Русская культура 19 века в восприятии Т.Готье

Содержание

1.Введение
2.Жизнеописание и творчество Теофиля Готье
3.Путешествие Т. Готье по России
3.1.Описание русского быта Теофилем Готье
3.2.Русский театр и изобразительное искусство глазами Т. Готье
3.3.Русское религиозное искусство в восприятии путешественника
4.Заключение
5.Библиография

Русская культура 19 века в восприятии Т.Готье

3. Путешествие Т. Готье по России
Друг и соратник в литературной борьбе В. Гюго и О. де Бальзака, Теофиль Готье (1811-1872) вошел в историю литературы как незаурядный лирический поэт, автор большого числа романов, повестей и рассказов и как влиятельный литературный, театральный и художественный критик.
Готье много путешествовал. Алжир, Италия, Кон­стантинополь, Афины, Египет, Испания... О своих пу­тешествиях он писал очерки, очень яркие и эмоциональ­ные, которые стали одновременно и путеводителями, и своеобразными «картинами». Зимой 1858-1859 и ле­том 1861 г. Готье побывал в России. Как и в других путешествиях, он заинтересовался «местным колори­том». «Мой принцип, - провозглашает поэт и пи­сатель, - ассимилироваться с нравами и обычаями страны, которую посещаешь». И поясняет: «Я отправил­ся в Константинополь, чтобы быть мусульманином в свое удовольствие, в Грецию - для Парфенона и Фидия, в Россию - для снега и византийского искус­ства, в Египет - для Нила и Клеопатры, в Неаполь - для помпейского залива, в Венецию - для Сан Марко, дворца Дожей». Однако статьи Готье, опубликован­ные в русской прессе в 1858-1866 гг., его альбом «Ху­дожественные сокровища России» и книга «Путеше­ствие в Россию» свидетельствуют, что на самом деле автор внимательно и серьезно присматривался к странам, которые посещал, глубоко интересовался народом, его бытом.
В Россию Готье приезжал дважды. В первый раз он посетил Петербург и Москву, собирая материалы для серии альбомов «Художественные сокровища древней и новой России» (издание завершено не было). Это путешествие оказалось довольно длительным. Писатель выехал из Парижа 15 сентября 1858 г. и вернулся домой 27 марта следующего года. Второе путешествие пришлось на август сентябрь 1861 г. На этот раз Готье побывал на Волге и на Нижегородской ярмарке.
В номере от 11 января 1859 года газета «Санкт-Петербургские ведомости» сообщает: «Оба они французы, оба писатели, оба, приехав к нам, не знали ни России, ни русских, оба пишут о русских, и о России, а какая огромная между ними разница! Один нашумел, накричал, написал о нас чуть не целые тома, в которых исказил нашу историю, осмеял гостеприимство, наговорил на нас с три короба самых невероятных небылиц; другой приехал без шума, живет скромно, более, нежели скромно, знакомится с нами исподволь и пишет только о том, что успел изучить основательно6. Речь шла об Александре Дюма и Теофиле Готье.
Посетив Санкт-Петербург, Готье увидел столицу не в пору белых ночей, когда сама природа способствует незабываемому впечатлению, а в более прозаическое время года. Однако Готье, как и подобает писателю романтического направления, увидел волшебство и в зимнем Петербурге: «Зима в России обладает особой поэзией, ее суровость восполняется красотой, чрезвычайно живописными эффектами и видами. Снег покрывает серебром золотые купола Исаакия, подчеркивает сияющими линиями антаблементы и фронтоны, вкрапляет белые штрихи в бронзовые аканты, покрывает сияющими точками выступы статуй и магическими перестановками меняет все сочетание тонов. В таком виде Исаакиевский собор приобретает очень русский характер. Он восхитителен по цвету: то, одетый в белую шапку, он вырисовывается на фоне пелены серых облаков, то силуэт его возносится к бирюзово-розовым небесам, сияющим в Санкт-Петербурге, когда мороз сух и снег, или стеклянный порошок, скрипит под ногами. Иногда, после оттепели, ледяной северный ветер в одну ночь сковывает на теле монумента влагу на граните и мраморе, сеть жемчуга, более тонкого, более округлого, чем капли росы на растениях, покрывает гигантские колонны перистиля. Красноватый гранит становится самого нежного розового цвета и по краям воспринимает бархатисто-персиковый, или цветов оливы, цвет. Он преображается в неведомый материал, похожий на драгоценный камень из которого мог бы быть построен небесный Иерусалим. Замерзший кристаллами пар покрывает здание бриллиантовой пылью, которая отбрасывает огоньки и искорки, когда луч солнца коснется его, словно это собор из драгоценных камней в граде Божием.
