Концепции любви как движущей силы межличностных отношений

Данная работа посвящена любви как философской проблеме. Охват широчайший: от античности до современности. Работа защищена на философском факультете СПбГУ в 2012 году. ...

СОДЕРЖАНИЕ
1) Введение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . с.2
2) Античная традиция . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . с.5
3) От Августина к неоплатонизму Ренессанса . . . . . с.8
4) Экзистенциализм и психоанализ . . . . . . . . . . . . . с.14
5) Заключение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . с.27

Понятие любви используется философами для решения проблем в области онтологии, теории познания, этики, эстетики, антропологии. В общепринятом смысле любовь – это свободное проявление человеческого существа, выражающееся не в рассудочном, рациональном отношении к предмету любви, а в экзистенциальном, неподвластном даже разуму. Некоторые из мыслителей даже считали любовь движущей силой мира. Мы же теперь сосредоточим внимание в основном на тех учениях, в рамках которых любви отводится фундаментальная роль в становлении и развитии любого типа взаимоотношений между людьми.

Так или иначе, мотив любви как важнейшей составляющей межличностных отношений прослеживается на протяжении всей «Комедии». По сути, Данте объясняет любовью вообще все, что происходит между людьми. Блага, пороки, стремление к истине, грехи, – все это так или иначе связано с силой, о которой идет речь в моей работе. Любовь как двигатель Космоса в «Комедии» Данте предстает скорее как метафора, а вот движущая людьми любовь здесь весьма реальна и, как мне видится, замечательно представлена.По существу любовь всегда чиста,Прекрасна, высока и идеальна,Но вот любви святая красотаВ пути первоначальный блеск теряет.И видим, что она уже не та,Что в образе природном пребывает.Хотя и есть в ней свойства, чтоб сберечьТу девственность, какой она пленяет. “Любовь есть чувство, в коем плоти нет. То чувство бестелесно и безлично”. Мощная созидательная сила, которая, однако, как верно отмечает Данте, не всегда так чиста. “Святая красота” теряет блеск в земных проявлениях чувства небесного, а как хочется здесь сказать мне (в унисон античным авторам) – космического. Теперь продолжим разговор о земном и небесном и их соотношении в свете светского неоплатонизма. О Данте, кстати, представитель флорентийской платоновской академии Марсилио Фичино отзывается очень лестно: он поэтический философ, творивший в духе Платона. Однако оставим Данте. Теперь нам интересно, какое место занимает любовь в философии Фичино. Можно сказать, центральное, осевое. Любовь является движущей силой, именно благодаря и посредством которой Бог проявляет себя в мире, а также такой силой, которая заставляет все сотворенное искать слияния с Ним. Circuitus spiritualis – “духовный круг” как суть мирового процесса – и есть любовь, amor. Круговращение это, или единое постоянное влечение, происходит от Бога к миру и от мира к Богу, при этом любящий человек попадает в этот космический поток. “Итак, этот единый круг, идущий от Бога к миру, и от мира к Богу, называется тремя именами: поскольку он берет начало и влечение от Бога – именуется красотой; поскольку, приходя в мир, охватывает его – любовью; поскольку, возвратившись к своему Создателю, соединяется с ним – наслаждением”. Amor Фичино – это объединение (практически вплоть до тождества) христианской caritas и платоновского эроса. Всякая любовь есть желание, какой бы она ни была, но не всякое желание – любовь. Также следует заметить, что Фичино тоже (как и Платон, Августин) считает, что подлинная любовь стремится к высшему благу; однако флорентийский философ полагает, что способность к такому стремлению любовь приобретает только тогда, когда ею руководит познание. Иначе говоря, миром и происходящим в нем движет не слепая, а разумная любовь. Таким образом, концепция любви в философии Фичино охватывает и Бога, и мир, и человека в этом мире соответственно. Любовь представляет собой единый космический процесс реальности человека, природы и Бога. Принципом любви Марсилио Фичино и объясняет весь мировой процесс. “Все части мира, поскольку они являются созданием одного мастера и членами одного и того же мироздания, подобны друг другу в бытии и в жизни, так что справедливо именовать любовь вечной связью и узами мира и его частей, недвижимой его опорой и прочным основанием всего мироздания”. Таким образом, мотив любви как космической силы сохраняется и в ренессансной европейской традиции. В современной же философии дискурс любви перемещается почти тотально в зону человеческого. На примере экзистенциализма и психоанализа рассмотрим, что же такое любовь для мыслителей Новейшего времени.