Психоанализ: плюсы и минусы.

Оглавление.
Введение.
Глава I. Основные гипотезы психоанализа.
1.1 Психоанализ как общепсихологическая теория.
1.2 Психический аппарат и способ его действия
1.3 Структура личности.
Глава II. Плюсы и минусы психоанализа.
2.1 Многозначность понятия психоанализа.
2.2 Критика психоанализа К.Г. Юнгом.
Заключение.
Список литературы.

Психоанализ: плюсы и минусы.

Таким образом, Эго первоначально создается самим Ид в стрем­лении справиться с необходимостью уменьшить напряжение и увеличить удовольствие. Однако, чтобы делать это, Эго должно, в свою очередь, контролировать или модулировать импульсы Ид, так что индивидуум может быть менее непосредственным, но бо­лее реалистичным.
Рассмотрим в качестве примера гетеросексуальный импульс. Индивидуум чувствует напряжение, возникающее из неудовлет­воренного сексуального возбуждения; Ид уменьшило бы это на­пряжение непосредственной и прямой сексуальной деятельнос­тью. Эго должно решить, в какой мере сексуальное выражение уместно, и как создать ситуацию, в которой сексуальный контакт будет наиболее полным. Ид реагирует на потребности, Эго — на возможности.[7; 82]
Последняя часть структуры развивается не из Ид, а из Эго. Она служит судьей или цензором деятельности и мыслей Эго. Это хранилище моральных установлений, норм поведения и тех конструкций, которые создают запрещения в личности. Фрейд указывает три функции Суперэго: совесть, самонаблюдение и формирование идеалов. В качестве совести Суперэго ограничи­вает, запрещает и судит сознательную деятельность; но оно дей­ствует также бессознательно. Бессознательные ограничения косвенны, выступают как принуждения или запрещения: "Пациент... ведет себя так, как будто он одержим чувством вины, о которой он ничего не знает".
Задача самонаблюдения возникает из способности Суперэго оценивать деятельность независимо от побуждения Ид к умень­шению напряжения, и независимо от Эго, которое также вовлече­но в удовлетворение потребностей. Формирование идеалов свя­зано с развитием самого Суперэго. Суперэго не является, как иногда полагают, отождествлением с одним из родителей или с его поведением. "Суперэго ребенка в действительности констру­ируется, но модель не его родителей, а по модели Суперэго его родителей: оно наполнено тем же содержанием, и становится но­сителем традиции и переживающих время суждений ценности, которые передаются таким образом от поколения к поколению".
Общая цель души — поддерживать, а если оно нарушено, то восстанавливать приемлемый уровень динамического равновесия, которое увеличивает удовольствия и минимизирует неудоволь­ствие. Энергия, которая используется для действия системы, воз­никает в Ид в связи с его примитивной, инстинктивной природой. Эго, появляющееся из Ид, реалистически обращается с его основ­ными побуждениями; оно также является посредником между силами, действующими в. Ид и в Суперэго и требованиями внеш­ней реальности. Суперэго, появляющееся из Эго, действует как моральный тормоз или противовес практическим заботам Эго. Суперэго устанавливает границы подвижности Эго.
Ид полностью бессознательно, Эго и Суперэго — частично бессознательны. "Без сомнения значительные части Эго и Суперэго могут оставаться бессознательными, более того, они нормально бессознательны. Это означает, что индивидуум ничего не знает об их содержании, и нужно затратить много усилий, чтобы сде­лать их сознательными".
