"Репортаж с петлей на шее" Юлиуса Фучина в современном мире

Оглавление


Введение
Глава I. Репортаж с петлей на шее и проблемы работы Ю. Фучика
§1. Ю. Фучик как репортер
§2. Репортаж Ю. Фучика
Глава II. Произведения XX века и отражение в них проблемы репортажа
Заключение
Список использованной литературы

"Репортаж с петлей на шее" Юлиуса Фучина в современном мире

Все отбирается безжалостно.
В мире, лишенном иллюзий, человек ощущает себя посторонним. Но возврат к былому уже невозможен, ибо вместе с иллюзиями человек лишился и воспоминаний о потерянной родине, и надежды на обретение жизни обетованной.
Камю видит в преодолении пессимизма и в создании новых нравственных ориентиров:
«Установить абсурдность жизни – это вовсе не конец, а только начало. Нас интересует не само по себе открытие, а правила поведения, из него извлекаемые»5.
Свою правду о жизни Камю стремился выразить в романе «Посторонний» (1942 г.)
Герой романа Мерсо – мелкий служащий в одной из контор Алжира. Его существование ничем не примечательно – череда серых будней и не менее тоскливых воскресений.
Стивен Эдвин Кинг родился 21 сентября 1947 года в Портлэнде, штат Мэн. Он был неожиданным прибавлением к семье, т.к. его мать говорила, что никогда не будет иметь детей. Его родители, Дональд и Нелли Кинг, испытывали некоторые трудности в отношении своего брака, и когда Стивену было всего 2 года, его отец, доставлявший товары фирмы Электролюкс, вышел из дома за пачкой сигарет... и не вернулся. С тех пор Стивен Кинг не видел своего отца...
Поклонников у него столько, что неслыханная популярность сильно повредила Кингу, переместив его в разряд писателей «массовой культуры», причислив к авторам «страшилок» и «ужастиков», которых сегодня легион, а также приписывая ему склонность к конъюнктуре и потаканию читателю. Спору нет, бизнес есть бизнес, и конъюнктуре Кинг не чужд, однако за деревьями можно не увидеть леса.
Если взять, к примеру, бесчисленные штамповки Чейза, то нетрудно поверить тем, кто утверждает, что многие романы лишь приписываются этому плодовитому автору, тогда как писали их совсем другие люди на потребу дня.
Человеку, несмотря на равные шансы встретиться как со злом, так и с добром, свойственно отрицательное отношение к неизвестности. Ничего хорошего от нее ждать не приходится ни в темной комнате, ни в жизни вообще.
И можно допустить, что именно она повлияла на будущего писателя самым решительным образом в начале 50-х годов. То, что я скажу, является не больше, чем предположением, однако предположением достаточно оправданным.
В биографии Стивена Кинга присутствует событие, которое не осталось без внимания публики, но в то же время импульс, сообщенный этим фактом всей дальнейшей деятельности писателя, оценен, по-моему, недостаточно.
Спутать легко, да и разницы, собственно говоря, никакой нет: неважно, кто писал, если в произведении отсутствует личность художника. Этого, при всем возможном недоброжелательном отношении, нельзя сказать о Кинге. С ним подобный номер не пройдет, его не спутаешь ни с кем — не спутаешь настолько, что даже многие бездарные переводы не в состоянии окончательно вытравить его настойчивый голос.
Стивен Кинг приглашает читателей в жуткий мир тюремного блока смертников, откуда уходят, чтобы не вернуться, приоткрывает дверь последнего пристанища тех, кто переступил не только человеческий, но и Божий закон.
По эту сторону электронного стула нет более смертоносного местечка! Никто из того, что вы читали раньше, не сравнится с самым дерзким из ужасных опытов Стивена Кинга - с историей, что начинается на Дороге Смерти и уходит в глубины самых чудовищных тайн человеческой души...
Главное в романе — подлинный трагизм. Хэппи-энд в романах Кинга вообще представляется довольно сомнительным, а в «Безнадеге» — тем паче. «Бог жесток», — к такому выводу приходит главный герой, оставшийся, по сути, в полном и горьком одиночестве (опять же не скажу, чтобы не разочаровывать читателя, о ком идет речь). Эта нехитрая, близкая к аксиоме мысль, является в романе стержневой.
Она настолько хорошо развита, что всевозможные эффекты, рассчитанные на возбуждение в читателях привычной формы страха, мгновенно превращаются в талантливо расписанные декорации.
В конце концов, неважно, что именно стряслось с людьми, которыми ты дорожил — был ли то демон, или причина их ухода оказалась более земной: автомобильная катастрофа, болезнь, перестрелка на улице или землетрясение.
Важны грандиозность, одномоментность и полная бессмысленность потери.
Госпожа Неизвестность сбрасывает маски одну за другой, зияет беззубый рот, пустеют глазницы, спадает кожа, пока не остается сокровенная сердцевина: абсолютный вакуум, голый случай, роковое стечение обстоятельств.
Остается, если выразиться точнее, Безнадега. Она сопутствует каждому из нас, пока мы проходим свою Зеленую Милю.
Зеленая Миля — название символическое.
Так называется зеленая лента коридора, которым осужденные на казнь следуют к электрическому стулу. Орудие неизбежной казни — условность, символ, и всем нам так или иначе предстоит пройти этой дорогой.
«Зеленая Миля» очень кинематографична, она так и просится на экран. Не удивительно, что совсем недавно в США был выпущен добротный фильм, следующий роману почти дословно.
Здесь мы имеем дело с редким случаем, когда роман и его экранизация вполне взаимозаменяемы.
Правда, Стивен Кинг писал «Зеленую Милю» отличным от других своих трудов способом. Он публиковал роман по главам, «с продолжением», утверждая при этом, что сам не знает, чем закончится эта история. Думаю, что Кинг здесь немного лукавил, поскольку для любого замысла важно наличие конца, вовсе не начала, и писатель наверняка предвидел финал хотя бы в общих чертах.
«Дробный» характер публикации также, вопреки возможным намерениям Кинга, имеет свою аналогию в мире кино: речь, однако, в этом случае идет уже о сериале.
Не берусь судить, насколько оправданным оказался подобный подход к работе над «Зеленой Милей»; лично мне было гораздо удобнее прочитать весь роман целиком, сразу.
Кстати сказать, события романа довольно предсказуемы и заставляют вспомнить о другом произведении на тюремную тему, «Исправительная колония» («Побег из Шоушенка», «Рита Хейворт в Шоушенской тюрьме»). Как в первом произведении, так и во втором, героям приходится бороться за выживание (как физическое, так и духовное) и раскрывать глаза на правду тем, кто этого достоин. И это им полностью удается, несмотря на различие в финалах.
К недостаткам «Зеленой Мили» можно, вероятно, отнести преобладание черных и белых красок.
Злодей — так уж злодей, Герой — так герой до святости, взятой к тому же в буквальном смысле.
То, что, может быть, уместно в «Противостоянии», где в соответствии с замыслом трудно отыскать что-либо положительное в Рэнделле Флэгге, потому что он — дьявол (сложный, позволю себе заметить, вопрос!), в «Зеленой Миле» воспринимается как досадное упрощение.
Но Кинг спасает ситуацию, прилагая всю силу своего дарования к описанию реалий американской тюрьмы для смертников.
Кинг, не упускающий из вида ни одной трагической жизненной ситуации, не мог, конечно, обойти молчанием смертную казнь. Неизвестность, со всеми удобствами разместившаяся на электрическом стуле, оборачивается
Определенностью, и в этом качестве успешно продолжает шокировать сознание читателя.
Возрастает потребность в обращении к богу, с призывами о спасении от этого беспощадного зла.
Любовь к морали – абсолютизация моральных измерений человеческой жизни, акцент на борьбе добра и зла (и в других и в себе), любовь к крайним и категоричным моральным суждениям.
