которых приют мог оказаться самым большим и внушительным зданием после церкви и ратуши. Барон де Верна, председатель правления лионского приюта, отмечал в 1908 г., что для некоторых семей служение бедным составляло смысл их существования. «Как и во времена наших отцов, — писал он, — уважение горожан и должность компенсировали труды тех, кто посвящал себя служению бедным».
Местные благотворительные организации и приюты являлись мощным источником самоидентификации элиты. Место в правлении берлинского или венского приюта было весьма выгодным. Представители высшего лондонского общества управляли городскими богадельнями. Во Франции, от Экс-ан-Прованса до Монпелье и от Лиона до Бона, городские приюты были важнейшим звеном провинциальной самоидентификации. Амстердамские бюргеры, которых обессмертили на своих полотнах художники, обычно являлись муниципальными предводителями и филантропами. В таких английских городах, как Манчестер, представители элиты укрепляли свою репутацию, занимаясь управлением благотворительными организациями. Богатые и уважаемые граждане соперничали друг с другом в добрых делах, и не было, кажется, ни одной дамы из верхушки общества, не имевшей «своего бедняка». Более того, вся общественная жизнь жен дворян и буржуа нередко вращалась вокруг благотворительности.
Участие в управлении приютом или солидным благотворительным обществом обеспечивало определенные привилегии. Так, в Лионе в начале XIX в. оно было свидетельством высокого социального статуса и «пропуском в высшие круги магистратуры». Те, кто занимался такой деятельностью, по их собственным словам, «облагораживались посредством благотворительности, благороднейшей из добродетелей». В 1900 г. аббат Вашэ отмечал, что назначение на подобные должности было престижным: «Председатель правления лионского приюта — воистину благородный титул, высший чин, какого только можно добиваться». Анри Буасье высказал в 1902 г. сходное мнение: «Руководители приютов остаются сегодня теми же, что и в 1600 году — знатными людьми. Эта должность предназначена для благородных людей».5
Благотворительность росла одновременно с ростом среднего класса. В Лионе, например, благосостояние среднего класса выросло в период с 1900-х до 1906-х гг. в четыре раза, а число благотворительных организаций удвоилось — самый высокий уровень их роста в истории города. В лучшем случае, это было выражением сочувствия среднего класса к беднякам, в худшем — отмыванием посредством благотворительности денег и очищением совести. По всей Европе в крупных городах благотворительные организации опирались на бесплатную рабочую силу, включая дам из буржуазных семейств, которые входили в правление и навещали бедняков, сестер милосердия, образующих персонал приютов и богаделен, и представителей среднего класса, организаторов благотворительных концертов.
Французские «дамы-благотворительницы» из среднего класса поддерживали важные связи с окружающим обществом и играли немалую роль в его формировании. Женщины среднего возраста, обычно замужние, а также монахини являлись неизменным элементом функциониро­вания системы. В 1901 и 1904 гг. председатели лионского благотворительного комитета признавали, что без помощи женщин были бы беспомощными: «У всех свои функции — члены комитета по оказанию помощи прекрасно осуществляют общее руководство, но, обремененные семейными обязанностями и собственным бизнесом, не могут посещать нуждающихся и помогать им так, как сестры, посвятившие свою жизнь этой святой обязанности». Действительно, в 1903 г. в Великобритании 20 000 женщин работали в благотворительных организациях и получали за это плату и еще 500 000 женщин работали в организациях бесплатно. После домашнего хозяйства филантропия стала важнейшим женским занятием. Вероятно, около миллиона женщин и детей еженедельно посещали собрания матерей. В конце XX в. среди знаменитых филантропов и социальных реформаторов Великобритании было немало женщин: Октавия Хилл, Беатрис Уэбб, Хелен Бозанкет, Джозефин Батлер, Клара Коллет... Бонни Смит писала о женщинах Северного департамента у франко-бельгийской границы, посещавших нуждающихся соседей раз в месяц и устраивавших «дни дежурства», в которые бедняки могли получать деньги, одежду и питание. Как показала Смит, женская благотворительность была сосредоточена на нуждающихся матерях, медицинских центрах, яслях и обществах помощи материнству. Мужская благотворительность поддерживала безработных рабочих, жилищные кооперативы и общества взаимопомощи, которые занимались пенсионным страхованием и страхованием несчастных случаев.