Каждый час дня создает свой мираж. Если смотреть на Исаакиевский собор утром с набережной Невы, в ореоле молочно-розового свечения он кажется аметистовым и топазовым. Молочный туман, стелющийся у основания храма, как бы отделяет его от земли, собор будто плывет на облаках. Впрочем, при определенной игре света с угла Малой Морской, когда окна собора пронизывают лучи солнца, он кажется пылающим изнутри пожаром. Оконные проемы ярко горят на темных стенах. Порою, во время туманов, когда небо низко нависает над землей, облака спускаются на купол, покрывая его, точно вершину горы. Однажды я наблюдал удивительную картину: купольный фонарь и верхняя половина купола исчезли в белом тумане. Облако, своей ватной массой скрывая золотую полусферу купола, придало собору видимость здания необычайной высоты, словно это была Вавилонская башня. В других краях ночь набрасывает свой непроницаемый креп на весь город. Здесь же она не в силах совсем погасить Исаакий. Его купол всегда виден под черным балдахином небес, сияя бледным золотом, словно огромный полусветящийся пузырь. Никакой мрак, даже темень самых беспросветных декабрьских ночей, не может его погасить».
3.1. Описание русского быта Теофилем Готье
Многие сведения о русском быте сохранились в воспоминаниях иностранцев, путешествовавших по нашей стране. Их удивляла жизнь в России, которая была так не похожа на жизнь в Европе. Они отмечали удивившие их особенности русского быта. Вот как Готье описывает обычный русский дом (а не дворец) «приличного» человека в Санкт-Петербурге.
Прежде всего, в русском доме Готье поразили прихожие. Ничего подобного он в Европе не видел. В огороженном перилами месте висело огромное количество различных шуб, которые в сочетании со стоявшими под ними галошами выглядели почти фантастически. Готье пишет, что Гофман населил бы эти одежды призраками придворных советников и архивариусов, Арним отыскал бы здесь одежду господина Медвежья Шкура. Так же он вспоминал сказки Перро и видел здесь семь жен Синей Бороды в его страшной комнате.
Шубы развешивались у теплой печки и потом на улице сохраняли тепло в течение нескольких часов. Готье отмечал, что слуги в домах обладают чудесной способностью помнить, кому принадлежит какая шуба, и никогда не ошибаются, даже при многочисленных наездах гостей, накидывая каждому на плечи его собственную шубу.
Дома в России пользовались всеми достижениями европейской цивилизации, но Готье больше интересовали отличия. Его поразило огромное количество икон во всех домах и горящие перед ними лампады.
Удивили его и двойные рамы на окнах, которые тщательно заделывались на зиму. Между рамами насыпали слой песка и ставили рожки с солью для впитывания влаги, чтобы стекла не покрывались льдом. Иногда между окнами клали слой ваты. Окна занавешивались толстыми шторами, чтобы от окон не шел холодный воздух. Поразили Готье форточки для проветривания помещений. Он считал, что эта процедура неудобна и очень опасна.
О размерах русских комнат Готье написал, что из одной только гостиной в русском доме парижский архитектор сделал бы целую квартиру, а то и двухэтажную. Комнаты в холодный период постоянно отапливались высокими, почти до потолка печами, украшенными красивыми изразцами. Двери из квартир выходят на отапливаемые(!) лестницы, поэтому в квартирах всегда тепло, и русские дамы не боятся ходить в легких платьях и оголять плечи. Камины топятся только весной и осенью, так как зимой они бы охладили квартиру. На зиму их закрывают и украшают цветами. Обилие цветов и зелени в русских домах просто ошеломило Готье. Он пишет, что все дома заполнены разнообразными цветами и экзотическими растениями.