Практическая цель психоанализа в этих терминах состоит в том, чтобы "усилить Эго, сделать его более независимым от Суперэго, расширить поле его восприятия и усовершенствовать его организацию, чтобы оно могло освоить новую порцию Ид". З.Фрейд. [7; 83]
Глава II. Плюсы и минусы психоанализа
2.1 Многозначность понятия психоанализа
Естественно предположить, что разночтения в трактовке психоанализа являются прежде всего результатом неадекватной интерпретации классического психоана­лиза или, точнее, того его определения, которое было предложено Фрейдом. И это действительно так, поскольку вся история международного психоаналитического движения наглядно свидетельствует о претензиях различных теоретиков и прак­тиков на развитие «подлинной субстанции» психоанализа, на единственно верное толкование психоаналитического учения Фрейда о человеке.[2; 21]
Чем обстоятельнее занимаешься исследованием истории развития психо­аналитического движения, тем больше начинаешь склоняться к тому, что много­значность и неопределенность понятия психоанализа связаны с попытками после­дователей и реформаторов учения Фрейда предложить авторскую интерпретацию этого учения или дать свое собственное понимание психоанализа. Однако при более внимательном исследовании психоаналитических концепций оказывается не все так однозначно и просто, как это может показаться на первый взгляд.
Разумеется, если тот или иной автор придерживаются определенной научной и ми­ровоззренческой ориентации, то это может оказать влияние на его трактовку психо­анализа. В таком случае следовало бы вернуться «назад к Фрейду», как это уже пред­лагалось некоторыми психоаналитиками, в частности Ж. Лаканом, чтобы тем самым воскресить подлинное значение психоанализа, которое в силу тех или иных причин могло быть вытеснено из сознания современников или существенно искажено.
Одно из общеизвестных и часто приводимых различными авторами мнений осно­вывается на высказывании Фрейда о том, что психоанализ — это естественная наука. И Фрейд действительно стремился подчеркнуть научный характер психоанализа, не имеющего, по его словам, ничего общего с метафизикой, отождествляющей пси­хику с сознанием, ибо метафизика не признает бессознательного психического или рассматривает бессознательное в лучшем случае как физиологическое явление, в худшем как абстрактное понятие. Менее известны иные, подчас совершенно про­тивоположные определения психоанализа, даваемые Фрейдом.
Надо сказать, что в работах Фрейда встречаются такие суждения о психо­анализе, которые не назовешь определением в строгом смысле этого слова. Не­редко они включают в себя образные сравнения, не претендующие на статус точной дефиниции. Нечто аналогичное имеет место и в эпистолярном наследии осно­вателя психоанализа. Достаточно сослаться на одно такое определение, чтобы со­ставить представление об образности мышления Фрейда. Так, в письме С. Цвей­гу от 20 июля 1938 года он пояснил, что анализ сродни женщине, которая хочет, чтобы ее покорили, но знает, что ее низко оценят, если она не окажет сопротивле­ния.[2; 22]
Тем не менее, встречающиеся в работах Фрейда суждения о психоанализе дают представление о том, что он действительно понимал под ним, какой смысл вкла­дывал в это понятие. Другое дело, что по мере развития психоаналитической тео­рии и практики он делал различного рода уточнения и дополнения к своему пер­воначальному пониманию психоанализа как процесса исследования и лечения. Он резко отличал его от катарсиса (метода лечения, основанного на гипнотическом воздействии и использованного Й. Брейером), так как психоанализ ориентирован не на снятие реакции аффекта, пошедшего по неверному пути, а на обнаружение и устранение вытеснений.
На основе текстологического анализа работ Фрейда можно выделить по мень­шей мере следующие определения психоанализа:
часть психологии как науки;
незаменимое средство научного исследования;
беспартийный инструмент, как, например, исчисление бесконечно малых величин;
наука о психическом бессознательном;
орудие, которое дает возможность «Я» овладеть «Оно»;
любое исследование, признающее факты переноса (трансфера) и сопротив­ления как исходные положения работы;
вспомогательное средство исследования в разнообразных областях духов­ной жизни;
один из видов самопознания;
искусство истолкования;
не научное, свободное от тенденциозности исследование, а терапевтический прием;
метод устранения или облегчения нервных страданий;
медицинский метод, направленный на лечение определенных форм нервно­сти (неврозы) посредством психологической техники.
