Музееведческая мысль в России. Тенденции развития.

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ
1. МУЗЕЕВЕДЧЕСКАЯ МЫСЛЬ О СОСТОЯНИИ МУЗЕЙНОГО ДЕЛА НА РУБЕЖЕ XIX-XX ВВ.
2. МУЗЕЙ КАК СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ ФЕНОМЕН В РОССИЙСКОЙ МУЗЕЕВЕДЧЕСКОЙ МЫСЛИ
2.1. История социальных исследований музея в России
2.2. Музееведы о социокультурных функциях музея в современном
российском обществе
2.3. Разработка научных теорий современного музееведения
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Музееведческая мысль в России. Тенденции развития.

По мнению большинства музейных деятелей того времени, музей должен был быть и научным учреждением. Вновь создаваемые или модернизируемые музеи, по мысли В.В. Богданова, должны были идти в ногу с современными требованиями западноевропейской науки и музейного дела. Необходимо, чтобы в музее имелся достаточный штат специалистов, бюджет на содержание и приобретение коллекций, на организацию экспедиций в разные местности, издание ученых и популярных трудов и пр. Пока же музейное дело в России, констатировал Богданов, «за редкими исключениями, поставлено очень примитивно, существует робко и готово в каждую данную минуту разрушиться, развалиться то в одном, то в другом месте». Этнографы отмечали нехватку подготовленных специалистов. Это была общая проблема, которая волновала сотрудников музеев вовсем мире.
Существенное влияние на определение роли и места музея в духовной жизни России оказали воззрения представителей отечественной философской мысли конца XIX–начала XX в. В русской культурной традиции периода рубежа веков одновременно существовали как философия революционных демократов, идеи научного социализма, позитивистского научного знания, западных буржуазно-демократических учений, так и идеи русских религиозных мыслителей В.С. Соловьева, Е.Н. Трубецкого, П. Флоренского, Н.Ф. Федорова и др. Их роль в осмыслении духовно-этических ценностей, в оценке исторических событий рассматриваемого периода, а также их влияние на поиск в различных областях гуманитарного и научного знания были значимыми. Именно философы идеалистического направления уделяли большое внимание проблемам существования человека в системе бытия, обоснованию духовной основы воспитания, понимаемого ими как единение образованной части общества и народных масс на основе общечеловеческих ценностей6.
К глубинным истокам человеческого существования обратился В.С. Соловьев. Ему принадлежит признание за человеческой личностью права на достижение «безусловной полноты бытия», которое утверждается бесконечным стремлением человеческого «я». «Познайте истину, и истина сделает вас свободными».
Проблемам человеческого сознания в неустойчивые, переходные периоды посвящена работа «Катастрофические эпохи и «последние дни» Е.Н. Трубецкого. Философ придавал огромное «космическое» значение таким переходным этапам, считал, что в них «осуществляется перемещение центра мирового тяготения. Благодаря крушению земных надежд происходят величайшие сдвиги в жизни духовной: человеческие помыслы, желания, надежды переносятся из одного плана существования в другой. И в этом сдвиге являются в мире величайшие творческие силы»7.
Оригинальная идея «живого музея» принадлежит П.А. Флоренскому. Квинтэссенцией его философских размышлений является мысль о сохранении каждого предмета в той среде и связях, в которых он возникает и живет. «Музей, самостоятельно существующий, есть дело ложное и в сущности вредное для искусства», ибо предмет искусства не есть вещь, а «никогда не иссякающая, вечно бьющая струя самого творчества. Как живая пульсирующая деятельность творца, хотя и отодвинутая от него временем и пространством, но все еще неотделимая от него, все еще переливающая и играющая цветами жизнь…». Рассматривая Троице-Сергиеву Лавру как музей, Флоренский выдвинул мысль о том, что она должна стать живым музеем России, «…. в котором кипит изучение творчества и где… осуществляются те высокие предназначения – дать целостную культуру»8.
