Византийское юродство

Работа сложная, авторская. Использованы оригинальные источники. ...

Содержание
Введение 3
Византийское юродство 4
Выводы 11
Литература 12

Слово «юрод» это греческое слово, которое обозначало «глупый, безумный» и «простой», на Руси древним определением безумного было слово «буй, буякъ, буявъ», выраженное так в кирилло-мефодиевском переводе Послания к коринфянам. Но уже в более поздних редакциях Евангелия оно вытесняется словами «оуродъ», «уродъ», «юрод».
Причины принятия на себя юродства исследователи склонны видеть в античности, например, в школе киников и идеях гимнософизма. Если смотреть только внешне, то юродство воспроизводит ритуальную практику «безумства» древних культов. В каждой сакральной системе существуют параллельные духовные «иерархии», одна рациональная, вторая иррациональная, основанная на отказе от рассудка и личной индивидуальности. В буддизме юродство проявилось, как чань и дзен, в исламе как суфизм и маламатья, в иудаизме как хасидизм, в христианстве как юродство.

Динамика развития юродства отображает динамику отношений христианской и имперской традиций в Византии, и если: «рассматривать юродство как периферийный или сердцевинный феномен византийской культуры, оно остается явлением в высшей степени характеристичным».Иванов С.А., как автор, внимательно исследовавший феномен, определяет понятие юродства как притворное безумие с целями религиозными, содержащего «сознательное выстраивание ситуации, вынуждающей кого-либо на нежелательную для него активность предсказуемого для «провокатора» характера» и «активность, имеющая целью нарушение status quo в отношениях между людьми и самим объектом агрессии, воспринимаемая как недружественная». Это определение позволяет отличить юродство от сумасшествия, симулируемого для того, чтобы уйти от ответственности, то есть с утилитарными целями, или от напускной глупости, разрешающей уйти от морального конфликта. Автор подчеркивает, что он изучает юродство «как конкретно-исторический феномен», анализируемый в генетических связях и социально-культурной динамике.Иудейская часть отмечена безумием и провокацией библейских пророков, эллинистическая отмечена попранием социальных запретов киниками, но, по словам С.А. Иванова, ни одна из этих традиций не совпадает с юродством, полагая, что юродство было синтезом и одновременно трансформацией элементов двух ранее противоположенных традиций, то есть иудейской и греческой.Существовал один источник юродской идеи: наличие бесноватых, подвергнутых экзорцизму. В то время большинство психических болезней воспринимались как действие бесов, поэтому, симулируя сумасшествие, юродивые прикидывались бесноватыми. В этом качестве и воспринимали юродивых, что неоднократно отмечается в житиях святых. Так же «предтечей» и копией провидческого дара юродивого были провидческие способности бесноватых, через которых сообщает истины бес. Этот момент зафиксирован например, в житии Андрея Юродивого, где корчмарь объясняет своим посетителям, пораженным провидением Андрея: «Не сам бо он глаголет, но демон, что в нем живет», то есть бес, прорицающий через человека, в которого вселился, известен в евангельской и античной традициях, поэтому юродство оказывается их синтезом. Вторая глава исследования «Византийское юродство» названа «Питательная среда юродства». В ней анализируется ментальный фон византийского христианства, на котором формируется феномен юродства. Автор прослеживает рецепцию слов из Первого послания ап. Павла к Коринфянам: «мудрость мира сего есть безумие пред Богом», особенно египетскую и сиро-палестинскую рецепцию. Именно здесь в среде монашества понятие saloj видоизменяется из обозначения слабоумия и патологии в религиозный термин, указывающий на особый тип святости. В этой связи автор анализирует византийские представления о святости, останавливаясь на концепте «тайных слуг Божиих».Третья глава работы посвящена раннему юродству. Автор очерчивает, как оно движется из общежительного монастыря в города и как нарастают элементы провокации и агрессии, присущие формирующейся парадигме. Обсуждается проблема трансвестии, как варианта юродства и явление религиозного странничества, с которым юродство связано тесно.Автор задается вопросом, зачем Алексий Человек Божий, вернувшись в отчий дом неузнанным, оставляет родителям описание жизни и страданий, обрекая на «безутешное горе ни в чем не повинных родственников». Иванов С.А. отвергает трактовку С. С. Аверинцева, по которой жестокость «отвечала глубоким душевным потребностям» средневекового общества, замечая, что тогда следовало бы раскрыть странную потребность. С. А. Иванов видит в этом поступке «юродскую агрессию». Далее рассматривается «Расцвет юродства», в четвертой главе, которая посвящена периоду конца VI — X вв., когда культурная парадигма юродства находит наиболее полное воплощение. Этот период распадается на два этапа: VI–VII вв., обозначенные яркой фигурой Симеона Эмесского, и IX–X вв., которыми Иванов С.А., как и большинство исследователей, датирует житие Андрея Юродивого. Расцвет юродства в VI в. Нередко рассматривают, как социальную реакцию на ощущение самодостаточности становящимся секулярным общества, с восстановлением которого П. Браун связывает падение роли святого, как основного побудителя общественной стабильности в поздней античности: если неюродская святость оставляла общество безразличным, а на первый план выдвигались аскетические подвиги, то именно юродство обусловливает агрессивный и провокационный характер юродского поведения. Но исчезновение исторических свидетельств об юродстве с VII по середину IX века С. А. Иванов объясняет конгломератом причин: началом борьбы с юродством института православия, когда был принят 60-й канон Трулльского собора, гласящим «Поелику Апостол вопиет, яко присоединяющийся Господу, един дух есть с Господом: то явно есть, яко и противнику себе усвояющий бывает едино с ним, по общению. Посему рассуждено: лицемерно беснующихся, и таковый образ действий, по злости нравов, притворно на себя приемлющих, наказывать всяким образом, и подвергать их таким же суровостям и трудам, каковым подлинно беснуемые, ради освобождения от демонскаго действия, праведно подвергаются», затем арабским завоеванием Сирии, Палестины и Египта, когда возникающие возможности мученичества и исповедничества, как святости, делают подвиг юродства излишним и борьбой иконоборцев и иконопочитателей. В IX в.