Дискуссионные вопросы отечественной номадистики.

Содержание

Введение
1. Номадизм, как историко – культурное явление
1.1. Представление о кочевниках в исторической науке
1.2. Роль кочевых народов в историческом процессе
2. Дискуссии отечественных номадистов о развитии кочевников
2.1.Дискуссии номадистов конца XIX — XX века
2.2. Дискуссии номадистов постсоветской науки
Заключение
Список литературы

Дискуссионные вопросы отечественной номадистики.

Обусловленность значимости теорий о положительного влияние кочевников заключается в том, что их завоевание способствовало стремлению к объединению, к некому целому.
Еще одним важным аспектом дискуссий номадистов был поиск прародины ряда кочевых племен. Обращаясь к этой проблеме, они предлагают различные гипотезы. В частности Рерих упоминает версию германской школы, которая помещала прародину «индогерманцев», как их называли в этой традиции, в современной Германии и Балтике; версию о Дунайском бассейне (Питер Джайлс), южнорусских причерноморских степях (Отто Шрадер); Восточном туркестане (Зигмунд Фейст); Западной Сибири (Дж. де Морган, Вильгельм Брандштейн). Сам Ю. Рерих, анализируя археологические артефакты территории Центральной Азии, высказывает гипотезу о прародине индоевропейских племен, связывая ее с территорией от Карпат на Западе до Тянь-Шаня на Востоке вдоль всего степного пояса (Галицко-Дунайский бассейн, южнорусские степи, Урало-Оренбургские степи, Семиречье и горно-степные пастбища Западного Тянь-Шаня)16.
Многие концепции номадистов были обусловлены представлениями о развитии кочевых племен. В общем и целом на первом этапе развития человечества обнаруживается единство способов производства орудий труда из камня, кости, рога в отдельных стоянках, разбросанных на огромной территории от северной оконечности степного пояса, Южной Сибири, Восточной Монголии, периферических областей Восточного и Западного Тибета – территорий, в последствие занятых кочевниками.
Гумилев отмечает, что территории в последствие занятые кочевниками в древности в процессе заселения доисторическим человеком, обусловили именно кочевой развитие. Рерих же отмечает, что для Западной Европы хронология палеолита не может считаться подходящей для каменного века Сибири и Средней Азии, поэтому при употреблении названий западноевропейских каменных индустрий (мустьерская, ориньякская, солютрейская, мадленская и т.д.) с ними не связывается определенная хронология, а лишь отмечается сходство типов каменных орудий, найденных на указанной выше территории, с типами орудий западноевропейского палеолита17. Таким образом, некоторые признаки сходства локальных культур проявляются уже на самом древнем временном промежутке, где отмечается существование обширной зоны распространения каменных орудий палеолитической эпохи вдоль северной и восточной периферии Средней Азии, захватывающей Южную Сибирь, Баргу, Восточную Монголию и периферические области Восточного и Западного Тибета.
Именно в степном поясе Центральной Азии складывается одна из самых ранних форм мировой цивилизации – скотоводческое кочевое хозяйство. Здесь был приручен верблюд, дикая овчарка, горный баран и, самое главное, верховой конь. Неолитические племена степного пояса становятся конными кочевниками. Как пишет Ю. Рерих, «…массовое появление коня, боевого и рабочего, около середины III тыс. до н. э. вызвало настоящий международный переворот, повлекший за собой изменения не только в военной тактике, но даже в государственном строе и быте народов Древнего Востока18. Подытоживая детальные описания неолитических и палео-металлических культур, открытых и исследованных в его время, Ю. Рерих делает вывод о том, что в течение всего III и первой половины II тыс. до н.э. на всем пространстве Средней Азии и смежных с нею областей, от Карпат на западе до Китая на востоке, существовало большое количество таких культур. Установить принадлежность их к той или иной этнической группе на тот момент было трудно. Совершенно неизвестными оставались также исторические события, разыгрывавшиеся в пределах северного степного пояса. Можно только предполагать, что эти события к концу III тыс. до н.э. вызвали набеги конно-кочевых племен на северные границы культурных государств Древнего Востока. Эпоха конца III – начала II тыс. до н.э. была временем больших народных сдвигов. «Новые пришельцы из северного степного пояса явились причиною широкого расселения малоазийских, или яфетических, племен, в процессе которого этруски и баски ушли далеко на запад, а племя Бурушасков оказалось на востоке, на далеком Каракоруме»19. Таким образом, к периоду расцвета первых могучих оседлых цивилизаций древнего мира – то есть к концу III тыс. до н. э. – относится первая волна великого переселения индоевропейских кочевых племен в направлении Малой Азии, Ирана, Месопотамии. Древние восточные державы покоряются их превосходству в боевых навыках и снаряжении, в результате смешений появляются новые этносы индоевропейцев – касситы, лувийцы, хетты, митанни. «Многочисленные погребения Луристана содержат богатый погребальный инвентарь, имеющий много общего с талышскими и другими кавказскими находками. Часто встречающиеся изображения в «зверином стиле» позволяют сблизить луристанские древности с древностями северного степного пояса»20.
