Национализм в современной России

СОДЕРЖАНИЕ
СОДЕРЖАНИЕ
Введение
1. Теоретические подходы к определению политической идеологии
2. Национализм: содержание понятия, этапы эволюции
2.1. Национализм: основные подходы к определению феномена
2.2. Изменчивость исторических форм национализма: основные этапы эволюции
2.3. Развитие национализма в истории России
Заключение
Литература

Национализм в современной России

(б) дифференциация собственной и других этнических групп и осознание межэтнических различий (этнических границ) — этническая идентификация и межэтническая дифференциация (кого называют кем-то, этноинтегрирующие и этнодифференцирующие признаки);
(в) отношение к собственной и другим группам (этнические образы, представления о национальном характере, авто- и гетеростереотипы, предубеждения);
(г) идеологизированные представления – попытки теоретической интерпретации прошлого, настоящего и будущего своей этнической группы с религиозных, научных или философских (историософских, геополитических) позиций.
Таким образом, этническое самосознание индивида опирается на представления об общности исторических судеб и общности культуры, возникающие в результате духовного единения членов этнической группы посредством акта идентификации (самоопределения) через дифференциацию в рамках оппозиции «мы» - «они», и соотнесение собственных ценностных ориентаций с ценностями референтной этнической группы.
В условиях модернизации российского общества и активизировавшихся процессов трудовой иммиграции, изменивших этнический облик городов и поселков, неопределенная культурная, этническая идентичность может привести к кол­лективной демотивации, что обусловливает в дальнейшем декларирование псевдоэтноцентристских ценностей, усиление этнонационалистических настроений молодежи и рост негативных межэтнических установок.
Как предлагает В. Малахов политическую идеологию вообще и идеологию национализма в частности, необходимо рассматривать не столько как совокупность теоретических положений, сколько как социальную практику.16 Ведь национализм – не фиксированная, а подвижная политико-идеологическая конфигурация, комплексный феномен, имеющий теоретическую (мировоззренческую), психологическую (эмоциональную) и политическую (практическую) составляющую. Национализм, таким образом, предстает как отдельная политическая идеология, где нация выступает единственным источником суверенитета, преимущественным объектом лояльности и идентификации. Но главное – она выступает едва ли не единственным источником легитимности.
По мнению автора о «национализме вообще» вести речь бессмысленно, а необходимо ставить вопрос о необходимости изучения различных «национализмов».17 Его содержание варьируется в зависимости от соотношения сил на том или ином политическом поле. Вообще же В.С. Малахов рассматривает содержание националистического ответа на вызовы современности, описываемые в терминах мультикультурализма, постиндустриального общества, «информационизма» и глобализации.18
С ним солидаризируется и А. Миллер. Он также считает, что национализм «не сводим к одному из нескольких существующих в обществе политических движений. В подавляющем большинстве случаев все политические акторы, хотят они того или нет, вынуждены вступать в борьбу за право утвердить в обществе свою интерпретацию символа нации, который играет ключевую роль в современном политическом мировосприятии, и тем самым становятся участниками националистического дискурса».19
В.А. Тишков также склоняется к политической трактовке и «нация» для него является гражданско-государственной, а не этнической общностью. Центральным тезисом последней книги этого автора являются утверждения, что «нация есть продукт национализма», «нация, представляемая националистами как народ, является продуктом идеологии национализма, а не наоборот».20
А ранее В.А. Тишков вообще предложил «забыть о нации»21, устранить «слово [нация] из языка науки и политики» через проведение «процедуры одновременного отказа от использования слова его основными потребителями».22
Итак, в науке сложились, во-первых, натуралистическое (эссенциалистское) понимание «нации», во-вторых, оценочное употребление понятия «национализм» и, в-третьих, использование термина «нация» для обозначения одновременно и этнокультурной, и гражданско-государственной общности множества индивидов и коллективов.
2.2. Изменчивость исторических форм национализма: основные этапы эволюции
Большинство исследователей фиксирует изменчивость исторических форм и политической роли национализма. Так, Л. Снайдер различает четыре типа национализма.
1. Интегрирующий национализм. (1815-1871). В этот период национализм представляет собой объединяющую силу, которая способствовала консолидации феодально-раздробленных народов (Германия, Италия).
2. Разъединяющий национализм (1871 – 1890). Успехи национализма в деле объединения Германии и Италии стимулировали борьбу за национальную независимость народов, входящих в Османскую, Австро-Венгерскую и д. империи, что привело к распаду последних.
3. Агрессивный национализм (1890-1945). В этот период национализм становится идентичным империализму и повинен в двух мировых войнах.
4. Современный национализм (с 1945). Новый национализм заявил о себе главным образом путем антиколониальных революций. Этот период отмечен распространением национализма в глобальном масштабе.23
Джек Снайдер также выделил четыре типа национализма: гражданский, революционный, контрреволюционный и этнический.
Английский историк и политолог Эрик Хобсбаум также даёт свою периодизацию развития национализма и интерпретацию понятия «нация»:
Первый этап. Либеральный (территориальный) национализм (1789 – 1870). На этом этапе значение слова «нация» было преимущественно политическим. Ставился знак равенства между «народом» и «государством». В эпоху европейских революций важным элементом идеи нации было представление о том, что нация должна быть «единой и неделимой».
Тогда ведущие мыслители Маркс, Дюркгейм, а позже Зиммель и Вебер мало интересовались этническими формами групповой солидарности. Классики, не отвергая реальности феномена, не видели резона тратить время на то, что, по их мнению, не имело будущего.
Склонные к категоричности основоположники марксизма с предельной ясностью сформулировали эту позицию в “Манифесте коммунистической партии”: “Национальная обособленность и противоположности народов все более и более исчезают уже с развитием буржуазии, со свободой торговли, всемирным рынком, с единообразием промышленного производства и соответствующих ему условий жизни. Господство пролетариата еще более ускорит их исчезновение”.24
Конечно, другие “отцы основатели” социологии описывали перспективы меняющегося мира иначе, но неизменно свободным от этнических и национальных различий. Что примечательно, зачинатели самой идеи национализма — они же классики либерализма — думали так же. Джон Стюарт Милль считал сильное “чувство национальности” непременным условием для объединения членов сообщества под общим правительством. В последующем, по мнению Миля, представительное правительство ликвидирует национальные различия внутри того, что оно представляет. Аналогичным образом рассуждал и Эрнест Ренан, автор наиболее часто цитируемого определения нации как “ежедневного плебисцита”.
На этом фоне последующий “взрывной рост” литературы об этничности и национализме выглядит неисполнением пророчества классиков, что само по себе является достойным внимания фактом. Как и то, что свою современную реальность национализм утверждает через повторное отрицание собственной актуальности.
Начало становления национального самосознания в России в 18 в. связано с рецидивами комплекса национальной неполноценности в отношении Запада, проявлявшегося иногда в гротесковой форме.25
Второй этап. Лингвистический (культурный) национализм. (1870-1918). Национальные движения в Европе вступили в новую фазу: изменились их социальный состав, методы борьбы, приемы политической мобилизации; национализм стал более агрессивным и нетерпимым по отношению к чужакам. Национализм отбросил принцип «порога» (принцип разумной достаточности и деления народов на «исторические и неисторические»), являвшийся ключевым для национализма либеральной эпохи. Всё более важными критериями национальной государственности становились этнос и язык. Также произошел резкий политический сдвиг вправо, «к нации и флагу», для описания которого и был придуман в последние десятилетия 19 столетия термин «национализм». Кроме того, примерно с середины этого века началось становление «официального национализма».
Третий этап. Пик национализма: этнический (расовый) национализм (1918 – 1950). Одним из результатов Первой мировой войны стал фашизм (идеология крайнего национализма и экспансионизма). Для этого периода характерно появление левого антифашистского национализма, который был связан не только с национальным, но и социальным противостоянием. И в этом смысле «нацию» было непросто отделить от «класса».
Четвертый этап. Современный национализм (с 1950 г.). «Этнический парадокс современности». Как считали многие ученые, национализм после Второй мировой войны пошел на спад. Однако они поторопились с прогнозом «заката национализма». Процессы глобализации вызвали феномен, названный в литературе «этническим парадоксом современности».26 Современное общество переживает своего рода «кризис роста», поэтому сохранение нации, строительство нации и национализм продолжают оставаться мощной и всё возрастающей силой в политической жизни. Современная этничность – политизированная этничность
“Мы увидим "национальные государства" и "нации" или этнические / языковые группы как уходящие в прошлое... Нации и национализм будут существовать в истории, но в подчиненных и часто совершенно незначительных ролях”, — пишет на излете ХХ века Эрик Хобсбаум, дословно повторяя уже звучавшее более века назад предсказание. Затем выражает в этой связи осторожное недоумение: “по неясным причинам, последние два десятилетия стали для литературы о нациях и национализме временем особой плодовитости”.27
2.3. Развитие национализма в истории России
Известный исследователь национализма В.А. Тишков в своей последней книге обнаружил в истории российской государственной/конституционной мысли все признаки озабоченности проблемой консолидации народа (народов) империи в ходе модернизации и весьма раннее толкование нации как общности, переживающей свою связанность (если и не полное единство) через государственность. Автор приводит источники, доказывающие, что Александр I употребил слово «нация» уже в 1797 г.28
Опираясь на эти данные, В.А. Тишков проходит к ряду выводов. Прежде всего он настаивает, что ему удалось обнаружить националистический дискурс в России еще в недрах царизма, то есть «нация как элитный дискурс особого типа в России началась раньше, чем вошло в оборот само слово «нация».29
По его мнению Россия накануне революции была как империей, «так и национальным государством на основе многонародной нации».30 Уже после, как утверждает учёный, СССР был не «тюрьмой народов, а колыбелью наций» и «ленинская национальная политика, несмотря на все свои отклонения от генеральной линии» и трудности её совмещения с централизацией власти, формировала новые нации и готовила их к будущей независимости.31
В.А. Тишков справедливо утверждает, что «не этнический фактор разрушил империю и СССР».32 Советский Союз действительно распался не потому, что республиканские (титульно-этнические) самоидентификации были сильнее общесоветской (общероссийской). Автор считает, что мы и до сих пор сохранили высокую степень единства и активное межэтническое взаимодействие.
В России действительно “национальное” возникло как средство утверждения монархии. Некоторые авторы даже обнаруживают в этом процессе тесную связь с античностью, называя в качестве примеров палладианское строительство в Петербурге и римский тип формирования архитектуры губернских городов. «В литературе от Ломоносова до Пушкина национальное чувство сочетается с верностью античному канону. Переход от “национального” к “национализму” и отказ от античного канона происходит в “Философических письмах” Чаадаева и в статье Киреевского “Девятнадцатый век”, а в творчестве Хомякова появляются “ксенофобные ноты”. 33
Знакомство с русской мыслью конца XX века позволяет сделать вывод о том, что программа “державного самоумаления” не является исключительно либеральным продуктом: “Нет у нас сил на Империю! — и не надо, и свались она с наших плеч: она размозжает нас и всасывает, и ускоряет нашу гибель”, — писал А. И. Солженицин в 1990 году в своей знаменитой статье “Как нам обустроить Россию”. Однако опыт последних 15 лет показал всю иллюзорность ожиданий, что Россия когда-либо может или должна стать “нормальной”, “европейской” страной — что-то вроде благополучной Дании — с “цивилизованным” населением-носителем соответствующей идентичности. Многим, наконец, стало очевидно, что “нормальная европейская страна” не может одновременно граничить и с Норвегией, и Японией, т. е. что в случае России речь по-прежнему идет о государстве-континенте, включающем в себя до сотни стран и народов. Обычно для обозначения подобных наднациональных образований используется термин “империя”. И объяснять многие “трудности переходного периода”, а также ментально-геополитические затруднения многих наших сограждан, вызванные утратой прежней идентичности, исключительно постимперской ностальгией означает не признавать силу фактического: в ценностно-нейтральном, техническом смысле Россия по-прежнему является империей и нуждается в соответствующей культурно-национально-государственной идентичности, позволяющей интегрировать не только живущие на территории РФ народы, но предложить перспективу неизбежного совместного будущего для тех народов или их частей, что остались за бортом и, тем не менее, не видят перспективы самостоятельного выживания хуторских экономик в условиях конкуренции глобальных рынков.
Крах проектов большой русской нации в 1917 и советской исторической общности в 1991 годах должны послужить здесь уроком для тех, кто понимает необходимость объединения наших народов, которые в ином случае сойдут со сцены истории уже по демографическим причинам.
