Консолидация демократии

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ
1. КОНСОЛИДАЦИЯ ДЕМОКРАТИИ: ПРОБЛЕМА ОПРЕДЕЛЕНИЯ ПОНЯТИЯ
1.1. Теоретико-методологические подходы к определению понятия «консолидация демократии» в политологической литературе
1.2. Практический контекст использования понятия «консолидация демократии»
2. ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ КОНСОЛИДАЦИЯ В ПАРАДИГМЕ ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО ТРАНЗИТА
2.1. Демократическая консолидация как цель демократического транзита
2.2. Модели демократизации
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Консолидация демократии

– Демократический режим консолидирован конституционально, когда и правительственные, и неправительственные силы на всей территории страны подчиняются специфическим законам, процедурам и институтам, санкционированным новым демократическим процессом и приучаются к разрешению конфликтов в этих рамках»14.
Можно сказать, что определение Линца и Степана достаточно синтетично и вместе с тем компромиссно. Оно объединяет разные признаки консолидации демократии, предложенные в разных определениях, но с ограничениями – так, чтобы они не становились взаимоисключающими. Тут есть и добровольное подчинение нормам, как у Пшеворского, и признание их легитимности, как у Гюнтера, Диамандоуроса и Пуле, и даже элементы негативных определений – как у Валенсуэлы. Присутствуют и разные уровни анализа или наблюдения консолидации демократии – относительно поведения, взглядов и институтов.
Последней на сегодня значительной работой, посвященной консолидации демократии, стала книга Ларри Даймонда «Развитие демократии: в направлении консолидации» (1999). Ее автор пишет, что консолидацию демократии можно понять только через сдвиги в политической культуре: «Консолидация требует большего, нежели склонность к демократии вообще, – что демократия «в принципе» является лучшей формой правления. Чтобы демократия была консолидированной, элиты, организации и массовая публика должны считать, что политическая система, которая фактически имеется в стране, заслуживает послушания и защиты. Эта устойчивая легитимность предполагает разделяемую всеми нормативную и поведенческую приверженность в отношении специфических правил и практик конституционной системы страны»15.
В принципе определение консолидации демократии у Даймонда довольно узкое, поскольку сосредоточено в основном на политической культуре. В этом смысле его вряд ли можно расценить как продвижение вперед. Если сравнить его, к примеру, с определением Пшеворского, то оно окажется более максималистским – ведь от акторов Даймонда «требуется» гораздо больше, нежели от акторов Пшеворского, а также более нормативно ориентированным – так как в нем ощущается анализ скорее идеальной ситуации, чем реально существующей.
1.2. Практический контекст использования понятия «консолидация демократии»
Хотя перечисленные выше подходы позволяют лучше понять и систематизировать разные определения консолидации демократии, они не могут помочь выявить наиболее адекватные и/или полезные определения. Как пишут авторы оксфордской «Энциклопедии политической мысли», эти задачи не только отличаются, но зачастую даже противоречат друг другу. Чтобы понять, какие определения более «правильные» и «работают», необходимо воспользоваться другими критериями. В обоих случаях решение проблемы имеет теоретическую и практическую сторону. Когда речь идет об адекватности понятия, теоретическая составляющая заключается в том, чтобы понятие было внутренне непротиворечивым, опиралось на те понятия, которые считаются адекватными, и отвечало требованиям логики. Эмпирическая составляющая адекватности – наличие у понятия соответствующего эмпирического референта и точность в его описании16.
Чтобы выяснить полезность понятия, необходимо ответить на вопрос о том, что позволяет данное понятие «увидеть», а также чего конкретно мы не увидим, если от него отказаться. В теоретической плоскости понятие полезно, если оно делает возможным более эффективное упорядочение теоретической информации о свойствах явления, связях между ними и условиях их проявления, помогает заполнить какие-то важные пробелы в знаниях об этом явлении; в практической – если оно позволяет лучше ориентироваться в эмпирической реальности, осуществляя на этой основе более эффективную деятельность.
Как показывает анализ, далеко не все определения консолидации демократии могут успешно пройти такую проверку. Даже мало осведомленный о проблеме наблюдатель легко заметит, что не все из них адекватны, а большинство вряд ли полезны. Чтобы выяснить это точнее, необходимо обратиться к некоторым методологическим и практическим замечаниям, высказанным предшествующими исследователями17.