Волна переселений кочевников не остановилась. Рост численности населения. А так же процесс усыхания степей вызвал новую волну переселений кочевников. Приблизительно к 1000 г. до н. э. новая волна арийской миграции заложила основу преобладания иранских племен в степях Юга России, включая северное Причерноморье. Она же дала толчок формированию и расцвету державы Ахеменидов, Парфянскому царству, Кушанской империи, Согдианы. Как в северном Причерноморье, так и в центрально - азиатских областях в VI–V веках до н. э. происходил значительный рост торговых центров усиливался экономический и культурный обмен между отдаленными регионами, распространялись прогрессивные формы хозяйствования и государственного правления. Древние империи существовали сравнительно недолго, но успевали за это время передать потомкам новое качество культуры и цивилизации.
Особую роль в развитии человеческой цивилизации сыграли причерноморские скифы. В Центральной Азии их называли саками, влияние сакской кочевой культуры распространялось от Монголии и Алтая до Тянь-Шаня и Памира.
Причерноморские и сибирские скифы принадлежали к разным этническим группам, тем не менее они сумели сформировать достаточно мощные кочевые государства, достигшие высокого уровня социально – экономического и культурного развития. Через посредство сильных греческих полисов – колоний северного Причерноморья – причерноморские скифы вели активную торговлю, налаживали культурные связи с греческим миром и через него со странами Древнего Востока, а также непосредственно с центрально - азиатскими районами. Скифы и саки принесли с собой в степи юга России искусство «звериного стиля», которое было общим для всех кочевых народов Центральной Азии. Этот стиль, давший высокохудожественные образцы мирового уровня, сильно повлиял на декоративно-прикладные искусства и народные промыслы на многих последующих этапах развития данных регионов.
Значительным аспектом дискуссии номадистов является наличие, происхождение и вообще возможность как таковая у кочевников государства. Основной проблемой в подобных дебатах является разница между «государством» как словом и как термином. К моменту начала дебатов такие слова как тюркское «Эл», персидское «даулят», китайское «го» и т.п., применяемые в источниках по отношению к кочевым политиям переводились как «государство». Однако постепенно историки начинают применять междисциплинарные методы исследования и вводят разницу между «государством» как словом и как термином. К тому времени теория государства была достаточно развита и строилась на основе собственного опыта. Никто задумывался об агенте и его правомочности определять, что есть государство, а что не есть21.
Некоторой стабильной определенности в вопросе государственности у кочевников номадисткиа достигла в советский период. Советские историки, придерживаясь упоминавшейся выше марксистской концепции, пытались втиснуть кочевников в формационные рамки марксистской политической экономии, когда начиная с посмертной книги академика В. Я. Владимирцова твердо заговорили о кочевом феодализме. Но кажущийся неизменный экономический базис, не соответствовал вечно меняющейся надстройке; кочевники то создавали гигантские империи, то распадались на отдельные ханства, акефальные (нецентрализованные) линиджные образования, что противоречило принципам марксистской политической теории22. Сталин обошел это противоречие путем характеристики кочевого общества как «патриархально-феодального», который должен был закрепить их кажущуюся стагнацию их развити. Подобное смешение общественных отношений особенно широко было использовано в работах С. Е. Толыбекова, как доказательство наличия феодализма у номадов. Определение наличия у кочевников «ранних форм государственности» было максимумом успеха в рамках марксистского подхода, когда необходимо было описать «господствующий класс»23.
В постсоветский период была сделана попытка пересмотреть подход к данной проблеме. Однако, попытки подведения развития кочевников к евроцентричной модели и попытки найти альтернативы, привели к тому, что этой альтернативы не было найдено. Все свелось к тому, что в основу теории государства была принята точка зрения Макса Вебера, который заменил Карла Маркса. На этой волне, Н. Н. Крадин стал отрицать наличие государства у кочевников, заменив его вождеством.
Несмотря на большое разнообразие причин, приводивших население к необходимости переходить к первой форме (стадии) кочевания, цель перехода всегда была одна: приобретение любой ценой новых пастбищ, максимальное расширение территории для выпаса стад и охоты.
