Советско-Польские отношения 1927-1932 по материалам советской прессы

Оглавление


Введение
Глава I. Польша и Россия
§1. Польша как государство
§2. Отношения с Россией
§3. Сообщения в Россию
Глава II. Особенности межкультурного взаимодействия
§1. Обмен ценностями в культуре
§2. Культурные отношения с Польшей
Заключение
Список использованной литературы

Советско-Польские отношения 1927-1932 по материалам советской прессы

М. Карахану обещанный при первой беседе документ. Он попытался вновь утвердить версию о советском предложении, якобы сделанном Польше осенью 1930 года. Но этот маневр был решительно отвергнут.Тем не менее в связи с прибытием Патека на следующий день в Варшаву через Польское телеграфное агентство было сделано заявление, будто «в результате» происходящего с 1926 года обмена взглядами между польским и советским правительствами по вопросу о договоре о ненападении, польский посланник в Москве г-н Патек вручил 23 августа в Наркоминдел польский проект договора о ненападении.26 августа французское агентство Гавас выступило с заявлением, пропитанным злостной фальсификацией советско-польских и советско-французских отношений.Советское правительство не могло допустить подобного искажения фактов советско-французских и советско-польских отношений.27 августа ТАСС передало сообщение по поводу информации Польского телеграфного агентства о вручении Патеком «польского проекта договора о ненападении».В сообщении были приведены красноречивые факты, свидетельствовавшие о вымышленном характере информации.Следующее опровержение ТАСС, от 28 августа, было направлено против измышлений французского агентства.Однако определенные круги во Франции и Польше не прекратили дезинформации.Исчерпывающая оценка договора с Польшей была дана в Советской печати. «Правда» в передовой статье от 30 июля 1932 года подчеркивала его значение для дела укрепления всеобщего мира.§3. Сообщения в РоссиюВ газете «Правда» часто появлялись заметки либо статьи о делах внутренних Польши.Можно было узнать об урожае зерновых, о строительстве и количестве железных дорог, о разработках интересующих всех в области науки и техники.Особое место уделялось беспорядкам в Польше, которые приводили к всеобщим стачкам и забастовкам.Так, в январе 1928 года была напечатана статья «Стачки в Польше».По сообщениям печати в это время бастовали работники связи в Варшаве. Бастующих могло стать более полутора миллионов рабочих.«2 января три тысячи членов профсоюза работников связи, входящего в Конгресс профсоюзов в Варшаве голосованием единодушно решили начать 8 января забастовку. В результате этой забастовки телеграфная связь была прервана.Недавно управление по вопросам труда приказало предприятиям увеличить зарплату всем рабочим вдвое. На это было дано согласие при вмешательстве Кремля.Профсоюз телеграфных рабочих послал приветственную телеграмму в Москву и другие города нашей страны таким же рабочим».В дальнейшем еще были сообщения по поводу увеличения зарплаты работников профсоюзов связи. Известно, что свыше 17 тысяч работников профсоюза в Варшаве и ее районах, требуя еще большего увеличения зарплаты. Представители профсоюза заявили, что забастовка будет расти и охватит около 68 тысяч рабочих.В профсоюзах проводились голосования по вопросам, будут ли они поддерживать варшавских рабочих. По его словам, все рабочие могут начать забастовку, в результате чего возможно связь по всей стране окажется прерванной.2 января рабочие мясоконсервной промышленности объявили, что они намереваются начать 16 января всеобщую забастовку.Председатель профсоюза Е. Сеновски заявил, что переговоры между представителями профсоюза и предпринимателями продолжаются и можно будет избежать забастовки, если предприниматели согласятся на немедленное увеличение зарплаты на 17,5% и дадут обещание вести переговоры о дальнейшем увеличении зарплаты впоследствии.Глава II. Особенности межкультурного взаимодействия§1. Обмен ценностями в культуреВ 1932 году в «Правде» печатались большие статьи с продолжение об выходцах из Польши, которых очень любят читать в России. Речь шла о Поповиче и Сенковском.Зарождение оригинальной польской драматургии связано с именем писателя Й. Поповича (1806–1856) гг. Именно этот мастер слова стоял у истоков зарождения национального театра.«В XVIII – начале XIX века в стране существовали только так называемые «летучие дружины» – странствующие труппы, в репертуар которых входили либо переводные, либо отечественные пьесы преимущественно духовного, реже светского содержания, весьма примитивные и слабые.Начав свою деятельность чуть ли не на пустом месте (от его предшественников Д. Обрадовича, М. Янковича, И. Вуича осталось лишь несколько переводных пьес), Попович создал тот фундамент, на котором впоследствии возвели здание польской драматургии Коста Трифкович и Бранислав Нушич.Создание польской национальной драматургии привело к появлению сербского профессионального театра, одним из основоположников которого также был и Стерия Попович».Гениальный драматург родился 1 января 1806 года. Отец его был поляком по происхождению и занимался торговлей. Мать его была полячкой, дед по материнской линии Н. Нешкович в свое время писал великолепные стихи и славился как гениальный польский художник.Попович получил высшее юридическое образование, был адвокатом, преподавал естественное право в лицее города Крагуевац. Затем служил в министерстве просвещения.«Здесь, в министерстве, он развил особенно активную деятельность: много сил вложил в организацию Народного театра, Народного музея, Общества сербской словесности, трудился над постановкой преподавания в сербских учебных заведениях, писал школьные учебники.Кроме того, Попович печатал в журналах фельетоны и сатирические статьи, выступал в газетах по различным общественным вопросам. Югославская критика справедливо называет его «самым культурным сербом своего времени».«Талант и литературный дар помогли уже в молодости стать известным Поповичу. Быстро под влиянием книг сформировалось его мировоззрение.Огромную роль на миропонимание драматурга сыграло мощное национально-освободительное движение поляков».Попович полагал, что просвещение, искоренение суеверий и предрассудков, свобода мысли и слова служат залогом национальной свободы и социального счастья народа.Поэтому всю дальнейшая профессиональная деятельность драматурга была направлена на просвещение народа, совершенствование в моральном и социальном плане людей.Отметим, что в это же самое время известен был выходец из Польши О. И. Сенковский, который также обличал нравы и пороки людей.Сенковский был человек блестящих задатков, которым не суждено было реализоваться. Способнейший ученый, он так и не стал выдающимся исследователем Востока.Одаренный писатель, он оказался интересен прежде всего своими несвершившимися возможностями и неисполненными «ожиданиями».Первым опытом Сенковского в русской литературе стал цикл «Восточных повестей», которые, в сущности, были наполовину переводами с восточных языков.В «Полярной звезде на 1823 год» появилась повесть «Бедуин»; в следующем выпуске декабристского альманаха — повесть «Витязь буланого коня», а в «Полярной звезде на 1825 год» были напечатаны сразу три «восточных» повести Сенковского: «Деревянная красавица», «Истинное великодушие» и «Урок неблагодарным».Позднее повести этого цикла печатались еще в «Северных цветах» А. А. Дельвига («Бедуинка», «Вор»), в «Альбоме северных муз» («Смерть Шанфария») и т. д.Это были едва ли не первые образцы оригинальных русских переводов с арабского, монгольского, персидского, татарского языков, созданные зрелым мастером-филологом и ставшие своеобразным сплавом литературы и ориенталистики.Когда Сенковский получил наконец разрешение объявить себя гласно редактором, он сделал это (в августе 1836 года) в следующих словах:«Для отклонения неуместных догадок и толков считаем нужным сказать откровенно, что с самого начала существования этого журнала, как то почти всем известно, настоящим его редактором был всегда сам директор и общий с издателем владелец его, О. И. Сенковский, и что никто в свете, кроме г-на Сенковского, не имел ни малейшего влияния на состав и содержание «Библиотеки для чтения». Все ее недостатки, равно как и все достоинства, если какие были, должны быть приписаны ему одному.Те, которые носили звание редакторов «Библиотеки для чтения», слишком невинны в ее недостатках, чтобы отвечать за них перед публикой, и слишком благородны, чтобы требовать для себя похвалы за достоинства, в которых они не имели никакого участия.Весь круг их редакторского действия ограничивался чтением третьей, последней корректуры уже готовых, оттиснутых листов, набранных в типографии по рукописям, которые никогда не сообщались им предварительно. Те из них, которые притом давали свои статьи, давали их как сотрудники, а не как редакторы, и помещение этих статей зависело вполне от директора журнала.О. И. Сенковский, убедясь двухлетним опытом, что этого рода содействие посторонних редакторов нисколько не облегчало его в мучительных трудах директора, по согласию с издателем решился соединить со званием директора «Библиотеки для чтения» звание ее редактора, которого по-настоящему он нес все главные обязанности. Вот и все!»Сенковский в этих строках отнюдь не преувеличивал своей роли. «Библиотеку для чтения» он смело мог назвать своим собственным журналом.»В первые шесть лет своего существования детище Сенковского главенствовало на российской литературной сцене и проникло в самые глухие углы страны.Как писал Н. В. Гоголь, «люди, редко бравшие дотоле книгу в руки, принялись за новое, длинное и разнообразное чтение в огромных книгах этого журнала».Из русской словесности здесь можно было прочесть А. С. Пушкина (в частности, Пиковую даму) и М. Ю. Лермонтова, Д. Давыдова и В. Даля; но гораздо больше места отводилось сочинениям А. Тимофеева, Н. Кукольника, В. Бенедиктова — и недаром.В полном соответствии со своим востокопоклонством, а также в духе польской барочной поэзии и отчасти французского романтизма (он работал в стилистике Ж. Жанена и раннего Бальзака) Сенковский воспринимал литературу как словесную орнаменталистику, особого рода штукарство. Такое представление о литературе он насаждал всеми способами, и ему как нельзя лучше отвечали излюбленные авторы «Библиотеки для чтения», прежде всех, разумеется, сам Барон Брамбеус, за подписью которого публиковался нескончаемый цикл комических фантасмагорий, нередко с наивно-нравоучительным оттенком:Похождения одной ревизской души, Вся женская жизнь в нескольких часах (Сенковский для первого номера дал научную статью о скандинавских сагах, остроумную и оригинальную повесть, где очень талантливо рассказана судьба какой-то бедной институтки, влюбившейся в шалопая, и критическую статью, бойко опровергавшую все правила всех риторик и пиитик), Лукий, Висящий гость, Идеальная красавица, Превращение голов в книги и книг в головы и т. п. Объем «Библиотеки...» доходил до 30 печатных листов — и при этом Сенковский, в противовес прежним дилетантским представлениям о журнале, стремился утвердить единый стиль, единый, цельный ансамбль всего издания.Не случайно «Витязь буланого коня», например, получил высокую оценку А. С. Пушкина, который в письме к Бестужеву заметил: «Арабская сказка прелесть; советую тебе держать за ворот этого Сенковского».Однако, удержать молодого, увлекающегося, кипящего энергией Сенковского «за ворот» было не так-то просто...Барон Брамбеус явился не случайно. Начало 30-х годов было временем, когда чрезвычайно распространились шутливые псевдонимы, этакие литературные «маски»: «Ириней Модестович Гомозейка» (В. Ф. Одоевский), «Казак Луганский» (В. И. Даль), «Никодим Аристархович Надоумко, студент из простых» (Н. И. Надеждин), «пасичник Рудый Панько» (Н. В. Гоголь)... За каждой из таких «масок» скрывалась, своя — фантастическая и обыденная — биография. И — биография времени...Сенковский-литератор мог состояться только под «маской»: слишком утвердившейся была репутация знаменитого профессора, ученого-арабиста — она уже определяла восприятие публики, настраивала ее на утвердившийся стереотип «учености», которому публика но очень-то доверяла.Выпуская от имени Барона Брамбеуса «Фантастические путешествия» (1835), О. И. Сенковский, несомненно, находился под влиянием не менее фантастических путешествий другого барона – Мюнхгаузена, с которым у Брамбеуса много общего.С ним происходят такие же невероятные происшествия.Как и Мюнхгаузен, он проваливается в кратер Этны, пролетает сквозь земной шар. Характер Брамбеуса, болтуна, враля и мистификатора, совпадает с характером Мюнхгаузена.Что касается имени Брамбеус, то Сенковский взял его из лубочной «Сказки о Францыле Венециане», одним из персонажей которой является король Брамбеус.Отметим, что инициалы, которые ставил автор вместо подписи, были инициалами не Сенковского, а его псевдонима Б. Б. (барон Брамбеус).Барон Брамбеус возник как шутка в одном из фельетонов цикла «Петербургские нравы»:«Мой приятель, Барон Брамбеус, шел по Невскому проспекту и думал о рифме, которой давно уже искал. Первый стих его оканчивался словом куропатки: второго никак не мог он состряпать.Вдруг представляется ему рифма, и он, забывшись, произносит ее вслух: куропатки?., берет взятки, ворует!»Это — Барон Брамбеус со стороны, со взгляда «извне» некоего повествователя.Шутливо-литературное «говорящее» имя и титул — намек на внелитературную данность, к которой никак — даже в очень серьезном предмете — нельзя отнестись без снисходительной усмешки.Это — непременно литератор, живущий в мыслях о «рифме» и представляющий себе жизнь сквозь призму словесных ассоциаций.Это — непременно «барон»: лицо с «необязательным» титулом, «барон» неопределенного рода занятий, личность, свободная от дел и условностей.Это, наконец,— «Брамбеус», нечто непонятное, «барабанно» звучащее, нечто лубочное и привлекательное: уже в самом имени есть какая-то задиристость и необязательность, что-то вроде материализовавшегося каламбура...Но уже в «Фантастических путешествиях...» Барон Брамбеус предстал, что называется, от первого лица:«Я посетил четыре части света, объехал вокруг всю землю, был в Швеции и Голконде, во Франции и Камчатке, в Царьграде и Вашингтоне; видел все, что только есть любопытного и достойного внимания в мире,— словом, китайцев, пирамиды и обезьян; видел голых людей и живых сельдей, кенгуру и английских миссионеров; даже видел, как растет кофе, чай, сахар и ром».Барон-Брамбеусовское «Я» оказалось очень привлекательным для самых разных разрядов русских читателей.По наблюдению В. Э. Вацуро, «читатели могли, в зависимости от уровня культуры, видеть в нем либо «настоящего» барона, либо мистификацию, оценивать лубочность «Брамбеуса» или считать это «серьезным» псевдонимом и т. д. Булгарин «учил публику», не дифференцируя ее; Сенковский — скептик и релятивист — не рассчитывает на единое понимание, но пытается извлечь эффект из самой возможности разных пониманий».Барон Брамбеус, представляя читателю собственное «Я», добивался именно многослойности произведения, многоплановости его восприятия.Барон Брамбеус — неунывающий путешественник и острослов, наивный скептик и большой умница, реальный авантюрист и литературный фантом — помогал Сенковскому выразить свое, непростое, отношение к миру. Поэтому свои «фантастические» похождения Барон Брамбеус продолжил на страницах знаменитого журнала «Библиотека для чтения».В 61 томе журнала за 1843 год можно было прочитать «Идеальную красавицу» Барона Брамбеуса. Приведем небольшой отрывок из этого произведения:«С сердцем, полным давно забытой радости, спешила Анна в Вену. Здесь надеялась она отдохнуть в новом обществе, занимаясь, возле умной матери, воспитанием своих прелестных детей.Несчастная! Она не предчувствовала, что, именно в этом обществе, ей суждено было испытать самое жестокое потрясение души и тела, какому только может подвергнуться за печальный дар редкой красоты».Это было одно из самых удачных произведений Сенковского по мнению Н. Г. Чернышевского. Оно было написано именно для провинциальных незамужних девушек, мечтающих о сильном си смелом молодом человеке. Высмеивались пороки людей.О. И. Сенковский, выдавая себя то за немца, то за турка, подписывался: доктор Карл фон Биттервассер и Тютюнджю-оглу Мустафа ага.От имени последнего он публиковал «Письмо настоящего турецкого философа г-ну Фаддею Булгарину, переведенное с учеными комментариями г-ном Кутлук-Филади, бывшим посланником Бухары в Хиве, а ныне торговцем урюком в Самарканде и литератором».Сенковский «Частное письмо почтеннейшей публике о секретном журнале, которому название «Весельчак»» (1858), подписывал: Иван Иванов сын Хохотенко-Хлопотинов-Пустяковский, отставной подпоручик, помещик разных губерний и кавалер беспорочности.Существовали мнимые коллективные псевдонимы – псевдококойнонимы: написанное одним автором выдавалось за плод творчества нескольких лиц.Так, под «Письмом трех тверских помещиков к барону Брамбеусу» в «Библиотеке для чтения» (1837) стояли подписи: Николай Заезжаев, Петр Закусаев и Иван Мухоловкин. На самом деле это письмо было сочинено О. И. Сенковским, редактором и издателем этого журнала.К началу 1850-х гг. роскошная жизнь и неудачные финансовые вопросы разорили Сенковского — и он, с неохотой и горечью, вновь вернулся к перу.Летом 1856 г., преодолевая болезни и отвращение к литературе, он начинает печатать в журнале «Сын Отечества» еженедельные фельетоны — «Листки Барона Брамбеуса», то есть возвращается к тому, с чего когда-то начал.Эти «листки» имели оглушительный успех: тираж «Сына Отечества» увеличился сразу на несколько тысяч подписчиков.Эти «листки» (впоследствии изданные отдельно, в двух объемистых томах) стали последними произведениями Сенковского.Здесь он писал о самых разных проблемах жизни общественной, выступив уже по преимуществу в роли публициста: он описывал собственные фантастические изобретения и выпускал целые трактаты о развитии торговли, промышленности, о финансах; он писал о печах новой конструкции — и о славянофильских воззрениях; о гастрономии — и о Людовике XVI...Все произведения Сенковского также были направлены на высмеивание буржуазии и мещанства.«На протяжении первых десятилетий XIX века в сербской литературе господствовал классицизм; наряду с ним ощущалось значительное влияние также немецкого сентиментализма.Одним из наиболее известных писателей в Сербии этого времени был Милован Видакович. Его сентиментальными романами («Одинокий юноша», «Любомир в Элизиуме» и др.), написанными по немецким рецептам, зачитывалась вся сербская молодежь.В романах Видаковича читателей привлекали не только сложные сюжетные построения и сентиментальные коллизии, но и в особенности то, что написаны они были на родном, сербском языке. Язык этот, однако, сильно отличался от разговорного, народного: он был уснащен славянизмами, архаическими оборотами и речениями вперемешку с галантными французскими словами и фразами. Это смешение языков нравилось, вызывало подражание, казалась многим вершиной изящества».В молодые годы Попович наслаждался чтением романов Видаковича. Под впечатлением он стал писать свои первые литературные опыты.В 1825 года впервые была издана поэма «Слезы, коими Болгария оплакивает несчастие, случившееся в 1374 году». Сюжет был одним из трагических в истории Болгарии, связан с нашествием турок. Конец 1820-х годов отмечен для драматурга интенсивными литературными исканиями.«Большую роль в формировании мировоззрения писателя сыграл великий реформатор сербского языка, филолог, фольклорист и общественный деятель Вук Караджич.