Влияние византийской культуры на педагогическую мысль и образовательную практику древней Руси

Влияние византийской культуры на педагогическую мысль и образовательную практику древней Руси

Оглавление


Введение
Глава I. Особенности истории русской и византийской цивилизации
Глава II. Влияние Византии на педагогику Руси
Заключение
Список использованной литературы

Влияние византийской культуры на педагогическую мысль и образовательную практику древней Руси

В соответствии с этим западное богословие сосредоточивало внимание на этических проблемах, византийское же – на онтологических, а именно на природе Троицы и на природе Христа»6.
Одним из центральных пунктов в расхождениях западных и восточных богословов с IX века стал вопрос о соотношении лиц Троицы, или так называемый вопрос о «филиокве». Это латинское слово означает «и от сына».
При этом имеется в виду введенное западной церковью дополнение к выработанному в IV веке христианскому символу веры – краткому изложению догматов христианства. Согласно этому дополнению, святой Дух исходил не только от бога-Отца (по учению восточных теологов), но «и от Сына».
Восточная церковь противилась нововведению и категорически отвергала «филиокве».
Спор о «филиокве» не был пустым и бессодержательным словопрением. За этими словами скрывалось коренное различие представлений обеих церквей о божестве, связанных – хотя и в весьма осложненной форме – с представлениями о мире и об общественной организации.
Как нам известно, в западной концепции отношения Духа и Сына становятся не взаимными, основанными на равенстве, но односторонними: Дух исходит от Сына, имеет в Сыне свое начало.
В западном христианстве подчеркивается христологичность, тогда как восточное оказывается по преимуществу пневматологичным («пневма» – по-гречески «дух»).
«В соответствии с этим для западного богослова воплощение второго лица Троицы заключает в себе всю суть акта спасения, а сошествие святого Духа на апостолов (в Пятидесятницу) оказывается только простым дополнением к воплощению.
Дух превращается в «агента» Христа. Вот почему в убранстве западного храма доминирует образ Христа (распятие), тогда как в византийских церквах сцена Пятидесятницы занимает одно из центральных мест.
В символике средневековья со святым Духом связывалась сфера индивидуальных отношений человека с божеством, с Христом же – деятельность церкви как института. Христологический акцент западной теологии как бы возвеличивал иерархическую и корпоративную сторону церкви (и, в частности, роль таинств) и противоположность византийскому индивидуализму, освящаемому пневматологическим аспектом»7.
Кроме того, западная концепция создавала представление о боге как о замкнутой сущности, внутри которой четко разграничиваются отдельные лица.
Аристократическая замкнутость божественной субстанции в западной концепции как бы заслоняла идею о снятии раздвоенности неба и земли.
Византийская церковь исходила из своего рода «теологии преображения», подчеркивая – особенно благодаря учению об энергиях – и возможность перехода от божественного к тварному, и обратную возможность – «обожествление» человека.
Термин «обожествление» был выдвинут в III веке александрийским богословом Оригеном и принят затем Афанасием Александрийским.
Греческие богословы настоятельно подчеркивали монархическое начало Троицы: в полемике с латинянами они постоянно повторяли слова Василия Великого о том, что бог-Сын и святой Дух являются десницей и шуйцей бога-Отца.
Кроме того, бог-Отец рассматривался как единый и общий источник двух других лиц Троицы.
Постоянно волновали византийскую богословскую мысль известные евангельские слова «Отец мой более меня».
«Добавление «филиокве» подчеркивало не монархичяеский, а иерархический принцип в соотношении лиц Троицы.
В соответствии с добавлением к символу веры оказывалось, что только бог-Сын рожден непосредственно Отцом, тогда как Дух исходит и от того, и от другого.
Сторонник «филиокве» Никита Маронейский сравнивал соотношение лиц Троицы с простейшей иерархической системой: царь – полководец – воин.
