П.А. Столыпин и Государственная Дума 1906-1911 г.

ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
1. Столыпин и I, II Государственные думы
1.1 Участие Столыпина в заседаниях I Государственной думы
1.2 II Государственная дума
2. Третьеиюньский переворот, III Государственная дума
2. 1. Роль Столыпина в Третьеиюньском перевороте
2.2 Столыпин и III Государственная дума
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

П.А. Столыпин и Государственная Дума 1906-1911 г.

II Государственная дума была созвана по ста­рому избирательному закону, уже с первых дней ее су­ществования для всех было ясно, что она обречена, и самый ход избирательной кампании показал, что цеза­ризм в
Сохранить Думу было непросто. С одной стороны, партийный состав ее оставлял мало надежд на то, что она станет фактором стабилизации, и не случайно она считалась обреченной с момента избрания. С другой, после опыта с I Думой роспуск второй никого не пугал. «Распустить Первую Думу было непросто, Трепов в глаза мне это называл «авантюрой», — говорил П.А. Сто­лыпин В.А. Маклакову. — Сейчас же иным представляется «аван­тюрой» мое желание сохранить эту Думу».
Тем не менее П.А. Столыпин защищал ее даже тогда, когда этим компрометировал себя в глазах Государя. Так, при открытии Думы имел место весьма неприятный в этом отношении факт: кадеты и левые остались сидеть, когда И.Я. Голубев зачитывал приветствие царя, и молчали, продолжая сидеть, когда правые отвечали громким и многократным «ура!». Сообщая царю об от­крытии Думы, премьер постарался инцидент в глазах Государя смягчить, в его изложении поведение левых «превратилось как бы в демонстрацию против усердия Крупенского». «Имею счастие доложить Вашему Величеству, — писал он, — что заседание Думы под председательством Голубева прошло благополучно. Члены Думы правой партии после молебна дважды пропели гимн и огла­сили залы Таврического дворца возгласами «ура». После привета Голубева от имени Вашего Величества правые встали, и член Думы Крупенский громко провозгласил в честь Вашего Величества «ура», подхваченное всею правою стороною; левые не встали, но не ре­шились на какую-либо контр-манифестацию. (...) Приветственная речь Головина была прилична»24.
«Он защищал существование Думы и старался отводить уда­ры, которые сыпались со стороны других членов министерства», — свидетельствовал Ф.А. Головин, особо выделяя «зурабовский инцидент»: «Момент был очень удобный (для роспуска), но Столыпин сделал тогда все, что от него зависело, для того, чтобы этого не случилось»25. Докладывая царю о случившемся в Думе 16 апреля, П.А. Столыпин, естественно возмущаясь и осуж­дая, явно выгораживал председателя Думы Ф.А. Головина и ста­рался создать у Николая II впечатление возможности благополуч­ного разрешения конфликта: члену Думы Зурабову, оскорбившему армию, было сделано замечание и он лишен был слова, Голо­вин по телефону спрашивал, какой исход дела премьер признал бы желательным, Головин очень смущен — ему не удалось исклю­чить Зурабова «ввиду отказа части депутатов голосовать за исклю­чение, он спрашивал у премьера, что «ему делать»; Головин обе­щал после консультации со Столыпиным выполнить условия пра­вительства: Дума «примет переход к очередным делам с выраже­нием уважения к доблестной русской армии и уверенности в без­заветной ее преданности родине и Царю», а председатель «завтра же сделает визит генералу Редигеру с извинениями за происшед­шее»26.
При этом премьер, стремясь потрафить царю, подчеркивал жесткость своей позиции: он-де заявил Ф.А. Головину, что мини­стры не вернутся в зал заседаний, если Зурабов не будет на это заседание из Думы исключен; распорядился, чтобы представите­ли министерства не являлись в думские комиссии; предупредил Головина, что пока Дума не даст достаточного удовлетворения армии, военный министр в Думе не покажется; напомнил пред­седателю Думы, насколько чувствительно царь относится ко все­му, касающемуся чести армии, и подчеркнул, что Дума должна помнить и об обязанностях своих к Верховному Вождю армии. В зак­лючение заметил Головину, «что в каждом иностранном парла­менте такого Зурабова разорвали бы на клочки или, по крайней мере, отхлестали бы»76.
