Европеизмы в русском языке

«Латинизмы и грецинизмы в русском языке (заимствования)»

Оглавление

Введение
Глава I. Тенденции изучения грецизмов и латинизмов в современной лингвистике
Глава II. Основные школы и научные направления исследования грецизмов и латинизмов.
Глава III. Семантические преобразования грецизмов и латинизмов в русском языке.
Заключение
Список использованной литературы

Европеизмы в русском языке

Например: Tet-a-tet (фр.) – вдвоем.
Даже если такие слова записываются русскими буквами, они все равно ощущаются как иноязычные (ноу-хау).
Выше говорилось о лексическом заимствовании. Но это не единственный способ иностранного влияния на словарь. Возможен и такой путь заимствований, при котором слово не заимствуется, но оно служит как бы образцом для нового русского слова. Каждая значимая часть иностранного слова заменяется соответствующей по смыслу русской морфемой. Ср. рус. «противопоставить» и нем. «entgegenstellen».
Такой способ называется калькированием.
Другие кальки:
лат. adverbium - рус. наречие;
фр. journal - рус. дневник;
англ. sky-scraper - рус. небоскреб.
Все это словообразовательные кальки. Еще есть семантические, смысловые кальки. Они возникают под влиянием какого-либо значения слова, принадлежащего другому языку. Например: фр. le clou - гвоздь имеет переносное значение "главное зрелище, театральное представление, парад". Это значение повлияло и на семантическую структуру слова гвоздь: с конца Х1Х в. в русском языке появляются выражения "гвоздь сезона", "гвоздь программы", в которых реализуется заимствованное переносное значение.
Другой пример: слово картина в русском языке имело значение "произведение живописи, зрелище, часть пьесы". Сравнительно недавно у него появилось еще одно значение - "кинофильм". Это новое значение - семантическая калька английского слова picture, имеющее в английском языке значение и картины, и кинофильма.
Бывают фразеологические кальки, т.е. по словам переведенные фразеологизмы:
лат. pro et contra - рус. за и против;
фр. la lune de miel - рус. убить время.
Интересным является вопрос о том, считать слова типа аспирантка, аспирантура, аспирантский, образованные от заимствованного «аспирант» русскими или заимствованными. Поскольку образованы они при помощи русских суффиксов по законам русского словообразования, целесообразно рассматривать их как русские.
Заимствование слов - естественный и необходимый процесс языкового развития. Лексическое заимствование обогащает язык и обычно нисколько не вредит его самобытности, т.к. при этом сохраняется основной, "свой" словарь, а, кроме того, неизменным остается присущий языку грамматический строй, не нарушаются внутренние законы языкового развития. Процесс лексического заимствования зависит от разных факторов. Например, от географического. Так, Исландия на протяжении веков не была связана с материковыми народами. Поэтому в исландском языке мало заимствований из других языков. Иногда важны факторы политические. Так, в Чехословакии длительная борьба против немецкого влияния привела, в частности, к тому, что в чешском и словацком языках оказалось совсем немного слов немецкого происхождения: они сознательно не допускались в речевой оборот. Однако, эти примеры скорее исключения, чем правило. Обычно же страны и народы активно сотрудничают, контактируют друг с другом. Одна из форм таких контактов - взаимное языковое влияние, которое выражается, в частности, в лексическом заимствовании.
Глава II. Проникновение европеизмов в русский язык
Обогащение и обновление лексики русского литературного языка в течение первой четверти XVIII в. происходит преимущественно за счет заимствования слов из живых западноевропейских языков: немецкого, голландского, французского, частично из английского и итальянского. Наряду с этим лексика продолжает пополняться и из латинского языка. Посредничество польского языка, которое было столь характерно для XVII в., почти сходит на нет, и в Петровскую эпоху русский литературный язык приходит в непосредственное соприкосновение с языками Западной Европы. Мы можем отметить три основных пути, по которым осуществляются словарные заимствования.
Это, во-первых, переводы с тех или иных языков книг научного или этикетного содержания. Во-вторых, проникновение иноязычных слов в русскую лексику из речи специалистов-иностранцев — офицеров, инженеров или мастеров, служивших на русской службе и плохо знавших русский язык. В-третьих, привнесение в русский язык иноязычных слов и речений русскими людьми, посылавшимися по почину Петра I за границу и нередко в течение долгих лет там учившимися и работавшими.
Усиленная переводческая деятельность в Петровскую эпоху была преимущественно направлена в сторону общественно-политической, научно-популярной и технической литературы, что вело к сближению русского языка с тогдашними западноевропейскими языками, обладавшими богатыми и разнообразными терминологическими системами.
Петр I сам живо интересовался деятельностью переводчиков, иногда специально поручал переводить иностранные книги своим приближенным. Так, И. Н. Зотову был поручен перевод книги по фортификации с немецкого языка. Петр I предписывал переводчикам “остерегаться”, “дабы внятнее перевесть”, не надлежит речь от речи хранить в переводе, но точию сие выразумев, на свой язык так писать, как внятнее”.
Перевод научной и технической литературы в ту эпоху был сопряжен с преодолением неимоверных трудностей, так как в русском языке почти отсутствовала соответствующая терминологическая лексика, не было также внутренних смысловых соотношений и соответствий между русским и западноевропейскими языками. “Ежели писать их [термины] просто, не изображая на наш язык, или по латинскому, или по немецкому слогу, то будет весьма затмение в деле”,— замечал один из переводчиков этого времени Воейков. Отсюда естественно вытекали заботы правительства и лично Петра I о подготовке опытных переводчиков, знакомых также и с какой-либо отраслью техники.
О трудностях, переживавшихся тогдашними авторами переводов, свидетельствует и рассказ Вебера о судьбе переводчика Волкова, которому Петр I поручил перевести французскую книгу по садоводству. Отчаявшись в возможности передать русским языком все сложности терминов садоводства и боясь ответственности, этот несчастный человек покончил жизнь самоубийством.
Разумеется, большая часть переводчиков все же оставалась жить и справлялась с поставленными перед ними задачами. Не случайно первой из книг, напечатанных гражданским шрифтом, была книга по геометрии, созданная по немецкому оригиналу. Труд переводчиков обогатил и пополнил русский язык ранее недостававшей ему специальной лексикой.
Из речи иностранных специалистов, служивших в России, также немало слов и выражений перешло в общенародный и литературный русский язык, а также в специальную, профессиональную речь ремесленников, солдат, моряков.
Приведем некоторые примеры проникновения слов английского происхождения в профессиональную лексику моряков. Слово аврал, по-видимому, восходит к английскому (или голландскому) “овер олл”: команда "всех наверх!". Слово полундра (тревога на корабле) тоже, по всей вероятности, происходит от английской команды “фалл ондер” (букв. падай вниз ) — так подавался на парусных судах сигнал команде спускаться с рей и мачт, где она находилась, управляя парусами, и готовиться к бою. Очевидно, и принятый до наших дней на флоте обычай отвечать на выслушанный приказ командира словом есть! может быть возведен к английскому утвердительному слову “йес”.
Из речи инженеров и мастеров-иностранцев могла проникнуть в русский язык лексика столярного, слесарного, сапожного производства. Такие слова, как стамеска, шерхебель, дрель и др., заимствованы изустным путем из немецкого языка. Оттуда же пришли в наш язык и слесарные термины: верстак, винт, кран, клапан— и само слово слесарь. Из немецкого же заимствуются слова, характерные для сапожного дела: дратва, рашпиль, вакса, клейстер, шлшрер и мн. др.
Русские дворяне, учившиеся по примеру самого Петра I за границей, легко вводили в свою речь слова из языка той страны, где им доводилось жить. Затем эти индивидуальные заимствования могли попадать и в общеязыковое употребление. Так, например, стольник Петр Андреевич Толстой, посланный Петром I в Италию в возрасте уже свыше 50 лет, чтобы учиться там кораблестроению, так пишет в своем заграничном дневнике: “Въ Венеции бывают оперы и комедии предивные, которыхъ совершенно описать ни мало не можетъ; и нигде во всем свете таких предивных опер и комедий нет и не бывает. В бытность мою в Венеции были оперы в пяти местах; те палаты, в которых те оперы бывают, великие круглые, называют их италианцы Театрумъ, в тех полатах поделаны чуланы многие в пять рядов вверх и бывает тех чуланов в оном театруме 200, а в ином 300 и больше... полъ сделан мало накось к тому месту, где играют, ниже и поставлены стулья и скамейки, чтобы одним из-за других было видно...” Отметим слова театрум, опера, комедия и др.
Другой сподвижник Петра I, князь Б. И. Куракин, такими словами описывает свое пребывание во Флоренции: “В ту свою бытность был инаморат славную хорошеством одною читадинку (гражданку) называлася Signora Francescha Rota и был тако inamorato, что ни часу не мог без нее быть... и расстался с великою плачью и печалью, аж до сих пор из сердца моего тот amor не может выдти, и, чаю, не выдет, и взял на меморию ее персону и обещал к ней опять возвратиться”.
Книга “Юности честное зерцало”, изданная в Петербурге в 1719 г., следующим образом наставляет тогдашних дворянских юношей: “Младыя отроки, которые приехали из чужестранных краев, и языков с великим иждивением научились, оные имеют подражать и тщатся, чтобы их не забыть, но совершеннее в них обучиться: а именно чтением полезных книг, и чрез обходительство с другими, а иногда что-либо в них писать и компоновать, да бы не позабыть языков”. Далее в той же книге рекомендуется молодым дворянам говорить между собою на иностранных языках, особенно если приходится передавать друг другу что-либо в присутствии слуг, дабы те не могли понять и разгласить о сообщении: “Младыя отроки должны всегда между собою говорить иностранными языки, дабы те навыкнуть могли: а особливо когда им что тайное говорити случитса, чтоб слуги и служанки дознаться не могли и чтоб можно их от других не знающих болванов распознать, ибо каждый купец товар свой похваляя продает как может”.
Увлечение дворян иноязычной лексикой зачастую приводило к употреблению иностранных слов без надобности, что иногда мешало понимать их речь и создавало порою досадные недоразумения. Вот как характеризует эту моду на иностранные слова, распространившуюся в русском обществе Петровской эпохи, писатель и историк В. И. Татищев. Он рассказывает в своих записках о некоем генерал-майоре Луке Чирикове, который, по его словам, “человек был умный, но страстью любочестия побежден, и хотя он никакого языка чужестранного совершенно не знал, да многие иноязычные слова часто же и не кстати и не в той силе, в которой они употребляются, клал”. В 1711 г., во время Прутской кампании, генерал Чириков предписал одному из подчиненных ему капитанов с отрядом драгун “стать ниже Каменца и выше Конецполя в авантажном месте”. Капитан этот не знал слова авантажный и принял его за собственное имя. “Оный капитан, пришед на Днестр, спрашивал об оном городе, понеже в польском место значит город; но как ему сказать никто не мог, то он, более шестидесяти миль по Днестру шед до пустого оного Конецполя и не нашед, паки к Каменцу, поморя более половины лошадей, поворотился и писал, что такого города не нашел”.
Другое происшествие, возникшее на почве увлечения генерала Чирикова иностранными словами, было не менее трагикомично. Татищев рассказывает, что Чириков своим приказом предписал собраться фуражирам, “над оными быть подполковнику и двум майорам по очереди. По собрании всех перво марширует подполковник з бедекен, за ним фуражиры, а марш заключают драгуны”. Собравшиеся, не догадавшись, что збедекен не прозвище подполковника, но прикрытие, разумеется, долго ожидали прибытия к ним подполковника с такой фамилией. Лишь через сутки выяснилось недоразумение.