Средневековому западному мышлению подобная иерархическая система была ближе, чем монархическая система восточного богословия, в свою очередь отвечавшая общественным условиям Византийской империи»8.
Западная церковь создала еще целый ряд других представлений, которые были чуждыми восточному богословию.
Эти представления были определены двумя взаимосвязанными принципами: спасение есть результат деятельности особой корпорации (церкви) и результат строго взвешенной, юридически оформленной оценки грехов и заслуг человека.
Не индивидуальное, личное устремление к богу (через святой Дух), не обожение, но «корпоративный юридизм» выступает здесь на первом месте.
Различие это дало себя знать очень рано. На рубеже IV и V вв., когда на востоке Средиземноморья страстно обсуждался вопрос о соотношении лиц Троицы, на Западе кипели иные споры – о природе греха и ответственности человека перед богом.
Пелагий утверждал, что человек свободен и что он сам выбирает свой путь; первородный грех – грех Адама и Евы – не переходит на их потомков, ибо грех – свойство дущи, а не тела. Согласно Пелагию, человек собственными действиями способен достчь праведности и, соответственно, спасения.
Основным противником пелагианства выступил виднейший из западных отцов церкви – Августин. По его учению, человек рождается грешником, с печатью первородного греха. Грех этот столь страшен. Столь всеохватывающ, что человек не в состоянии собственными силами обеспечить себе спасение, получить божью благодать.
Но если отдельный человек слаб и уже самой греховностью своего рождения обречен быть грешником, то на земле все-таки существует сила, способная даровать ему спасение, и эта сила – церковь, корпорация, таинственный способом распределяющая благодать.
Воля индивида, по Августину, ничтожна перед божественным предопределением и перед корпоративной волей церкви, духовенства, которое отправляет таинства.
Учение Пелагия было осуждено и византийской церковью. Однако она никогда не устраняла столь решительную свободу воли из человеческой деятельности, как это сделала, основываясь на Августине, западная церковь. Если на Западе благодать конструировалась как нечто внешнее для человека, как получаемое им извне, то византийское богословие исходило из принципа синэргизма, т. е. взаимодействия человеческой воли и получаемой от бога благодати.
Поэтому задача спасения понималась на Западе и на Востоке по-разному: на Западе – как оправдание перед богом, на Востоке – скорее как достижение бога, как слияние с ним.
Соответственно понятие первородного греха не играло в византийском богословии столь значительной роли, как у Августина, поскольку вообще спасение представлялось в Византии гораздо более индивидуальным актом, нежели на Западе с его развитым корпоративизмом.
В представлениях о посмертной судьбе людей западное и восточное богословие несколько расходились.
В образах, созданных западной церковью, доминирует суд, который направляет души умерших в рай или в ад.
Те же, кто не был при жизни ни закоренелым грешником, ни праведником, оказывались в чистилище – во временном пристанище «сомнительных» душ, откуда они после очищения огнем могли попасть в рай. Византийцы же не признавали чистилища. Они полагали, что окончательное решение о судьбе умерших будет вынесено лишь «в конце века», в далеком будущем – до той поры пребывание души в раю или аду оказывается временным.
Причем определение предварительной судьбы усопшего происходит, согласно «Житию Василия Нового», не в суде, а на так называемых телониях: по-гречески «телоний» – таможня, место, где взимались пошлины («мыто»). Душа умершего, оказывается, должна пройти ряд телониев («мытарств» – в русской терминологии), уплачивая своими добродетелями, прежде чем достигала райских кущ.
Западное богословие открывало широкую возможность для выкупа грехов. Церковь как корпорация могла раздавать или продавать индульгенции – отпущения грехов.
Молитвы и богослужение на земле способствовали очищению души в чистилище. Чтобы осуществлять эту формальную акцию (речь шла не о прощении, не о божьей милости, а именно о сделке), церковь должна была располагать определенным фондом благодати, который она скапливала за счет так называемых сверхдолжных заслуг святых: святые, оказывается, своим сподвижничеством не только обеспечивали доступ в рай себе, но и скапливали избыточную благодать, которой распоряжалась затем корпорация – церковь.
