Жанровые и типологические особенности публицистики Д.С. Мережковского

ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА 1. ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНЕННОГО ПУТИ Д.С.МЕРЕЖКОВСКОГО
ГЛАВА 2. ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ТВОРЧЕСТВО Д.С.МЕРЕЖКОВСКОГО
Религиозно-философские собрания и их проблематика
Жанровые особенности критики и публицистики Мережковского
Основные темы и идеи творчества Мережковского
Творчество периода эмиграции (1920-1941)
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Жанровые и типологические особенности публицистики Д.С. Мережковского

Проблемы духовности, пробуждения духа волновали российскую интеллигенцию, и в этой среде Мережковский играл заметную роль. Именно поэтому им вместе с Зинаидой Гиппиус в ноябре 1901 года в Петербурге были организованы религиозно-философские собрания, где религиозные проблемы стали предметом публичных обсуждений. Именно там, по воспоминаниям Гиппиус, произошла единственная в своем роде встреча интеллигенции и духовенства. На встречах совместно обсуждались вопросы, важные для обеих сторон: свобода совести, отношение христианства к насилию, проблеме брака и многие другие.
Настоящего диалога, между тем, не получилось. Гиппиус уверяла, что священнослужители испугались вопросов интеллигенции, поэтому не захотели и не смогли на них ответить. По мнению исследователей, стороны просто не услышали друг друга.
Собрания были закрыты по инициативе обер-прокурора Синода Константина Победоносцева в 1903 году. Тем не менее именно они способствовали оформлению религиозной доктрины Мережковского, которую он называл религией Третьего Завета. По убеждению писателя, на смену Ветхому Завету, данному Богом-Отцом, и Новому Завету, данному Богом Сыном, придет религия Святого Духа. И еще до организации собраний он пробовал воплотить эту идею, создав собственную тайную общину. Богослужения по чину, написанному Гиппиус, о которых знал лишь узкий круг близких людей, совершались на их квартире.
Свои религиозно-философские воззрения были обозначены Мережковским в журнале «Новый путь», начавшим выходить в Петербурге в 1903 г. В первое время журнал печатал протоколы собраний религиозно-философского общества, созданного при активном участии Мережковского и его жены З.Гиппиус, но после запрета собраний «Новый путь» фактически считался журналом Мережковского и Гиппиус.
С самого начала «Новый путь» возник как своеобразный общественный орган, пытавшийся создать иную, отличную от уже существующих религиозную общественность. Так, в статье «Грядущий хам» (1905) объяснял понятие «религиозная общественность» как возрождение религиозное вместе с возрождением общественным, посредством которого будет выработана некая общая идея, объединившая интеллигенцию, церковь и народ.
Жанровые особенности критики и публицистики Мережковского
С первого появления Мережковского в 1888 году в «Северном вестнике» его статьи «Флобер в своих письмах» и вплоть до конца 1890-х годов, когда многочисленные отдельные очерки составили книгу «Вечные спутники» (1897) каждое его выступление в жанре эссе и историко-литературного исследования вызывало в отечественной периодике эффект скандала. Издатель «Спутников» П.П.Перцов, близко знавший Мережковского в эпоху рубежа столетий, вспоминал, что как критик Дмитрий Сергеевич был настоящий литературный изгнанник, вынужденный сотрудничать с второстепенными изданиями: «Такие, совершенно объективные и мастерски написанные статьи, как о Гончарове и Майкове, могли быть напечатаны только в захудалом «Труде» - ежемесячном приложении к еженедельной «Всемирной иллюстрации», то есть где-то на задворках литературы. В парадных покоях их новизна шокировала»8.