Своеобразие культурологической позиции русских философов-идеалистов состоит в идее космизма, предполагавшей возможность объединения народных масс и интеллигенции на основе православия как духовной основы русского народа. В фокусе внимания философов и религиозных мыслителей начала XX в. оказывается духовное преображение человеческой жизни, которое, по их мнению, становится возможным только в храме. В данном контексте становится понятной философская концепция Н.Ф. Федорова, основанная на идее соборности как объединении народов в важном для всех общем духовном деянии, а также его особое понимание образовательных учреждений как воспитательных институтов, препятствующих забвению прошлого. И в этой связи музеи, подобно храмам, воскрешают память о неживых во имя живых, объединяя их в единый «хоровод предков». Н.Ф. Федоров рассматривал музей как высшую инстанцию, как идеальный проект создания братства для человечества взамен существующей розни, причем братства не только живых, но и живых с ушедшими поколениями – «отцами». Одной из задач музея Федоров называет «историческую истину», «музейную правду», которая призвана «….. восстанавливать забытое, воздавать должное тому, к кому были несправедливы современники». Обучающую функцию музея он сравнивает с таковой у книги, только его собрание он представляет «пособием при изучении того, что заключается в книгах», музей «наглядно представляет то, что в книгах выражено словесно». Сопоставляя университет и музей как учреждения обучающие, Федоров безусловное предпочтение отдает последнему, хотя и называет его: «недозревшим». Лекции без самостоятельных занятий, присущие университетскому образованию того времени, философ считал малополезными, так как они «вызывают недовольство настоящим, призывая к разрушительной деятельности». В музее же учащиеся работают самостоятельно, изучая и исследуя «особый вопрос, но не в отдельности, а в связи со всеми, так что… в совокупности обнимали бы своими исследованиями весь предмет». Существующий «недозревший» музей, представляющий «безмолвное собрание форм жизненных явлений, вырванных из течения времен – это все еще кладбище, гробница…»9.
Главнейшей, верховной, даже вселенской целью музея Федоров считал «восстановление родства», «воскрешение умерших отцов». В обыденном понимании, вероятно, цель эта заключалась в том, чтобы каждый человек, приходящий в музей, почувствовал, понял и осознал «родство, неразрывную связь с отцом, родом, нацией, человечеством». Суть музея как «храма предков», как «школы сынов» чрезвычайно важна в нравственной жизни человека, ибо «нарушение к ним обязанности» должно считаться самым важным преступлением, а основание их – высшей добродетелью». Изучение прошлого – не самоцель, а насущная потребность. «Пренебрежение прошедшим – произвольное сокращение области наблюдения и опыта». Не зная прошедшего, не используя его опыта, «…настоящее обречет себя на совершенную бесплодность, будет открывать открытое, принимать старое за новое»10.
Культурологические воззрения философов-идеалистов оказали влияние и на отношение к материальным ценностям ушедших эпох. Эти идеи послужили катализатором изменений в различных сферах культуры, в том числе и музейной деятельности конца ХIХ – начала XX в. В это время происходил двусторонний процесс сближения музея и общества. Все большее признание получала мысль об особом значении образовательно-воспитательного потенциала музеев. А музеи, в свою очередь, старались удовлетворить растущие потребности общества в получении знаний и воспитании личности. Первоначально музейные коллекции привлекались лишь в целях повышения образовательного уровня населения страны. Однако к началу XX в. было признано воспитательное значение хранящихся в музее ценностей, иными словами, становятся важными экспрессивные свойства музейных предметов. Это обусловливает изменение роли музеев в деле воспитания подрастающего поколения, в формировании нового отношения к подлинным памятникам отечественной истории и культуры. Музеи из элитных превращаются в общедоступные. Круг посетителей музеев расширяется за счет того, что ими становятся представители различных социальных слоев населения: разночинная интеллигенция, рабочие, учащиеся гимназий и реальных училищ, студенты и т.д. В дореволюционный период развития музеев наблюдалось стабильное увеличение их посещаемости, прерванное лишь с началом Первой мировой войны. Основную массу посетителей в процентном отношении составляли учащиеся различных учебных заведений и собственно трудящиеся, т.е. те, кто в основном проходил бесплатно11.
Обращение к уставам различных музеев той поры позволяет обнаружить, что в задачи их деятельности входило: распространение экономических, географических и исторических знаний; ознакомление населения с памятниками истории и культуры; организация публичных лекций и бесед; систематические объяснения особенностей коллекций для широкой публики. Важно подчеркнуть, что музеи играли особую роль для малограмотных и неграмотных людей, поскольку являлись общедоступными учреждениями, позволявшими, благодаря наличию наглядного материала о развитии природы и общества осуществлять просветительную миссию, активно воздействуя на эмоциональную сферу личности посетителя. Неслучайно музеи тех лет признавались обязательной «формой содействия внешкольному образованию», главная задача которого состояла в организации просветительной работы среди взрослого населения страны. Так, например, в плане развития внешкольного образования, разработанном Петроградской городской думой в 1914 г., музеи и выставки были поставлены в один ряд с народными домами, учреждениями для отдыха и развлечений12.