Мебель в России, писал Готье, похожа на французскую, но только она большего размера и ее намного больше во всех помещениях, так как комнаты более просторны. Типично русской мебелью являлись разнообразные ширмы, или перегородки, изготовленные из дорогих пород дерева с тончайшей резьбой. Готье отмечает, что эта резьба иногда напоминала ему изящные веера. Ширмы обычно занимают угол гостиной, и по ним часто вьются растения. Получается место удобное для интимного или отдельного разговора. За ширмами расставлены различные диваны и сиденья, где хозяйка дома может принимать двух-трех особо близких гостей, оставаясь все же и со всеми. Часто такие кабинеты за ширмами украшались цветными зеркалами и гравюрами, вделанными в панно из позолоченной меди. Часто за креслами, пуфами и диванчиками можно было видеть чучело гигантского белого медведя, из которого сделана целая софа. Табуретками часто служили чучела черных медвежат. Широкие диваны, обтянутые кожей встречались буквально на каждом углу во всех квартирах.
Спальни же в русских домах не так шикарны, как это было положено во Франции. Обычно за красивой ширмой находилась низкая кровать, похожая на походную, как отмечал Готье, или широкий диван. Спальни в России его разочаровали своей обстановкой.
Стены домов покрыты дорогими обоями. Часто это была индийская камка или имитация парчи. Во многих домах на стенах висят в богатых рамах картины русских и французских художников. Из русских художников в моде тогда были Брюллов и Айвазовский.
Так Теофиль Готье описывал интерьер обычного «приличного» дома, а отнюдь не дворца, что он неоднократно и подчеркивал, в Санкт-Петербурге в середине XIX века.
Многое для него было непривычным в жизни русского народа. Его удивлял тот факт что русские - восточные люди, и даже в высших слоях общества не стремятся к утонченности спального места. Они спят там, где находятся, повсюду, как турки, часто в шубах, на широких диванах, обтянутых зеленой кожей, которые встречаются на каждом углу.
Т. Готье довольно редко описывает, что он ел, но всякий раз, когда речь заходит о еде, описание или упоминание этих блюд всегда сопровождается указанием на их своеобразный вкус, к которому иностранцу трудно, но, тем не менее, возможно привыкнуть. «Перед тем как сесть за стол, гости подходят к круглому столику, где расставлены икра, филе селедки пряного посола, анчоусы, сыр, оливы, кружочки колбасы, гамбургская копченая говядина и другие закуски, которые едят на кусочках хлеба, чтобы разгорелся аппетит. «Ланчен» совершается стоя и сопровождается вермутом, мадерой, данцигской водкой, коньяком и тминной настойкой вроде анисовой водки, напоминающей «раки» Константинополя и греческих островов. Неосторожные или стеснительные путешественники не умеют противиться вежливым настояниям хозяев и принимаются пробовать все, что стоит на столе, забывая, что это лишь пролог пьесы, и в результате сытыми садятся за настоящий обед», - описывал Теофиль Готье традиционную русскую трапезу.
Он с нескрываемым удивлением описывал обильные русские обеды и необъяснимые сочетания, казалось бы, несовместимых вкусов русских блюд:
«Это довольно странное сочетание ингредиентов вместе создает своеобразный вкус, к которому быстро привыкаешь, особенно если тяга к путешествиям сделала из вас космополита в отношении кухни и подготовила ваши органы вкуса к любым самым неожиданным ощущениям».
Теофиль Готье, запечатлевший аристократический быт Петербурга в 1858 году, вспоминал: «После обеда гости расходятся по гостиным... Крутящиеся стереоскопы предлагают свое развлечение - посмотреть на движущиеся картины... Все это служит поддержкой смущенным или вообще стеснительным по натуре людям»7. А когда Готье попадает на роскошный императорский бал в Зимнем дворце, ему в голову опять приходят метафоры, связанные с оптическими игрушками: «Калейдоскоп с его бесконечно движущимися сыпучими частичками, хроматоскоп с его расширениями и сужениями, где кусок простого холста на вращающемся валике становится цветком, затем меняет свои лепестки на зубцы короны и в конце концов солнцем кружится вокруг бриллиантового центра, переходя от рубина к изумруду, от топаза к аметисту, - только эти два аппарата и могут, увеличенные в миллионы раз, дать представление об этом зале в драгоценных камнях и цветах, в бесконечном движении, меняющем свои сверкающие арабески»8. Эти развернутые метафоры были понятны современникам Готье - и французским, и русским читателям: сама сфера зрения была настолько символически насыщенна, что служила естественным источником для бесконечных сравнений и наблюдений. Придворный бал уподобляется оптическим игрушкам, которые, будучи, по идее, всего лишь средством, позволяющим детально рассмотреть зрелище, тем не менее становятся самоценной моделью восприятия.