Ради сохранения Думы П.А. Столыпин должен был ее сдер­живать, разоблачая ложь ее членов и требуя от ее председателя точного соблюдения законов, касающихся Думы. Так, 20 марта 1907 г. он изобличил Н.Н. Кутлера, обвинившего МВД в том, что оно будто бы увеличило оклады чиновников Главного управления по делам печати, в то время как манифестом 17 октября была да­рована свобода слова и печати. 29 марта запретил охране Таври­ческого дворца допускать во дворец посторонних лиц в связи с тем, что Дума стала незаконно приглашать в думские комиссии «све­дущих лиц».
Однако сохранить Думу было непросто. С одной стороны, партийный состав ее оставлял мало надежд на то, что она станет фактором стабилизации, и не случайно она считалась обреченной с момента избрания. С другой, после опыта с I Думой роспуск второй никого не пугал. «Распустить Первую Думу было непросто, Трепов в глаза мне это называл «авантюрой», — говорил П.А. Сто­лыпин В.А. Маклакову. — Сейчас же иным представляется «аван­тюрой» мое желание сохранить эту Думу»27.
Дума не помогала премьеру, не упуская случая обострить си­туацию: отказалась выразить порицание политическим убийствам, не согласилась исключить Зурабова, отклонила законопроект ми­нистерства юстиции о наказании за восхваление преступных дея­ний в речах и печати — примеров подобного много.
Естественно, в этих условиях П.А. Столыпин рано или поздно должен был оставить надежду на совместную работу. Рубежом стал, по-видимому, «зурабовский инцидент». 20 апреля В.М. Пуришкевич, рассказывая у Богдановичей о своей беседе с премьером, утверждал, что П.А. Столыпин «мечтает скорее разогнать Думу, но может это сделать, так как еще общественное мнение возбуждено Думой, но враждебно еще к ней не относится». Ф.А. Головин эту перемену фронта премьера объяснил просто: «Когда он убедился в невозможности защитить эту Думу, тогда он совершенно открыто, ясно и определенно перешел на другую сторону». Глубже, на наш взгляд, истолковал ее В.А. Маклаков: «П.А. Столыпин убедился в невозможности совместной работы с Думой. Во-первых, Дума разошлась с правительством в вопросе о способах увеличить кре­стьянское землевладение, не заметив главного смысла его речи, просмотрев его идеологию европейского либерализма и разрыв с пережитками сословной России, увидев в ней только защиту по­мещиков. Во-вторых, П.А. Столыпин, добившись определенного успокоения страны, справедливо считал, что нельзя допустить, чтобы Дума это спокойствие страны пыталась расстроить и сама стала общее положение ухудшать»28. Точка зрения В.А. Маклакова находит подтверждение в письме П.А. Столыпина царю: «Самым же серьезным является отношение большинства Думы к земель­ному вопросу, в котором не видно ни малейшего желания пойти навстречу серьезным предположениям и работе правительства. Вообще вся Думская работа последнего времени начинает приво­дить к убеждению, что большинство Думы желает разрушения, а не укрепления Государства»29.
Возможность роспуска II Думы и изменения избирательного закона обсуждалась еще до ее открытия. Тогда же С. Е. Крыжановскому было поручено выработать новый избирательный закон. Решение распустить Думу было принято царем в первые дни ее работы: подписанный указ о роспуске, как сказал «под секретом» А.А. Дрентельну князь В.Н. Орлов, был «у Столыпина (...) в кармане (...) с начала заседаний февраля». На это указывает и фраза в письме П.А. Столыпина к царю. Докладывая о подготовке роспуска Думы30.
