Проблемы взаимоотношений государства и церкви в XIII - XVII в.в.

СОДЕРЖАНИЕ

СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
1. РУССКАЯ ОСОБЕННОСТЬ ЦЕРКОВНО-ГОСУДАРСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ
2. ОСОБЕННОСТИ РУССКОГО РЕЛИГИОЗНО-ПРАВОВОГО СОЗНАНИЯ И ЕГО ВЛИЯНИЕ НА ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ОБЩЕСТВА И ГОСУДАРСТВА
3. ГОСУДАРСТВО И ЦЕРКОВЬ В БОРЬБЕ С "ГОРОДСКИМИ ЕРЕСЯМИ" В ДРЕВНЕЙ И МОСКОВСКОЙ РУСИ В XIV - XVI В.В.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

Проблемы взаимоотношений государства и церкви в XIII - XVII в.в.

Московское государство в XV - XVI вв. вошло в полосу внешнеполитических успехов - свержение ига, завоевание всех территорий русских земель Москвой. В это же время формируется новый тип русского человека - северного великоросса, прошедшего татарскую школу, школу рабства. Рабство проникло в сознание людей снизу до верху. Московский князь видел в своих подданных не свободных граждан - он желал царствовать над холопами. Само понятие "свобода" несло в себе для московского человека отрицательный смысл. Оно стало скорее означать распущенность, безнаказанность и другие безобразия. Все сословия становились прикрепленными к государству службой или тяглом. Свободными были разве что разбойники. Церковь, которая содействовала росту и укреплению московских князей, сама же за это поплатилась9. Митрополиты фактически назначались царем и свергались им же.
В XV в. в народе укрепилось чувство национально-религиозной исключительности, которая с течением времени принимала все более и более широкие размеры. Находясь под владычеством татар и относясь к ним с понятным враждебным чувством, русский народ привык противопоставлять себя татарам не только в национальном, но и в религиозном отношении, привык отличать себя как православных христиан от "поганых", "басурманов" и позиционировать себя как защитников христианства от этих "басурман". Принадлежность к православной вере стала мощнейшей идеологической силой в борьбе с татарами. За долгие годы татарского владычества эти идеи укоренились в сознании людей, и заданная психологическая программа продолжала работать, когда владычество татар было упразднено. Враг, традиционно представленный татарами, оказался повержен, а посему в общественном сознании возникла некая пустота, которую необходимо было заполнить. И она была заполнена, но теперь Россия от Востока повернулась к Западу. На западных границах в то время появилось мощное Польско-Литовское государство.
На борьбу с ним москвичи перенесли те взгляды на себя и на своих противников, которые они выработали в борьбе сначала с хазарами, печенегами, половцами (язычниками) и позже с татарами (мусульманами). Католики получают в устах москвичей прозвание "поганых", а "латинство" "представляется врагом не менее грозным, нежели магометанство". Само общение с католиками рассматривается как греховное. Запрещалось даже находиться рядом с латинской Церковью, а увидев ее, следовало отойти и прочитать молитву. Состояние вражды, противостояния, таким образом, стало естественным состоянием русской культуры, составной частью общественного сознания. Христианство противопоставлялось татарскому магометанству, и оно было вознесено на щит борьбы. После упразднения монголо-татарского ига русское христианство - православие стало противопоставляться иной ветви христианства - католицизму, так же как Россия - западному миру. И в случае с татарами, и в случае с "латинянами" русский народ представлялся самому себе обладателем "высшей истины" и взращивал внутри себя национально-религиозную нетерпимость. В России сформировался странный феномен - равнодушный фанатизм в религиозной сфере, впрочем, для фанатичной веры вполне характерно равнодушие к религии как к системе внутренних взглядов и эмоций. Как известно, религиозное чувство в качестве доминирующего объекта имеет Бога, к которому каждый верующий испытывает личные, индивидуальные чувства. Русское религиозное сознание в центр своих переживаний ставило других людей, отличая при этом чистых и поврежденных, своих и чужих. Во внутренних эмоциях религиозности русских не было "позитивной модальности" - радости, восхищения, любви, надежды. На первый план здесь выступали страх господень, бессильная покорность, гнев, ненависть10. В русском религиозном сознании не было места любви к Богу, вернее, любовь была, но она представляла собой любовь смиренного раба, любовь, замешанную на страхе (и подсознательной ненависти за этот страх). Главное - это подчинение жизни религиозным предписаниям, обрядам и нетерпимость по отношению к тем, кто эти предписания и обряды не соблюдает. Нетерпимость вообще можно назвать отличительной чертой русского общества того периода, и, естественно, она проникла в религиозную сферу, в сферу религиозной чувственности.
Политические успехи Московского княжества в борьбе с соседями придали этой нетерпимости новый оттенок. Московские люди укрепились в своей уверенности, что они лучше других, а следовательно, Московское государство - лучшее среди прочих. Согласно их воззрениям неправоверные страны были лишены благодати, почившей на Москве, а потому не могли равняться с ней. Иностранцев поражала черта - взгляд на чужие земли как на неправоверие, ереси, соблазны. После подписания Флорентийской унии митрополит Исидор был свергнут и заточен, а на его место был поставлен новый митрополит без ссылки на Константинополь. Эти события окончательно убедили москвичей в том, что истинное христианство и, более того, истинное православие "вогнездилось" и закрепилось только на Руси, которая должна была принять на себя его защиту и охрану. Такое самопозиционирование постоянно укреплялось в сознании. Падение Константинополя - сначала духовное в глазах русских, потом политическое способствовало возвышению Москвы в своих собственных глазах. В отличие от ослабевшего и павшего Константинополя Москва имела значительные внешнеполитические успехи, она одержала громадную победу над неверными, выступила как "собирательница" русских земель и "защитница всех православных народов". Поэтому в своих собственных глазах она предстала достойной преемницей Константинополя - Второго Рима. "Можно сказать, что послание инока Филофея явилось как бы завершением определенного круга идей, носившихся в воздухе и своеобразной точкой роста зарождавшегося национального самосознания. Вот почему идея старца о богоизбранности русского народа, о преемстве мессианства Русским царством, выраженная к тому же в эмоционально-приподнятой форме, сразу же получила широкий общественный резонанс, легко вписалась в существующую идеологическую систему"11. Идея Третьего Рима, явившаяся ответом на запросы общественного сознания, быстро была усвоена правительственными кругами и получила отражение в правовых актах.
Главной идеей провиденциализма является утверждение, что миром правит Провидение, все совершается по начертанию Божьего Промысла. Под рукой Провидения не только все люди, но и все государства. Среди иных народов еще по ветхозаветной идее существовал богоизбранный народ, и именно он является хранителем истинной богооткрываемой религии. Таким образом, России приписывалась роль хранительницы единственно истинной христианской православной веры. В свою очередь, православие объявлялось русским, а Русское государство - единственным и подлинно христианским и в этом смысле подлинно вселенским царством. Москва (правда, в глазах только самих москвичей) приобрела новый религиозный статус - она стала центром всего христианского мира. Соответственно, это отразилось на системе воззрений по отношению к власти. Царь как самодержец всего христианского мира был ответствен только перед Богом и ни с кем не делил эту ответственность, ни с кем не делил власть, даже с телом христовым - Церковью.
Идея Москвы как Третьего Рима в своем первоначальном варианте имела прежде всего теологический смысл, связанный главным образом с определением новой роли Русской церкви в христианском мире, ее международного статуса и положения в своей стране, по отношению к царской власти. Будучи теологической, идея "Москва - Третий Рим" относилась не столько к ее политическому могуществу, сколько к предназначению Русского государства быть убежищем "истинного христианства". Однако вскоре у нее появился новый смысл, произошло своеобразное смещение акцентов с религиозного провиденциализма в сторону идейно-политического обоснования возвышения Москвы как государства. Россия брала на себя роль хранительницы единственно истинной христианской православной веры. С другой стороны, само православие стало идентифицироваться именно с Русью, которая поэтому становилась вселенской державой. Это, безусловно, отвечало политическим интересам Москвы, на которую теперь перешла "благодать Божия", делало ее центром всего христианского мира и соответственно царя московского превращало во "вседержителя", ответственного перед Богом и потому ни с кем не делящего вверенную ему власть, в том числе и с церковью12.
Русское православие становится сцепленным с величием Московского государства и с исключительным положением и особой ролью русского царя в истории. Идеология "Москва - Третий Рим" поставила православие на службу политике Москвы. Правда, не все разделяли подобные взгляды. Так, Максим Грек не признавал независимости Русской церкви от греческой. И даже падение Константинополя, по его мнению, не лишало ее благочестия и, вопреки претензиям Москвы, не давало ей оснований считать себя наследницей Византии - Третьим Римом.
Идея Третьего Рима явилась мощным стимулирующим фактором в консолидации русской нации вокруг Москвы и, соответственно, вокруг царского престола. Но эта консолидация имела в значительной мере охранительно-консервативный характер, окончательно оформляла русскую деспотию, так как управлять, а точнее, господствовать над консолидированным народом значительно легче, чем над обществом, где составляющие элементы - атомарные, автономные личности. Полностью подмяв под себя своих подданных, власть все больше закостеневала. Власть, сумевшая консолидировать нацию, используя идеологию "Москва - Третий Рим", превратилась в охранительно-консервативную силу. Эта идеология прочно вошла в сознание народа, и позже, в период раскола, она использовалась как средство борьбы с еретическим патриархом Никоном. Послания старца Филофея имели активное хождение в старообрядческой литературе. Идея русского мессианизма стала основой философско-политической парадигмы общерусской идеологии, в том числе и в сфере отношений Запад - Россия. "Развиваясь в этой парадигме, идея инока Филофея будет обрастать новыми "сюжетами", смещать акценты в обоснование исходных установок, приобретет дополнительную аргументацию и новую интерпретацию связанных с ней провиденциалистских идей. Но и в новой форме мессианизм не утратит своих позиций в русском общественном сознании. Его идеи станут сквозными, а в известном смысле и системообразующими для философской и общественной мысли в целом, станут центральным звеном большей части историософских построений.
