Жанр басни в творчестве декабристов

Оглавление
Введение
Глава 1. Вопросы теории и истории басни
1.1. Поэтика басни и проблемы ее изучения в литературоведческой науке
1.2. Развитие басни в контексте мировой истории
Глава 2. Эволюция русской басни – от подражательной до художественной оригинальной
2.1. Басня XVIII века в динамике русской литературы
2.2.Поэтика жанра басни в творчестве И.А.Крылова
Заключение
Список литературы:

Жанр басни в творчестве декабристов

В Германии сюжеты Эзопа обрабатывали Лессинг, Лихтвер, Геллерт. Г.Э.Лессинг видел в басне «средство прокламирования просветительских идеалов» [21, С.107]. Вступив в своем «Рассуждении о басне» (1759) против басен Лафонтена, он отстаивал преимущество прозаической нравоучительной философской басни перед поэтической, видя в басне одну из действенных форм критики действительности. Основной функцией басни Лессинг считал функцию дидактическую. Разработку басни Лессингом иллюстрирует басня «Свинья и дуб». В разделе «Об особой пользе, приносимой баснями в школе» своего трактата Лессинг писал о необходимости допущения сочинителей басен и рассказов «в область практической философии, если мы не хотим разойтись с действительностью» [21, С.105].
Таким образом, поэтические разработки эзоповых басен, осуществленные Федром и Барбием, были по-своему восприняты Лафонтеном во Франции и Лессингом в Германии. По мнению исследователей, именно через Лафонтена они переши к российским баснописцам – Сумарокову, Майкову, Хемницеру, Дмитриеву – и были выборочно восприняты Крыловым, сумевшим объединить в басне дидактическую и эстетическую функции. Таким образом, прослеживая распространение и развитие жанра басни, следует сделать вывод, что басня не является некоей застывшей формой. На протяжении веков, переходя из страны в страну, от автора к автору, развивалось ее содержание, менялась форма.
Глава 2. Эволюция русской басни – от подражательной до художественной оригинальной
2.1. Басня XVIII века в динамике русской литературы
Русская литература XVIII века прошла большой путь в своем развитии: от классицизма до сентиментализма, от идеала просвещенного монарха до интимных переживаний человека (естественно, дворянина). Поскольку в стране процветал культ науки, разума, просвещения, то и в литературе главным героем является просвещенный монарх или идеальный гражданин, который разделяет идеи Петра. Идеалы классицизма - стройный порядок и гармония, воплощенные в определенной иерархии. Воля, чувство общественного долга, патриотизм возвышались поэтами-классицистами. Они славили превосходство государственного над личным, разума - над чувствами, порядка - над хаосом, цивилизации - над природой. Иерархичность проявилась и в самой литературе. Классицизм резко разделил ее жанры. Гражданская тема облекалась в форму торжественной оды, а описание частной жизни доставалось более «низким» жанрам.
Естественно, что каждый жанр имел свой «набор» стилистических средств. Такое разделение на жанры имело большое прогрессивное значение, поскольку позволяло литературе отражать разнообразные явления жизни. Одним из заметнейших и ярчайших представителей низкого «штиля» и является басня,
В конце XVIII и в первые годы XIX века басня была чрезвычайно популярным жанром в России. Даже Жуковский, совершенно чуждый духу Лафонтена, в 1805–1807 гг. написал немало басен. В русском литературном развитии басня играет важную роль: она была школой, где получил свои первые уроки тот реализм, который стал главной чертой русской литературы более позднего времени. Здоровый, трезвый реализм отличает уже басни Хемницера. В созданных для гостиной баснях Дмитриева он был смягчен, облагорожен, приноровлен к условностям. Свою силу он вновь обрел в грубоватых, но сочных плутовских баснях Александра Измайлова (1779–1831) и в творчестве величайшего русского баснописца – Крылова.