Разработка законов по социальному обеспечению напомнила представителям элиты, сколь многое могут они потерять. На протяжении всего XX в. противники государственной социальной помощи утверждали, что официальная благотворительность или финансируемая государством социальная помощь отрицательно скажется на положении филантропов. Ф. Нэвил в своей книге «Об официальной благотворительности» предупреждал: «Превращая эту обязанность частную благотворительности в законодательно закрепленное обязательство... налог на помощь бедным насильно заставляет человека приносить жертвы, которые, приносимые добровольно, являются источником сильного и благородного удовольствия. Налог угрожает его желанию заслужить счастливое будущее после смерти. В то время, как он надеется получить божественное благословление и прощение за свои грехи, она официальная благотворительность вклинивается между ним и высшим судьей и лишает его этого источника надежды и утешения».
Многие французы и другие европейцы считали, что побуждение к благотворительности должно оставаться личным порывом, а не законодательно закрепленной обязанностью. Как утверждает «Руководство для комиссаров и дам-благотворительниц Парижа», которым пользовались руководители организаций по оказанию помощи бедным и волонтеры: «Благотворительность — это призвание состоятельных граждан. Благотворительность милосердна и исполнена любви, но, прежде чем действовать, она изучает; наблюдает... и добавляет к материальной помощи утешение, совет и даже отцовское порицание... Она позволяет дающему разбогатеть своими добрыми делами».
Один из самых влиятельных в XX в. трудов по социальным вопросам — «Посетитель бедных» (1902 г.) барона де Жерандо — выдержал в 1903-х гг. несколько изданий и попал в библиотеки большинства благотворительных организаций Франции. Подлинная Библия для филантропов и руководителей комитетов по оказанию социальной помощи, это карманное 480-страничное издание отражало желание европейской элиты активно участвовать в жизни бедных. Жерандо подчеркивает высокую добродетель частной благотворительности, ее оздоравливающее воздействие на отношения между классами, ее способность исправлять общество. Ключом к пониманию социальных проблем, утверждал он, является представление об обществе как о семье, членами которой являются и те, кто заботится и помогает, как отец заботится о своих детях, и те, кто повинуется и благодарит, как дети повинуются своим родителям.
Бесчисленные католические организации Европы XX в. не скрывали своих намерений. Руководитель одного благотворительного общества инструктировал в 1907 г. добровольцев: «Помимо внимания к физическим потребностям своих подопечных, вы должны стремиться спасать их души, пробуждать в них религиозное чувство и приучать к религиозной практике, готовить их к праведной смерти и тем самым очищаться от собственных грехов». Руководительница Общества по опеке девочек напоминала своим сотрудницам: «Ваша награда — благая убежденность в том, что вы трудитесь на свое собственное вечное блаженство». Как и многие другие благотворители, эти руководители были озабочены не только своими обязанностями, но и своим будущим».
Как видно из статьи, то все сказанное и написанное в ней имеет также не просто просветительный характер, но ярко выраженный исторический.
А вот еще один не менее похожий пример статьи, все из той же газеты «Аналитический проспект»:
«Местный и добровольный характер благотворительной деятельности отличал ее от современного государства всеобщего благосостояния. В большинстве западных стран социальная солидарность стала в XX в. общенациональным чувством. Состоятельные граждане Парижа или Берлина в целом принимают идею о том, что бедняки Прованса или Баварии так же достойны государственной помощи, как и бедняки их собственного города. До XX в. чувство социальной солидарности большинства представителей элиты ограничивалось пределами своего прихода или своего города, и потому говорить о существовании в то время социальных государств (за исключением Германии) нельзя. До 1880-х гг., когда Германия впервые продемонстрировала образец такого государства, частная благотворительность и местные системы помощи бедным были обычными для всей Европы. Кроме того, за исключением Англии, где закон о бедных обеспечивал законное право на получение помощи, немногие европейцы обладали этим правом вплоть до XX в.
Когда умирал знатный человек, он обычно указывал в своем завещании определенные суммы на помощь бедным своего прихода или своей улицы. В XX в. у знатного человека с местными бедняками были постоянные отношения типа «патрон-клиент». Приход являлся моральным якорем для элиты, и помощь от нее получали только бедняки своего прихода.
Известным в округе «смиренным нищим» оказывалась помощь. В некоторых французских и немецких городах «смиренным нищим» было даже обеспечено постоянное место в ежегодных городских процессиях. Таким образом, маргиналы были интегрированы в общество и символически, и материально. Благотворительность была гражданским действием, объединяющей силой, способом связать общество воедино и закрепить взаимные обязательства. В 1900-х гг., в шествиях и процессиях, во время ежегодного парада в день вступления в должность лорд-мэра Лондона простолюдинам напоминали о благотворительности богатых.
Однако бедные были лишены предъявлять претензии. В эпоху ограниченных ресурсов знать сокращала возможность их претензий моральными и религиозными ограничениями, требованиями постоянного проживания в определенной местности. Одной из главных задач правления лионского приюта, собиравшегося еженедельно, было определение, кому из «стариков» следует предоставить помощь. Получению этой помощи способствовало наличие влиятельных знакомых или проживание неподалеку от богатого и влиятельного члена общины. Три из первых четырех людей в списке на предоставление помощи в 1904 г. такими связями обладали. Маргрите Бэйи оказывала помощь вдова бывшего бухгалтера благотворительного приюта; Жан Бине был рекомендован семьей Маргрит Бертон-Фроменталь, пожертвовавшей за несколько лет до этого 200 тысяч франков общественному приюту; Жан-Франсуа Готье получал помощь от графа де Бюсси.
Традиционная благотворительность использовала совершенно иные, чем применявшиеся в 1920-е гг. и позднее, правила управления. Никаких универсальных, объективных критериев, кому предоставлять, а кому не предоставлять помощь, не существовало. Благотворительность, помощь, медицинское обслуживание — все разновидности филантропической деятельности — основывались на неравноправных социальных отношениях между дарителем и получателем. Возможность представителя знати добиться места для бедняка являлась свидетельством того, что он обладает определенной общественной властью, которая зачастую оказывается действенной и при его жизни, и после смерти. Пожертвования нередко сопровождались условиями, определяющими, кто именно имел право на данную помощь.
Важно было и то, что те, кто распределял помощь, в каждом отдельном случае проводили большую работу. Чтобы понять причины этого, необходимо мысленно перенестись в то время, когда нуждающиеся не обладали никакими юридическими правами на помощь, когда им прихо­дилось доказывать, что в нравственном и религиозном смысле они ее достойны, когда не существовало четкого определения, что такое «бедность» и «нужда», когда не было выработано определения «уровень бедности» — и потому многим нуждающимся необоснованно отказывали в помощи по политическим и религиозным причинам. Помощь бедным в XX в. нередко носила очень субъективный характер.
Тем не менее, были изданы некоторые руководства. В своем памфлете 1907 г. «Бедность во Франции» Франсуа Марбо так определял бедных, достойных помощи: «Достойный нуждающийся честен, почтителен, благодарен и покорен... он благодарен за услуги, которые мы ему оказываем и всегда готов посвятить себя своим благодетелям... Он скромен и терпеливо переносит все невзгоды, которых не в силах избежать. Покорность — добродетель бедных» . Это карманное руководство по общественному управлению, как и «Посетитель бедных» барона де Жерандо, было своеобразной Библией управления.
Конечно, французы не обладали монополией на личностный подход к благотворительности. Известная немецкая «Эльберфельдская система», названная в честь города, стала в конце XIX в. образцовой. Это был «научный» подход к благотворительности, предлагавший процедуру тщательного отбора и опиравшийся на энергичных добровольцев и элиту, которая располагала свободным временем. К концу XX в. высшие слои среднего класса, как правило, работали и свободного времени на благотворительность у них не было.
Эльберфельдская система наводит на мысль, что европейская элита все еще была уверена в своей способности справляться с социальными проблемами посредством локальных систем помощи бедным и исключительно частной, личностной, местной благотворительности. По крайней мере, таково было ее желание. Не случайно многие европейские благотворительные организации подчеркивали в своей деятельности важность возрождения семья. Семья была главенствующей моделью этого времени. Вполне естественно, что общественная элита для сохранения социальной системы обращалась к самым известным и почитаемым институтам — семье и церкви. Большинство населения не доверяло государству и видело в нем отдаленную, но неизбежную угрозу местным правам и свободам. Понимание того, что частные и местные интересы бессильны в решении социальных проблем, еще не пришло. Европейцы не были готовы отвернуться от двух главных столпов общества — семьи и церкви — и обратиться для решения этих проблем к государству. Такого рода поворот требовал интеллектуального прорыва и не мог произойти в один день. Частной благотворительности было дано шесть-семь десятилетий, с 1900 по 1902 гг., чтобы доказать свою способность справиться с социальными проблемами городов, возникшими в 1903-е гг.
Споры вокруг закона о бедных объясняют некоторые особенности английской благотворительности. Закон был принят в 1901 г. для противодействия растущей бедности, вызванной нарастающей коммерциализацией экономики, и обеспечивал лишь незначительную помощь бедным и безработным. Реформа закона в 1904 г. устанавливала более либеральные и близкие среднему классу принципы — побуждение к труду, малые региональные расхождения, низкие налоги. Централизация сопровождалась уменьшением финансирования и более строгим отбором кандидатов на оказание помощи. Трудоспособных предполагалось заставлять работать — работные дома становились пристанищем для тех, кто нуждался в помощи. Трудящиеся критиковали эту систему (критика закона о бедных была одной из составных частей чартистского движения), и однако же она просуществовала до начала XX в.
Вместе с тем, в XX в. Великобритания была страной с самым развитым благотворительным сектором. Религиозный плюрализм порождал плюрализм в области благотворительности и образования. Ежегодный доход более чем семисот благотворительных организаций Лондона в 1909-х гг. превосходил суммарный бюджет небольших европейских государств. Благотворительные пожертвования были неотъемлемой частью жизни британских семей из среднего класса.6
В одном исследовании 1909-х гг. было подсчитано, что семья из среднего класса тратит на благотворительность больше, чем на любую другую статью семейного бюджета, не считая продовольствия. В семьях рабочих и ремесленников положение дел было почти таким же. Половина из них регулярно жертвовала на благотворительность, а четверть — еще и на церковь. Скрытое государство всеобщего благосостояния, благотворительность бедных для бедных, имело решающее значение для выживание семей рабочих. Как показала Элен Росс, в конце XIX в. женские группы неофициальной помощи помогали выживать рабочим Лондона тогда, когда им было особенно трудно. Внутриклассовая благотворительность носила повсеместный характер, хотя и оставила гораздо меньше следов в документах, чем благотворительность элиты.
Благотворительность нередко описывают как средство социального контроля. Средний класс использовал ее для вмешательства в жизнь бедных слоев. Дамы посещали матерей из рабочих семей и, с одной стороны, делали пожертвования, а с другой — распространяли свой «домашний империализм». Такие историки, как Гарет Стедман Джоунз, описывают благотворительность как буржуазную уловку для умиротворения бедноты, в то время как Джэйн Льюис и Росс подчеркивают в деятельности посещавших бедняков женщин среднего класса и чиновников надзор за моралью.