Образ Прометея как вечный образ в мировой литературе

Оглавление
Введение
Глава 1. Вечные образы и миф о Прометее
1. 1. Вечные образы
1. 2. Содержание классического мифа о Прометее
Глава 2. Анализ трактовок образа Прометея в произведениях мировой литературы
2. 1. Образ Прометея в трагедии Эсхила «Прометей прикованный»
2. 2. Образ Прометея в «Генеалогии богов» Дж. Боккаччо
2. 3. Образ Прометея в драме «Статуя Прометея» Кальдерона
2. 4. Образ Прометея в опере Вольтера «Пандора»
2. 5. Образ Прометея в стихотворении Дж. Г. Байрона «Прометей»
2. 6. Образ Прометея в поэме Э. Кинэ «Прометей»
2. 7. Образ Прометея в трагедии Вяч. Иванова «Прометей»
Заключение
Список использованной литературы

Образ Прометея как вечный образ в мировой литературе

2. 3. Образ Прометея в драме «Статуя Прометея» Кальдерона
Образ Прометея получил свое развитие и в 17-м веке. Прометей является главным действующим лицом драмы Кальдерона «Статуя Прометея» (1679)1.
Трактовка образа Прометея Кальдероном достаточно необычна. Кальдерон рисует Прометея в духе христианского рыцаря, искателя истины и знания, героя, не понятого людьми, верного служителя Мудрости – Минервы. Прометей здесь сам мучится после похищения огненного луча с колесницы Аполлона по совету Минервы. Он видит в Пандоре символ своего преступления и вместе с тем испытывает к ней нежность и любовь. Страдания Прометея и его испытания в темнице взывают к божественному милосердию и к прощению. Этот символ здесь, в связи с возрастанием буржуазно-капиталистической эпохи, не только субъективизируется, но даже и просто умаляется, лишаясь своего гордого эсхиловского величия, хотя он все еще остается поборником разума и цивилизации, правда, подчиненных богам.
Кальдерон во многом раскрывает образ Прометея через сравнение Прометея с его братом Эпиметеем. С этого сравнения начинается трактат, им же он и заканчивается, прерываясь только на описание любовной истории. Братьев можно назвать антиподами – даже имена их антонимичны: «Прометей» означает «предвидящий», а «Эпиметей» – видящий после. Соответственно именам различаются и характеры братьев: Прометей мудр и сначала думает, а потом делает, а Эпиметей импульсивен и сначала делает, а потом уже думает.
Прометей с юности увлекался чтением, часто предавался созерцанию и философским размышлениям. Он покинул родину в поисках новых знаний, ведомый надеждой обрести наставника. Эпиметей же науками не особо интересовался, а о том, чтобы покинуть родину, у него даже мысли не возникало. В конце мифа, когда Прометей создает великолепную статую, Эпиметей хочет эту статую разрушить. Оговоримся, что это намерение возникает у него не само по себе – Эпиметей слушается Палладу. Таким образом, можно сделать вывод о том, что Эпиметей, в отличие от своего непокорного и самостоятельного брата, легко попадает под чужое влияние.
Кальдерон так хочет раскрыть образ Прометея по-новому, что использует для этого самые разные средства. Помимо сравнения двух братьев, Кальдерон обновляет миф и другим нововведением: обрисовывает Прометея романтически, представляя его этаким рыцарем. По версии мифа, изложенной Кальдероном, Прометей преклонялся перед Минервой. Слепив из глины прекрасную статую этой богини, Прометей призвал жителей Кавказа (это событие, по Кальдерону, происходит на Кавказе) установить алтарь для жертвоприношений Минерве и построить вокруг ее статуи храм. Статуя Минервы для Прометея – больше чем просто статуя, это символ человеческого стремления к божеству. Минерва, узнав об этом, явилась в возведенный храм в шкуре зверя, очень всех напугав. Однако когда она сбросила шкуру, Прометей увидел, что она именно та, которая являлась ему в снах, та, чей прекрасный образ преследовал его всю жизнь, пока он не воспроизвел его в статуе. Прометей понимает, что любит Минерву, и богине льстит это. По просьбе Прометея, она возносит его на небо.
Кальдерон в своем произведении делает большой акцент на любовные отношения. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в повествовании появляется любовный треугольник. Сестра Минервы, воинственная Паллада, с которой они похожи как две капли воды, завидует Минерве. Богиня задумывает уничтожить статую Минервы и подговаривает на это Эпиметея.
Однако Прометей ушел на небо не навсегда. Увидев небесный огонь, поразивший его своей красотой и величием, Прометей задумывает вернуться на землю и с помощью захваченного с собой луча этого срединного огня развеять мрак на земле. В тот момент, когда наученный Палладой Эпиметей собирается похитить статую, Прометей в виде метеорита падает на землю и оживляет статую принесенным с неба лучом. Так появляется Пандора. Ее появление – большая радость для Прометея, однако несчастье для всего человеческого рода. Пандора открывает свой ящик и выпускает из него беды. Среди людей начинается война. Победу одерживают войска Эпиметея, которому покровительствует воинственная Паллада. Внушаемый и слабовольный Эпиметей уже готов, наученный Палладой, заточить брата в горах, приковав его цепями к скале, но в этот момент вмешивается Аполлон. Он заставляет всех помириться и благословляет на брак Прометея и Пандору.
Можно говорить, что драма Кальдерона дает совершенно новую трактовку образа Прометея еще и потому, что в произведении присутствует некая двойственность. Двойственен образ Прометея, который, с одной стороны, напоминает обычного человека, испытывающего тягу к знаниям и желающего одухотворить людей, а с другой стороны, несет в себе божественное начало, поскольку способен подняться на небо и оживить глиняную статую.
Эта двойственность свидетельствует о том, что драма писалась в переходный период: мифология в эту эпоху еще оставалась повествованием о богах и демонах, но уже включала в себя и сравнительно новые элементы, появившиеся только во времена Боккаччо, – герой мог быть представлен обычным человеком. Необычна и концовка драмы. Прометея никто не приковывает к скале. Прометей остается на свободе и женится на любимой девушке. Таким образом, образ Прометея – это уже не образ мученика, пострадавшего за человечество.
2. 4. Образ Прометея в опере Вольтера «Пандора»
Образ Прометея раскрывается также и в опере Вольтера «Пандора» (1748)1.
В трактовке Вольтера, Прометей вовсе не является пламенным борцом за свободу и счастье людей. Прометея интересует только он сам, а на людей он не обращает никакого внимания. Высокое значение символа утрачивается и в случае с огнем. Огонь, похищенный Прометеем, трактуется как любовная страсть, а вовсе не как знания и одухотворенность, способные возвысить людей.
В целом Вольтер сосредотачивается на любовной драме, которая разворачивается между Прометеем, созданной им Пандорой и ревнивым Зевсом. Так, в произведении Вольтера, как и у Кальдерона, возникает любовный треугольник. Однако у Кальдерона этот треугольник не ставится в центр повествования – идея, изложенная им в драме, намного глубже и вытекает вовсе не из описания любовных отношений. У Вольтера же любовный треугольник – центр повествования и ни о чем, кроме страсти и любовных интриг в опере не рассказывается.
Богоборческие мотивы, наблюдаемые в предыдущих трактовках образа Прометея, утрачиваются в произведении Вольтера полностью. Вся борьба между Прометеем и Зевсом сводится к банальному соперничеству – герои бьются за любовь прекрасной Пандоры.
Следует отметить одну любопытную деталь. Прометей создает статую Пандоры, но не может оживить ее. Тогда он обращается к богу любви Амуру. Тот оживляет Пандору, и она начинает сиять восхитительной красотой. Властный Зевс захватывает Пандору и забирает к себе на небо, чем очень возмущает Прометея. Он с укором восклицает: «Я одухотворил эти прекрасные глаза. Они сказали мне, открывшись, вы меня любите, я вас люблю. Она любила меня, я жил в ее сердце». Но Зевс непреклонен. Спор соперников разрешает Судьба, которая повелевает Прометею низвергнуться в преисподнюю, а Пандору возвращает на землю. После этого между небом и землей устанавливается вечный раздор, а Пандора выпускает из ларца, подаренного ей Зевсом, всевозможные людские несчастья. Несмотря на это, конец оперы Вольтера очень даже оптимистичный. Прометей вновь воссоединяется с возлюбленной. Чисто по-французски звучат слова «Среди наших бед будут наслаждения, у нас будут очаровательные ошибки, мы будем стоять на краю бездны, но Амур покроет их цветами».
На наш взгляд, изображение Прометея только как героя-любовника, напрочь лишенного бунтарского духа и заботы о людях, – не самый удачный выбор. В трактовке Вольтера образ Прометея измельчал, полностью утратив свое цивилизаторское значение. Прометей уже не страдалец за человечество, не просветитель и не бунтарь – он не более чем просто кавалер при своей возлюбленной. В трактовке Вольтера тысячелетняя символика Прометея теряется.
2. 5. Образ Прометея в стихотворении Дж. Г. Байрона «Прометей»
Джордж Гордон Байрон является классическим представителем романтического направления в западноевропейской литературе. Тем не менее, романтический герой Байрона не похож на обычного романтического героя, убегающего от жизненных неурядиц.
Так, одним из любимых героев Байрона был Прометей – бунтарь, готовый пожертвовать жизнью, только чтобы отстоять свои идеалы. Прометей являлся для Байрона символом борьбы и непокорности. По версии Байрона, титан вступает борьбу с враждебным миром, ничего не боясь.
Как и у Эсхила, Байрон («Прометей», 1816) делает акцент на то, что Прометей сражался один на один – с целым миром. Он борется за счастье людей:
    Мрак отчужденья, непокорство,
    Беде и злу противоборство,
    Когда, силен одним собой,
    Всем черным силам даст он бой.
Прометей получил за свой великодушный поступок страшное наказание. Байрон восторженно замечает, что Прометей проявил собственную волю, презрев указания богов, за что был обречен на муки.
Зевс-громовержец у Байрона выступает как почти слепая и разгневанная сила, способная задушить все свободное и живое. Пусть Прометей наказан тяжкими мучениями, но человечество не забывает о том, кто подарил людям огонь, научил ремеслам и письму. По Байрону, каждый сознательный человек должен следовать примеру, который еще в древности подал Прометей, «гордый дух» и непокорность которого не сломало зло.
В стихотворении «Прометей» Байрон нарисовал образ героя, титана, преследуемого за то, что он хочет облегчить человеческую жизнь на земле. Всесильный Рок сковал его в наказание за доброе стремление «несчастьям положить конец». И хотя страдания Прометея свыше всяких сил, он не смиряется перед Тиранией Громовержца.
Героика трагического образа Прометея в том, что он может «и смерть в победу обращать». Легендарный образ греческого мифа и трагедии Эсхила обретает в стихотворении Байрона черты гражданской доблести, мужества и бесстрашия, свойственные герою революционно– романтической поэзии. Байрон говорил: «Прометей» всегда так занимал мои мысли, что мне легко представить себе его влияние на все, что я написал»1.
2. 6. Образ Прометея в поэме Э. Кинэ «Прометей»
В эпоху романтизма образ Прометея трактовался по-особенному. Докажем это, рассмотрев поэму французского писателя Эдгара Кинэ «Прометей» (1838)2.
«Прометей» Кинэ – драматическая поэма в трех частях. В первой части своей поэмы Кинэ описывает, как Прометей после потопа создает из глины людей и одушевляет их с помощью похищенного у циклопов на Лемносе огня. Вторая часть трилогии посвящена описанию того, как прикованный по приказу Немезиды к скале Прометей предсказывает скорую гибель олимпийским богам. К прикованному Прометею приходят Океан, Гермес, Гермиона, сивиллы. Сивиллы рассказывают о несчастьях людей. Прометей понимает, что в таком беспомощном состоянии не может помочь людям, и переживает за них. В третьей части трилогии появляются два архангела – Михаил и Рафаил, которые спустились с небес и случайно обнаружили героя. Прометей уже сам не помнит о своем подвиге и, только поговорив с архангелами, начинает что-то вспоминать. Прометей узнает от архангелов, что Зевс давно свергнут с небесного трона, а люди, страдающие от зла, нуждаются в Прометее еще больше, чем раньше. От них же Прометей узнает имя Иеговы.
В тот момент, когда архангелы хотят освободить героя, к скале подлетают сверженные боги, которые просят заступничества Прометея. Архангелы отгоняют их, и боги исчезают под грустную песню хора о том, что этим богам больше нет места на небе.
Архангелы рвут путы, сковывающие Прометея, и несут его к Иегове. Поэма заканчивается всеобщим ликованием.
Таким образом, Кинэ, трактуя образ Прометея в своем произведении, делает акцент скорее на то, что этот великий герой и заступник человечества одобряет христианскую религию. Сверженный Зевс и отвергнутые боги, пытающиеся попросить у Прометея прощения, символизируют собой изжившее себя язычество. Используя образ Прометея, Кинэ преследует свои цели, и это способствует тому, что образ Прометея трактуется совсем не так, как раньше.
2. 7. Образ Прометея в трагедии Вяч. Иванова «Прометей»
Произведением, внесшим наибольший вклад в разработку образа Прометея, на наш взгляд, является трагедия «Прометей» Вячеслава Иванова (1919).
Тематику и проблематику этой поэмы предопределил Эсхил, творчеством которого на протяжении всей своей жизни был увлечен Вяч. Иванов. Произведения «отца трагедии», восходящие к дионисийскому действу, были интересны и близки знаменитому русскому символисту как поэту, переводчику, ученому-филологу. В целом, творческое наследие Вяч. Иванова пронизано идеями греческой античности в их авторском видении и понимании.
Для эсхиловской модели мира характерны следующие параметры: «восприятие мира в его сложном, противоречивом, постоянно развивающемся единстве»1, цельное отношение человека к себе и ко всему, что его окружает; стремление к гармонизации отношений между человеком и миром. В центре мира находится человек, который обладает правом и свободой выбора и на которого также ложится ответственность за этот выбор. Миром Эсхила правит божественная справедливость, карающая тех, кто выступает против нее; трагик верит в существование божественных сил и их воздействие на человека.
Эсхиловские герои стремятся к познанию того, что им недоступно, ими правят дионисийские порывы. Процесс познания неизвестного и путь к аполлонийской гармонии неизменно сопровождается конфликтом героя с божественными силами. Преодоление этого конфликта, по Эсхилу, возможно только с помощью разума.
Герои эсхиловских трагедий предстают перед нами и в момент, когда они находятся в гармонии с собой и воспринимают мир как нечто закономерное, предсказуемое; и тогда, когда эта гармония рушится под влиянием внешних событий и перемен, происходящих с ними.
У Вяч. Иванова, как и в целом в русской литературе начала XX века, «наблюдается резкое усиление космического сознания. Человек предстает связанным теснее, чем прежде, с природой, мирозданием как органическая часть великого Космоса»1.
Мятеж Прометея, который говорит:
Как мудрый воспитатель, приучать
К борьбе вседневной должен я детей.
Не мир мне надобен, а семя распри2
является и внешним, нарушающим гармонию мира, и внутренним, поскольку Прометей разделяет себя на два противоборствующих начала, которые не могут существовать друг без друга.
И у Эсхила, и у Вяч. Иванова человек самостоятельно выбирает свой путь, он ответственен за свои мысли и действия. «Герой Эсхила весь в противоречии свободы и необходимости, своей воли и воли рока, создавая антиномическую картину мира»3. Греческий трагик на примере человеческих поступков и судеб раскрывает, как соотносятся влияние божественных сил и поведение людей, насколько справедливо и закономерно первое и насколько сознательно второе. Выбор делает каждый из героев Эсхила: от Этеокла («Семеро против Фив») до Прометея («Прометей прикованный»).
Прометей сам выбирает свой путь: он дает людям огонь, покровительствует им, несмотря на то, что знает о своем грядущем наказании: «Я хорошо все знаю наперед, знаю все, что будет; никакое наказание не придет неожиданно. Нужно переносить жребий, назначенный судьбой, очень легко, зная, что сила необходимости является непреодолимо».
В трагедии Вяч. Иванова герой свободен в своих решениях так же, как и герой произведения Эсхила. В «Прометее» главный герой действует осознанно, отторгнув «все женское душевного состава»; Прометей знает, что люди не поймут и предадут его, однако он создает человеческий род:
Сама в перстах моих слагалась глина
В обличья стройные моих детей1.