Необходимо отметить, что к расцвету русской басни расцвета рубежа XYIII -XIX вв. в русской литературе басня существовала уже около полувека. Первым баснописцем, написавшим шесть подражаний Эзопу, общепризнанно считается Антиох Кантемир (1708–1744), писавший свои притчи силлабическим стихом. Его басни, направленные против «верховников» - противников петровских реформ, - являют собой, по мнению В.Белинского, начало того сатирического направления, которое оказалось особенно плодотворным. Позже, вслед за Кантемиром к жанру басни обратились М.В.Ломоносов и В.К.Тредиаковский Большое внимание этому жанру уделял А.П. Сумароков. И если творчество Кантемира и Тредиаковского обогащено несколькими произведениями этого жанра, то «притчи» А.П.Сумарокова буквально наводнили современную ему литературу. Передачей краткости и точности отличались переводы басен Федра, сделанные И.С.Барковым. басни писали В.И.Майков и И.И.Хемницер, и такие, например писатели как М.М.Херасков, М.Д.Чулков, М.И.Попов, А.О.Аблесимов, И.Ф.Богданович, М.Н.Муравьев. Среди названных имен, по мнению исследователей наибольшего внимания заслуживает талант И.И.Хемницера. Его басни, по мнению Белинского, отличались хорошим для того времени языком и наивной игривостью ума, что давало критику основание именно его считать родоначальником русской басни[3, С.393].
В последней четверти XYIII века басни писали Д.И.Фонвизин, Я.Б.Княжнин, И.П.Пнин, Г.Р.Державин, И.И.Дмитриев. Невзирая на некоторую поэтическую искусственность и «салонный ум XYIII века», присущие басням Дмитриева, в них отечественный язык, по мнению Белинского, сделал значительный шаг. После Дмитриева писали басни В.И.Жуковский, В.А.Озеров, В.Л.Пушкин, К.Н.Батюшков, А.Н.Нахимов, А.Е.Измайлов. С точки зрения отечественной басни, творчество последнего заслуживает пристального внимания. Не подражая никому, он создал особый ряд басен с героями из простонародного быта, место действия его басен – изба, кабак, харчевня. На сюжеты Лафонтена писали басни и менее известные авторы, такие как Н.Леонтьев («Мор зверей»), Н.Николаев («Соловей и Скворец»), А.Ржевский («Волк-откупщик»), Тучков («Зеркало и обезьяна»). Если дополнить всех перечисленных авторов именами Д.И.Фонвизина, Д.И.Давыдова, Ф.Н.Глинки, А.С.Пушкина, Е.А.Алипанова, М.Д.Суханова, станет видно, что в рассматриваемо время басня была любимым родом поэзии и процветала, сравнении со всеми другими родами.
Басни писали и некоторые представители декабристов. Представитель младшего поколения декабристов - Павел Бобрищев-Пушкин был всесторонне развитым человеком: блестящим математиком и способным литератором; еще будучи 16-летним юношей он начал публиковать свои басни. В книгу вошли его поэтические произведения, которые написаны в духе Лафонтена и Крылова.
Много басен было написано А.П.Сумароковым (1718–1777), который называл их баснями-притчами. Именно в этом жанре Сумароков-сатирик выступил подлинным новатором. Сам он, следуя сложившейся национальной традиции, называл свои басни притчами. Этим Сумароков, по-видимому, хотел подчеркнуть учительный смысл жанра, напомнить о заложенном в его притчах иносказании, поскольку с понятием «басня» мог ассоциироваться шутливый род развлекательных побасенок-небылиц. «Притчи его почитаются сокровищем российского Парнаса,— писал Н. И. Новиков.— В сем роде стихотворения далеко превосходит он Федра и де ла Фонтена». Исследователи справедливо указывают на то, что Сумароков «открыл жанр басни для русской литературы том ее виде, в каком она жила и живет в ней с тех пор...» [20, С.104].
При жизни Сумароковым было выпущено три книги «Притч» (1762–1769). До этого многие из них печатались в разных периодических изданиях 1750–1760-х гг. И только в 1781 г. в «Полном собрании всех сочинений…» Сумарокова Новиковым было опубликовано 6 книг притч, заключавших в себе все написанное автором в этом жанре, всего около 380 произведений.