Наиболее важные аргументы, касающиеся этих вопросов, были сформулированы еще в 1980-е годы. Согласно этим замечаниям, во-первых, нельзя считать полезным определение консолидации демократии, содержащее тавтологию (не только логическую, но и, так сказать, эмпирическую). К сожалению, во многих аспектах так можно охарактеризовать определения Пшеворского, Гюнтера, Диамандоуроса и Пуле, Линца и Степана, а также Даймонда, то есть большинство авторитетных дефиниций. Можно сказать, что это добротные описания, но не слишком полноценные определения – поскольку они мало что говорят о сути явления. Это выводит нас на более общее наблюдение о том, что среди многообразия возможных дефиниций (от классических прямых родо-видовых, в стиле Аристотеля, до определений-описаний, определений-аналогий, негативных определений и т.п.), применительно к консолидации демократии доминируют косвенные определения18.
Во-вторых, вряд ли можно считать адекватными такие определения, эмпирические референты которых не существуют или не подлежат проверке.
В связи с этим консолидацию демократии нельзя определять через «невозвращение» к авторитарному режиму или ее прогнозируемое «длительное существование». Поскольку такого рода дефиниции адресуются в будущее время, в настоящий момент проверить их истинность невозможно.
Третий аргумент в 1996 году сформулировал Тимоти Першинг в статье «Переходы от авторитарного правления и консолидация режима. Оставляя демократию в стороне». Он обращает наше внимание на то, что «консолидация демократии» – частичное понятие, поскольку более общим по отношению к нему является понятие «консолидация политического режима». В этом смысле «консолидация демократии», «консолидация авторитаризма» и «консолидация тоталитаризма» – однопорядковые понятия. Поскольку в действительности большинство споров и проблем в определении консолидации демократии вызывала составляющая, связанная именно с «консолидацией», а не с «демократией», Першинг предлагает решение, состоящее в «вынесении демократии за скобки»19. Основные поиски концентрируются на определении того, чем является консолидация.
Итак, как следует понимать консолидацию и что это такое? Как уже упоминалось в начале статьи, в отличие от русского языка, в котором термин «консолидация» понимают скорее как «объединение» или «согласованность», в западной литературе это слово означает прежде всего «укрепление», то есть усиление и стабилизацию. Исходя из того, что, по-видимому, именно такой смысл закладывался в это понятие в ранних работах (заметим – именно в них термин «консолидация демократии» срабатывал наиболее успешно), полагаю, имеет смысл снова к нему вернуться. В принципе это уже предложил сделать (хоть и с некоторыми существенными отличиями) Андреас Скедлер, когда провозгласил в отношении определения консолидации демократии свой, ставший знаменитым, принцип: «назад – к корням!»20.
Таким образом, стоит определять консолидацию демократии как стабилизацию и усиление демократического режима. При этом, разумеется, возникает несколько теоретико-методологических вопросов, требующих уточнения:
1. Чем является «консолидация демократии» – этапом, стадией, то есть промежутком времени или состоянием?
2. Усиление до какого уровня или стабилизация какого типа демократического режима имеются в виду?
Что касается первого вопроса, в литературе традиционно распространен первый ответ – консолидацию демократии понимают как стадию, фазу и тому подобное, то есть промежуток времени. Однако с таким ответом связаны определенные проблемы. Например, до конца не понятно, когда начинается консолидация режима как временной промежуток. Согласно одному из подходов, консолидация может начинаться после завершения перехода от старого режима к новому. Согласно другому – переход и консолидация могут пересекаться. В книге «Политика демократической консолидации» можно даже найти мнение о том, что в отдельных странах Южной Европы консолидация наступила еще до завершения перехода (или, по крайней мере, одновременно с ним). С точки зрения обычной логики это воспринимается весьма странно. Пожалуй, понимание консолидации как состояния более адекватно, хотя, возможно, и более сложно, применительно к процедурам, связанным с эмпирическим анализом21.
Ответ на второй вопрос, очевидно, должен быть таким: под консолидацией демократии понимается стабилизация и усиление любой формы демократического режима – от «простой» электоральной демократии до любой другой. Это объясняется тем, что не существует никаких особых теоретических, эмпирических и нормативных предпосылок для того, чтобы консолидированными могли считаться только демократии, достигшие высокого уровня развития. Важно обратиться к этому замечанию, поскольку кризис в использовании понятия консолидации демократии нарастал по мере того, как новые исследователи добавляли все новые и новые условия, якобы для нее необходимые22.
Конечно, определить «навсегда» конкретные признаки консолидации демократии вряд ли удастся, тем более сугубо теоретическим путем, поэтому дальнейшее рассмотрение этих вопросов имеет смысл оставить специалистам по эмпирическим исследованиям.
