Автор и его герой в романе Пелевина "Generation P"

Введение
1. Место романа «Generation П» в системе творчества Виктора Пелевина
2. Проблема тоталитарного сознания в романе В. Пелевина «Generation П»
3. Способы выражения авторской позиции в романе В. Пелевина «Generation П»
Заключение
Список используемой литературы

Автор и его герой в романе Пелевина "Generation P"

Такому пониманию противоречит, однако, тот факт, что некоторые из «действующих лиц» писателя (так предпочитает именовать своих персонажей сам Пелевин, подчёркивая, с одной стороны, их «негероический характер», а с другой – включённость в драму бытия), например, мотылёк Митя, Андрей из «Жёлтой стрелы», Пётр Пустота, А Хули, всё же выходят за границы изображаемого писателем иллюзорного мира (энтомологической реальности, поезда, сумасшедшего дома, Земли), то есть, в конечном счёте, избавляются от иллюзий и познают свою истинную природу. Отсюда следует, что Пелевин отнюдь не безнадёжный пессимист и не мрачный фантазёр, напротив, как отмечает А. Соломина, нарисованные им картины так интересны именно потому, что представляют собой лишь отражения, тени некой стоящей над текстом реальности – самойжизни. Разделяет эту точку зрения и один из самых проницательных критиков писателя А. Генис, заметивший, что «мистик Пелевин» зовёт постсоветскую литературу к «пересечению трансцендентального рубежа»10, ибо «у Пелевина есть «message», есть символ веры, который он раскрывает в своих сочинениях и к которому хочет привести своих читателей.
По вопросу о том, в чём именно заключается метафизическое credo писателя, освещаемому преимущественно в статьях седьмого направления, у критиков нет никаких разногласий. А. Генис, Д. Володихин, А. Закуренко и С. Корнев единодушно сходятся на том, что в поисках духовных ориентиров Пелевин часто обращается к идеям буддизма. В своих произведениях автор не просто осмеивает и оплёвывает патриотизм («Омон Ра», «СССР Тайшоу Чжуань»), общественное признание («Затворник и Шестипалый», «Жизнь насекомых»), личную жизнь («Ника», «Жизнь насекомых»), христианство («Затворник и Шестипалый», «Чапаев и Пустота») и «штольцевский маразм» («Generation «П», «Числа»). Помимо этого, писатель стремится к познанию сущности реальности, преодолению границ личного «я» и обретению покоя, с принципиальной жёсткостью Кастанеды осуществляя программные положения древнего восточного учения и обнаруживая тем самым замеченную в своё время ещё панками и хиппи его внутреннюю созвучность нигилистическим веяниям современности, но, в отличие от них, в основе своей созидательный, а не деструктивный характер. Обличительный пафос творений Пелевина направлен вовне, но ведёт к призыву не революционно преобразовать внешний мир и не разрушить его a la Аль Каеда, а просто выйти из его игры, опираясь при этом на её же правила. Этот декларируемый уход в нирвану, так похожую на хайдеггеровское «ничто» и «абсолютную смерть», но, тем не менее, на самом деле ей не являющуюся, вызывает порой резкое недовольство критиков (А. Закуренко, Т. Тайганова), ибо приравнивается ими к банальному «бегству от жизни».
С другой стороны, важно отметить, что, несмотря на то, что творчество Виктора Пелевина рассматривалось в критике с разных сторон, за исключением Е. П. Воробьёвой, практически никто из литературоведов не ставил вопроса о литературной рефлексии и тех формах, которые она принимает в прозе писателя-постмодерниста. Между тем, проблема самосознания литературы становится особенно актуальной в эпоху постмодерна, когда бескомпромиссный скепсис, основанный на принципе тотального сомнения, не только разъедает основы эпистемологии, но и заставляет по-новому взглянуть на функции и предназначение новейших текстов и их создателей – «скрипторов». Для выявления взглядов писателя на поставленную проблему возникает необходимость обратиться к тому структурному пласту текста, который в наибольшей степени и с максимальной конкретностью позволяет выражать авторское отношение к собственному творчеству и его оценку, – метатексту.
Роль метатекста в произведении выражением авторского отношения к собственному творению, несмотря на всю его важность, всё же не исчерпывается. Метатекст способен выполнять в произведении и другие функции, набор которых может варьироваться в зависимости от автора и конкретного текста.
2. Проблема тоталитарного сознания в романе В. Пелевина «Generation П»
Постмодернистский роман – это особенная жанровая категория, в которой антинаправленность по отношению к предшествующему культурному опыту рассматривается большинством теоретиков постмодернизма в качестве основной базовой составляющей эстетической парадигмы постмодернистского романа. Роман «Generation П» несколько расходится с основными установками постмодернизма, предполагающими бесконечность и текучесть смыслов, установление однозначности всех явлений, приводящих персонажей к безысходности. В. Пелевин включает в этот художественный текст все атрибуты постмодернистской философии в неизменном виде. Представляется, что можно в данном случае говорить не об оппозиции «постмодернизм – классика» в пелевинских романах, а о диалоге с традицией в области критики тоталитарного сознания и решения проблемы свободы.
Раскрытие фальши «перестроечного» общества с его извращенным «заглатыванием» чуждых для русской ментальности ценностей западно-демократического общества в «Generation П» далеко не охватывают всего сложного художественного мира, создаваемого автором в произведении. Не только «сатира на миражи советской утопии» (М. Липовецкий), но и, прежде всего, утверждение идеи альтернативной реальности, где существует истинная свобода и высший смысл бытия звучит в романе Виктора Пелевина в полный голос.
Абсолютно прав, по нашему убеждению, М. Липовецкий, отмечая: «Пелевина интересует не превращение реальности в симулякр, а обратный процесс – рождение реальности из симулякра. Интенция, в сущности, прямо противоположная основным постулатам постмодернистской философии»11.
Виктор Пелевин не циник, издевающийся над человеческим стремлением к высокой мечте, а, напротив, писатель, испытывающий душевную боль от поругания, дискредитации мечты, а также от несовершенства человеческого жизнеустройства.
Его персонажи ощущают одновременно боль и надежду, отчаяние и веру в лучшее. Они упорно пробиваются сквозь абсурд бытия, стараясь отыскать в хаосе – космос, в быте – гармонию. Таковой оказывается «духовная свобода», заполняющая пустоту безбожия.
Герои Пелевина воспитаны на лучших образцах советской литературы. Мощная и сильная советская культура была культурой функциональной и оформительской по существу, ибо она «в художественных образах» оформляла советскую идеологию и воспитывала «нового человека»: железного борца и строителя коммунизма. Персонажи Пелевина страдают от несоответствия идеала и грубой реальности, но честно выполняют свой гражданский долг.
Рассматривая произведение Виктора Пелевина «Generation П», можно обнаружить особую систему персонажей, в которой выделяются группы «преданных рабов революции», «слуг информации» и «хозяев жизни». В романе «Generation П» в образах «слуг информации» типизируются пороки современного общества, в котором девальвированы культура, мораль, наука, милосердие, зато процветают и приветствуются скверноприбытничество, жестокость, насилие и эгоизм, распространено взяточничество, но нет места чувству патриотизма и любви к Родине.
Герои романа «Generation П», живущие в освобожденном от тоталитаризма, якобы «открытом» обществе, оказываются еще менее свободными, так как вынуждены подчиняться диктату волчьих денежных «бизнес»-законов. «Свобода слова», «свобода печати», «свобода совести», «свобода рынка», «свобода любви», «свобода самовыражения» – эти концепты приобретают, по мнению Виктора Пелевина, качество относительности, становятся симулякрами, фантомами современного общества, которое представляет собой царство тотальной человеческой низости.
Виктор Пелевин показывает те чудовищные формы, которые обрела «симулякровая» свобода, обернувшаяся еще большим рабством и распадом духовности. Вместо единой абсолютной Истины люди обрели множественность относительных, частных «истин». Нормой стала внедренная в сознание идея о правах человека, понимаемая как возможность жить без «репрессирующей» нормы, то есть по законам дикой природы, подчиняясь воле инстинктов. А следование инстинктам, как известно, превращает людей в животных. В романе «Generation П» ключевым персонажем, демонстрирующим этот процесс «биологизации человека» является Вавилен Татарский. Как главный герой романа, Вавилен Татарский воплощает мнимость мечты постсоветского общества.
Анализируя взаимоотношения личности и общества в различные эпохи существования, Виктор Пелевин ярко демонстрирует смену жизненных целей, резкое изменение аксиологических концептов (от жертвенного подчинения идеологическим установкам страны «победившего социализма» до тотальной вседозволенности и поклонения культу «западно-демократического» идеала, воплощенному в преуспевающем бизнесмене). Показывая распад и гибель духовного в человеке, автор романа вскрывает и резко обнажает иллюзию стабильности и процветания человека в мире рекламных симулякров, показывает страшную человеческую растерянность, одиночество, опустошенность и бессмысленность существования.
Для писателя-постмодерниста, использующего различные средства художественной выразительности, изображение противоречий советского и постсоветского сознания, духовной деградации личности, показ двойственности и противоречивости социальных процессов связан с утверждением центральной идеи: главным для Пелевина становятся, по нашему убеждению, поиски выхода из «симулятивной», т.е. ложной действительности, преодоление духовного кризиса.
3. Способы выражения авторской позиции в романе В. Пелевина «Generation П»
Виктор Пелевин выражает позицию биографического автора практически через все средства сюжетосложения. В пелевинской прозе композиция зачастую связана с популярными моделями массовых коммуникаций и подобна сценариям компьютерных игр, что символизирует автоматизм, механистичность современного сознания. Автором используется особая техника повествования, при которой обилие англицизмов и английских слов напоминает жанр «чата», компьютерного текста.
Слово повествователя построено по типу слова сценариста, а не романного нарратора, как будто организовывается коммуникация в виртуальном киберпространстве. Подобные виртуальные модели композиции присутствуют также в произведениях Д. Липскерова «Пространство Готлиба», А. Слаповского «Я – не Я» и других постмодернистских писателей.
Варьирование интертекстов классических произведений в романах Виктора Пелевина отражает духовно-нравственные изменения в обществе, свидетельствует о значительных сдвигах массового сознания. Наблюдения над обыгрыванием Виктором Пелевиным выдержек и цитат из других произведений в романе «Generation П», над высмеиванием клишированных фраз позволяют сделать вывод, что применение различных форм интертекстуальности мастерски используется автором для речевых характеристик различных персонажей и для выражения собственной позиции по поводу художественно воссоздаваемых реалий окружающего мира.
Пелевин виртуозно владеет различными функциональными стилями русского и английского языков и использует их смешение, неожиданное комбинирование и обнажение скрытых смыслов для более глубокого и емкого осознания последствий распада глобальной «отвлеченно умственной» социальной системы. Писатель воспроизводит в комических формах абсурд бытия на постсоветском пространстве, бывшем когда-то великой державой. Прозаик с болью и горечью демонстрирует, используя приемы авторской языковой игры, а также игры с «чужим словом», как стереотипы массового сознания, господствующие в обществе и в умах людей, разрушают человека, уничтожая в нем неповторимую личность, зомбифицируют его и ведут в никуда, в «смерть души» и деградацию духа.
В романе «Generation П» автор применяет самые различные комические приемы, которые приводят к эффекту «остранения», когда жизнь воспринимается не только в бытовом срезе, но и на философском и мифологическом уровнях.
Особенно актуален для постмодернистской поэтики прием комической абсурдизации действительности. Писатель высмеивает восторженное восприятие российскими людьми материально процветающего Запада и американской мечты, которые оказываются симулятивными.
В романе Виктора Пелевина «Generation П» сатирические приемы направлены и на разоблачение «виртуальной реальности» как средства манипулирования массовым сознанием. «Generation П» – это поколение людей, выбравших «Пепси», жизненные ориентиры и идеалы которых сформировала телереклама, получаемая по телевидению тенденциозная информация. Писатель совмещает документальные приметы постсоветской эпохи с абсурдной метафоризацией, доводит до крайних пределов комическое изображение, применяет гротескные образы и ситуации, чтобы продемонстрировать их фальшь.
Виктор Пелевин, создавая в своем романе фантасмагорический мир, опирается на понимание метаморфозы и как традиционного художественного приема, и как социального явления. Отсюда и амбивалентность механизма превращения. Мы наблюдаем почти традиционные сказочные метаморфозы: из скудной жизни советского человека, устремленного к жертвенному подвигу во имя прекрасного будущего, внезапно образовался быт «широкого потребления», разрекламированный и растиражированный, но существующий большей своей частью только в виртуальной реальности.
В романе описано огромное количество различных рекламируемых воображаемых и существующих в реальности только для «новых русских» продуктов. Автор иронизирует по этому поводу: «Все упоминаемые в тексте торговые марки являются собственностью их уважаемых владельцев, и все права сохранены». Он также смеется и над собой (стиль «пастиш»): «Мнения автора могут не совпадать с его точкой зрения»12.
Виктор Пелевин применяет с различными художественными целями прием уподобления зверя человеку. Одна из главных функций этого приема – глубинное изображение характеров персонажей, выявление истинного облика героя, скрывающегося под определенной маской. Этот прием, разработанный Н.В. Гоголем, М.Е. Салтыковым-Щедриным, Е.И. Замятиным и другими писателями-сатириками, был мастерски приспособлен Виктором Пелевиным к постмодернистской системе отображения действительности.
Если у Н.В. Гоголя и М.Е. Салтыкова-Щедрина сопоставление человека со зверем преследует чаще всего цель дать более углубленную характеристику образа («медвежатость» Собакевича, например), если у Е.И. Замятина – это прежде всего оценка уровня духовности личности, то В. Пелевин использует этот прием, построенный на контрасте, в качестве одной из форм гротеска с целью полного разоблачения лживости и абсурдности существования в тоталитарных и мнимо демократических обществах.
Функциональность приема уподобления животного человеку практически не рассматривалась никем из исследователей, несмотря на его особую важность для поэтики Пелевина. Автор использует данный прием не только в функции абсурдизации бытия, но и в традиционных целях, чтобы как можно точнее показать характеры своих героев. На примерах отношения к хомяку в романе «Generation П» выявляется сущность «властных» характеров «хозяев жизни». Одни доходят до идиотизма в своем почитании «знаковых» фигур власти, государственных мужей, другие – издеваются над естеством не только отдельной человеческой личности, но и всей «стенающей твари», над братьями нашими меньшими, над животными.
Значительное место занимают художественные приемы, условно называемые приемами сатирической абсурдизации. С их помощью Виктор Пелевин мастерски развенчивает эфемерности общественного сознания, возникающие в различные исторические эпохи (советскую и постсоветскую).
Безжалостно высмеивая происходящие в обществе, а также в душах людей процессы, писатель тем самым противостоит суррогатам, обесценивающим человеческую жизнь и порабощающим нацию в целом.