ГЛАВА 3ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ И ПСИХОАНАЛИЗ Современный философский подход к вопросу о любви я собираюсь представить через психоаналитическую и экзистенциальную западные традиции, но в качестве вступления скажу пару слов о представителе восточной эзотерики, неоиндуистском гуру и мистике Ошо. Его философия любви весьма стройна, последовательна и оригинальна, и я не могу не упомянуть о ней в целях внесения разнообразия и пестроты в мою работу. Во-первых, если вспоминать древнегреческое различение типов любви, то стоит отметить следующий момент: Ошо говорит о любви как о божественном состоянии, но такое божественное состояние любви ни в коем случае нельзя понимать в его учении как агапэ. Дело в том, что агапэ – это любовь, характерная для западной, христианской традиции. Вообще, подстраивать подход Ошо строго под один какой-то тип, выделенный в культуре, далекой от восточной, было бы как минимум искусственно и несправедливо, но в целях сопоставления того, о чем пойдет речь в начале данной главы, с тем, что уже было сказано ранее и еще будет отмечено далее, укажу все же на то, что любовь у Ошо – это скорее филия с яркими элементами эроса. Однако на эротических моментах в рамках моей работы я подробно останавливаться не стану. “Любовь – это энергия”. Я бы сказал, что такое короткое и понятное определение любви вполне характерно для современности, причем как для западной мысли, так и для восточной (которые, как я только что отметил, разительно отличаются, однако в учении Ошо часто являют собой гармоничный симбиоз). “Любовь экзистенциальна”, - пишет Ошо. Конечно, в его учении любовь онтологична и по отношению ко многим феноменам Сущего первична. Ошо говорит: «“Любовь” в том смысле, в котором люди обычно употребляют это слово, никакого отношения к любви не имеет – это похоть». Для него, как и для всех рассматриваемых мной в данной работе авторов, очень важно отделить плотскую любовь от любви, которая как раз духовна, которая является признаком естественного хода событий (Ошо настаивает на том, что для человека потребность и способность любить столь же естественна и незаменима, сколь потребность и способность, например, есть и дышать). В этом смысле “любить означает достичь свободы и непринужденности в отношениях с бытием”. Естественность и необходимость любви – один из ключевых моментов понимания проблемы как на востоке, так и на западе. Ошо считает любовь существенной характеристикой человеческого. Речь идет даже об определении и осознании себя как онтологического субъекта именно через любовь. “Осознать свое существо – значит встать на путь, ведущий к любви”; “Через любовь ты соприкасаешься со своей внутренней целостностью. Любовь делает тебя завершенным”. Также необходимо отметить, что любовь по Ошо неразрывно связана со свободой (вместе любовь и свобода и составляют человеческую сущность, хотя в первую очередь все же именно свобода). “Любовь должна быть высшим актом свободы”, - говорит он. Следует заметить, что, как и Марсилио Фичино, Ошо толкует не о слепой любви, а о разумной. “Одна только любовь весьма глупа; с пониманием любовь может прожить долгую жизнь, великую жизнь”. Кстати, параллель в учениях современного индийского мудреца и ренессансного неоплатоника я обнаружил так же и вот в каком моменте: оба сравнивают любовь со светом. Для Фичино свет – это образ постоянного божественного присутствия в мире. Все ступени бытия в космической сущностной иерархии пронизаны этим светом, который и есть любовь. Таким образом наш мир становится прекрасным образом Божьим, открытым для человеческого познания. У Ошо же я нахожу: “Любовь божественна! Любовь подобна свету”. Образ божественной истины и блага обнаруживается в человеческой любви. Ошо так и говорит: “Там, где есть двое любящих, присутствует и Божественное”. Вот она, связь человека с Богом, являющая собой мощную силу и творящую чудеса. С другой стороны, любовь – это даже и не просто связь с Богом, это и есть Он. “Бог есть любовь. Единое – это просто любовь”. Завершая разговор об Ошо, я хочу отметить некоторую параллель и с Платоном. Я имею в виду “лестницу” любви из диалога «Пир». Там, как известно, описан возможный путь человека к достижению Блага через любовь, путь от плотской любви к высшей. Ошо рассуждает похожим образом. Он делит любовь на три измерения. В первом другой – объект любви – используется как средство. Во втором измерении другой становится целью, прямо по кантовскому категорическому императиву (который велит относиться к другому как к цели и никогда только как к средству). В третьем же измерении, как говорит Ошо, другой полностью исчезает. Это и есть настоящая любовь, в подлинном, чистом смысле слова: любящего больше нет, любимого нет, а есть только любовь в своем высочайшем состоянии. Таким образом, я показал, что выдающийся современный представитель восточной парадигмы мышления, наряду с западными философами, придает любви онтологический статус, определяя ее как мощную силу космического масштаба, движущую отношениями между людьми, а также человека с Богом. В принципе, даже познание, по Ошо, тоже можно свести к любви: “Любовь – единственная религия, единственный Бог, единственная тайна, которую нужно прожить и понять. Если ты понял любовь, ты понял всех мудрецов и всех мистиков мира”. Ошо говорит еще очень много нового и значимого о любви как принципе человеческого бытия и бытия вообще, но оставим разговор о нем и переместимся на Запад, поближе к экзистенциализму, а точнее вплотную к одному конкретному его представителю. Для Сартра любовь – это некий проект, несущий в себе определенную цель. “Конфликт есть первоначальный смысл бытия-для-другого”, - пишет Сартр, помещая в зону конфликтности и любовные взаимоотношения (точнее, особенно их). Источником такого конфликта является проект объединения с другим, однако единство с другим в принципе нереализуемо. Собственная же ценность любви в том, чтобы признавать и принимать невозможность объединения, при этом стремясь к нему и не нарушая свободу другого (Сартр называет это нереализуемым идеалом). “Любовь как первичное отношение к другому является совокупностью проектов, которыми я намерен реализовать эту ценность”. Однако по вопросу свободы возникает особый конфликт: с одной стороны, свобода другого есть основание моего бытия, а с другой – я хочу присвоить себе его свободу. Присвоение свободы – цель любовного проекта. Если же эта цель достигнута – и любви конец. А любящий этого не хочет. Значит, он стремится к обладанию, но к обладанию совершенно особого рода. “Он хочет владеть свободой как свободой”, - пишет Сартр. Здесь опять обнаруживает себя серьезная трудность. Выходит, любовный проект затевается любящим как проект верности самому себе; такое положение дел не может устроить другого-любимого. “Он хочет быть любимым свободой и требует, чтобы эта свобода как свобода не была бы больше свободной”, - блестяще описывает Сартр этот парадокс. Свобода как любящего, так и любимого, должна быть как бы пленена самой собой. Свобода предстает скорее играющей в собственный детерминизм. Любящий не хочет быть причиной такой игры (как и любимый), но хочет быть уникальным поводом к ней. Он выбирает себя целью любовного действия, но хочет, чтобы его выбирал другой, при этом их выбор должен совпадать. Что же требует любящий от любимого? Вот ключевое, на мой взгляд, разъяснение такой ситуации: “Он хочет не воздействовать на свободу Другого, но априори существовать как объективная граница этой свободы”, то есть сначала любящий конституирует себя как границу, а затем любимый принимает ее как условие собственной свободы. Таким образом, в рамках экзистенциального любовного проекта любящего границы его свободы должны совпасть с границами свободы любимого. В итоге получается нечто вроде добровольного запрета, связывания свободой самой себя. Объективная граница свободы другого есть источник всех ценностей; любящий оказывается абсолютной ценностью для любимого, и в той мере, к которой любящий может принять это, он и оказывается ценностью для самого себя. Сартр пишет: “Хотеть быть любимым – значит хотеть поместиться по ту сторону всякой системы ценностей, быть полагаемым другим как условие всякой оценки и как объективное основание всех ценностей”. Такое требование действительно прослеживается в любовных взаимоотношениях. Для любимого любящий – как минимум объект, через который любимому дан мир, а как максимум – любящий и есть этот мир. Тогда любящий уже не есть объект в мире, но мир есть объект в нем. Как видно из всего уже сказанного, свобода любимого должна серьезно трансформироваться в свое иное, чтобы и любящему тоже стать любимым. Иначе говоря, взаимная любовь – это взаимопреобразование привычной свободы в то ее состояние, которое я попытался, с помощью текста Сартра, описать выше. И вот что выясняется дальше: подлинность моего субъективного существования зависит от моего бытия объектом. В любви происходит обмен, отдача, которая необходима для достижения желаемой мной моей собственной свободы. Я есть в той мере, в какой я отдаю себя другому, и трансформация моей свободы не тревожит меня: если это необходимо для любви, пусть будет так. Более того, после преобразования свободы, происходящего в любви, я и сам хочу себя в таком новом состоянии (Сартр, кстати, примерно так и пишет). И только когда я отдаю себя и свою свободу другому, я оказываюсь собственно существующим. “Это и есть основа любовной игры; когда она существует, мы чувствуем себя оправданными в существовании”. Выходит, любовь есть проект самого себя. И это вызывает конфликт (с чего я и начал разговор о Сартре). Такой проект – это форма соблазна, то есть любящий становится соблазнителем (или “очаровывающим объектом” – так его называет Сартр). Отношения соблазнителя и соблазняемого и есть борьба, этот самый конфликт: соблазн – проект жажды признания, и в его реализации соблазняемый оказывается в подчиненном положении. Но вот что я хочу заметить: соблазнитель остается при своей роли лишь до тех пор, пока его признает соблазняемый, при этом все те формы самовыражения (обобщаемые Сартром в термине “язык”), применяемые соблазнителем, не даны ему самому без соблазняемого; проще говоря, он может только догадываться, что же хочет сказать любящему и в чем вообще состоит его любовный проект. Однако успех проекта не может быть гарантирован, ведь триумф соблазнения – то есть ситуация, в которой любящий соблазнил другого – не есть еще любовь другого.