Таким образом, несмотря на популярность понятия «консолидация демократии», трудно игнорировать «ярлык» неоднозначности, закрепившийся за ним в западной политической науке и политической социологии. В определенной степени, как я пытался показать, сложившаяся ситуация связана с объективными обстоятельствами.
Применение исторического метода позволило лучше понять контекст использования и определения понятия «консолидация демократии» и выявить в этом процессе некоторые неожиданные парадоксы. Так, ранний этап использования понятия, когда формальные определения еще отсутствовали, оказался с эвристической точки зрения наиболее конструктивным. Более поздние определения нередко были либо далеки от методологического совершенства, либо усиливали неоднозначность.
2. ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ КОНСОЛИДАЦИЯ В ПАРАДИГМЕ ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО ТРАНЗИТА
2.1. Демократическая консолидация как цель демократического транзита
«Третья волна» демократизации началась в середине 1970-х гг. в Южной Европе (падение военных диктатур в Португалии, Испании и Греции), затем распространилась на Латинскую Америку, достигла некоторых стран Юго-Восточной Азии и, наконец, под влиянием все более очевидного коллапса коммунистических режимов и попыток перестройки в СССР, захватила страны Центральной и Восточной Европы, а потом и все постсоветское пространство. При этом почти ни у кого не возникало сомнений, что, в отличие от первых двух «волн» (с 1828 по 1926 г. и с 1943 по 1964г.), завершавшихся частичным восстановлением политического пространства диктатур и автократий, «третья» – от «юга» до «востока» – имеет все шансы избежать консервативного «отката». Стали даже появляться прогнозы относительно близящейся «четвертой волны», которая затронет сохранившиеся автократические анклавы в Китае, мусульманском мире, в арабской и черной Африке23.
По мысли Р. Саквы, понятие транзита как логической фазы в развитии общества от известного исходного пункта к столь же известному конечному результату коренится в фундаментальных метанарративах современности (modernity), представлении о линейных и универсальных паттернах развития, которым подвержены все общества. Л.Даймонд назвал такую методологическую установку «телеологическим искушением»24.
Из обобщенного критерия оценки отдельных стадий конкретного демократического развития консолидированная демократия превратилась в реальный «пункт назначения», который раньше или позже достигнут все «переходные» политии.
Модель демократической консолидации была призвана служить теоретико-методологическим обоснованием «выхода из неопределенности» в парадигме линейного транзита.
Сегодня, очевидно, что современное политическое развитие может идти по множеству разнонаправленных траекторий. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить, скажем, политические институты и политические процессы в Чехии и Туркменистане, Словении и Таджикистане, Белоруссии и Эстонии и т. д. По справедливому замечанию М. Буравого, сам посткоммунистический транзит может быть не только поступательным (революционным или эволюционным), но и регрессивным, инволюционным. Но это наблюдение относится не только к посткоммунистическому миру. Во всех («южных» и «восточных») странах «третьей волны» складывается чрезвычайно широкий спектр политических режимов, структур распределения и воспроизводства власти, формируются разные политические системы. В одних завершается консолидация либеральных демократий, закрепляются демократические институты и практики, в других – такие институты и практики сочетаются с недемократическими, авторитарными, в третьих – формальные демократические процедуры используются в качестве фасада, за которым скрываются новые разновидности автократического правления25.
Сам феномен современных неоавторитарных трансформаций, как и вообще беспрецедентные различия в результатах режимных изменений, ставят перед политологическим сообществом фундаментальную задачу существенного концептуального обновления сложившихся представлений о политических изменениях и политическом развитии с учетом разновекторного характера современных политических трансформаций.
Возвращаясь к вопросу о модели демократической консолидации как идеальному итогу транзита, стоит отметить, что она несет в себе если не отрицание, то, по крайней мере, ограничение широко распространенного среди современных компаративистов минималистско-процедурного толкования демократии (согласно которому, по выражению А. Пшеворского, демократия есть «неопределенность результатов при определенности процедур»). Ведь консолидация демократии подразумевает создание таких условий, при которых «выживают» только демократические структуры, т. е. «определенность процедур» влечет за собой и значительное снижение «неопределенности результатов», практически исключая возможность «недемократических исходов». В этом, строго говоря, смысл распространенного в транзитологии понимания консолидированной демократии как «the only game in town»26.
Но проблема не только в этом. Модель демократической консолидации ставит перед исследователем целый ряд теоретико-методологических и прикладных политических вопросов. Когда заканчивается собственно «транзит» («переход», фаза «учреждения демократии») и начинается консолидация? Какова взаимосвязь между так называемой «негативной» консолидацией, т. е. маргинализацией несистемных элементов и сил, и консолидацией «позитивной», т. е. стабилизацией структур демократической политии и массовым распространением демократических ценностей? Какие внутренние и внешние факторы влияют на консолидацию демократии? Список вопросов легко продолжить, однако удовлетворительные ответы на них пока что отсутствуют27.
В современной транзитологической литературе консолидация демократии понимается как своего рода «восходящий» процесс – от «минимального», процедурного уровня, когда учреждены формально демократические институты и процедуры, до уровня «максимального», структурного и многофакторного, предполагающего утверждение демократии по целому комплексу измерений – от поведенческого и ценностного до социально-экономического и международного (В. Меркель). Принято считать, что и сам процесс демократической консолидации, и его исход зависят от совокупности эндогенных и экзогенных факторов. К первым относятся наличие и характер «доавторитарного» политического опыта; тип и особенности распадающегося или распавшегося недемократического режима; условия и обстоятельства самого авторитарного распада, стратегии, избираемые ключевыми политическими акторами в процессе транзита, и др.; ко вторым – внешняя среда; степень включенности в основные международные структуры и институты; масштабы международной политической, экономической и иной поддержки и т. п. В то же время некоторые авторы акцентируют роль таких структурных предпосылок демократической консолидации, как «гражданская» политическая культура и гражданское общество (Р.Даль, Р. Ингхарт и др.), относительно высокий уровень социально-экономического развития в сочетании с умеренной инфляцией и снижающимся имущественным неравенством (тезис А. Пшеворского), а также более или менее равномерное распределение совокупных общественных ресурсов – экономических, политических, идеологических, интеллектуальных и пр. (аргумент Т. Ванханена)28.
Согласно концепции Х.Линца и А. Степана, ставшей едва ли не классической, демократическая консолидация предполагает проведение глубоких преобразований как минимум на трех уровнях: поведенческом, ценностном и конституционном. По их мнению, о ее достижении можно говорить только в том случае, если: 1) в политии не осталось сколько-нибудь влиятельных политических групп, которые бы стремились подорвать демократический режим или осуществить сецессию; 2) демократические процедуры и институты воспринимаются обществом как наиболее приемлемые механизмы регулирования социальной жизни, и 3) политические акторы «привыкают» к тому, что все общественные конфликты разрешаются в соответствии с законами, процедурами и институтами, санкционированными новым демократическим процессом. Развивая эту линию аргументации, В. Меркель добавляет к описанной схеме еще один уровень – политической репрезентации, т. е. наличие интегрированной партийной системы и системы взаимодействующих групп интересов, и подчеркивает роль внешних факторов – самой международной среды, международных экономических отношений, региональной интеграции29.
Существуют и другие интерпретации условий демократической консолидации, однако в данном случае важны не частности, а то, что предлагаемая аналитическая модель «транзит – консолидация» фактически воспроизводит линейное или, если угодно, стадиальное, представление о политическом развитии. По сути, речь идет о том, что демократия движется в заданном направлении, как бы дополняя себя в линейном процессе перехода от одной фазы к другой. Как отмечает Р. Роуз, «описывать новые демократии как находящиеся в состоянии транзита – значит... предполагать, будто мы знаем социетальную отправную точку, нынешнее состояние и направление движения»30.
С точки зрения методологии, в «девелопменталистской» трактовке вызревания и формирования демократии, понимаемой как нечто постепенно развивающееся, «складывающееся» из фрагментов и частей, может быть свой резон. Но все же остается неясным, всегда ли демократическое развитие идет в одном направлении, каковы его временные и иные границы, обязательны ли задержки в этом развитии, эволюция к новым формам «недемократий» и даже «откат» в авторитаризм должны быть рано или поздно восполнены новым демократическим «прорывом»?
Именно в этом и заключаются те сомнения и возражения, которые сегодня можно адресовать упрощенно трактуемой «парадигме транзита». По мнению Т. Карозерса, в основе этой «парадигмы» лежат следующие посылки: 1) страна, отходящая от диктаторского правления, движется к демократии; 2) демократизация предполагает совокупность последовательных стадий, ведущих к консолидации нового режима; 3) ключевым элементом перехода к демократии являются выборы; 4) «структурные» характеристики (уровень экономического развития, политическая история, унаследованные институты, этнический состав, социокультурные традиции и др.) гораздо меньше влияют на исход транзита, чем «процедурные», т. е. действия политических факторов; 5) демократизация осуществляется в рамках дееспособных государств. И конечно, правы те аналитики, которые говорят о том, что большинство «переходных стран» не являются ни открыто диктаторскими, ни безусловно продвигающимися к демократии – они вступили в «политическую серую зону»31.