Причиной неприятия очерков Мережковского принято считать их жанровую новизну. Во вступлении к «Вечным спутникам» автор объяснил, что цель его работы заключалась не в том, чтобы «дать более или менее объективную, полную картину какой-либо стороны, течения, момента во всемирной литературе»9, как это было принято в предшествующей традиции русской литературной критики, а в том, чтобы выявить специфику отношений между «классиком»10 и самим Мережковским – «представителем известного поколения»11. Мережковский называл это «критикой субъективной, психологической, неисчерпаемой по существу своему, как сама жизнь, ибо каждый век, каждое поколение требует объяснения великих писателей прошлого в своем свете, в своем духе, под своим углом зрения».12
Эссеистика Мережковского 90-х гг. XIX века – едва ли не первая попытка привить на русскую почву этот популярный в культуре грядущей эпохи жанр. И хотя поначалу «бранить Мережковского», по воспоминаниям З.Гиппиус на какое-то время стало чуть ли не традицией все же он победил - «В последние годы перед войной 14 года эта книга («Вечные спутники») была особенно популярна и даже выдавалась, как награда, кончающим средне-учебные заведения»13. Мережковский писал, что все герои его очерков, такие различные внешне, оказываются связаны внутренним единством в отношении к современному читателю, ибо «они живут, идут за нами, как будто провожают нас к таинственной цели…Для каждого народа они – родные, для каждого времени – современники, и даже более – предвестники будущего»14. Под пером Мережковского символизм утрачивал национальный и временный характер, и союзниками русских символистов становились величайшие гении всех времен и народов.
В критических этюдах Мережковский отстаивает те же принципы, которых практически держится в творческой деятельности. В первых его статьях, например, о Короленко, еще чувствуется струя народничества 1870-х и начала 1880-х, почти исчезающая в работе «О причинах упадка современной литературы», а в последующих статьях уступающая место не только равнодушию к прежним идеалам, но даже какому-то вызывающему презрению к ним. В работе «О причинах упадка современной русской литературы» немало метких характеристик современных литературных деятелей, но общая тенденция книжки неясна, потому что автор еще не решался вполне определенно поставить скрытый тезис своего этюда — мысль о целебной силе символизма. Мережковский — решительный враг «тенденциозной» и утилитарной школы русской критики второй половины XIX века, но собственные его статьи очень тенденциозны, потому что не столько посвящены характеристике разбираемого писателя, сколько служат поводом защищать любимые положения и настроения автора.
Как связана у Мережковского его идеология и умозрение с его литературой, как невозможно их разделить - видно по тому, какую роль во всем его творчестве сыграла та гегелевско-гераклитовская философия развития посредством противоречий, на которую он натолкнулся, ища выхода из собственных противоречий. Стиль Мережковского и его творческий метод сложился именно под влиянием этой философии, которая в форме, т.н. диалектического метода (тезиса, антитезиса и снятия, преображения их в новом синтезе) играет столь большую роль в марксизме. Во всей своей последующей литературной деятельности он в форме и в содержании своих писаний постоянно применял эту гегелевскую триаду. Она пронизывает всю огромную массу его писаний.
Одновременно со своей трилогией Мережковский сделал другую попытку построения той же триады: тезиса-эллинизма, антитезиса-христинства и чаемого синтеза в книге о «Толстом и Достоевском» (1899г.). Толстой-художник-язычник, «ясновидец плоти», Достоевский-христианин, «ясновидец духа», будущая «религия Третьего Завета», снимающая, преобразующая эти противоречия - такова несложная схема книги. Но не в ней Мережковский достиг вершины своего творчества. Исходя из этой упрощенной антитезы, он дает тонкий, исполненный силы и блеска анализ личности, творчества, религии этих двух великих писателей, подобного которому не дал никто ни до ни после него. И все это изложено в связном и увлекательном повествовании, все вдвинуто в мастерски очерченные историко-литературные рамки.
В «Толстом и Достоевском» Мережковский дал классический образец нового рода критики, критики философской. К этому роду примыкают и другие его замечательные работы - «Гоголь и черт», «Лермонтов». Не ко всем писателям можно применить этот метод, его могут выдержать только самые подлинные и глубокие. Мережковский стремится к основе, к ядру личности писателя, где, как одно целое, зарождаются и форма и содержание его произведений.