У Эсхила всегда наличествует принцип божественной справедливости, карающей тех, кто выступает против нее. Трагик верит в существование божественных сил и их воздействие на человека. Религиозные представления Эсхила (равно как и других мыслителей этого времени, например, философов ионийской школы, для которых мир существовал как некий абстрактный) начинают меняться. У Эсхила появляются идеи пантеистического характера: Зевс есть эфир, Зевс есть земля и небо, Зевс является всем и чем-то выше этого. Тем не менее, боги у Эсхила антропоморфны, хотя и наделены функциями нравственного воздействия, ведь религия Эсхила «есть прежде всего верность этическому началу, олицетворяемому богиней Правды»2.
В трагедиях Вяч. Иванов Прометей отделяет себя от безусловного блага, от души мира, которая выступает как проявление абсолютного в реальном, материальном мире. Эта душа – не мудрость, а божественная премудрость, интегрирующее начало, объединяющее мир. Прометей обречен на поражение, поскольку разрывает связь с ней.
Вяч. Иванов дополняет эсхиловскую модель в соответствии со своими философскими воззрениями. Герой его трагедии не только чувствует божественное присутствие (как и герой произведений Эсхила), он ощущает и осознает всю свою слабость и беззащитность перед судьбой, миром, всю ущербность своего одиночества.
Эсхиловские трагедии характеризуются схематизмом и статичностью, их герои являются носителями какой-либо одной черты; их характер, эмоции выписаны «процессуально, текуче, что связано с музыкальной основой трагедии вообще»1. Эсхилу интересно глобальное, а не частное; его увлекает не борьба страстей в человеке, а борьба дионисийского хаоса с аполлонийским началом, ее процесс и исход.
По мнению А. Ф. Лосева, герои эсхиловских трагедий стремятся к познанию запредельного мира, и это устремление является дионисийским экстазом (в современном литературоведении экстаз можно соотнести с кульминацией), рожденным столкновением неумолимого Рока и нравственного сознания человека. Познать этот экстаз возможно только пройдя долгий и мучительный путь страданий. Так, мучения Прометея предшествовали примирению богов.
Эсхил с большим почтением относится к рассудку, интеллектуальному началу, ведь в основе мироздания, по его убеждению, находятся не страсти и эмоции, а разум. Жизненным идеалом Эсхила (и большинства греческих философов) была жизнь в соответствии с разумом.
Вяч. Иванов в своих рассуждениях сосредотачивается на раскрытии негативной сущности богоборчества, на губительности самоопустошения, саморасточения, на том, как опасно нарушение гармонии, восстание против своей сути, души, из глубины которой звучит зов дионисийского хаоса:
В жилы влит огонь мятежный;
Дух уныл, а в сердце гнев;
И для жатвы неизбежной
Преступленья зреет сев2.
«Прометея» Вяч. Иванова С. С. Аверинцев определяет так: это «трагедия по характеру героя, но скорее мистерия по складу мышления поэта, да и по своей ритуальной форме»3. Герой трагедии Иванова схож с героем произведения Эсхила: характеры и того, и другого не раскрываются авторами в возможной полноте. Для Вяч. Иванова важнее индивидуальности героя – общественное начало, для него «эстетически несостоятелен всякий театр, затемняющий человеческую среду, в которой возникает и совершает свой круг индивидуальное действие, или представляющий ее только страдательною и служебною»1. Очевидно влияние на Вяч. Иванова русской религиозной философии начала XX века, в частности, влияние идей А. С. Хомякова относительно соборности – духовного братства, при котором примиряются и взаимно выигрывают коллективное и индивидуальное начало.
Творчество Эсхила ориентировано на будущее: он смотрит в него с оптимизмом, надеется на лучшее, ожидает обновления и преображения мира. Вяч. Иванову, напротив, свойственна ориентация на прошлое; «пессимистическая тональность присуща и трагедии «Прометей», отражающей сомнения автора в плодотворности активной борьбы со злом и, вместе с тем, убежденность в неизбежности этой борьбы»2. Вяч. Иванов фаталистичен, в словах его Прометея:
Есть жизни драгоценней
Древесных душ, и есть венцы превыше
Вершин зеленых: всем одна судьба3
чувствуются тревожные, экзистенциальные настроения начала века.