Особенные черты русского православия в немалой степени способствовали формированию и расцвету мессианского самосознания. К таковым, как уже говорилось, относились сведение христианской религии к форме, обрядность и, как следствие, жесткий консерватизм. Когда христианство пришло на Русь, то доминантой в нем были положения, связанные с практической нравственностью, т.е. совокупность норм, опосредующих внешнее поведение и его внутреннюю мотивацию, а также обрядовая форма.
Следует заметить, что эти стороны религиозной жизни превалируют в так называемых общинных религиях, которые не имеют развитой доктрины. Основными задачами их было объяснение и построение модели мира, обеспечение покровительства над различными видами деятельности, закрепление связей между членами религиозной общины. Духовность и специфическая духовность, присущие развитым религиозным системам, в общинных религиях отсутствуют. Кроме того, общинные религии выполняют задачу некоего обособления членов общины, своеобразного отгораживания своих последователей от основного мира. Примером таких более-менее известных религий является синто.
Для христианства, как известно, характерна развитая доктрина и глубокая духовность, которая охватывала все слои общества, исповедующего христианство. В России эта внутренняя сторона христианства стала достоянием небольшого слоя духовенства и отдельных его представителей, не распространившись в обществе. Не получило развитие сознательное религиозное мышление, форма получила значительный перевес над содержанием. Русское христианство тем самым походило на общинную, обрядовую религию. На обрядах сосредоточивалось все внимание, отвлекаемое от более серьезных религиозных проблем. В.А. Мякотин пишет: "В качестве важного спора так, что это событие было занесено в летопись, стал спор о следующем: одни утверждали, что надо говорить: "Господи, помилуй", а другие: "О, Господи, помилуй"13. Далее он продолжает: "С развитием обрядности, не дававшей места живому пониманию религии, соединилось и невежество, не позволявшее сохранить в неизменном виде даже внешнюю его форму"14. Одновременно русское общество, замкнувшись, находилось в состоянии закоснелости сознания и самовосхваления. Ему незачем было развиваться, искать новые начала жизни, поскольку старые ставили его в выгодное и лестное положение Третьего Рима, идеального центра Вселенной. "Русский" и "православный" воспринимались как идентичные явления. Следовательно, мотивов к развитию не стало, и даже просвещение и образование стали восприниматься негативно. В качестве примера такого отношения можно привести следующее высказывание: "Братья, не высокоумствуйте, но в смирении пребывайте; посему и прочая подразумевайте". Еще девиз: "Аще кто ти речет: веси ли всю философию и ти ему рцы: еллинских борзостей не теках, риторских астрономов не читах, ни с мудрыми философами не бывах; философию ниже очима видех: учуся книгами благодатного закона, аще бы мощно моя грешная душа очистити от грех"15.
Московская интеллектуальная верхушка имела представление о европейских науках. Но приобщение к ним и более или менее широкое распространение европейской философии в обществе уже подрывало бы сознание собственной исключительности. В этом случае Россия предстала бы не более чем окраиной европейского мира, лишалась бы в собственных глазах привилегированного положения. Европейская наука с ее космополитизмом противоречила сознанию исключительности, которое присваивала себе Москва. Поэтому эта наука была отринута и предана проклятию. В одном из поучений можно прочесть следующую фразу: "...богомерзостен перед Богом всяк, любящий геометрию, а с душевным греси учитися астрологию и елленским книгам... люби простыню"16. Усвоение иных знаний, выходивших за пределы житейских, считалось грехом. Получалось, что жизнь одного народа противопоставлялась всему остальному миру как нечто образцовое. Светская и духовная власть должна была следить за чистотой нравов, а именно за сохранением данного простого образа жизни. Безграмотность наносила вред, и, как ни странно, несла угрозу отклонения от древних норм, поскольку переписчики допускали ошибки. Но власть смотрела на это сквозь пальцы, поскольку угроза виделась только извне. Попытки внести исправления в поврежденные книги со стороны иностранных богословов оканчивались для последних печально. Так, преподобный Максим Грек был приглашен, чтобы исправить неточности в религиозных книгах (причина неточностей крылась в переписчиках), но его работа стала восприниматься как покушение на устои старины. В результате Максим Грек оказался в тюрьме. То же произошло с архимандритом Дионисием.