Поэтому настойчивое стремление П.А. Столыпина наладить о Думой совместную работу вызывало против него нарастающее негодование Николая II и его ближайшего окружения. После «зурабовского инцидента» царь пытается подтолкнуть Совет мини­стров, инициируя обсуждение в нем вопроса о роспуске, однако министры высказались против роспуска. По-видимому, у П.А. Столыпина до последнего теплилась надежда сохранить Думу. На это указывает то, что в его письмах к Николаю II от 30 и 31 мая роспуск Думы обусловлен отказом ее выполнить предъявленное требование: «Все готово к предъявлению Государ­ственной Думе в пятницу требования об устранении из своей сре­ды 55 членов и к роспуску в случае ее отказа в этом», «завтра вно­шу известное Вашему Величеству требование в Думу, а если в суб­боту она его не выполнит, то, согласно приказанию Вашего Вели­чества, объявлю Высочайший Манифест и Указ о роспуске»31.
П.А. Столыпину пришлось оправдываться и убеждать в лояль­ности, своей и министров. Получив приказ царя, он писал, по существу уже 3 июня: «Только что получены мною исторические слова Вашего Величества, которые я позволил себе прочесть гос­подам министрам. Совет заседал до трех часов ночи, все было го­тово к роспуску. Манифест и все документы напечатаны, но ожи­дались подлинные документы за подписью Вашего Величества, чтобы дать сигнал для обнародования. Верьте, Государь, что все министры, несмотря на различные оттенки мнений, проникнуты были твердым убеждением в необходимости роспуска, и колеба­ний никто не проявлял. Думе дан был срок, она законного требо­вания не выполнила и по слову Вашему перестала существовать»32.
Таким образом, инициатором роспуска II Думы был Николай II. П.А. Столыпину пришлось подчиниться.
2. Третьеиюньский переворот, III Государственная дума
2. 1 Роль Столыпина в Третьеиюньском перевороте
Новый этап в деятельности П. А. Столыпина был открыт манифестом 3 июня 1907 г. о роспуске II Думы и одновременно с которым было опубликовано Положение о выборах в Думу, т. е. новый избирательный закон. В манифесте указывался также срок открытия новой Ду­мы — 1 ноября 1907 г.
Акт 3 июня был справедливо назван государственным переворотом: он 6ыл совершен в нарушение манифеста 17 октября 1905 г. и Основных законов 1906 г., согласно которым ни один новый закон не мог быть принят без санкции Государственной думы.
За решением созвать новую Думу стояла сложная борьба и колебания в «верхах», обусловленные страхом перед народом. Горемыкин еще в мае 1906 г., т. е. до роспуска I Думы, поручил С. Е. Крыжановскому разра­ботать проект нового избирательного закона. Тем не ме­нее II Дума была созвана по старому закону, поскольку еще теплилась надежда, что вторая попытка может ока­заться удачнее. Столыпин надеялся, что в Думе удастся сколотить приемлемый для правительства «центр», куда войдут «кадеты, сдобренные октябристами, с подсыпкою правых». Но когда с первых же дней обнаружилось, что эта надежда нереальна, мысль о необходимости измене­ния избирательного закона стала уже идеей фикс не только правительства и царя, но и всей правобуржуазной контрреволюции, начиная с Совета объединенного Дворянства, штаба всероссийской дворянской организа­ции, возникшей в 1906 г., и кончая октябристами.
Царь и Столыпин, встав на путь государственного переворота, опирались на поддержку не только черносотенцев и поместного дворянства, но по большей части цензовой «общественности», включая не только октябристов с их лидером Гучковым, публично одобрившим введение военно-полевых судов, но и групп прогрессистов, хотя они предпочитали свое сочувствие взятому правительством курсу открыто не афишировать
Выборы в III Думу проходили в сентябре—октябре 1907 г. и отличались активным вмешательством администрации. «Правитель­ство Столыпина, — писал С.Н. Булгаков, — проявило известную избирательную технику, которая, однако, соединялась, увы, с прямолинейностью цинизма и бесстыдства». Трудно, однако, раз­делить осуждение мемуариста. Во-первых, ничего необычного в этом не было, и если шокировало, то только потому, что «к это­му еще не (была) приучена русская жизнь, как приучена уже те­перь (как и во всем мире, где выборы делаются). Во-вторых, на выборах, по словам С.Н. Булгакова, «рядом с раболепством духо­венства была демонстрирована гнилость дворянства, которое также проявляло «классовую» разнузданность, без мысли об общественных, государственных интересах (...), и полная темнота крес­тьянства»33.