Поиски новых пастбищ приводили кочевников, как правило, на путь завоеваний, поскольку ни один народ не отдавал своей земли добровольно, без сопротивления. Военные действия, целью которых был захват территорий с одновременным уничтожением ранее жившего здесь населения или частичного включения его в свои объединения, можно назвать термином «нашествие». Кочевники действительно надвигались как туча, уничтожая все на своем пути. Впечатление неохватности, необычайного могущества наступающих степняков объяснялось тем, что это не был поход отдельной дружины или какого-то более или менее организованного войска. Наступало все население со своими стадами, кибитками, полными детей и женщин, с огромным количеством всадников - мужчин всех возрастов и молодых женщин (незамужних). Участие в войне, в войске «было правом и обязанностью всех свободных»,- писал Б. Д. Греков24. Такое положение могло быть только в тот период социального развития общества, который классики марксизма определили как военную демократию.
Таким образом, возможно отметить, что общественные отношения большинства кочевников находились на сравнительно высокой стадии общественного развития, для которой характерны, социально-политические объединения типа союзов племен. Возглавлялись они, как правило, наиболее сильными и активными представителями влиятельных богатых родов, принадлежавших обязательно к тому объединению или племени, которое начало нашествие.
Обычно движение, направленное на захват новых земель, начиналось из определенного района степи, где в данный исторический период произошли события, вызвавшие его (географические, климатические или чаще всего политические катаклизмы). Значительная часть населения садилась па коней и в кибитки и вместе со всем имуществом и стадами начинала с боями пробиваться на новые места. Население принадлежало обыкновенно в начале движения к одной этнолингвистической группе, нередко уже достаточно сплоченной для того, чтобы называться этнической общностью. Недаром у восточных средневековых авторов создавалось впечатление, что народы, с историей которых они знакомились, происходили из одного древа путем отпочкования от него отдельных ветвей. Действительно, в кочевых обществах постоянно происходил этот процесс выделения из более или менее сложившихся общностей родственных им новых этнических групп. Вот как изобразил и подытожил этот процесс средневековый историк азиатских кочевых народов Рашид ад-Дин (XIV в.): «С течением времени эти народы разделились на многочисленные роды, [да, и] во всякую эпоху из каждого подразделения возникали [новые] подразделения и каждое по определенной причине и поводу получало свое имя и прозвище»25.
Однако отпочковавшееся «подразделение» по мере продвижения по степям в поисках свободного, то есть заселенного более слабым в военном отношении этносом района, начинало обрастать примыкающими к нему ордами или даже отдельными родами разных попадающихся на пути и мимоходом побеждаемых, а значит также разоренных и готовых благодаря этому к первой стадии кочевания племен и этнических общностей. В результате чем длиннее и дольше был путь, тем более изменялся этнолингвистический и антропологический состав первоначально отпочковавшейся ветви. Появлялись предпосылки для создания новой этнической общности так же, как возникала благоприятная обстановка для сложения нового гражданского сообщества.
То же происходило и с материальной культурой. Отпочковавшаяся группа, естественно, уносила с собой культуру «материнского сообщества». За долгие годы многочисленных перекочевок, трудных переходов, тяжелых битв (в том числе и поражений), слияний с покоренными и примкнувшими общностями, имевшими свои культурные традиции, первичная культура почти полностью исчезала. Оставались только те особенности, которые касались усовершенствований в военном деле, то есть то, что делало новое подразделение непобедимым. Все остальное исчезало и постепенно, уже при переходе во вторую стадию кочевания, начинало заменяться новой, состоящей из многих культур и влияний культурой.
Мировоззрение или скорее религиозные представления и культы приобретали «частный» характер. Особенно широко распространялся культ предков. Обряды, связанные с ним, выполнялись главами семей. Ритуалы более общих культов поклонения силам природы (солнцу, воде, земле), как правило, справлялись на общих съездах вождями орд и объединений. Жречества как отдельной «специализированной» прослойки, исполняющей основные культы, не было, хотя шаманы (гадатели, знахари) и представители «опасных» профессий (кузнецы, гончары), конечно, табуировались, участвовали в культовых ритуалах и следили за правильностью исполнения многочисленных пронизывающих жизнь кочевника обрядов (от рождения до инициации и погребения).
Таким образом, в качестве основных проблем, обусловивших дискуссии между отечественными номадистами, становятся многочисленные аспекты развития кочевников. Приоритетное направление занимает вопрос о существовании и возникновении у них государственности. Не меньший интерес представляет вопрос о влиянии кочевников на человеческую цивилизацию. Так же велись дискуссии о культурном развитии кочевников, его уровне, социально – экономическом развитии.
2. Дискуссии отечественных номадистов о развитии кочевников
2.1.Дискуссии номадистов конца XIX — XX века
Как уже было сказано в первой главе, наиболее весомый вклад в изучение особенностей развития кочевников внесли отечественные ученые – историки и именно в России зародилась номадистика. Зарождение ее было обусловлено тем, что отношения с кочевниками всегда имели достаточно большей вес во внешней и внутренней политике России. Россия соседствовала с достаточно сильными кочевыми государствами в древности. Находилась в зависимости от завоевателей – кочевников, вела с кочевниками торговые отношения и заключала политические союзы. Наконец многие кочевые племена вошли в состав Росси.
В вязи с эти кочевники просто не могли не оказать влияния на развитие российского государства. Часть их культуры весьма прочно вписалась в традиционную, а социально – экономическое развитие кочевников вызвало живейший интерес историков еще в XIX веке.
Необходимо отметить, что большая часть русских учёных XIX - начала XX вв. рассматривали уровень развития кочевых народов как родо-племенной. Возникновение государственности связывалось, как правило, только с военными и политическими способностями вождей (Н. Я. Аристов, Н. И. Гродеков, Г. Н. Потанин, А. Н. Харузин и др.).
Многие отечественные историки данного периода весьма активно подошли к изучению номадов. В частности В. В. Радлов изучал политическую организацию скотоводов. Он показал, что власть вождей и ханов держится, пока в ней заинтересованы различные группы номадов. За признание в кочевых обществах имущественного неравенства, политической иерархии, государственной власти выступали В. В. Бартольд и Н. Н. Харузин. В конце XIX — начале XX вв. пользовалась популярностью так называемая «завоевательная» теория возникновения государства (Ф. Ратцель, Л. Гумплович, Ф. Оппенгаймер), согласно которой генезис политической организации мог осуществляться только вследствие насильственного подчинения одних обществ другими. Кочевым народам в этой теории было отведено одно из ключевых мест, так как завоевание номадами земледельческих обществ с последующим обложением последних данью или налогами, являлось излюбленными примером её сторонников.
Настоящим расцветом отечественной номадистики становится советская наука. Согласно историорафической концепции Г.Е. Маркова в советской исторической науке возможно выделить три периода в дискуссии об общественном строе кочевников скотоводов.
Первый период (1920-е - начало 1930-х гг.) характеризуется относительной свободой выбора различных подходов на этапе становдения советской науки. Одни кочевниковеды отрицали классовую природу обществ кочевников (С. А. Семёнов-Зусер, А. Соколовский, К. М. Тахтарев, А. П. Чулошников и др.), другие высказывались за наличие у номадов классов (В. С. Батраков, М. Буров-Петров, П. Погорельский и др.), третьи отстаивали тезис о «племенном государстве» — одной из переходных форм к феодализму (П. Кушнер), четвёртые писали о специфической природе кочевых обществ, основанной на внешнеэксплуататорских отношениях (Ю. В. Готье)26.
Дискуссия прошла несколько этапов. До середины 1930-х гг. были высказаны практически все основные точки зрения на природу кочевых обществ (от первобытно-родовых до развитых феодальных). С 1934 г. утверждается так называемая теория кочевого феодализма. Было выдвинуто несколько версий этой теории, но постепенно возобладало упрощенное сталинское понимание степного феодализма. С середины 1950-х гг. начинаются внутренние брожения — высказываются новые интерпретации феодализма у номадов, согласно которым главным средством производства в степных обществах являлся скот. В годы «оттепели» появились и другие точки зрения: мнение об особом «кочевническом» способе производства, об «азиатском» способе производства у кочевников и пр.
Второй период дискуссии характеризуется господством теории «кочевого феодализма». Период включает в себя два основных этапа. Первый из них связан с теорией Б. Я. Владимирцова, Н. Н. Козьмина и С. П. Толстова. Ими независимо были выдвинуты три различные интерпретации «кочевого феодализма». Впоследствии вопрос о сущности феодализма в кочевых обществах обсуждали С. М. Абрамзон, В. С. Батраков, А. Н. Бернштам, В. Л. Вяткин, В. И. Дулов, Р. М. Кабо, С. В. Киселёв, Б. Ф. Поршнев, Л. П. Потапов, С. А. Токарев, А. Ш. Шамилов и др. исследователи. Но официально была признана точка зрения на «кочевой феодализм» в соответствии с пониманием сущности феодальных отношений, изложенным в «Кратком курсе истории ВКП(б)». При этом кочевники древности были отнесены к первобытно-общинной формации или к раннерабовладельческому обществу, а номады средневековья и нового времени к феодальному способу производства. Впоследствии понятие «кочевой феодализм» заменяется другим термином - «патриархально-феодальные отношения».