Лирический цикл А. Ахматовой "Полночные стихи" как художественное целое

СОДЕРЖАНИЕ
Введение
Глава 1. Цикл как жанр позднего творчества А. Ахматовой
1.1 Цикл «Полночные стихи» в рамках позднего творчества А. Ахматовой
1.2 Принципы и жанрообразующие элементы лирического цикла в творчестве А. Ахматовой
Глава 2. Особенности лирического цикла «Полночные стихи» как художественного целого
Заключение
Список используемой литературы
Приложение 1

Лирический цикл А. Ахматовой "Полночные стихи" как художественное целое

К общим принадлежит и тема снов, столь знаменательная для всего творчества Ахматовой.
   В «Полночных стихах»: «Пускай я не сон, не отрада»; «Снова свечи будут тускло-желты/ И закляты сном»; «К бессоннейшим приникнув изголовьям». То, что в употреблениях не стоит видеть сон только как состояние, противоположное бодрствованию, подтверждается в заключительном «Вместо послесловия»:
А там, где сочиняют сны,
Обоим – разных не хватило,
Мы видели один, но сила
Была в нем, как приход весны.
В «Полночных стихах» существует спасительное пространство – это музыка, которая у поздней Ахматовой вообще приобретает признак объемности, глубины и потому может служить убежищем: «И в предпоследней из сонат/ Тебя я спрячу осторожно»; «Мы с тобой в Адажио Вивальди/ Встетимся опять»; «Там, словно Офелия,пела/ Всю ночь нам сама тишина». В семантику поэтического мира Ахматовой музыка вошла как особая сакральная сфера, связанная с переходом в иной мир и со спасением («Хор ангелов великий час восславил»). Спасительное пространство музыки укрывает от враждебного мира с разрушенными связями, восстанавливает прерванные коммуникации («Полно мне леденеть о страха,/ Лучше кликну Чакону Баха,/ А за ней войдет человек»). Музыка олицетворяет средство для восстановления гармонии мира, а на непосредственном уровне – верность столь ценимую Ахматовой:
Она одна со мною говорит,
Когда другие говорить боятся.
Когда последний друг отвел глаза,
Она была со мной в моей могиле...
Отношение к Слову подчеркнуто в «Полночных стихах»: «И наконец ты слово произнес»; «И даже я, кому убийцей быть/ Божественного слова предстояло» (к этому же, более отдаленно, «гул затихающих строчек» и «бормочет окаянные стихи»).
Это сближает рассматриваемый цикл с Расином – о страхе Федры перед произнесением имени Ипполита.
Неоднократно повторяющийся у Ахматовой мотив «счастья разлуки» и боязни встречи («Как подарок приму я разлуку»; «о встреча, что разлуки тяжелее»; «И встреча горестней разлуки») находит переклички с «Федрой». О счастье разлуки говорит Федра кормилице в ответ на ее утешения, что Ипполит навеки разлучается со своей возлюбленной (досл.: Они всегда будут любить друг друга! Несмотря на изгнание, которое их разлучит, они дают друг другу тысячи клятв в том, что никогда не расстанутся»). Ср.: «Все наслаждением будет с тобой – /Даже разлука»; «Что нам разлука – лихая забава» и («Вместо посвящения»):
По волнам блуждаю и прячусь в лесу,
Мерещусь на чистой эмали,
Разлуку, наверно, неплохо снесу,
Но встречу с тобою – едва ли.
Можно упомянуть еще алую пену как символ смерти, катастрофы у Ахматовой – «Пусть разольется в зловещей судьбе / Алая пена» (к этому же: «И облака сквозили/ Кровавой Цусимской пеной») – и «кровавую пену, алую дымящуюся траву» в знаменитом монологе Терамена о гибели Ипполита (в пер. Тютчева «Они летят, багря удила пеной»).