Характерное для Запада подчеркивание в человеке разумного начала обычно связывают с особым вниманием, которое Запад всегда уделял свободной воле и активной деятельности отдельного индивида.
В то же время недоверие людей к логическому мышлению, человеческому знанию и «тирании разума» сопряжено, видимо, с тем значением, которое Восток придает ограничениям человеческой воли и власти.
Концепция <картины мира> предполагает, прежде всего, когнитивное содержание – информацию о способе познания людьми окружающего мира. Но на практике исследователи, описывающие образы мира, присущие тем или иным народам, изучают в большей мере не то, как народы познают мир, а результаты этого познания: космологические, онтологические, эсхатологические системы.
Таким образом, описание <картины мира> оказывается в большой мере исследовательским методом.
Ценности приобретают доминирующее значение как регуляторы духовной культуры.
Ценность формируется через синтез не только функций нормы и обычая, но она включает в себя интерес и потребность, долг и идеал, побуждение и мотивацию.
Ценности могут быть витальные, связанные со здоровьем, идеальным образом жизни; ценности социальные, связанные с благосостоянием.
Что с этим поделать – чудесам нет места в мире, где в них не верят, в мире, где Библия стала набором пыльных догматов и нравственных теорем, которые каждый трактует в свою пользу и оправдание.
Жизнь, пусть недолговечная, наполненная ожиданием смерти — все же прекрасна. Добра в мире меньше, чем зла — но это лишь повод встать на защиту слабых и уязвимых. И попытаться сохранить в себе человечность до конца пути.
Томас Кенилли заслуживает особого внимания. "Кто спас одну человеческую жизнь, тот спас целый мир" - кольцо с такой надписью дарят спасенные евреи немецкому промышленнику Оскару Шиндлеру.
Оскар Шиндлер (Нисон) открыл в Кракове фабрику по производству металлических изделий и нанял в качестве персонала евреев из гетто. Постепенно он привыкает к своим работникам, проникается их страшной участью и превращается в их ангела-хранителя.
Он спасает их от физического уничтожения, некоторых буквально вырывая из лап смерти.
При этом он рискует не только репутацией, но и жизнью. Он проявляет чудеса изобретательности, идет на подкуп и взятки, разоряется дотла, но дарует жизнь более 850 евреям, в том числе детям. Это экранизация книги, написанной о реальном человеке по имени Оскар Шиндлер. Он совершил поступок, отдав дань трагедии своего народа, потерявшего в результате нацистского геноцида шесть миллионов жизней.
Смотрится этот длинный, чернобелый фильм на одном дыхании и благодаря великолепной режиссуре, актерским работам Нисона, Кингсли и Файннса, пробирающей до слез музыке Джона Уильямса.
В библиотеке Нового Южного Уэльса в Сиднее обнаружен оригинальный экземпляр списка Шиндлера - перечня фамилий почти тысячи евреев, спасённых владельцем фабрики в польском Кракове Оскаром Шиндлером.
Коммунистическое движение, которое объединяло партии, вошедшие в Коминтерн, считало себя единственной последовательно революционной силой, отражающей интересы рабочего движения.
Борьба за реформы не отвергалась коммунистическим движением, но она рассматривалась не как основная цель, а как средство завоевания доверия масс, мобилизации их на революционную борьбу.
Возможность мирного пути к социализму, связанная с завоеванием большинства мест в парламенте и 'постепенным реформированием общества, расценивалась как маловероятная.
Образцом тактики для всех считался опыт российских большевиков, связанный с захватом власти вооруженным путем, созданием государства диктатуры пролетариата.
При этом основным критерием продвижения к идеалу равенства и социальной справедливости считалась степень обобществления средств производства.
Предполагалось, что назначенные государством чиновники смогут распоряжаться собственностью в интересах всего общества и более эффективно, чем предприниматели или управляющие крупных корпораций.
Своим основным идейным и политическим соперником коммунисты считали социал-демократию.
Это объяснялось следующими причинами.
