Характер взаимодействия личности автора и героя в романе И. А. Гончарова "Обломов"

ВВЕДЕНИЕ
IДВЕ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ КРИТИКОВ НА РОМАН ГОНЧАРОВА «ОБЛОМОВ»
1«ОБЪЕКТИВНЫЙ ПИСАТЕЛЬ»
2СУБЪЕКТИВНОСТЬ РОМАНА
IIХАРАКТЕР ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ АВТОРА И ЕГО ГЕРОЯ
1ОСОБЕННОСТИ БИОГРАФИИ ГОНЧАРОВА, ПРОЯСНЯЮЩИЕ ЕГО СХОДСТВО С ОБЛОМОВЫМ
2ФЕНОМЕН ГОНЧАРОВА
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ

Характер взаимодействия личности автора и героя в романе И. А. Гончарова "Обломов"

Обломов убежден, что «жизнь есть поэзия», но его творчество не подразумевает реального вмешательства в ход жизни. Впервые Штольц произносит слово «обломовщина», услышав признание Ильи Ильича о его мечте, о желанном существовании. Штольц вкладывает в это слово вполне определенный смысл: барские привычки, инертность, неспособность и нежелание действовать. Илья Ильич может поведать о своем идеале, только находясь в особом расположении духа, как бы грезя, и только образным языком искусства, нарисовав живые картины. И единственный человек, которому он это рассказывает, на понимание которого надеется, не воспринимает сути его мечты. Услышав, как Обломов рассказывает о желанной жизни, Штольц воскликнул: «Да ты поэт, Илья!». Но это замечание относится только к характеру обломовской речи: образной,поэтичной. Штольц не услышал в признаниях своего друга самого главного: в обломовской мечте по законам поэзии, искусства протекает сама жизнь. Штольц видит только бытовую сторону такого существования, поэтому он так категоричен: «Ты мне рисуешь одно и то же, что бывало у дедов и отцов» (11).
В чем принципиальное отличие существования Ильи Ильича в мечте от его реальной жизни? В мечте он не испытывает ни страха, ни скуки. С одной стороны, страхи героя - это наследие обломовской жизни. В детстве его лелеяли, «как экзотический цветок в теплице». Именно тогда «боязнь и тоска» засели ему в душу. Его страх перед спонтанной, непредска-
зуемой жизнью имеет глубинную, нерассудочную природу. Поэтому сравнение с «экзотическим цветком» получает в IV части романа развитие: Обломов здесь уподоблен «драгоценному растению», которое невидимая рука посадила «в тень от жара, под кров от дождя, и ухаживает за ним, лелеет». Идеал Обломова, таким образом, по самой природе своей оказывается невоплотим: он «запрещает» что-либо воплощать; он требует отказа от любой деятельности и тем самым делает невозможной и собственную реализацию (11).
Развивая далее мысль о степени привязанности автора к своему герою, приведем слова Ю. М. Лощица: «В образе Обломова мы имеем необыкновенно высокую степень приращения к личности писателя, вдохнувшего в этот образ жизнь. Гончаров ни в коей мере не тождествен своему герою, как вообще не может быть тождественно творение своему творцу. Обломов не автопортрет писателя. Но в Обломове творчески преломилось очень много от личности и жизненной судьбы Гончарова. В этом и состоит главная личностная подоплека Обломова – в том, что Гончаров заложил в своего героя громадную часть самонаблюденного материала. Гончаров искренне сожалеет о неосуществленных человеческих возможностях, о том богатом жизненном запасе, который в кротком, голубином сердце Ильи Ильича остается как зарытый, не пущенный в употребление талант. В таком отношении к герою мы обнаруживаем целую гамму чувств – от осуждения к состраданию, их проекцию не только на создаваемый образ, но и на самого себя. Писатель без колебаний и сомнений отдает лучшую часть своей души своему больному, но любимому детищу, зная наперед, что детище его будет подвергнуто суровому общественному суду» (9).
В 1957 году, работая над «Обломовым», Гончаров пишет: «Вся эта большая сказка должна, кажется, сделать впечатление, но какое и насколько, не умею еще решить». «Итак, «Обломов», - пишет далее Ю. М. Лощиц,- «большая сказка». Нетрудно догадаться, что таком случае ее ядром по праву следует считать «Сон Обломова». «Сон» - образный и смысловой ключ к пониманию всего произведения, идейно-художественное средоточие романа. Волшебному царству сна, разумеется, противопоказан любой вид движения, действования, делания. Соответственно этому закону и Обломовка – мир принципиального, возведенного в абсолют безделья. Единственный освященный традицией вид труда здесь – изготовление и поедание пищи. «Сонное царство» Обломовки графически можно изобразить в виде замкнутого круга. Круг имеет прямое отношение к фамилии Ильи Ильича, и, следовательно, к названию деревни, где прошло его детство. Как известно, одно из архаических значений слова «обло» - круг, окружность. Такой смысл как будто вполне соответствует мягкокруглому, шароподобному Обломову в его округлой, мирно блаженствующей вотчине. Но еще явственнее в фамилии Ильи Ильича проступает другое значение, и его, по мнению автора Ю. М. Лощи-
ца, и имел ввиду в первую очередь автор. Это значение обломка. В самом деле, что такое обломовское существование, как не обломок некогда полноценной и всеохватной жизни? Весь сказочный быт Обломовки словно нашептан няней. Она – душа «сонного царства», его добрая волшебница. Именно ей обломовская действительность обязана своим наивным очарованием. Няня «влагала в детскую память и воображение» - ни много, ни мало – «Илиаду русской жизни» (9).
«Русская Илиада» начинается с Ильи Муромца, и почему бы не предположить, что эта смысловая рифма (Илья – Илиада) вполне сознательно использована автором. Но все же основной фольклорный прообраз Обломова в романе – не былинный богатырь Илья, а мудрый сказочный Емеля. «Там есть добрая волшебница, являющаяся у нас иногда в виде щуки, которая изберет себе какого-нибудь любимца, тихого, безобидного – другими словами какого-нибудь лентяя, которого все обижают, да осыпает его ни с того, ни с сего разным добром, а он знай себе кушает себе да наряжается в готовое платье, а потом женится на какой-нибудь неслыханной красавице Милитрисе Кирбитьевне». В одной фразе – почти целая программа романа, почти вся судьба Обломова. Потому что это ведь его, Обломова, будут дурачить, морочить, водить за нос и надувать все, кому не лень. Сказочная атмосфера постепенно заполняет все пространство романа. Домик на Выборгской стороне также попадает в зону действия «сонного царства». Именно здесь в сознании нашего петербургского Емели реальность и сказка окончательно теряют свои границы. «Обломова» невозможно понять, если не видеть в нем этой вот сказочно-мифологической закваски. В ярком сказочном подсвете перед нами – не просто лентяй и дурак. Это мудрый лентяй, мудрый дурак», - заключает Ю. М. Лощиц (9). Таким образом, автор находит в Обломове черты, присущие русскому национальному характеру, описанные в народной сказке.
Итак, перед нами полное несоответствие критических мнений по данному вопросу: остается обратиться лишь к самим произведениям писателя и указать, поскольку в них отразилась личность Гончарова – дал ли он читателю, как писатель объективный, лишь живые картины и образы окружающей действительности или в его трудах можно почерпнуть сведения о духовной жизни автора, его вкусах, симпатиях, антипатиях. Уяснить себе эти вопросы из самих произведений Гончарова представляет большой интерес ввиду того, что о нем, как о человеке, читателю известно не очень много. В своем очерке «Нарушение воли» Гончаров запретил печатать после его смерти все бумаги, все письма, черновые наброски, словом все, что является важным пособием для уяснения личности писателя (15).
II ХАРАКТЕР ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ АВТОРА И ЕГО ГЕРОЯ
1 Особенности биографии Гончарова, проясняющие его сходство с Обломовым
Писатель писал о себе: «Не забывайте, что я барометр, что в натуре моей и физической, и нравственной есть какие-то особенности, крайности, неожиданности, порывы. Природа дала мне тонкие и чуткие нервы, откуда страшная впечатлительность и страстность всей натуры». Как пишет человек, знавший Гончарова в Петербурге, имя которого осталось неизвестным, Гончарова «нельзя характеризовать одной фразой. Это была механическая и химическая смесь самых разнообразных качеств. Иногда он был оживлен и сыпал остротами – через минуту взор его потухал и он зевал оттого, чем за минуту перед тем интересовался. Никогда нельзя было угадать, чем он руководствовался в том или другом поступке: характер его капризный, крайне подвижный и неуловимый, не укладывался в обыкновенные рамки. И квартира его, какое-то беспорядочное соединение изящного и хлама, соответствовала его характеру (17).
Обратимся к биографии писателя, ведь именно в ней, а также в особенностях характера писателя многие критики нашли так много сходства с его героем Обломовым.
Иван Александрович Гончаров родился в 1812 году в Симбирске. Примечательными представляются воспоминания писателя о родном городе: «Самая наружность родного города не представляла ничего другого, кроме картины сна и застоя. Вся улица слышит, как за версту едет телега или стучит сапогами по мосткам прохожий. Так и хочется заснуть самому, глядя на это затишье, на сонные окна со спущенными шторами и жалюзи, на сонные физиономии сидящих по домам или попадающиеся на улице лица. «Нам нечего делать, - зевая, кажется, думает каждое из этих лиц, глядя лениво на нас, - мы не торопимся, живем, хлеб жуем, да небо коптим!». И вправду должно быть так. Чиновник, советник какой-нибудь палаты, едет из присутствия домой, нужды нет, что от палаты до дома не было и двух шагов. Пройдет писарь или гарнизонный солдат еле-еле бредет по мосткам. Купцы, забившись в глубину прохладной лавки, дремлют или играют в шашки. Мальчишки среди улицы располагаются играть в бабки. У забора коза щиплет траву». В таком-то тихом провинциальном местечке жила семья Гончарова, жила, как все зажиточные обитатели города, в просторном доме, среди многочисленной дворни, в полном довольстве: «Дом у нас был, что называется «полная чаша». Большой двор со многими постройками. Свои лошади, коровы, даже козы и бараны, куры и утки – все это населяло оба двора. Амбары, погреба, ледники переполнены были за-
сами муки, пшена и всяческой провизии для продовольствия нашего и обширной дворни. Словом, целое именье, деревня!». В лучших произведениях Гончарова мы видим эти барские
усадьбы, эти «полные чаши», оригиналом для которых послужило для писателя его собственное родное гнездо, где всем жилось сытно, тепло, под мудрым правлением его матери, которую Гончаров характеризует, как отличную, строгую, опытную хозяйку. Описывая жизнь обломовцев, Гончаров вспоминает картины далекого детства, что подтверждается заявлением: «…по приезде домой по окончании университетского курса, меня обдало той же обломовщиной, какую я наблюдал в детстве». Интересно то обстоятельство, что в произведениях Гончарова мы нигде не сталкиваемся с изображением жестокости крепостного права. Объясняется это просто: Гончаров, живя в городе, в мирной обстановке родного дома, и не мог сам видеть всего ужаса барского самодурства, а, следовательно, и не мог изображать (15).