Однако приведенные выше трактовки психоанализа, как они были сформули­рованы самим Фрейдом, не являются исчерпывающими. Любой исследователь, уделивший особое внимание этому вопросу и посвятивший время текстологичес­кому анализу всех работ Фрейда именно под этим углом зрения, мог бы добавить к данному перечню еще ряд определений психоанализа. Но дело не в этом. Важно и существенно то, что приходится считаться с реальным фактом многозначности определения психоанализа самим его основателем.[2; 23]
Действительно, диапазон трактовок психоанализа у Фрейда довольно обшир­ный. Если за исходное определение взять какую-то одну фрейдовскую трактов­ку, то тем самым ускользает почва для адекватного понимания психоанализа. Поэтому нет ничего удивительного в том, что до сих пор даже среди самих психо­аналитиков, не говоря уже о критиках психоаналитического учения Фрейда о человеке и культуре, нет единой точки зрения по поводу понимания психо­анализа.
Не означает ли все это бессмысленность каких-либо попыток разобраться в существе психоанализа как такового? Как все-таки по большому счету рас­сматривать психоанализ — в качестве науки или с точки зрения искусства тол­кования, исследования в разнообразных сферах человеческой деятельности или метода лечения?
Разумеется, многозначность трактовок психоанализа, в том числе и самого Фрейда, вносит дополнительные трудности в понимание его теории и практики. Но это не может служить основанием для отказа ни в простой любознательности по отношению к идеям и концепциям Фрейда, ни в систематическом изучении их, ни в профессиональном овладении психоаналитической техникой. Напротив, из­начальное понимание того, что за расхожим использованием термина «психоана­лиз» скрывается нечто неопределенное, требующее конкретизации и глубокого ос­мысления, должно настраивать на серьезную работу, связанную с раскрытием существа психоанализа.
Прежде всего, следует иметь в виду, что все выше воспроизведенные фрейдов­ские трактовки психоанализа заслуживают внимания. Они по-своему характеризуют то, что принято называть психоанализом, дают представление о его разносторон­них аспектах, вносят дополнительные штрихи в его понимание. В этом отношении вопрос о том, какое понимание психоанализа следует считать единственно верным и правильным, адекватным образом отражающим его суть, представляется неуме­стным. Если придерживаться строго какого-то одного фрейдовского определения психоанализа и игнорировать другие, то легко оказаться в ловушке односторонне­го его понимания. Если основываться исключительно на многозначности психо­анализа, то можно застрять в болоте эклектизма. Но как разобраться в существе психоанализа, избегая крайностей и не подвергаясь опасностям Сциллы и Ха­рибды?
Можно предложить приемлемый путь для более или менее адекватного пони­мания психоанализа. Представляется, что он является той тропой изучения, на которой многозначность понятия психоанализа выступает не в качестве чего-то эклектичного, искусственно связанного между собой, а в виде нанесенных мас­терской рукой знаков, указывающих выход из темной преисподней незнания на ос­вещенную дорогу знания о психоанализе как таковом. При этом основным ори­ентиром постижения психоанализа может служить его суммарное определение, данное Фрейдом в энциклопедической статье (1922), в которой он подчеркнул, что психоанализом называется:
способ исследования психических процессов, иначе недоступных;
метод лечения невротических расстройств, основанный на этом исследо­вании;
ряд возникших в результате этого психологических конструкций, постепен­но развивающихся и складывающихся в новую научную дисциплину.[2; 24]
2.2 Критика психоанализа К.Г. Юнгом
Рядовому психологу, да и врачу эта отрасль психологии мало знакома, ибо ее технические основания им почти со­всем неизвестны. Причину этого следует, быть может, ви­деть и в том, что новый метод существенно психологичен и что поэтому его нельзя причислить ни к медицине, ни к экспериментальной психологии. Медик по большей части почти не имеет психологических знаний, психолог же не­сведущ в медицине. Поэтому отсутствует почва, пригодная для укоренения нового метода. Кроме того и сам он пред­ставляется многим столь произвольным, что исследователи не всегда находят возможным согласовывать с ним научные взгляды. Фрейд, основатель психоанализа, уделял особое внимание сексуальным явлениям — это было причиной упорного предубеждения очень многих научных деятелей. Излишне говорить, что подобную антипатию нельзя счи­тать достаточным логическим основанием для отрицания чего-либо нового. Но ввиду этого ясно, что лектор по пси­хоанализу должен преимущественно заняться изложением его принципов, временно оставляя в стороне его результаты, ибо если самому методу отказывают в научности, то его нельзя допускать и в результатах.