Лучшие люди эпохи во главе с самим Петром I последовательно боролись против увлечения иноязычными заимствованиями. Так, сам император Петр писал одному из тогдашних дипломатов (Рудаковскому): “В реляциях твоих употребляешь ты зело много польские и другие иностранные слова и термины, которыми самого дела выразуметь невозможно; того ради впредь тебе реляции свои к нам писать все российским языком, не употребляя иностранных слов и терминов”. Исправляя представленный ему перевод книги “Римплерова манира о строении крепостей”, Петр I вносит следующие поправки и дополнения к встречающимся в тексте перевода иноязычным терминам: “аксиома правил совершенных”; “ложирунг или жилище, то есть еже неприятель захватит места где у военных крепостей” и др.
Обновление словарного состава русского литературного языка в Петровскую эпоху с особенной наглядностью проявилось в сфере административной лексики. Она пополняется в это время преимущественно заимствованиями из немецкого, латинского, частично французского языков. Согласно подсчетам Н. А. Смирнова, произведенным в начале нашего века, около четверти всех заимствований Петровской эпохи падает именно на “слова административного языка”, вытесняющие собою употребление соответствующих древнерусских наименований. Вот как он характеризует этот процесс: “Появляются теперь администратор, актуариус, аудитор, бухгалтер, герольдмейстер, губернатор, инспектор, камергер, канцлер, ландгевинг, министр, полицеймейстер, президент, префект, ратман и другие более или менее важные особы, во главе которых стоит сам император. Все эти персоны в своих ампте, архиве, гофгерихте, губернии, канцелярии, коллегиуме, комиссии, конторе, ратуше, сенате, синоде и в других административных учреждениях, которые заменили недавние думы и приказы, адресуют, акредитуют, апробуют, арестуют, баллотируют, конфискуют, корреспондуют, претендуют, секондируют, трактуют, экзавторуют, штрафуют и т. д. инкогнито, в конвертах, пакетах, разные акты, акциденции, амнистии, апелляции, аренды, векселя, облигации, ордера, проекты, рапорты, тарифы и т. д.”. Как видно из приведенного списка, в состав этой административной лексики входят названия лиц по их чинам и должностям, названия учреждений, наименования различного рода деловых документов.
На второе место тот же исследователь ставит слова, связанные с военно-морским делом, заимствованные преимущественно из голландского, частично из английского языков. К числу слов голландского происхождения относят гавань, рейд, фарватер, киль, шкипер, руль, рея, шлюпка, койка, верфь, док, кабель, каюта, рейс, трап, катер. Из английского — бот, шкуна, фут, бриг, мичман и другие.
Военная лексика, также значительно пополнившаяся в Петровскую эпоху, заимствуется главным образом из немецкого, частично из французского языков. Немецкого происхождения слова юнкер, вахтер, ефрейтор, генералитет, лозунг, цейхгауз, гауптвахта, лагерь, штурм и др. Из французского пришли к нам барьер, брешь, батальон, бастион, гарнизон, пароль, калибр, манеж, галоп, марш, мортира, лафет и др.
Словарь обиходной речи дворянства, а также лексика, связанная с представлениями светского “политеса”, пополняется главным образом из французского языка: ассамблея, бал, супе (ужин), интерес, интрига, амур, вояж, компания (собрание друзей), авантаж, кураж, резон и мн. др.
Наплыв громадного числа иноязычных слов в русскую речь начала века вызвал к жизни потребность в составлении специальных словарей иностранных вокабул. Такой словарь и был создан тогда при личном участии самого Петра I, сделавшего свои пометы и пояснения на полях рукописи. “Лексикон вокабулам новым по алфавиту”, как было озаглавлено это пособие, весьма разнообразен по тематике. Слова относятся и к различного рода профессиям, и к производству, к научным терминам, к сфере государственного устройства и культуры. Каждому из толкуемых в “Лексиконе” иностранных слов приведены их русские и церковнославянские соответствия, иногда окказионально образованные неологизмы. Так, слово архитектор переводится как домостроитель, канал — как водоважда и т. п. К слову амнистия, истолкованному первоначально церковнославянским словом беспамятство, рукою Петра I внесено пояснение: “забытие погрешений”. К вокабуле адмиралство Петр I дал следующее исчерпывающее толкование: “Собрание правителей и учредителей флота”. Слову баталия дано толкование: “бой, сражение, битва”, два последних слова подчеркнуты Петром I, добавившим к этому: “меньше 100 человек”. Слово виктория объяснено как “победа, одоление”, причем последнее определение также подчеркнуто Петром I как более предпочтительное по его мнению. Возможно, Петру I было известно, что в древнерусском языке слово победа имело несколько значений, слово же одоление было однозначно и точно соответствовало латинскому.