Гончаров рано лишился отца, воспитывался он матерью, простой, хорошей женщиной, горячо и «умно» любившей детей. Вспомним, с какой любовью относился к своей матери Илья Ильич; он даже во сне, увидев ее, «затрепетал от радости, от жаркой любви к ней». Обращаясь к детским годам Гончарова, необходимо заметить, что, судя по воспоминаниям о себе самого писателя, он был живым, резвым ребенком: «Бывало, нашалишь что-нибудь – влезешь на крышу, дерево, увяжешься за уличными мальчишками в соседний сад или с братом заберешься на колокольню»…Все эти шалости живо напоминают Илюшу Обломова, который с замирающим сердцем взбегал на галерею, лазил на голубятню, хотелось ему и в овраг». Вместе с живостью маленький Гончаров соединял большую наблюдательность: «Мне кажется, у меня, очень зоркого и впечатлительного мальчика, уже тогда, при виде всех этих фигур, этого беззаботного житья-бытья, безделья и лежанья, зародилось неясное представление об обломовщине». Стоит вспомнить беззаботные фигуры, которые прекрасно изображены в его воспоминаниях. К крестному Гончарова Якубову иногда приезжали его друзья-помещики Козырев и Гастулин. И вот какие характерные картины этих визитов дает нам писатель: «С утра бывало, они все лежат в постелях, куда им подавали чай и кофе. В полдень они завтракали. После завтрака опять забирались в постели». Разве не то же делал и Илья Ильич Обломов. «Только в дни выборов, - продолжает писатель, - они натягивали на себя фраки, одевали парики, чтобы ехать в дворянское собрание на выборы». Якубов и Козырев отличались образованностью и идейностью, то были прямые прототипы Обломова, доброго и идеально-настроенного человека. Как и Илья Ильич, они оставляли хозяйство в своих имениях на полный произвол, не желая вмешиваться в житейские заботы. Как и Илья Ильич, это были крепостники, что не мешало им быть в то же время джентльменами, подобно Обломо-
ву. Гончаров находил это явление вполне естественным. Якубов, Козырев и Гастурин, подобно Илье Ильичу, удаляются от жизни, избегают общества, прячутся – и совершенно счастливы в своем одиночестве. Им чуждо стало свойственное всякому нормальному человеку стремление участвовать в общественной жизни. Отсутствие этой потребности указывает на коренной изъян их психики – тот самый, какой мы видим у Обломова. А между тем в детстве Обломов, подобно самому Гончарову, был не только шаловливым, но и «зорким, впечатлительным» ребенком: «…а ребенок все смотрел, все наблюдал своим детским, ничего не пропускающим умом». Мирная жизнь маленького Гончарова в родительском доме нарушается необходимостью серьезного обучения, и вот изнеженного Ваню везут на ту сторону Волги в имение кн. Хованской, где местный священник со своей женой-иностранкой открыл пансион, пользовавшийся хорошей репутацией, точно также возили Илюшу Обломова в Верхлево к немцу – Штольцу (15).
В 1831 году Гончаров поступил на словесный факультет Московского университета. Венгеров писал, что «именно в первой половине 30-ых годов среди московских студентов начинается образование тесно сплоченных кружков молодых юношей, восторженных и чистых, сходящиеся, чтобы выяснить себе вопросы нравственные, философские, политические. Сверстник Белинского и его друзей, Гончаров держался в стороне от людей и тенденций слишком стремительных, не принимающих во внимание требований жизни. Гончаров был тем усердным, занимающимся студентом, для которого «университет в Москве был святилищем». Эти молодые годы Гончарова не омрачались никакими дерзкими исканиями философского ума проникнуть в глубь вещей и существующего порядка, никакими разочарованиями. Особой симпатией Гончарова пользовался профессор Надеждин, читавший теорию изящных искусств и археологию. «Он был нам дорог своим вдохновенным горячим словом, которым вводил нас в таинственную даль древнего мира, передавая дух, быт, историю и искусство Греции и Рима». В «Обломове» читаем: «…Поэты задели его за живое: он стал юношей, как и все. И для него настал счастливый, всему улыбающийся момент жизни, расцветания сил, эпоха сильного биения сердца…» (15).
После окончания университета у Гончарова завязывается тесная дружба с домом Майковых, в кружке которых из двух типов творчества – Шиллеровского и Гетевского – предпочтение отдавалось олимпийскому спокойствию Гете. Гончаров поступает на службу, но служба сама по себе его мало интересовала, он лишь стремился добросовестно исполнять свои обязанности. Гончаров служил, потому что служба была нужна ему, поскольку она доставляла возможность вести обеспеченную, спокойную жизнь и давала достаточно времени для любимой творческой работы (15).