Прежде, чем коснуться принципов психоанализа, Юнг упоминает о двух весьма часто встречающихся предубеждениях против него. Первое из них считает пси­хоанализ чем-то вроде анамнеза, лишь до известной сте­пени углубленного и усложненного. Но ведь известно, что всякий анамнез основывается главным образом на указа­ниях семьи больного и его собственном сознательном са­мопознании, разоблачаемом прямыми вопросами. Психо­аналитик же, хотя, естественно, и устанавливает данные анамнеза столь же тщательно, как и всякий другой спе­циалист, прекрасно знает, что это лишь внешняя история больного, которую отнюдь не следует смешивать с самим анализом. Анализ есть сведение того актуального содер­жания сознания, которое обычно остается случайным, к его психологическим детерминантам. Процесс этот не имеет ничего общего с анамнестическим воспроизведени­ем истории болезни.[14; 173]
Второе предубеждение, большей частью основанное на поверхностном знакомстве с психоаналитической литера­турой, считает психоанализ способом суггестии или внуше­ния, посредством которого больному навязывается извест­ная вера или учение о жизни, благодаря чему он излечи­вается по типу ментального исцеления (mental healing) или христианской науки (Christian Science). Очень многие психоаналитики, в особенности давно занимающиеся ана­лизом, ранее прибегали к терапевтическому внушению и поэтому прекрасно знакомы с его действием. Они знают, что способ воздействия психоаналитика диаметрально противоположен способу гипнотизера. В полную проти­воположность суггестивной терапии, психоаналитик ни­когда не пытается навязать больному того, что последний не может признать свободно и чего не найдет разумным благодаря собственным умозаключениям. Постоянному стремлению нервнобольного добиться указаний и советов психоаналитик неуклонно противопоставляет старание отвлечь его от пассивно воспринимающей установки и за­ставить применять собственный здравый смысл и крити­ку, чтобы так сказать вооружиться ими и, благодаря этому, оказаться в состоянии независимо справляться с жиз­ненными задачами. Нас нередко обвиняют в навязывании больным совершенно произвольных толкований. Я был бы очень рад при случае наблюдать за попыткой «навя­зать» подобное произвольное толкование одному из моих больных, ибо большинство из них люди тонкого ума и вы­сокого образования (они нередко принадлежат к моим коллегам). Невозможность подобного предприятия обна­ружилась бы весьма скоро. Сам аналитик всецело зави­сит от больного и от его суждений по той причине, что анализ по своей природе именно и состоит в том, чтобы привести человека к познанию самого себя. По своей сущ­ности психоанализ столь отличен от терапевтического внушения, что оба метода невозможно сравнивать. Была также сделана попытка сопоставить анализ с ме­тодом убеждения Дюбуа, который представляет собой строго рациональный процесс. Но и это сопоставление не выдерживает критики, ибо аналитик должен уклоняться от всякой попытки спора или убеждения больного. Разу­меется, он выслушивает и принимает к сведению созна­тельные его конфликты и задачи, но отнюдь не с целью удовлетворить его стремление добиться поддержки или совета относительно его поведения. Задачу невротика нельзя разрешить ни советом, ни сознательными рассуж­дениями. Без сомнения, своевременно данный добрый со­вет может привести к хорошим результатам, но трудно предположить, чтобы психоаналитик всегда был в состоя­нии своевременно дать именно нужный совет. Конфлик­ты невротиков большей частью (лучше сказать всегда) от­личаются таким характером, что не представляется воз­можным что-либо посоветовать — не говоря о том, что, как прекрасно известно, больной всегда ищет совета лишь с целью сбросить всякую ответственность, отсылая и дру­гих и себя к высшему авторитету. Поэтому рациональный метод и метод убеждения в своей терапевтической плос­кости будут столь же сомнительными, что и гипноз. Но в данном случае я хочу просто подчеркнуть принципиальную разницу между вышеназванными методами и психо­анализом.[14; 175]