«После обеда несколько стаканов чая и несколько затяжек русского, чрезвычайно крепкого табака, который курят в маленьких трубках, похожих на китайские, развлекли меня до того момента, когда нужно было укладываться спать.
Я признаюсь, что мой сон не потревожил ни один из тех агрессоров, чье мерзкое ползание превращает кровать путешественника в поле кровавой битвы. Итак, я попросту лишен возможности в патетических тонах сказать здесь хоть что-либо плохое в адрес здешней чистоты и храню до другого раза цитату из Генриха Гейне: «Дуэль с клопом! Фи! Его убивают, а он вас отравляет!» Впрочем, была же зима и, чтобы уничтожить все это мерзкое отродье, достаточно было при морозе в 25-30 градусов оставить окно спальни открытым»9.
3.2. Русский театр и изобразительное искусство глазами Т. Готье
Представители русского театра и изобразительного искусства произвели на Теофиля Готье неизгладимое впечатление. Готье описывает свое знакомство с великим русским актером В. Самойловым. Восхищаясь блестящим актерским «великолепием», Т. Готье отмечает: «Кроме того, Самойлов светский человек с прекрасными манерами. Артист до корней волос, он сам рисует свои костюмы и набрасывает карандашом остроумные и ловко исполненные карикатуры»10.
Атмосферу «пятничных вечеров» Т. Готье также прекрасно передал в своей книге:
«В Санкт-Петербурге есть нечто вроде клуба под названием «Пятничные вечера». Это общество состоит из художников, которые собираются по пятницам... Клуб этот не имеет постоянного помещения, и каждый из его членов поочередно принимает своих собратьев у себя дома...
На длинном столе расставлены колпачки ламп, разложены веленевая бумага или торшон, картоны, карандаши, пастель, акварель, тушь... У каждого члена общества есть свое место за столом, и он должен за вечер сделать рисунок, набросок, сепию, эскиз и оставить свое произведение в собственность обществу. Продажей этих работ или разыгрыванием их в лотерее собираются средства в помощь бедствующим художникам...
Сигареты и папиросы (так называют сигареты в Петербурге) словно стрелы из колчанов торчат из расставленных между пюпитрами рожков резного дерева или глазурованной глины, и каждый художник, не прерывая работы, берет гаванскую сигару или папиросу, и клубы дыма тотчас обволакивают его пейзаж или фигуру. Ходят по кругу стаканы чая с печеньем... Те, кто не чувствует себя в ударе, ходят, рассматривая работы других, и часто возвращаются на свои места под впечатлением увиденного...
К часу ночи подается легкий ужин, царит самая искренняя сердечность, разговор оживляют споры об искусстве, рассказы о путешествиях, остроумные парадоксы, легкомысленные шутки... устные карикатуры, более удачные, чем бывают в комедиях, тайну коих открывает художнику постоянное наблюдение природы. Затем расходятся, создав каждый хорошее произведение, а иногда и шедевр, и развлекшись от души, что тоже является редчайшим удовольствием. Я очень бы хотел увидеть подобное общество в Париже...»
Многочисленные описания русского мужика в путевых заметках Т. Готье довольно однотипны: мужик носит розовую рубаху навыпуск, широкие штаны, заправленные в сапоги, он умен, добр, религиозен, «под своей рубахой русский мужик чист телом».
Что же касается транспортных средств, то если сравнить их описания, то мы увидим, что для Т. Готье основной характеристикой русских экипажей является быстрота их перемещения. О чем бы ни шла речь, о дрожках, телеге или тройке, восхищение Т. Готье неизменно связано с их скоростью. Русские извозчики, по мнению писателя, очень любят быструю езду и трогаются с места, не успев спросить у седока, куда ему нужно добраться.