Гораздо более материала можно извлечь для характеристики домашнего склада жизни писателя, его вкусов, взглядов на окружающее, одним словом строя его душевной жизни, определившегося ко времени написания его лучших произведений. Спокойствие и невозмутимость были характерными качествами Гончарова. Венгеров замечает, что «именно эта безмятежная ровность, которая сквозила в наружности знаменитого писателя, породила в публике убеждение, что из всех созданных им типов Гончаров ближе всего подходит к Обломову. Повод к такому предположению дал он сам. Он был очень склонен выставлять себя Обломовым. В эпилоге романа читаем: «Шли по деревянным тротуарам на Выборгской стороне два господина. Один из них был Штольц, другой его приятель, литератор, полный, с апатическим лицом, задумчивыми, как будто сонными глазами». Из дальнейшего оказывается, что апатичный литератор, беседующий со Штольцем, «лениво зевая», есть не кто иной, как сам автор романа. Но можно ли сказать, что Обломов – портрет самого писателя. Внешний облик очень близок: та же апатия, ленивое позевывание, медлительность в движениях, но в остальном Гончаров стоит далеко от Обломова, хотя как в том, так и в другом есть масса сходных черт. Ведь надо всегда помнить о том, что обломовщина есть род болезни русского национального уклада. По Добролюбову «обломовщина служит ключом к разгадке многих явлений русской жизни». Потому вполне естественно, что сам Гончаров говорил: «Мне прежде всего бросался в глаза ленивый образ Обломова в себе и в других и все ярче и ярче выступал передо мной». Разница между Обломовым и Гончаровым в том, что первый всю душевную энергию тратил на пустые мечты, «вольно гуляющей в голове или дремлющей мысли; так долго обдумываемый план переустройства Обломовки не дал никаких положительных результатов». Даже любовь к Ольге не могла удержать его на той ступени, куда он было поднялся. Обломов не мог выдержать напряженной активной работы, к которой стремилась приучить его Ольга, разрыв между ними произошел. И вот опять для Обломова началось «переползание изо дня в день», жизнь «будто сон», но уже «с облетевшей мечтой невозможного счастья». Таков ли Гончаров? Разве мог бы Обломов пуститься в кругосветное плавание на парусном корабле, когда на все уговоры Штольца побывать вместе с ним за границей, Илья Ильич всегда отвечал отказом. В глубине души, видимо, жила у писателя глубокая боязнь «вечных будней», «пустоты жизни», и Гончаров не только мечтает, но и осуществляет свои мечты. Но все же связь у Гончарова с Обломовым есть, и связь прямая, кровная. Гончарову и самому «бросался в глаза ленивый образ Обломова в себе». Что же было общего между образом Ильи Ильича и его создателя – Гончарова. Обломов «испытывал чувство мирной радости, что он с девяти до трех и с восьми до девяти может пробыть у себя на диване». Гончаров был склонен также к неподвижности и апатии. Покойная комната, удобное кресло,
строго размеренная жизнь, порядок и комфорт имели в глазах Гончарова неоценимые достоинства. Гончаров избалован, он «барин» с ног до головы, как избалован Илья Ильич. Без посторонней услуги Гончаров никак не мог обойтись всю жизнь, также как Обломов без Захара. Сам Гончаров в воспоминаниях о своем слуге – Антоне пишет: «Днем я его мало видел, а по вечерам он раздевал меня, уходил к себе, и я до утра его не видел и не знал, что он делал». Трудно сказать положительно, играли ли женщины какую-либо роль в жизни писателя. Женат он не был. Только литературные произведения Гончарова дают нам возможность выяснить отчасти его отношение к любви и браку. Гончаров был, прежде всего, сторонником нормы и порядка во всем, даже в области чувств. «Бури, бешеные страсти – не норма жизни»,- говорит Гончаров. В этом же духе философствует и Илья Ильич (15).
С. Терь-Микельянг в своей статье проясняет особенности душевного, психического склада Обломова, которые также послужили причиной того, что некоторые критики склонялись к выводу, что в романе «Обломов» автор представил самого себя.
Нежная душа Гончарова была проникнута мягкостью и нежностью. Ощущения, чувства, овладев ею, становились всеподавляющими. Гончаров напишет в 1863 году: «Если Милашка [собака Гончарова] сильно захворает, я думаю, в тот же день и газета не выйдет, а если б она околела, я все продам и уеду за границу». Крайняя нервозность вполне сказалась в необычайной реакции на погоду. Холод – и Гончаров или сонный «падает на бумагу» или хандрит. Солнце, тепло – и злое раздражение переходит в благость, свободно пишется (17).