Во-первых, и коммунисты, и социал-демократы претендовали на то, что только они выражают интересы работников наемного труда. Подрыв влияния социал-демократии на рабочее движение коммунисты считали основной предпосылкой к укреплению собственных позиций.
Во-вторых, и коммунисты, и социал-демократы полагали, что только их идеология является подлинно марксистской. Они обвиняли друг друга в искажении смысла учения К. Маркса.
Наиболее спорным был вопрос оценки идей В.И. Ленина о зрелости предпосылок социализма в индустриальных странах.
В Коминтерне их считали единственно верным направлением творческого развития марксизма, что категорически отвергалось социал-демократией.
Документ нашли среди научных трудов австралийца Томаса Кенилли, автора книги "Ковчег Шиндлера", по роману которого и был снят голливудский фильм "Список Шиндлера".
Найденный список отпечатан в последние дни войны - 18 апреля 1945 года Шиндлером, который нанимал на работу евреев, тем самым спасая их от неминуемой гибели. На тринадцати пожелтевших, истончившихся листках поимённо упомянут 801 человек еврейской национальности.
"Эти листки спасли 801 человека от газовой камеры, это невероятно трогательный исторический документ" - сказал куратор библиотеки Олвен Прайк, отметив, что ни сотрудники библиотеки, ни книготорговец, у которого в 1996 году были куплены эти материалы, не знали о том, что в бумагах затерялся знаменитый список.
Многие ученые культурологи давно говорят о том, что человека отличает от мира природы деятельностное начало, то, что он является субъектом деятельности, под этим в первую очередь имеется ввиду отказ, дистанцирование от понимания человека как существа.
Деятельность выражает собой активное начало в человеке.
В отличие от животного человек не приспосабливается к окружающей среде, а активно пересоздает ее в соответствии с собственными потребностями и целями.
Преодоление адаптивности, приспособительности в пользу активности предполагает еще одно фундаментальное свойство человеческой деятельности.
Понятие идентичность означает осознание человеком своей принадлежности к какой-либо группе, позволяющее ему определить свое место в социокультурном пространстве и свободно ориентироваться в окружающем мире.
У каждого человека и в том числе представителя власти определенно формируется система ценностей.
Политика идентичности является ответом на специфический вызов глобализации — усугубление конфликтов между людьми, ощущающими себя в глобальном мире, и людьми локальной культуры.
Соотношение глобального и локального у тех, кто живет глобально, не может быть описано посредством совмещения или наложения.
Человек не может на что-то решиться и это становится проблемой его культурной идентичности в сложном процессе культурного наследия региона.
Глобализация приводит к плюрализации идентичности.
Тем не менее, идентичность выступает как интегральный параметр и не сводится к социальным ролям.
Соответственно, это позволяет говорить о глубоком внутреннем значении некоторых исходных уровней идентичности, связанном с традиционной культурой, национальной культурой, и, одновременно, об открытости к обретению новых свойств идентичности.
Глобализация является сильнейшим испытанием для национальной и культурной идентичности, основным средством преодоления которого выступают толерантность, диалог и преемственность культур. Однако сегодня такой общий ответ перестает быть исчерпывающим, ибо сами толерантность, диалог и преемственность культур затруднены в случае кризиса идентичности или ее быстрых изменений, а также усиливающегося фактора плюрального восприятия своей идентичности. Это относится к индивиду.
Сложность и трагизм переживаемых перемен делают исключительно актуальной проблему осмысления нынешнего социокультурного кризиса. Резкие изменения в социокультурной среде заставляют четче осознавать те культурные нормы и ценности, которые уходят в прошлое.
Возможность самосовершенствования человека для гармонизации с высшим социокультурным миром – проблема современности. Методологическая основа представлений о возможности улучшения личности, ее самосовершенствования как начальной точки изменения социокультурного порядка, состоит в понимании личности как процесса в процессе, в представлении о «внутреннем» моменте ее деятельности, выступающем в качестве реализации индивидуальности человека.