Теофиль Готье рассказывал о потрясении, испытанном им во время обеда на одной из станций по дороге из Санкт-Петербурга в Москву. «Стол был накрыт роскошно, - писал французский литератор, - с серебряными приборами и хрусталем, над которыми возвышались бутылки всевозможных форм и происхождения. ... Здесь были все лучшие марки вин: ... «Вдова Клико», «Редерер», «Моэт». ... Полный ассортимент известных напитков, пестревших позолоченными этикетками ярких цветов, привлекающими внимание рисунками, настоящими гербами. В России находятся лучшие вина Франции и чистейшие соки наших урожаев, лучшая доля наших подвалов попадает в глотки северян, которые и не смотрят на цены того, что заглатывают»11.
Теофиль Готье писал, что в детстве Москва сильно занимала его воображение, но узнать о ней возможно было немного: «Всего несколько лет назад парижанину Москва представлялась очень смутно, где-то бесконечно далеко, в свечении пылающего по всему небу северного сияния, в заре зажженного Ростопчиным пожара возносила она к небу свою византийскую диадему, щетинящуюся причудливыми башнями и колокольнями среди вспышек пламени и дыма. Это был легендарно огромный и химерически далекий город, воздвигнутая в снежной пустыне тиара из драгоценных камней, о которой вернувшиеся в 1812 году рассказывали в некотором оцепенении: ведь для них город превратился в вулкан»12.
Оказавшись в Москве, Готье не перестает удивляться красоте московских куполов. «Набережная на другом берегу Москвы-реки, вдоль которой идут особняки и великолепные дома современной архитектуры, прямыми своими линиями создает как бы основание огромному океану домов и крыш, которые тянутся за ней до бесконечности. Нельзя представить себе ничего более прекрасного, богатого, роскошного, сказочного, чем эти купола с сияющими золотом крестами... Я долго стоял вот так, в восторженном оцепенении, погруженный в молчаливое созерцание» - так Теофиль Готье описывал панораму Замоскворечья, любуясь ею с высоты Кремля.
3.3. Русское религиозное искусство в восприятии путешественника
Т. Готье был восхищен богатством русских церквей. Приведу лишь несколько цитат: «Иконостас - высокая пятиярусная стена из золота и серебра, покрывающих ряды икон. Он походит на фасад золотого дворца и ослепляет глаз своим сказочным величием... Рельефные нимбы, отражая свет сверкающими гранями драгоценных камней, сияют истинным величием. К иконам - предмету особого почитания - прикреплены нагрудники с драгоценными камнями, ожерелья и браслеты, усеянные бриллиантами, сапфирами, рубинами, изумрудами, жемчугом, бирюзой. Невозможно пойти дальше в подобном безумии религиозной роскоши» - это описание иконостаса Успенского собора Московского Кремля.
Затем Готье посетил Троице-Сергиеву Лавру. «Все шкафы были открыты, и я смог увидеть Библии, Евангелия, литургические книги в обложках из позолоченного серебра, инкрустированного твердыми породами камней: ониксами, сердоликами, агатами, лазуритами, малахитами, бирюзой, с золотыми и серебряными застежками, с древними камеями, вделанными в переплет. Здесь были и чаши из золота, обрамленные бриллиантами, кресты, усеянные изумрудами и рубинами, перстни с сапфирами, вазы и подсвечники из серебра, далматские парчи с вышитыми на них цветами из драгоценных камней и надписями на старославянском языке с буквами, сделанными из жемчуга, курильницы, украшенные перегородчатой эмалью, триптихи с бесчисленными фигурками, образа Богоматери и святых, золотые и серебряные пластины, усеянные кабошонами - христианизованные сокровища Гарун-аль-Рашида». Возможно, это феерическое зрелище подсказало Теофилю Готье название его лучшего поэтического сборника - «Эмали и камеи».
«Московский Кремль ему видится не темным, как обычно мы пред­ставляем старые монументы, а «светлым», сказкой «Ты­сячи и одной ночи». Собор Василия Блаженного - «мираж, нагромождение облаков, причудливо раскра­шенных солнцем». Проникновенно Готье пишет об ико­нах, называя их «византийскими»13.