Не всегда попытки подобрать иностранным вокабулам русский их эквивалент были успешными, и ряд переводов, предлагавшихся в “Лексиконе”, как показала дальнейшая история этих слов на русской почве, оказался нежизненным. Так, слово фейерверк было переведено как “потеха огненная и фигуры”; слово капитан — как “сотник” и т. п. Эти переводы не удержались в последующем русском словоупотреблении, и заимствованное слово получило в нем безусловное преобладание.
Оценивая наплыв иностранных заимствований в русский язык в начале XVIII в., В. Г. Белинский в свое время отмечал, что “корень” употребления “в русском языке иностранных слов... глубоко лежит в реформе Петра Великого, познакомившего нас со множеством совершенно новых понятий, до того совершенно чуждых, для выражения которых у нас не было своих слов. Поэтому необходимо было чужие понятия и выражать чужими готовыми словами. Некоторые из этих слов так и остались непереведенными и незамененными и потому и получили права гражданства в русском словаре”. По мнению того же критика, предпочтение некоторых иностранных слов их переводным эквивалентам, калькам, - это предпочтение оригинала копии. В. Г. Белинский считал, что идее как-то просторнее в том слове, в котором она оказалась в первый раз, она как бы срастается с ним, слово делается непереводимым. “Переведите слово катехизис — оглашением, монополию — единоторжием, фигуру — извитием, период — кругом, акцию — действием — и выйдет нелепость”.
Мы можем полностью присоединиться к мнениям, высказанным в свое время великим критиком, и признать, что европеизация лексики русского литературного языка, с особой силой давшая себя почувствовать в Петровскую эпоху, несомненно, пошла на пользу нашему литературному языку, сделала его богаче, полнее и выразительнее и вместе с тем не нанесла никакого ущерба его национальной самобытности.
Однако этот период характеризуется стилистической неупорядоченностью литературного языка. Бурное развитие функциональных стилей в начале XVIII в. сказалось, как уже отмечено, прежде всего в деловой, а затем в художественной речи”, значительно распространившей сферу своего употребления.
В языке деловой письменности Петровской эпохи сосуществовали противоборствуя элементы старые, традиционные, и новые. К первым отнесем церковнославянские слова и формы, а также выражения из старомосковского языка приказов; ко вторым — малоосвоенные языком иноязычные заимствования (варваризмы), просторечие, черты диалектного словоупотребления, произношения и формообразования.
Для иллюстрации воспользуемся некоторыми письмами Петра I. В мае 1705 г. он писал к генералу князю Аниките Ивановичу Репнину: “Неrr! Сегодня получил я ведомость о Вашем толь худом поступке, за что можешь шеею запълатить, ибо я чрезъ господина губернатора подъ смертью не велелъ ничего в Ригу пропускать. Но ты пишешь, что Огилвии тебе велелъ. Но я так пишу: хотя бъ и ангелъ, не точию сей дерзновенникъ и досадитель велелъ бы, но тебе не довълело сего чинить. Впреть же аще единая щепа пройдетъ, ей богомъ кленусь, безголовы будешь. Piter. С Москвы, Маiя 10 д. 1705”.
Отметим здесь и торжественные церковнославянские: “хотя бъ и ангелъ, не точию сей дерзновенникъ и досадитель”; “тебе не довълело сего чинить”, “аще едина щепа пройдетъ и просторечные “можешь шеею запълатить”, “ей богомъ кленусь, без головы будешь”. И тут же варваризмы — голландское обращение Неrr и подпись Piter,— написанные латинскими буквами.