В условиях такого «убожества» (оценка С.Н. Булгакова) как же Могло правительство решить главную задачу времени, которая, по справедливому замечанию С. Е. Крыжановского, состояла в том, чтобы создать Думу уравновешенную и государственную, чуждую Крайностей как в сторону красного, так и в сторону черного ра­дикализма? Вот и «приходилось вылавливать из современного об­щества чуть ли не по крупинке тех немногих лиц (...), которые способны были к этому делу»34.
Пока шли выборы, «во всех Министерствах развернулась, по его настойчивой просьбе, поистине кипучая деятельность по выработке огромного количества законо­проектов по самым разнообразным предметам, — свидетельствует В.Н. Коковцов. — Не проходило ни одного заседания, чтобы Сто­лыпин не старался внушить всем нам настоятельную необходимость внести как можно больше представлений в новую Думу и устра­нить заранее самую тень упрека в том, что правительство не при­готовилось к большой законодательной работе»35.
Новый избирательный закон, по оценке СЕ. Крыжановского, «вполне достиг своей цели. Он дал земскую Думу, то есть при­ближенную к тому составу, который преоблада(л) в земских coбраниях, вместе с тем и неимущие, и интеллигенты, и рабочие! не лишены были возможности отвести в Думе душу»36.
П.А. Столыпин намерен был опираться на октябристов. В.А. Маклаков вспоминал: «Своего предпочтения к ним перед пра­выми он не скрывал. При первоначальных совещаниях о будущем Председателе Думы естественно считалось, что им должен быть октябрист. Фракция их наметила Н.А. Хомякова. Но Хомяков — не боевая натура, чуждавшийся политических дрязг, и человек ис­ключительной щепетильности, — на эту Голгофу идти не хотел и отказался. Тогда справа была выдвинута кандидатура А.А. Бобринского, крайне правого37. За отказом Хомякова она имела все шан­сы. Но Столыпин, услышав про это, вмешался; он сам приехал к Хомякову, просидел у него целый вечер, убеждал его идти в Пред­седатели и соблазнял перспективой дружных работ по проведению Манифеста. Хомяков уступил. Кандидатура гр(афа) Бобринского этим отпала, и Хомяков был выбран почти единогласно»38.
Землевладельческая курия увеличила по новому за­кону число выборщиков почти на 33%, крестьянская же потеряла 45, а рабочая — 46% выборщиков. В результате по землевладельческой курии один выборщик прихо­дился на 230 человек населения, по крестьянской — на 60 тыс., по рабочей — на 125 тыс. человек. Число городов с прямыми выборами было уменьшено с 26 до пяти. Ра­нее единая для них избирательная курия делилась на два разряда: в первой выделялась особая избирательная группа купцов, домовладельцев и др., т. е. крупная бур­жуазия, во второй — средний класс (лица, уплачивающие квартирный налог), причем один выборщик от первого разряда приходился на 1 тыс. населения, а от второго — на 15 тыс39.
Полностью были лишены представительства в Думе десять областей и губерний азиатской части России, ра­нее посылавшие 22 депутата, под предлогом, что населе­ние Семиреченской, Ферганской, Закаспийской и других областей не достигло «достаточного развития гражданст­венности». Одно из антидемократических ограничений носило просто издевательский характер, старому закону крестьянские выборщики в губернских избирательных собраниях Европейской России выбирал одного обязательного крестьянского депутата из своей среды сами, без участия других выборщиков. Теперь ж обязательный депутат-крестьянин избирался всем составом губернских выборщиков. Ясно, что выборщики-помещики, получившие преобладание по новому закону большинстве губернских избирательных собраний, выбирали не тех, кого хотело избрать большинство выборщиков-крестьян, а, наоборот, тех, которые были для последних неприемлемы. В этом заключалась одна из главных причин, что большинство избранных таким образом депутатов-крестьян как в III, так и в IV Думу осело на скамьях правых фракций, Новый избирательный закон имел еще массу всяких ограничений вплоть до всяких технических уловок, которые с предельной откровенностью были направлены против демократического избирателя. Если к этому прибавить разливанное море полицейского произвола во время избирательной кампании, запрещением собраний и предвыборной агитации в крестьянской и рабочих куриях, массовыми отменами выборов, с арестами и устранения неугодных выборщиков и т. д., то нетрудно себе представить, какой эта Дума вышла из рук ее творцов.