Но главную массу его писаний составляют не критика, а публицистика. Многообразными путями - через изучение русской истории, где от Петровской эпохи он перешел к Александровской, - через тех писателей, которые как Достоевский и Гоголь сосредоточены на проблеме России, Мережковский приближался к этим, вначале чуждым ему вопросам - революции, общественности, русского будущего, и они постепенно овладевали им. Снова он писал исторические романы, но уже на русские темы. Пожалуй, в них еще больше тенденции и проповеди, чем в «Трилогии». Критика встретила их сурово, в особенности за трактовку декабристов в «Александре I» и «14 декабря». Она упрекала автора в историческом невежестве. Это несправедливо: Мережковский историю знал, но она, как прежде, была для него всего лишь служанкой высшей правды. С историческим материалом обращался он свободно, считая допустимым, к примеру, вкладывать в уста героев слова, сказанные ими в более позднее или более раннее время, цитаты из документов к ним не относящихся и, разумеется, свою собственную религиозную философию!
Изучая русскую историю, Мережковский написал две трагедии: «Петра и Алексея» и «Павла I». Кажется, что он их не столько создал, сколько открыл в документах. В них мало выдумки, кроме выдумки идеологической.
Другие его публицистические писания облечены в форму редкую и несвойственную русской литературе, в форму, для которой даже не имеется соответственного русского слова, а именно «эссея». Мережковский лучший, после Розанова, русский эссеист.
«Эссеи» Мережковского по большей части построены на антитезах. Эти антитезы иллюстрируются цитатами, которыми он оперирует с необыкновенным мастерством. Иногда, правда, тезис и антитезис преображаются, «снимаются» в синтезе только словесном. Эта дало повод недружелюбному критику назвать Мережковского «Наполеоном цитат». «Эссеи» его написаны языком точным и чистым, никогда не безразличным, а насыщенным чувством и страстью. Но в блестящей отполированности его фразы есть блеск стали или мрамора, что и дает иногда обманчивое впечатление холода. Иногда фраза его полна гневной и режущей иронии. Но чего у него действительно нет, это игры оттенков чувства и мысли, того юмора, который отличает английских эссеистов, создателей этого жанра.
В быстрой последовательности, одна за другой появлялись во второй половине десятых годов эти книги религиозно-философской публицистики: «Не мир, но меч», «Больная Россия», «Достоевский-пророк русской революции», «Грядущий Хам». В них Мережковский уже не реакционер, каким он был в «Толстом и Достоевском», где он вслед за Достоевским утверждал положительное религиозное значение русского самодержавия. Он становится революционером, но пытается обосновать революцию на религии, если не на православии, то на будущей религии, «третьего Завета». Вместе с тем растет его антидемократизм или, вернее, - антимассовые и антимещанские настроения. Его книга «Грядущий Хам» навлекла на Мережковского особенно много упреков и вражды. Правда, нападающей стороной часто являлся он сам, резко критикуя тогдашних кумиров русской интеллигенции-Горького, Леонида Андреева и даже - Чехова.
Мережковский в предисловии к собранию своих сочинений говорит также и о другой, присущей им по его мнению, черте, - их органичности. Указывая на противоречия в своих книгах, Мережковский говорит: «Если бы я был проповедник - я поспешил бы устранить или спрятать их. Если бы я был философ, я постарался бы довести свою мысль до окончательной ясности, чтобы единое в многообразии светило, как луч в кристаллах. Но я только описываю свои последовательные внутренние переживания. Как ни соблазнительно совершенство кристаллов, следует предпочесть неправильный противоречивый рост растения. Я ничего не хотел строить, я хотел расти и растить»15.
Проницательный критик чужих произведений не мог объективно увидеть самого себя. Среди массы нападок, которым подвергался Мережковский, упреки в искусственности его схем, в абстрактности его построений больше всего приближались к истине.
Именно в ответ на эти упреки, Мережковский и утверждал, что предпочитает неправильный рост растений правильности кристаллов. Между тем в его сочинениях бросается в глаза именно эта симметрическая правильность кристаллов, только без их холода.
На мир и людей он смотрел не с равнодушием, а с любовью и ненавистью, с волнением и надеждой. Но так случилось, что он был устроен, создан иначе, чем другие люди. Трагедия его была в том, что он был внутри себя, для себя иным, чем представлялся другим. То, что другим казалось игрой в ледяные кубики, было для него самым важным делом его жизни, то, что казалось холодными умствованиями, было для него подвигом духа, то, что казалось симметрией кристаллов, он переживал как органический рост.
В этом своеобразии его духовного склада, в этой особенности его личности лежала разгадка его литературной судьбы. Он страстно жаждал добра и правды и вызывал к себе ненависть и вражду. Он поражал глубиной своих прозрений, но иногда казался слепым и смешным, как человек наталкивающийся на близкие предметы. Среди людей живущих мгновенным и временным, сегодняшним днем и интересами минуты, он жил вечным, глубокими умозрениями и абстракциями. И в то же время он не был отвлеченным философом, а хотел вмешиваться в самую гущу жизни. Это порою было смешно. Как если бы человек искал дорогу не по указаниям прохожих, не по надписям и названиям улиц, а по компасу и звездам. Мережковский был именно таким человеком. Поэтому общее его направление поражает правильностью, порой он может казаться человеком, обладающим необыкновенным прозрением, но часто он блуждает и ошибается больше, чем другие люди.
Основные темы и идеи творчества Мережковского
Мережковский во всех своих произведениях так или иначе касается трех проблем: проблема пола; в связи с проблемой пола, проблема социальной справедливости и ее решение через христианизацию жизни общества. Даже в учении о св.Троице эти проблемы присутствуют.
Идее пола Мережковский уделяет большое внимание, потому что через пол достигается высшее единство. Разделение на два пола, с точки зрения Мережковского является распадом личности, ее раздвоением. Полное разделение невозможно, потому как в каждом мужчине есть тайная женщина, а в каждой женщине – тайный мужчина. Для Мережковского идеал личности, как и для Соловьева и Бердяева, - это некое двуполое существо, сочетающее в себе физические черты обоих полов. Мережковский ставит вопрос: уничтожается или преображается грешный пол священным полом? Этот вопрос имеет существенное значение: при первой альтернативе идеал есть сверхсексуальность, т.е. уничтожение пола; при второй – идеал есть преобразование и, следовательно, в некотором смысле сохранение пола. Окончательного ответа на этот вопрос Мережковский не дает.
Проблема плоти тесно связывается Мережковским с проблемой полов. Эти проблемы рассматриваются им в книге «Толстой и Достоевский». У Толстого он открывает религиозное созерцание плоти, а у Достоевского – религиозное созерцание духа. Идеал Мережковского – не бестелесная святость, но святая плоть, царство божие, в котором осуществляется мистическое единство тела и духа. В христианстве, и в особенности в евангелии Мережковский открывает три тайны, которые он связывает с проблемой святой плоти: воплощение сына бога, приятие его тела и крови в церковном причастии и воскрешение тела Христова. Он обвиняет христианскую церковь переоценке аскетизма и бестелесной духовности, в недостатке внимания к значению брачного союза, и с другой стороны, в подчинении не святой плоти – языческому государству.
Мережковский открывает две бесконечности в мире, верхнюю и нижнюю, дух и плоть, которые мистически тождественны. Эта идея, истолкованная в духе некоторых представителей гностицизма, ведет к дьявольскому искушению поверить в то, что существует два пути совершенства и святости – один путь обуздания страстей и другой путь – предоставление им полного простора. Окончательное единение двух бесконечностей (плоть и дух) приведет, по мнению Мережковского к истинной реализации христианской свободы, которая находится по ту сторону добра и зла. По идее Мережковского христианская свобода присутствует везде, где есть любовь к добру, абсолютным ценностям. Он считает, что необходимы новые откровения и новые догматы, если тайна св.тела должна будет раскрыта и божественное общество осуществлено. Это и будет эра св.духа, третьего завета, «вечного Евангелия».