Конечно, личность – это определенная устойчивая целостность базовых черт, которая не сводится к простому перечислению ее характеристик. Личность благодаря устойчивой целостности базовых черт и меняется, и одновременно остается тождественной самой себе.
Данная устойчивая организация внутренней жизни индивидов «удерживает» единство психических процессов в определенном качественном состоянии, хотя человек осуществляет в процессе своей жизнедеятельности многоплановые взаимодействия с миром.
Результаты такого взаимодействия и «подключенность» личности к культуре, миру «абсолюта», несводимому к конкретно существующим формам культурного бытия, ведет к возникновению многочисленных новообразований с содержании жизнедеятельности индивида.
Герой не понимает киноискусства американцев, которые по его мнению портят художественные фильмы об любой стране своей испорченностью и образом жизни.
Западная интеллектуальная (философская) проза XX века отмечена проникновением отстраненного интеллекта в сферу рефлективно-бессознательного, в архаические структуры мифопоэтических текстов. Господство философии жизни и ее психоаналитическая интерпретация оказали существенное влияние на художественную прозу западных писателей.
Все это повлияло и на особенности повествования авторов интеллектуальной прозы ХХ в.
Антисоветчики и антикоммунисты «объясняли» это ненавистью к советскому социальному строю (к коммунизму).
Конечно, отчасти это имело место, но лишь для ничтожной части людей.
Многие пытались объяснять это тем, что солдаты в массе не имели возможности для индивидуальной борьбы с врагами.
Так что введение Сталиным особых заградительных отрядов в тылу у ненадежных частей было абсолютно правильной защитной мерой.
И советские солдаты стали мужественно и самоотверженно сражаться и защищаться от врага.
Основная задача немецкого правительства состояла в том, чтобы снизить страх своих граждан перед Россией, которая представлялась японцам одной из сильнейших мировых держав, ведь тот, кто смешон (карикатуры на образ России), становится почти не страшен, что, в свою очередь, является очень существенным психологическим моментом, необходимым для победы. К началу войны всю страну захлестнули антирусские настроения.
Официальная государственная идеология Германии, складывавшаяся и существовавшая в условиях отдаленного от других очага цивилизации и теснее других связанная с политической властью, с административно-бюрократическим аппаратом, неотъемлемым элементом, которым она была, имела ряд особенностей, которые касались в первую очередь именно того, что вообще составляет специфику религии.
Прежде всего, это соотношение религии и морали. Если в других мировых религиях бесспорен примат именно религиозного начала, то есть божества, мистической потусторонней силы, тогда как мораль, вся система этики – это нечто вторичное, производное, черпающее свой авторитет именно в божественном откровении, то в Германии картина была совершенно иной.
В соответствии с этим формировался и характер религиозной концепции и вся иерархия духовных ценностей.
Вопрос веры на протяжении всей истории страны никогда не имел большого значения – почитание того или иного из многочисленных божеств и визиты в те или иные храмы всегда были делом совести каждого китайца и всецело зависели от его выбора.
Зато малейшее нарушение морали, пренебрежение к точно фиксированному церемониалу, ничтожное отклонение от выработанных веками и завещанных стариной традиций – все это сурово преследовалось и осуждалось общественным мнением и властями.
Переориентация личности осмысливается уже не в формах так называемого психологического анализа и эпически развертываемого повествования, а в формах интеллектуального внутреннего дискурса, когда один план восприятия себя и реальности постоянно, на глазах читателя, перестраивается, на данный «кадр» накладывается новое, переосмысливающее видение.
Происходит бесконечное умножение смыслов вглубь: художнику важна именно эта меняющаяся структура текста, наложение дискурсивным сознанием новых осмыслений.
Сверхпсихологическая ориентация значений, от перцепций памяти к глубинным слоям видения и осмысления, к расширению в сознании героя горизонтов смыслов мира и осознания своей личности.
Всю жизнь писатель смотрел на литературное творчество как на оплот жизни людей.
И в литературе, где лидерство какой-либо страны – понятие относительное, страна тоже сделалась законодательницей мод, пусть не единственной.