Таким образом, религиозная идеология мессианства из служебной роли, которую она играла в период борьбы за независимость, постепенно превращалась в самоцель. Конечно, этот процесс происходил неосознанно, хотя, как ранее говорилось, подспудно просматривается мотивация стремления оставаться в старине. Видела ли власть в европейских порядках угрозу для себя в случае проникновения последних в Россию или же это было неприятие в принципе этого явления независимо от взаимоотношений России и Европы? Был ли это страх за свою безопасность или же "священный страх" за чистоту Руси и православия? Действовал, конечно, принцип государственной жизни: зачем нам нужно чужое (худшее), если мы живем в самой лучшей стране и исповедуем самую лучшую и самую правильную религию? Наша задача - сохранить чистоту и незыблемость. С другой стороны, верхушка русского общества, в первую очередь члены семьи великого князя, овладевали знаниями. Известно и почитание книжной мудрости со стороны правящей элиты. В начале XVII в. Русское государство погрузилось в Смуту. В Смуте столкнулись прослойка или, точнее, уже класс служилого дворянства (это противостояние уже было вполне заметно в правление Иоанна Грозного) и класс старой боярской аристократии. Служилое дворянство отвоевывало свое место в государственно-общественной иерархии, вытесняя оттуда бояр и прибегая к самым диким методам (опричнина). Удельные вотчинники отстаивали свою независимость. Надо сказать, что против новой аристократии выступали буквально все слои общества - торговый посад и все городское население, а также крестьянство. Дворянство, которое в начале противостояния одержало победу, стремилось к экономическим выгодам, и именно оно инициировало закрепление крепостнических порядков. Зависимое от власти и потому ей всецело преданное, отягощенное жестокостью и раболепием - наследием татарского ига, оно с упоением во времена Грозного исполняло роль карающей длани государя. Последний оплот свободы оставался в самом боярстве. Г.П. Федотов указывает, что, несмотря на погромы времен Грозного, эти вольнолюбивые настроения нашли свой выход в попытках конституционных ограничений власти царей Василия, Владислава, Михаила. "Боярство стремилось обеспечить себя от царской опалы - habeas corpus. И цари присягали, целовали крест... но первая русская конституция оказалась подлинной пропавшей грамотой"17.
В XVII в. Россия ведет войну со Швецией, Польшей. Этому сопутствовало расширение кругозора, поскольку в связи с войнами Москва постепенно вовлекается в жизненную орбиту западноевропейских держав. Успехи в войне с Польшей, рост Московского царства, в состав которого был включен и Киев, вдохнули новую жизнь в русскую государственность. И как это бывает, политическому расцвету и социальному обновлению сопутствовали новые идеи. Следует сказать, что в середине XVII в. в Москве было уже несколько лиц, которые стремились к заимствованиям у иностранцев. Заимствовались и внешние формы, охватывались также и более глубокие слои общественной жизни. Например, стали появляться светские учебные заведения, понемногу преподавались греческий, латынь, польский, геометрия, астрономия. Но на этот путь вступила лишь мизерная часть общества. Гораздо большая часть увидела в новых веяниях, проникавших в московский быт, измену православию и исконным традициям, что побудило еще крепче ухватиться за свои предания и настойчивее их пропагандировать. Под влиянием различных изменений консервативная часть общества "потеряла спокойно горделивое настроение", и перемены, происходящие в русском быте, внушали ей опасения за будущее Москвы, еще недавно рисовавшееся в лучезарном свете. "Стали ждать конца мира. Широкую популярность приобрело предсказание Кирилловой книги, составленной Черниговским протопопом Михаилом Роговым. Согласно ее указаниям, "сатана будет связан на 1000 лет после Рождества Христова, и это лучшая эпоха в истории Церкви, после нее совершилось отпадение Римской Церкви; через 600 лет Западная Русь отпала в Унию и той же судьбы должна была остерегаться Русь Восточная"18.
Русское общество раскололось на враждебные партии, и эта вражда естественным образом была перенесена на церковную почву. Естественным, потому что весь московский быт и принципы жизни строились на религиозно-православной почве. Попытаемся сформулировать предпосылки раскола.
Во-первых, борьба с монголо-татарами - диким, варварским восточным народом - требовала адекватного отношения. Европейско-цивилизованный порядок, свойственный и Древней Руси, отошел в прошлое вместе с погибшей древнерусской цивилизацией. В связи с этим изменялось сознание русского человека.
Во-вторых, более двух сотен лет, проведенных Русью в изоляции от европейского мира, обусловили принятие этого состояния (изоляции) как некоего блага. Состояние изолированности вкупе с измененной ментальностью неизбежно вели к формированию полярной картины мира по типу: все, что наше и у нас, - положительно, все, что не наше, - отрицательно и, следовательно, враждебно.