В конце XIX-начале XX в. число музеев в России значительно увеличилось, прежде всего за счет провинциальных (местных) музеев. Они рассматривались как «умственные центры по изучению края», поскольку были призваны служить целям народного просвещения и познания края. В их создании и работе принимали участие местные научные общества, губернские статкомитеты, краеведы-любители.
1.2. Роль музея в тоталитарной системе
Октябрьская революция положила конец естественному развитию музейной деятельности. Прежде всего, все музеи были национализированы. Затем появилось множество вещей, потерявших хозяев и как бы выпавших из своих мест, то есть утративших прежние функции, но сохранивших некий потенциал, который позволял рассматривать их в качестве объектов культуры. Это было имущество церкви, вещи из аристократических резиденций и т.д. Многое было разрушено навсегда. Какая-то часть была передана в музеи. Распределение этой вновь обретенной государственной собственности (сейчас часто и не без оснований говорят, что она была получена путем грабежа) стало частью процесса реорганизации и упорядочения музейных собраний. В первые послереволюционные годы многие уже сложившиеся музеи были практически полностью уничтожены, но одновременно создавались другие музеи. С самого начала у правительства возникла идея, что музейную сеть надо строить по единому, тщательно разработанному плану.
Тем не менее, в первое десятилетие советской власти ситуация была еще во многом разнообразной и либеральной. Хотя все музеи находились под контролем государства, возможности для смелых начинаний еще оставались, а главное оставались люди, способные их разрабатывать и осуществлять. Общий хаос и беспорядок, характерный для этого времени, стимулировал, в некотором смысле, творческое начало в музейной деятельности. Были люди, стремившиеся осуществить проекты, задуманные до революции. Были те, кто предлагал принципиально новые идеи, иногда совершенно безумные. Наконец, были люди, пытавшиеся использовать музей, чтобы сохранить остатки традиционной культуры, которой вне стен музея грозило полное и немедленное разрушение. Они оказались наиболее дальновидными. Очень скоро музеи стали местом, где культурные ценности не столько демонстрировались, сколько скрывались. Примерно то же самое происходило и с людьми. В период массовых репрессий скромные должности музейных хранителей стали укрытием дня многих ученых. Работа в музее позволяла не быть на виду, зачастую – просто физически выжить13.
К концу 1920-х гг. период исканий и экспериментов закончился. Музей был окончательно превращен в инструмент пропаганды. Деятельность его направлялась «сверху» и, как стало ясно очень скоро, все, что не было впрямую предписано, было автоматически запрещено. Уже не могло быть никаких независимых музейных проектов и начинаний. Музейные работники должны были действовать либо по приказам, либо в соответствии с «научными рекомендациями», разработка которых стала главной задачей музееведения. Рекомендации эти были чем-то вроде универсальных рецептов и фактически имели силу приказа. В начале 1930-х гг. кое-где еще проводились музееведческие исследования, посвященные, например, изучению публики, но скоро и с ними было покончено. С середины 1930-х гг. роль музееведения свелась к тому, чтобы снабжать власти, в ведении которых находились музеи, детальными инструкциями, определявшими, как должны выглядеть и работать музеи того или иного типа.
Было бы неверно считать, что в тот период (как и впоследствии) музеи делились на идеологические и неидеологические или менее идеологические. Все музеи без исключения, независимо от того, где они находились и чему были посвящены, строились по стереотипной схеме, разработанной, как правило, в больших головных центральных музеях и утвержденной центральными властями. Местные власти следили только, чтобы разработки, присланные из центра, осуществлялись точно и без ненужных добавлений14.
Для различных профильных групп музеев схемы эти несколько различались, но если музей оказывался приписан к той или иной профильной группе, он мог двигаться только в заданном русле. В 1930 г. на Первом Всероссийском съезде музейных работников (который оказался также последним) в программном докладе было всерьез заявлено, что, поскольку история искусств является отражением классовой борьбы, то всякая художественная экспозиция должна быть построена под этим углом зрения. В то время такие слова воспринимались уже как прямой приказ. С этого момента все типы и направления музейной деятельности, включая начинания, возникшие на волне творческих экспериментов 1920-х гг., были поставлены под жесткий государственный контроль. Многое было просто уничтожено, ибо противоречило разработанному властями единому плану развития музейной сети страны. Оставляя в стороне подробности этого единого плана, скажем только, что он был создан, в значительной мере осуществлен и определял развитие музейного дела на протяжении более чем трех десятилетий. Наличие этого плана вызвало к жизни феномен тоталитарного музея15.