В стихотворении «Первое предупреждение» из «Полночных стихов» благодать в строках: «Пускай я не сон, не отрада/ И меньше всего благодать» – обычно связывается с именем Ахматовой [Анна – благодать]. Представляется возможным указать еще один предположительный источник этого образа. Как известно, расиновская «Федра» была предметом спора между янсенистами и иезуитами о том, языческое это произведение или христианское. Янсенисты видели в «Федре» блестящее подтверждение учения о благодати, в самой Федре – женщину, вовлекшуюся в преступление того, что она была лишена благодати. Уже Шатобриан усмотрел в ней христианку под античным именем. Сент-Бев утверждал, что в пьесе чувствуется учение о благодати. По замечанию Поля Менара, в авторе «Федры» ощущается «поэт-христианин, по сильному свету, который он бросил в глубину души, предавшейся стыду и угрызениям совести». Этот обзор взят из книги Ф. Д. Батюшкова «Женские типы Расина» (Санкт-Петербург, 1897, 27-28). В конце века в России вышло несколько книг, посвященных Расину и специально «Федре» и, в частности, предназначенных для гимназий и женских курсов, например: «Ж. Расин. Федра, перевод в стихах размером подлинника Льва Поливанова с приложением этюда Патена о французской классической трагедии и другими объяснительными статьями». В этой книге, кроме того, собраны фрагменты из всех русских переводов «Федры» и – что представляется существенным – две рецензии на исполнение Рашелью роли Федры, одна из них – «Г-жа Рашель на петербургской сцене в роли Федры» (причем восторженно описывается ее облик – высокий рост, величественность осанки, черные кудри, мраморная шея и т. п.). Вполне вероятно, что все эти книги, входившие в гимназическую программу, впоследствии вспомнились Ахматовой (и Мандельштаму) уже в десятые годы, получили новое звучание в изменившемся контексте и были поняты по-иному и более глубоко.
    Можно привлечь и эссе А. Франса: «Не наделил ли он последнее из своих языческих произведений, свою «Федру», всеми волнениями и всем отчаянием христианской души, лишенной благодати?» (ср. в стихотворении 1917 г.: «Да, не страшны ни море, ни битвы/ Тем, кто сам потерял благодать»). Нелишне упомянуть, что это эссе помещено, в частности, в двухтомнике Расина, вышедшем в 1940 г. в издании Асаdemia, где была напечатана «Федра» в переводе Шервинского (с которым Ахматову связывали дружеские отношения); любопытно, что именно в этом переводе встречается слово срам (ср. «Пролог»): «На сына чистого, почтительного к вам,/ Я взор свой подняла, где были страсть и срам».
Таким образом, античная тема слепого «внутреннего рока» в кругу идей христианства, близких Ахматовой, могла быть переосмыслена в тему отсутствия благодати, приводящего к страданиям того, кто ее лишился.
Тема античных зеркал Ахматовой здесь затронута лишь в самом общем виде. Как уже было сказано, сейчас она значительно расширилась. Но уже и тогда можно было бы сделать существенные добавления. Так, к аналогичным выводам независимо пришел Р.Д. Тименчик, занимавшийся теми же поисками в связи с античными первоисточниками (Эврипид, Сенека) и Анненским; ср. найденные им переклички: Анненский – «Любовь для Федры – только рана»; Ахматова – «И было это – только рана», или более общие, связанные с проблемой двойничества: «...в «Ипполите» Федра и Кормилица изображают сознательную и бессознательную сторону женской души, ее божественную и растительную форму... Душевная борьба Гамлета вышла, конечно, именно из таких сцен «двоения», чтобы в наши дни перейти снова в форму драматических галлюцинаций на страницах психологического романа» [1, 349-350] и др.
Заключение
1. Лирический цикл в поэзии Ахматовой является жанровым образованием, в основе которого лежит единый образ мира, точнее, единый принцип мироощущения, реализуемый через систему структурообразующих элементов - носителей жанра.
2. В поэтической системе Ахматовой 1940-х - 1960-х гг. одной из ведущих тенденций является тенденция к интеграции, которая на жанровом уровне связана с активизацией формы лирического цикла, благодаря чему из отдельных самостоятельных лирических фрагментов рождается новое художественное целое.
3. Лирический цикл оказывается плодотворной формой позволяющей поэту, оставаясь в рамках эстетики лирики, осваивая эпические события; реализация стратегии «диалога с культурой» оборачивается диалогом-противостоянием со своей эпохой (историческим временем) а Вечностью (временем как онтологической категорией).
4. Благодаря использованию в тексте «Полночных стихов» образа зеркала разомкнутая в бытие реальность расширяется: героиня не живет в мире, она существует в бесконечных представлениях о нем, сконструированных ее сознанием из фрагментов прошлого и настоящего, а также прошлых и настоящих ощущений, и это грозит ей потеряться.
Список используемой литературы
1. Анненский И. Театр Эврипида. Т. 2. - М., 1917.
2. Ахматова А.А. Сочинения в 2-х т. Т. 1. – М., 1990.
3. Виленкин В.Л. В сто первом зеркале (Анна Ахматова). – М., 1987.
4. Жирмунский В.М. Творчество Анны Ахматовой. – Л., 1975.
5. Зайцев Н.И. Система «поэтических зеркал» в художественном мире А.А. Ахматовой // Ахматовские чтения. – Тверь, 1991.
6. Козубовская Г.П. Сновидное бытие и песенная реальность в поэзии А. Ахматовой // Культура и текст. Вып. 1. Ч. II. – СПб., Барнаул, 1997.
7. Корона В.В. Поэзия Анны Ахматовой: поэтика автовариаций. - Екатеринбург, 1999.
8. Кушнер А. У Ахматовой // Звезда. 1989. № 6.
9. Мочульский К. Поэтическое творчество Анны Ахматовой // Анна Ахматова: Pro et contra. – СПб., 2001.
10. Созина Е. Зеркальная символика как явление стиля русской поэзии рубежа веков // ХХ век. Литература. Стиль. Вып. 3. – Екатеринбург, 1998.
11. Струве Н.А. Восемь часов с Анной Ахматовой // Ахматова А. Сочинения. – М.: Международное литературное содружество, 1968. Т. 2.
12. Струве Н.А. Кризис Цветаевой // Вестник РХД. № 137. III. 1982.
13. Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. - Париж, 1980. - Т. 2.
Приложение 1
Цикл «Полночные стихи»
Семь стихотворений
Только зеркало зеркалу снится,
Тишина тишину сторожит...
Решка
Вместо посвящения
По волнам блуждаюсь и прячусь в лесу,
Мерещусь на чистой эмали,
Разлуку, наверно, неплохо снесу,
Но встречу с тобою — едва ли.
Лето 1963
1
Предвесенняя элегия
Меж сосен метель присмирела,
Но, пьяная и без вина,
Там словно Офелия, пела
Всю ночь нам сама тишина.
А тот, кто мне только казался,
Был с той обручен тишиной,
Простившись, он щедро остался,
Он насмерть остался со мной.
10 марта 1963
Комарово
2
Первое предупреждение
Какое нам, в сущности, дело,
Что все превращается в прах,
Над сколькими безднами пела
И в скольких жила зеркалах.
Пускай я не сон, не отрада
И меньше всего благодать,
Но, может быть, чаще, чем надо,
Придется тебе вспоминать —
И гул затихающих строчек,
И глаз, что скрывает на дне
Тот ржавый колючий веночек
В тревожной своей тишине.
6 июня 1963
Москва
3
В Зазеркалье
O quae beatam, Diva, tenes Cyprur
et Memphin...
Hor.
Красотка очень молода,
Но не из нашего столетья,
Вдвоем нам не бывать — та, третья,
Нас не оставит никогда.
Ты подвигаешь кресло ей,
Я щедро с ней делюсь цветами...
Что делаем — не знаем сами,
Но с каждым мигом нам страшней.
Как вышедшие из тюрьмы,
Мы что-то знаем друг о друге
Ужасное. Мы в адском круге,
А может, это и не мы.
5 июля 1963
Комарово
4
Тринадцать строчек
И наконец ты словно произнес
Не так, как те... что на одно колено, —
А так, как тот, кто вырвался из плена
И видит сень священную берез
Сквозь радугу невольных слез.
И вдруг тебя запела тишина,
И чистым солнцем сумрак озарился,
И мир на миг один преобразился,
И странно изменился вкус вина.
И даже я, кому убийцей быть