По мнению исследователей, жанр притчи как нельзя лучше соответствовал пылкой, неуемной натуре Сумарокова с его острым умом прирожденного полемиста и сатирика. Русская поэтическая басня и особенностями своего структурного облика обязана Сумарокову. В сущности именно ему принадлежит заслуга создания той классической манеры басенного повествования, в основе которого лежит использование гибкого и подвижного разностопного ямба. Это придает басням особую форму и становится после Сумарокова типичной принадлежностью русских басен (в том числе и басен И. А. Крылова) и стихотворных комедий (например, комедии «Горе от ума» А. С. Грибоедова). Эти черты стиля, языка и стиха басен Сумарокова определялись тем, что его притчи — это по существу комические или сатирические сценки, моментальные бытовые зарисовки, стихотворные фельетоны. Динамически насыщенный свободный ямбический стих оказывался идеальным средством и для передачи диалога, и для зарисовок бытовых сцен. Обильное насыщение лексики притч вульгаризмами, просторечной фразеологией создавало основу для особой интонации и того грубоватого юмора, который отличает лучшие притчи Сумарокова. Назидательное морализирование уступает у него место хлесткой насмешке, полной иронии издевке. Не случайно традиционная мораль у Сумарокова нередко отсутствует или заменяется авторской сентенцией-размышлением, составляя не столько нравоучение, сколько своеобразную концентрацию заложенной в самой притче идеи.
Сумароков любил в притчах подробности, неторопливое повествование, сопровождаемое авторскими оценками и размышлениями. Однако это не мешало и сжатости и афористичности его стиха в очень многих случаях. Н. А. Степанов, характеризуя стиль басен Сумарокова, писал: «Это не рационалистический ясный и закономерный мир классицизма, а живой, грубовато-правдоподобный быт, гротеск, напоминающий присказки и прибаутки» [22, С.17]. Верные наблюдения исследователя о месте фольклора в баснях Сумарокова должны быть уточнены: надо отдать больше справедливости личному творчеству Сумарокова, надо понять, что он мог не только подражать (классицизму ли, фольклору ли, — все равно), но и творить самостоятельно. И творил он в направлении, по которому после него пошли другие, в том числе и Крылов.
Но, пожалуй, главная заслуга Сумарокова состояла в том, что он удивительно метко угадал заложенные в этой поэтической форме широчайшие возможности для сатиры. Впервые в русской литературе отвлеченные общечеловеческие свойства басенных персонажей-зверей дополнены деталями, указывающими на принадлежность этих персонажей к определенной социальной среде.
Удача Сумарокова во многом объясняется тем, что образцом он избрал произведения французского баснописца Лафонтена. Отличительную особенность манеры Лафонтена в баснях составляла изящная непринужденность стиля, напоминавшая добродушную, полную искристых шуток и иронии беседу автора с читателем. Сумароков конечно не мог полностью перенести на русскую почву лафонтеновскую манеру. Но в главном — в переосмыслении морализаторской функции басенного жанра — пример Лафонтена для Сумарокова оказался решающим в его собственных поисках. Но при этом Сумароков никогда не переставал ощущать себя русским писателем. Он постоянно стремился придать своим притчам национальный колорит, максимально приблизить их содержание к понятиям и представлениям русского читателя. Это особенно отчетливо видно, когда Сумароков обращается к обработке традиционных басенных сюжетов, имевших международную распространенность.
По содержанию и стилю притчи Сумарокова самобытны и оригинальны: они тесно связаны с русской действительностью, имеют ярко выраженный национальный колорит. Сумароков придал басне злободневный, полемический и сатирический характер, густо населил ее легко узнаваемыми и типичными персонажами из русской жизни, широко использовал в этом стихотворном жанре традиции устного народного творчества, фольклора.