Наперекор всем прежним методам лечения, психоана­лиз пытается преодолеть невротическое расстройство пси­хики не с помощью сознания, а через бессознательное. Это, естественно, требует сознательного содействия боль­ного, ибо до бессознательного можно добраться лишь пу­тем сознания. Данные анамнеза служат исходным пунк­том. Подробное его изложение обычно дает ценные ука­зания, благодаря которым психогенное происхождение симптомов становится ясным больному. Подобное разъ­яснение, разумеется, необходимо лишь если он приписы­вает неврозу органическое происхождение. Но и в тех слу­чаях, когда больной с самого начала сознает психическую причину своего состояния, критический разбор истории болезни весьма полезен, ибо указывает больному на пси­хологическое сцепление идей, которое он обычно не за­мечает. Таким способом нередко выявляются проблемы, особенно нуждающиеся в обсуждении. На подобную ра­боту иногда уходит несколько сеансов. Но в конце кон­цов разъяснение сознательных материалов завершается — ни больной, ни врач уже не могут привнести ничего ре­шающего. При самых благоприятных обстоятельствах это совпадает с формулированием какой-либо проблемы, ока­зывающейся неразрешимой.
Бессознательные психические содер­жания классифицируются совершенно так же, как и все другие сравниваемые материалы, из которых надо вы­вести какие-либо заключения. Нередко делается следующее возражение: по какой причине сновидению припи­сывается бессознательное содержание? Возражение это я считаю ненаучным. Всякая психологическая данность имеет вполне определенную историю. Всякая произно­симая мной фраза, кроме сознательно выражаемого ею смысла, обладает и историческим смыслом, который мо­жет совершенно расходиться с первым. Тут Юнг намеренно выражается несколько парадоксально, ибо, конечно, не возьмется объяснить всякую фразу согласно ее индиви­дуально-историческому смыслу. Это легче сделать для об­разований более обширных и сложных. Всякий, разуме­ется признает, что поэма, например, помимо своего яв­ного содержания всегда особенно характерна для автора по своей форме, по выбору сюжета и по истории своего возникновения. Поэт искусно выражает в ней свое ми­молетное настроение, историк же литературы открывает в ней и благодаря ей то, о чем сам автор и не подозре­вает. Анализ данного поэтом сюжета, выполненный ка­ким-либо литературным критиком, можно по методу сравнить с психоанализом даже до самых заблуждений, в которые нередко впадают: психоаналитический метод успешно приравнивается к историческому анализу и син­тезу.
То, что сексуальность снови­дения есть лишь аналогия или символ, остается, разуме­ется, в силе и для сновидений, имеющих место в начале анализа. Практические же причины, заставляющие нас не придавать символического значения подобным сек­суальным фантазиям, таковы: неподдельную реальную ценность следует признавать за ненормальными половы­ми фантазиями невротика, лишь если его образ дейст­вия поддается их влиянию. Мы убеждаемся на опыте, что эти фантазии не только препятствуют его приспо­соблению к своему положению, но и приводят его к дей­ствительным половым актам, не исключая даже инце­ста. При подобных обстоятельствах нет смысла останавливаться исключительно на символическом содержании сновидения, но сначала нужно разобрать его конкрет­ное содержание.