У Виктора Пелевина игра фамилиями особенно разнообразна и многофункциональна. Главная функция «говорящих имен» – развенчать ложные ценности, снять гипноз ленинского и сталинского имен, лишить эффекта непререкаемости идеологическую пропаганду в советском тоталитарном государстве. Например, писатель с убийственной иронией обыгрывает увлечение людей искусственно созданными «революционными» именами, неблагозвучными и пустыми фамилиями (ПХАДзер – партийно-хозяйственный актив Дзержинского района). Он высмеивает и «исторические» имена, которые напоминают о кровавых деспотах прошлого (Малюта) и свидетельствуют о безграмотности «партийцев». Имена, составленные из различных идеологических концептов и аббревиатур, выполняют, в основном, функцию разоблачительную, так как развенчивают оторванные от реальности «умствования» исторических личностей, приведшие к трагическим последствиям «страну победившего социализма».
Фамилии и имена, составленные из инициалов вождей пролетариата (Ленин) в сочетании с инициалами знаковых фигур «перестроечного» периода, писателей андеграунда (например, Василий Аксенов), выполняют травестирующую роль, демонстрируя абсурдное совмещение в постсоветский период старых (тоталитаристско-социалистических) и новых (либерально-демократических по западно-американскому образцу) ценностей (Вавилен). Используя реминисцентные имена, пародирующие фамилии известных литературных персонажей, намеренно искажающие их семантику, писатель-постмодернист достигает эффекта игровой относительности, зыбкости истины, эстетической перекодировки семантики предшествующей культуры.
Особенностью стиля писателя большинство исследователей справедливо считает органичное усвоение игровой культурной традиции на уровне языка художественного произведения. Прием стилистического цитирования или стилевой игровой имитации чужого стиля используется писателем повсеместно.
Вышеупомянутый способ вхождения в чужую стилистику носит игровой характер и весьма напоминает сказочный прием волшебного перевоплощения (аналогия: метаморфоза братца Иванушки, напившегося из козлиного копытца). Пелевин постоянно обращается к приему стилистического цитирования, который имеет безусловный игровой характер и становится чертой его собственной стилистической маски. У Пелевина нет явного стремления к индивидуализации собственного стиля, он мастер вживания в «чужой стиль», в стиль своих персонажей. Вопреки этому, стиль писателя всегда узнаваем, потому что он передает современное состояние языка, объективный неуправляемый процесс. Но писательская манера ярко индивидуальна. Ее специфика обуславливается особенностью соединения различных языковых пластов и остроумной и тонкой обработки широко используемого в окружающей реальности языкового материала.
Помещая перед романом «Памяти среднего класса», Виктор Пелевин сразу начинает игру чужими стилями. Это стиль официоза, который травестируется, снижается с целью разоблачения его ложного и лживого пафоса.
Следующая далее пометка о торговых марках, поставленная на месте традиционного эпиграфа, представляет собой гротескное изображение новой рыночной эпохи: «Названия товаров и имена политиков не указывают на реально существующие рыночные продукты и относятся только к проекциям элементов торгово-политического информационного пространства»13. Авторское примечание означает продолжение игры в «чужие стили», так как в нем по контрасту представлен стиль документов «PR», который едко обыгрывается: в один «торговый» ряд здесь помещены политики и рыночные продукты, принудительно индуцированные «в качестве объектов индивидуального ума»14.
Здесь можно говорить о своеобразной эклектике стилей: рекламного, разговорного, научного, сленгового, телевизионно-газетного, анекдотического, языка «новых русских», насыщенного варваризмами и жаргонизмами. Стиль романа несет яркий отпечаток постмодернистского времени, о котором Пелевин пишет так: «И тут случилось непредвиденное. С вечностью, которой Татарский решил посвятить свои труды и дни, тоже стало что-то происходить. <…> Не то чтобы они изменили свои прежние взгляды, нет. Само пространство, куда были направлены эти прежние взгляды (взгляд ведь всегда куда-то направлен), стало сворачиваться и исчезать, пока от него не осталось только микроскопическое пятнышко на ветровом стекле ума»15. Само время отражается и выражается в языке, где смешано английское и русское, высокое и вульгарное, научное и сленговое, сложное и примитивное, вечное и одномоментное.