Учение об индульгенции и сверхдолжных заслугах было отвергнуто византийской церковью с ее индивидуализмом спасения.
Так, идеологические расхождения обеих церквей соответствовали их различиям их социальной структуры.
Христианскому мировоззрению вообще свойствен традиционализм, в византийской церкви он был особенно последовательным.
В споре о «филиокве» западные богословы считали возможным пойти на изменение формулировки символа веры, для византийской церкви это оказалось кощунственным.
Традиция закреплялась обрядом, установившимся культом, определенным этикетом действий.
Постепенно обнаружившееся и закреплявшееся различие обряда западной и византийской церквей в немалой степени способствовало схизме.
Вот почему в спорах между церквами важное место заняли вопросы о том, как одеваться, как стричься священникам, с XI века полемсты стали уделять первостепенное внимание расхождениям в способе изготовлять хлеб для евхаристии: западная церковь пользовалась опресноками, бездрожжевым тестом, византийцы – квасным, утверждая, что «латинские опресноки» – просто безжизненные камни, бессильные даровать спасение.
В итоге сама специфика православия, сложившегося в Византии особого типа христианской религии, оказывалась – идеологически, и организационно – связанной как с акорпоративностью византийских социальных порядков, так и с традиционализмом.
Глава II. Влияние Византии на педагогику Руси
«Обучение и воспитание возникли одновременно с появлением человека разумного и развивались в процессе формирования отношений, адекватных стадии развития общества и формам его организации.
Система образования и воспитания в России складывалась под влиянием и в результате взаимодействия двух факторов: во-первых, языческой культуры протославян и их наследников – русичей и других славян; во-вторых, христианской культуры. Первое обстоятельство почти всецело определяло характер воспитания, второе – усиливало воздействие книжного знания на формирование личности»9
Педагогические традиции, на которых вырастало, духовно и нравственно обогащалось очередное поколение славян, берут свое начало в глубокой древности. Русь была эрудированнее, искуснее, чем это принято считать: традициям отечественного воспитания и образования никак не менее двух тысяч лет.
Основу этих традиций сочставляют: социальный опыт включения детей в трудовую деятельность (бортничество, сбор плодов, уборка урожая, обустройство жилища, ратные игры и так далее); приобщение к народной культуре через соблюдение обычаев, участие в обрядах, ритуалах; развитие семейной педагогики.
Важнейшие педагогические функции выполняла религия. Утвержденные с ее помощью представления о нормах нравственности и правилах поведения содержали в себе две стороны: формирование позитивного образа для подражания и установления системы запретов, не позволяющих недостаткам превращаться в пороки.
«Пословицы и поговорки, колыбельные песни, пестушки и потешки (от слов “пестовать”, то есть воспитывать и “тешить”, то есть успокаивать, веселить, создавать хорошее настроение), сказки, загадки, скороговорки, считалки, хороводы, колядки (песни, приуроченные к новогодним обрядам, святкам), легенды и былины, народные гуляния и игры – все это составные части народной педагогики, направленной на сохранение и приумножение традиций, формирование таких качеств, как трудолюбие, честность, склонность к героизму, самопрожертвованию, доброта, милосердие, уважение к старшим.
Вся древнерусская культура была в высшей степени педагогична.
С появлением семьи педагогический опыт стал накапливаться и развиваться уже в двух направлениях: общественное воспитание дополнялось семейным. В первом тысячелетии нашей эры ключевыми фигурами воспитания стали семья и волхвы»10.
Процесс накопления знаний, еносителями которых были у славян волхвы, сопровождался их передачей, то есть обучением. Западным аналогом этому были процессы, развивающиеся под эгидой жрецов.