Думский справочник 1910 г. рисует следующую картину, дворяне, составлявшие, по переписи 1897 г., лишь 1 % населения, получили в III Думе 178 депутатских мест или 43% их общего числа. Крестьян-землевладельцев было избрано 66 (15%), лиц либеральных профессий 84 (19,5%), промышленников и торговцев — 36 (7,5% священников и миссионеров — 44 (10%), рабочих и ремесленников— 11. Национальный состав Думы не менее выразителей. Депутатов-великороссов было 338 (.77% украинцев 28 (6%), поляков 18 (4,3%), немцев 12 (2,3%), белорусов 11 (2,2%), армян и башкир по 4. Следовательно, все .нации, кроме великороссов, составляли в совокупности >23% всех членов Думы. Таким образом, Дума получилась такой, какой мечтал видеть Столыпин,— истинно русской.
1 ноября 1907 г. состоялось открытие Думы. «По словам Пуриш-кевича, Столыпин «пух от восторга», — так все шло гладко и чи­сто»40. Премьер просил Николая II принять членов третьей Думы, однако царь счел прием преждевременным. «Относительно приема Государственной) Думы, — писал он, — я пришел к следующему заключению: теперь принимать ее рано, она себя еще недостаточно проявила в смысле возлагаемых мною на нее надежд для совместной работы с правительством. Следует избегать преждевременных выступлений с моей стороны и прецедентов»41. В связи с этим П.А. Столыпин предпринимает меры к тому, чтобы «во| всеподданнейшем адресе просьба об этом была выражена в более: общих выражениях, дабы неприем Думы не имел характера отказа в приеме со стороны Царя». Сообщая об этом Николаю он не теряет надежды уговорить царя: «Вместе с тем почитаю долгом своим не скрыть от Вашего Величества, что у большинства членов Государственной Думы желание видеть своего Царя самое горячее и искреннее. Это все люди земли, одушевленные к Вашему Вели­честву лучшими верноподданническими чувствами. Независимо от их будущей Думской работы, они сами по себе достойны милос­тивого внимания Ваших Величеств»42.
В Думе, однако, не все пошло гладко. Октябристско-кадетское большинство исключило из текста думского адреса царю слово «самодержавный», желая подчеркнуть его конституционный харак­тер. «Правые взбунтовались, подали свой отдельный адрес, доби­лись аудиенции. Придворные сановники, интриговавшие и без того против П.А. Столыпина, винили его в «дерзости» Думы»43.
Этот скандал и определил и тон декларации премьера и, осо­бенно, содержание и его последующих речей.
2.2 Столыпин и III Государственная дума
16 ноября 1907 г., спустя две недели после начала работы III Думы, Столыпин выступил перед ней с пра­вительственной декларацией. Первой и основной задачей правительства являются не «реформы», а борьба с революцией. «Противопоставить этому явлению можно только силу»,— заявил он под возгласы «браво» и «рукоплескания» в центре и справа. По пути «искоренения» революции шло правительство раньше — «этим путем пойдет и впредь». Далее перечислялись меры, которые оно намеревается применять для достижения этой цели, достаточно ясно Столыпин пригрозил отменить закон о сменяемости судей — одну из «священных коров» октябристско-кадетского либерализма. «Правительство,— говорит он, - не будет доведено смутой до необходимос­ти... предложить законодательному собранию законопроект о временной приостановке судебной несменяе­мости».
Второй центральной задачей правительства Столыпин объявил проведение аграрного закона 9 ноября 1906 г., являющегося «коренной мыслью теперешнего правительства, руководящей его идеей... не беспорядоч­ная раздача земель, не успокоение бунта подачками - бунт погашается силой, а признание неприкосновеннос­ти частной собственности и как последствие, отсюда вы­дающее, создание мелкой личной собственности, выход из общины и разрешение вопросов улучшенного землепользования — вот задачи, осущест­вление которых правительство считало и считает вопро­сами бытия русской державы»44.