Как считают специалисты, трудности российского общественного дискурса с русским национализмом — как в концептуально-мировоззренческом смысле, так и в смысле социально-технологической экспертизы — в очередной раз демонстрируют амбивалентность российской модернизации, которая «заключается как в решении проблемы соотношения Традиции и Современности как источника культурной идентичности акторов, действующих в Модерне, так и в признании чужого, (морально и социально) более успешного опыта решения проблемы организации социального порядка, чем собственный. Также очевидно, что распространение философского и общественно-теоретического дискурса на другие культурные регионы само является интегративной и весьма значительной частью модернизации».34
Если говорить о трудностях уже в национальной практике, то можно привести интересную статистику. Так, по общим результатам мониторинга СМИ «Язык вражды» (2001-2002) среди выделенных 30 объектов неприятия американцы занимают 3 место (после обобщающего понятия «нерусские» и евреев). Больше всего тех случаев, когда создание негативного образа американцев сопряжено не с конкретными обвинениями, а передано тоном текста, а также наблюдается в статьях о недостатке культурных, интеллектуальных и моральных способностей.35
Примечательно, что по результатам опроса Фонда общественного мнения (N=1600 человек), проводимого в конце 2007 г., на вопрос «Как Вы относитесь к идее «Россия для русских!»?» большая доля её поддержавших («Поддерживаю, её давно пора осуществить») приходится на возрастную группу от 18 до 24 лет – 17 %.36
Так, всего 23 % опрошенных в Тюменской области толерантны по отношению к различным национальностям и этническим группам. Таковы результаты исследования, проведенного Институтом гуманитарных наук Тюменского государственного университета. В нём приняли участие более 1 000 человек в возрасте от 14 до 30 лет. Результаты показали, что горожане менее терпимы, чем жители сельской местности. Однако на селе 35% женщин не согласны выйти замуж за мужчину другой национальности, у жительниц города этот показатель составляет 25%. Наиболее активно проявляют нетерпимость молодые люди от 18 до 20 лет.37 Специалисты подчеркивают, что экстремизм характерен для определенного возраста. Однако необходимо учитывать, что Тюменская область является одним из самых многонациональных субъектов в стране.
Данный же «моментальный снимок» межэтнических отношений в среде молодежи отражает преобладание в целом позитивных, чем негативных оценок в отношении других наций. Это объясняется, с одной стороны, моноэтничным составом студенческих и рабочих коллективов, в числе которых состояли респонденты, а с другой стороны, замедлением политических процессов в молодежной среде, носящих волнообразный, догоняющий характер. Необходимо учитывать, что большинство респондентов имеют незначительный опыт межэтнического общения.
В целом у россиян по последним опросам общественного мнения нет ярко выраженной этнической идентичности, хотя использование националистических лозунгов и ксенофобной агитации теперь характерно практически для всех, в том числе и наиболее респектабельных, участников избирательного процесса, ничто не мешает лояльным режиму организациям и кандидатам активно использовать, даже перехватывать у праворадикалов и ксенофобную риторику и дискриминационную практику, еще более легализуя их в общественном сознании.
Сегодня мы видим и как изменяется государственная политика по отношению к проявлениям радикального национализма. Декларации о необходимости противодействия радикальному национализму и экстремизму звучат систематически. Однако ведет это отнюдь не к тем результатам, которые были бы желательны. Наоборот, в настоящее время мы наблюдаем активное развитие двух крайне негативных тенденций, продиктованных тактическими соображениями укрепления «вертикали власти».
Во-первых, открыто практикуется «государственный» этнонационализм. Наиболее ярким его проявлением является первая в истории современной России открыто санкционированная верховной властью государства дискриминационная кампания в отношении этнических грузин. В более завуалированном виде - кампания по «чистке рынков от нелегальных мигрантов», которая на практике оборачивается проверками по этническому признаку, этно-ксенофобной пропагандистской кампанией в СМИ и, как результат - подогреванием националистических настроений в обществе.
Во-вторых, под лозунгами борьбы с ксенофобией и экстремизмом идет активная ревизия антиэкстремистского законодательства, в результате которого последовательное применение его становится практически невозможным. Зато существенно расширяется поле судебного и административного произвола в отношении политической оппозиции. Одновременно на фоне поощрения (скрытого или открытого) праворадикалов идет шельмование так называемого «либерального» крыла политической оппозиции, обвинения его в экстремизме и фашизме, что размывает и без того размытые представления россиян о реальном содержании этих терминов.
Феномен экстремизма широко обсуждается в социальной и политической литературе в последнее десятилетие и рассматривается как массовое явление, выражающееся в пренебрежении к действующим в обществе правилам и нормам поведения или в отрицании их, как правило, сопровождающееся насилием.
В поисках объяснений причин роста экстремизма в молодежной среде ученые выявили следующие тенденции, имеющие глобальный характер, - рост проявлений экстремизма наблюдается в крупных городах. Так, в самых бедных районах России проявлений экстремизма меньше. Таким образом, можно предположить, что социокультурная среда с высокой степенью омассовления обладает большим «экстремистским потенциалом».
Последние события во Франции, России, Австралии и т.п. также демонстрируют, что причины молодежного экстремизма нельзя объяснить исключительно действием экономических, этнических, политических или социальных факторов. Все чаще звучит мнение, что, по сути, беспорядки - это бунт детей, которые оказались предоставлены сами себе.