Вся религиозная философия Мережковского основана на идее христианства как религии любви и, следовательно, свободы. Это сочетание любви и свободы приближает его вплотную к религиозно-философскому движению, начало которого было положено Владимиром Соловьевым.
Творчество периода эмиграции (1920-1941)
В эмиграции Мережковский продолжал много и неустанно работать, хотя самое замечательное было им уже написано в России Он вернулся к интересам, вероятно, внушенным ему его другом и учителем юности Розановым, - к Древнему Востоку. В результате этого изучения Мережковский написал два новых романа из времен Крита и Эгейской культуры, а также Египта Тутанхамона. Эти книги написаны не связным изложением, как он писал прежде, а отрывками, афоризмами, и это не облегчало, а скорее затрудняло их чтение и, может быть, объяснялось некоторым ослаблением оформляющей силы. Но в них много глубокого и значительного. Еще более оригинальна его большая работа о «Иисусе Неизвестном», дающая в свете того же изучения, действительно новый, неизвестный образ Христа. Затем последовали еще книги, посвященные ряду святых и религиозных мыслителей. Не все они на его прежнем уровне, но во всех них живет по-прежнему его ищущий, благородный дух. Порой кажется, что в них стареющий писатель, как бы прощаясь с ними перед смертью, обошел, посетил духовно всех тех, кого любил, кому поклонялся в течение своей долгой жизни: от Франциска Ассизского до… Наполеона, тоже бывшего одним из его «кумиров», которого он изображает, к удивлению читателя, почти святым.
Мережковский пытался заново открыть миру личность Христа в книге «Иисус Неизвестный», вобравшей в себя его многолетние размышления о Спасителе. Жанр этой удивительной книги, как и жанр очерков об апостолах, святых и подвижниках, изданных под общим заглавием «Лица святых от Иисуса к нам», можно назвать словами писателя Бориса Поплавского «непрерывным интеллектуальным экстазом»16. Но удивительным образом эти «экстатические откровения», переведенные на ряд иностранных языков, не только не стали началом религиозного движения, но не собрали вокруг себя даже небольшой группы сторонников, которая в свое время собиралась на домашние собрания.
В чем же причина провала попыток Мережковского открыть человечеству глаза на новые религиозные истины? Василий Розанов писал о нем следующее: «О, как страшно ничего не любить, ничего не ненавидеть, все знать, много читать, постоянно читать и, наконец, к последнему несчастию, — вечно писать...»17. Область, в которую вступил Мережковский со своими реформаторскими устремлениями, требует от человека нечто большее, чем написание книг. Она требует поступка и жертвы, вступления на тот путь, который указан в евангельской притче о богатом юноше: «Раздай имущество и следуй за Мной».
Многолетние кабинетные размышления о Христе в уютном окружении книг в итоге создали лишь то, что можно назвать «диванным христианством». Мережковский, по воспоминаниям современников, в церковь ходил крайне редко. По его убеждению, в ней было слишком много несовершенного. Собственную Церковь Третьего Завета создать ему тоже не удалось, она маячила перед ним как вечное завтра. Создавалось множество разнообразных теорий, возникавших по самым разным поводам, тревожащих вопросов, порожденных чтением одних книг и поисками ответа на них в других.
Вряд ли он бы стал спорить с теми, кто утверждал, что «вера без дел мертва». Однако эти слова он переводил в другую плоскость: сначала надо утвердиться в вере, а только потом приниматься за дела. Подготовка к делам растянулась до конца жизни, и христианство Мережковского так и осталось чисто умозрительным.