Существенное значение в процессе русификации международных басенных сюжетов имело для Сумарокова обращение к традициям национального фольклора и к традициям демократической сатиры[17, С.16]. Сумароков иногда доверяет народной пословице или поговорке функцию морали: «Большая в небе птица Похуже нежели в руках синица» («Рыбак и рыбка»); «Когда к воде придешь, отведай прежде броду; Ворвешься без того по самы уши в воду» («Паук и Муха»); «Где много мамушек, так там дитя без глазу» («Единовластие») и т. д. Иногда все содержание притчи предстает своеобразной развернутой иллюстрацией народной мудрости, зафиксированной в пословице. Благодаря этому система мировосприятия, запечатленная в сумароковских притчах, часто сливается с идейной позицией памятников фольклора.
Основными объектами сатиры Сумарокова в баснях являлись корыстолюбивые судьи, спесивые дворяне, бескультурные и невежественные помещики, разбогатевшие и нечистые на руку купцы и торговцы, сварливые жены и просто глупые, недалекие и завистливые люди(«Высокомерная муха», «Сатир и гнусные люди», «Ось и бык», «Жуки и пчелы» и др.).. В притчах Сумарокова встречаются и образы животных, которые, как это свойственно басенному жанру, носят аллегорический, иносказательный характер, намекают на конкретные пороки и недостатки отдельных людей или целых классов, сословий.
Сатирическая направленность басен вызывала необходимость обратиться к реальным жизненным наблюдениям, и притчи Сумарокова пестрят сценами, выхваченными из самой жизни, меткими и остроумными деталями быта. Именно в сатирических жанрах творчества Сумарокова была заложена тенденция реализма. Тематика басен Сумарокова разнообразна. Он осмеивает ханжество и скупость купеческой вдовы в притче «Безногий солдат», обычай кулачного боя («Кулачный бой»), рисует комическую сценку, в которой жена-спорщица изводит своей сварливостью мужа, споря против очевидности («Спорщица»).
В своих находках Сумароков своеобразно предвосхищает метод Крылова. И в этом сказалась его новаторская роль в формировании облика русской поэтической басни.
Необычайной широте тематического содержания притч Сумарокова в полной мере соответствует богатство форм, которые избирает автор в своем стремлении подчинить жанр задачам сатиры. В структуре его притч представлены почти все возможные способы и приемы сатирического обличения, от пародийного травестирования манеры литературных противников («Парисов суд», «Александрова слава») и до острейшей инвективы политического характера («Чинолюбивая свинья», «Ось и Бык»). Притча-пародия и притча-шутка, притча-памфлет и притча-медитация, притча-анекдот и притча — политическая инвектива — вот далеко не полный перечень жанровых форм, определяющих структурный облик сумароковских притч. Несмотря на неоднократно подчеркивавшуюся Сумароковым назидательность басенного жанра, сам он в своих притчах менее всего выступает как морализатор. Скорее он предстает в них как судья и обвинитель. Главная заслуга Сумарокова в этой области, как мы уже отметили выше, состояла в том, что он сумел традиционно нравоучительному жанру придать широкие функции социальной сатиры.
Было бы, конечно, неправомерным на основании сказанного делать выводы об оппозиционности Сумарокова к существующей социальной системе в целом. Его позиция в отношении основ дворянско-абсолютистской государственности, с признанием за дворянским сословием господствующего положения в обществе, всегда оставалась неизменной. Можно выделить целую группу притч, в которых открыто декларируется идея незыблемости сословных прав дворянства и резкое неприятие практики введения в дворянское звание выходцев из социальных низов, в особенности из подьячих и бывших откупщиков («Филин», «Мышь Медведем», «Просьба Мухи», «Коршун в павлиньих перьях», «Блоха»). Но это не мешало Сумарокову в отдельных притчах выступать с резкой критикой чванства и паразитизма дворянства, бездуховности и слепого низкопоклонства отдельных его представителей перед нормами жизни европейского дворянства («Ось и Бык», «Высокомерная Муха», «Медведь-танцовщик», «Шалунья», «Недостаток времени» и др.).
Требовательность Сумарокова к представителям правящего сословия полностью согласовывалась с его позицией идеологического лидера русского дворянства.
2.2.Поэтика жанра басни в творчестве И.А.Крылова
Глубоко знаменательной вехой в развитии русской литературы первой трети XIX в. явилось басенное творчество Ивана Андреевича Крылова (1768–1844). Еще велик и непререкаем был авторитет И. И. Дмитриева, когда в 1809 г. появился первый сборник басен Крылова. Он привлек к себе всеобщее внимание, хотя, казалось бы, никакого касательства к актуальным проблемам литературной жизни и борьбы тех лет не имел. Так было и дальше. Не вступая в полемику, Крылов-баснописец неуклонно идет своим особым путем и постепенно завоевывает авторитет одного из крупнейших и самобытнейших литературных деятелей своего времени.
В современном литературоведении и теории литературы нет единого мнения относительно определения жанровой основы басен И.А.Крылова. Так, В.И.Коровин подчеркивал эпическое начало его басен.
Владимир Одоевский, произнося 2 февраля 1838 года тост на историческом обеде, посвящённом 50-летию литературной деятельности И.А. Крылова, между прочим сказал: «Я принадлежу к тому поколению, которое училось читать по Вашим басням и до сих пор перечитывает их с новым, всегда свежим наслаждением» [13, С.48]. Это сказано о поколении, к которому принадлежат и многие декабристы, и государь Николай Павлович, и Александр Пушкин. Одоевский был моложе Пушкина, недавно убитого, на четыре года. Государь старше Пушкина – на три. Пестель старше Пушкина на шесть лет.
Поколение, значение которого для русской истории исключительно, выросло на умных и тонких баснях Крылова и, войдя в старший возраст, вручило эту книгу своим детям. Вероятно, неспроста Николай I как-то на Новый год подарил наследнику бюст баснописца.
Исследователи полагают, что тем поколением были восприняты и такие крыловские «не совсем детские» басни, как «Обоз» (1812), «Ручей» (1812), «Безбожники» (1813), «Конь и Всадник» (1814), «Сочинитель и Разбойник» (1816); впрочем, восприняты с различным эффектом – и вождями декабризма, пожелавшими дать Коню волю, дабы «вскипела кровь его и разгорелся взор», и государём Николаем Павловичем, который, удержав узду, не упустил Коня в овраг на погибель, отвёл Россию от пропасти на сотню лет.
История изящной словесности помнит, что басни Крылова не раз оказывались предметом полемики в литературных и общественных кругах 1820 – 1840-х годов. Сама личность Крылова казалась современникам загадкой, его поразительный парадоксальный ум и творческая смелость сочетались в нём с показной житейской ленью и неряшливостью. В его образе (второй половины жизни) видится нечто от юродивого особого рода.
Вне сомнения, по разным причинам не всем его басенное творчество было по нраву. Показательно отношение к Крылову князя Петра Вяземского в 1820-е годы. Вяземский в 20-е годы записал: «В Крылове не люблю… морали или заключения некоторых из басней его. Например, басня «Сочинитель и Разбойник». В ней, конечно, есть некоторая доля правды; рассказана она живо и мастерски; конец её превосходен… Но, признаюсь, по моим понятиям как-то неловко и не благовидно сочинителю, то есть поэту, выводить рядом на очную ставку разбойника и сочинителя, и еще с тем, чтобы отдать преимущество разбойнику… По содержанию басни можно предполагать, что Крылов имел в виду Вольтера. Следующие стихи наводят на эту догадку:
И вон опоена твоим ученьем,
Там целая страна
Полна
Убийствами и грабежами,
Раздорами и мятежами,
И до погибели доведена тобой!» [17, С.106]
Далее Вяземский выступает в роли адвоката Вольтера. То есть его претензия к Крылову лежит не столько в эстетической плоскости, сколько в мировоззренческой, религиозной. Эта же басня породила некую полемику и в Европе. В 1823 году в парижском журнале в рецензии на «Русскую антологию» был помещён отрицательный отклик. Французский критик в «Сочинителе» так же углядел Вольтера. Литератор Яков Толстой (в будущем резидент русской разведки, в чью обязанность будет входить «защищение России в журналах») выпустил в Париже в защиту Крылова специальную брошюру. При этом сам Крылов, когда ему задали вопрос о французском безбожнике, ответил, что Вольтера у него «и в голове не было» [16, С.256].