Тоталитарный музей является частью большой, значительно превосходящей его машины. В свою очередь, сотрудник такого музея представляет собой еще более специализированную деталь того же механизма. Поэтому даже в сравнительно небольшом музее каждый работник (включая зачастую и директора) чувствует себя мелким чиновником, работающим в большой организации. Он поставлен в положение клерка, который следует распоряжениям и инструкциям, – пусть даже то, чем он занимается, номинально считается научной работой. Такое положение оказывает сильное влияние на профессиональное самосознание. Из всех видов цензуры, которой когда-либо подвергался тоталитарный музей, самый худший – это внутренняя цензура, усвоенная за долгие годы его сотрудниками. Сегодня это – одно из самых серьезных препятствий на пути демократизации музейного дела.
На рубеже 1980-1990-х гг. доминантой общественного сознания стало обостренное чувство правды, и музеи уже с трудом могли уклоняться от того, что ощущалось как их прямой социальный долг, – от бескомпромиссного предъявления неискаженной исторической правды во всей ее полноте16.
На первых порах для музеев существовал простой выход из положения. Чтобы восстановить пошатнувшийся уже общественный престиж, им достаточно было открыть фонды, ибо в то время около 95% музейных собраний никогда не демонстрировались публике, а лежали без движения в хранилищах. Отдельные музеи, которые решились на этот шаг, были вознаграждены вниманием и популярностью. За ними последовали другие.
Однако усилия музеев, направленные на демонтаж догматических подходов, все еще остаются довольно робкими. До августа 1991 г. многие были склонны объяснять это наличием партийной цензуры. Затем стало принято жаловаться на отсутствие денег. Часто можно было также услышать, что музей в принципе должен придерживаться взвешенной, отстраненной, научной линии и не участвовать в спорах вокруг острых вопросов, пусть даже они и касаются истории и культуры17.
Вместе с тем, нельзя не признать, что такого рода академизм выступает сплошь и рядом как превращенная форма внутренней цензуры и оправдание нерешительности. Кроме того, в ситуации, сложившейся сегодня в России, где процесс переоценки ценностей принял лавинообразный характер, музей, избравший позицию неучастия и выжидания, рискует превратиться из института исторической памяти в анахронизм.
2. ТЕНДЕНЦИИ ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ
В СОВРЕМЕННОЙ МУЗЕЕВЕДЕНИИ
2.1. Проблемы теории современного музееведения
Необходимость создания и развития научных теорий в рамках музееведения продиктована продолжающимися спорами о возможности существования музееведения как самостоятельной научной дисциплины. Противники такого статуса музееведения утверждают, что специальное музееведение может быть описано как методология музейной работы, опирающаяся на профильные музею дисциплины, общее же музееведение представляет собой лишь синтез специальных музееведений. Эта точка зрения, высказанная И. Неуступным до сих пор порождает споры в музейном сообществе о статусе музееведения. Анализируя итоги развития знания о музее в XX столетии, М.Е. Каулен отмечает: «Музееведение вступило в XXI век, так и оставшись «молодой наукой», находящейся «в стадии становления»»18.
Чтобы не превратиться в научную спекуляцию, музееведению требуется интенсивное развитие научных теорий, ведь именно они считаются основной единицей научного знания. Каждая научная дисциплина стремится к построению объяснительных теорий, исходные понятия и принципы которой относятся не к реальным вещам и явлениям и к абстрактным объектам, в совокупности образующим идеализированный объекттеории. Тот факт, что за тридцать лет существования в статусе науки музееведение не выработало значительных теорий, еще не означает ее несостоятельности. Для построения таких теорий необходимо накопить материал об исследуемых объектах и явлениях: «приступая к изучению некоторой области явлений, мы должны сначала описать эти явления, выделить их признаки….., лишь после этого становится возможным более глубокое исследование, связанное с выявлением причинных связей и открытием законов»19. Думается, что этот момент для музееведения настал на рубеже XX-XXI веков.
Споры о границах и задачах теории возникают внутри каждой науки в период ее становления и развития. Во второй половине XX столетия, в связи с дифференциацией гуманитарного знания, определение именно поля теоретических изысканий в музееведении становилось чуть ли не важнейшей проблемой, позволяющей четко определить, где же, собственно, проходит водораздел, отделяющий его от смежных гуманитарных наук, ибо «практический» материал для изучения у них зачастую оказывался един.