К концу первого тысячелетия основными слагаемыми воспитания и образования стали обычаи, предания, сказания и древняя письменность; христианская культура; книжное обучение. Безусловно, особую роль в истории образования имеет появление письменности.
Принято считать, что возникновение славянской азбуки и славянского литературного языка относится к 863 году. Византийский император Михаил в своем обращении к правителю Моравии князю Ростиславу написал: “Прими этот дар, азбуку и книги, дар, который выше злата и серебра и богатства скоропреходящего”. Перечисленные в эпистолии дары были вручены солунским братьям Кириллу и Мефодию перед их отъездом в Велеград зимой 863 года.
Праздником обновления и просвещения назван день 24 мая – День Кирилла и Мефодия, день славянской письменности, который ежегодно торжественно отмечается в ряде славянских стран. И это наша дань великого уважения и признательности к людям, своим деянием поднявшим славян к вершинам общечеловеческой культуры.
Старший из братьев, Мефодий, был лишен организаторских способностей и имел навыки административной деятельности: в течение ряда лет он был правителем одной из подвластных Византии славяно-болгарских областей.
Младший брат, Кирилл, получил блестящее по тому времени образование. В древних источниках оно обычно упоминается с эпитетом “философов”. Некоторое время Кирилл работал хартофилаксом (библиотекарем) при патриаршей библиотеке, а затем удалился в уединенное место для занятий. Спустя некоторое время он получил назначение “оучити философии свояземца и странныя” (то есть местных людей и приходящих из других стран). На Кирилла дважды возлагалась миссия в Малую Азию, а затем в Хозарию Кирилл ездил вместе с Мефодием.
Кирилл был выдающимся богословом, уже дважды до этого проявлял себя как опытный миссионер, тонко понимал глубину и богатство греко-византийского христианского языка, был хорошо подготовлен к тому, чтобы передать христианское вероучение на славянском языке.
Евангелие было написано на греческом языке, языке многовековой культуры, в котором имеется много слов и синтаксических средств для выражения сложнейших богословких понятий и высокой поэзии; между тем славянский язык формировался для выражения языческой и общебытовой культуры, и было не так просто передать тончайшие оттенки эллинского длюбомудрия или литкргических песнопений с их изысканнейшей внешней формой. Требовалось не просто выполнить обычные переводы с одного языка на другой, а реформировать, развить славянский язык.
В Киевской Руси наряду с русским языком в некоторых областях жизни и в некоторых жанрах литературы применялся язык старославянский, получивший широкое распространение с X века, когда господствующей религией на Руси было признано христианство.
На старославянском языке совершались церковные службы, на были написаны богослужебные книги, на него были переведены с греческого языка некоторые произведения светской литературы, например, повесть об Александре Македонском.
Старославянский язык в X–XI вв. в силу исторических условий оказывал на древнерусский язык значительное влияние, которое выражалось в усвоении последним массы слов старославянского происхождения.
Старославянскй язык был в значительной степени понятен русским людям, и усвоение его не представляло больших трудностей. Попав на Русь, старославянский язык подвергся влиянию звуковой и грамматической системы русского языка; значительно обрусевший старославянский язык был назван впоследствии церковнославянским.
Со своей стороны старославянский язык обогатил лексику русского языка и способствовал ее развитию.
Особое место среди заимствований принадлежит старославянизмам.
Есть у этого явления свои причины и свои истоки.
В IV веке волны христианства доходят до славянских княжеств. Центром православного христианства была Византия, проповедовавшая учение Христа на греческом языке.
Император Византии Михаил, выполняя просьбу князя Ростислава, послал в Моравию (славянское княжество на территории бывшей Чехословакии) двух братьев – Кирилла и Мефодия – с ответственной миссией сделать христианство понятным для славян.
Эти высокообразованные просветители были родом из Солуни (ныне греческий город Солоники), заселенной греками и болгарами. Оба языка они знали и с миссией своей справились: