История философии К.Н. Леонтьева

Заключение
К.Н. Леонтьев убеждён, что русское государство должно стать «столбом настоящего недемократического христианства», что только в этом случае Россия может сохранить самобытность и не утонуть «бесследно в безличном океане космополитизма».
Эта мировая роль России как своеобразной преграды на пути гибельного технического и эгалитарного прогресса западного типа может быть выполнена лишь при условии сохранения и укрепления русских традиций в свете национальной идеи. В её основе должно лежать то, что Леонтьев называет «византизмом». По мнению мыслителя, это комплексное явление, включающее следующие составляющие: «. византизм в государстве значит - самодержавие. В религии он значит христианство с определёнными чертами, отличающими его от западных церквей, от ересей и расколов. В нравстве ...

Оглавление
Введение 3
Глава I. Философия истории К. Леонтьева, русская перспектива 5
1.1 Россия как культурно-исторический тип в историософской системе Леонтьева 5
1.2 Исторический путь развития России и перспективы развития русской цивилизации 11
Глава II. Философия истории Леонтьева: всемирная перспектива 17
2.1 Критика западной цивилизационной модели и буржуазной культуры 17
2.2 Эсхатология К.Н. Леонтьева 22
Заключение 25
Список использованной литературы 27

Введение
Имя К.Н. Леонтьева относится к русскому религиозному философу Серебряного века, представителю консервативных взглядов, писателю и публицисту, ведущему идеологу панславизма. Чаще всего его взгляды выходят за пределы мировоззрения Серебряного века. Такой взгляд модно назвать вполне справедливым. Н. Бердяевым отмечалось, что Леонтьев не относился к славянофильским настроениям. В действительности у него мало общего со славянофилами, можно даже сказать о некотором противостоянии.
Свою концепцию Леонтьев именовал органической, а метод ее определял как перенос идей развития из «реальной области науки… в историческое понимание». Исторические «организмы» – общественные, государственные, культурные – рассматриваются по типу организмов биологических, и развитие их оказывается подвержено есте ственным законам созревания и расцвета (период «цветущей сложности», который для каждого государственно-социально-культурного организма есть его эстетическое состояние), а затем старения и умирания (период «вторичного смесительного упрощения»).
Актуальность обращения внимания к философии К.Н. Леонтьева объясняется возможностями сегодня с объективных и непредвзятых позиций посмотреть кроме как на творчество этого писателя, но и на большой период истории России за век. Бесспорно, К. Леонтьевым и другими мыслителями начала XX века была предугадана судьба России, сформулированы особенности дальнейших социальных, политических, культурных и духовных изменений.
На сегодняшний день данная тема мало исследована и нет ответа на вопрос, раскрывающий место К. Леонтьева в философии.
Многие мыслители рассказывали об идеях К. Леонтьева, например популяризация его мыслей, принадлежит перу В.В. Розанова, Вл. Соловьева,
K.M. Аггеева.
Социально-политические взгляды К. Леонтьева рассматриваются H.A. Бердяевым, П.Н. Милюковым, С. Трубецким, Д.С. Мережковским, П.Б. Струве, С.Л. Франком. Ценен вклад в освещении темы A.A. Александрова, Л.А. Тихомирова, Е. Поселянина, И. Фуделя.
В последние десятилетия мы наблюдаем второе, после эпохи Серебряного века, «открытие» К. Леонтьева. Уже с 1991 г. философии К. Леонтьева посвящались научные конференции, положившие начало широкого обсуждения философского наследия забытого мыслителя. Выходят статьи, раскрывающие особенности взглядов философа А.Ф. Сивака, A.A. Королькова, K.M. Долгова и др.
В многочисленных исследованиях о К. Леонтьеве, появившихся в последнее время, фактически не анализируется очевидная близость многих его идей духовным исканиям следующего поколения русских мыслителей - представителей Серебряного века русской культуры.
Перед нами была поставлена следующая цель: определить в чем состоит своеобразие философской концепции К. Леонтьева.
Для достижения поставленной цели в исследовании решались следующие задачи:
- рассмотреть взгляды философа на исторический путь развития России;
- обозначить перспективы развития российской цивилизации;
- выявить критическое отношение к западной цивилизации;
- рассмотреть эсхатологические представления философа.
В качестве объекта курсового исследования выступает русская культура эпохи Серебряного века.
В качестве предмета - отражение идей К. Леонтьева в культуре Серебряного века.
Курсовая работа имеет следующую структуру: две главы и четыре параграфа, введение, заключение и список литературы.

Глава I. Философия истории К. Леонтьева, русская перспектива

Ассимилируя народы, христианство достигает всеобщего сходства людей лишь в отношении исповедальной веры, но сохраняет различия в государственном устройстве, общественной организации, национальных традициях. В отличие от утилитарной ассимиляции, христианство не стремится свести всех людей к одному «полезному», но не эстетичному «среднему» типу, не грозит уравнять человечество до «той убийственной однородности, до какой может довести его современное учение прогресса, оно довольствуется ролью мозга и нервной системы в живом организме, — не пытаясь обратить его в бесформенную однородную массу»8. Леонтьев уверен, что утилитарная ассимиляция доведет человечество до духовной смерти, поэтому он и призывает отдать предпочтение христианской ассимиляции, стремящейся лишь к обращению наибольшего числалюдей в единую веру. Россия как хранительница христианства должна стать во главе человечества, но не того «безбожно-бесстрастного», серого и однообразного, каким его сделал либерально-эгалитарный прогресс, а «всечеловечества», взращиваемого новой цивилизацией.
По мнению Леонтьева, для всеобщей христианизации нужно ориентироваться не на Запад, как советует Вл. Соловьев, а на Восток и, в первую очередь, утвердить православие там, где ныне исповедуются мусульманство и буддизм.
Футурологическая концепция славяно-восточной цивилизации, согласно которой Россия сначала должна решить назревшие политические, религиозные и экономические проблемы, а затем перенять у Запада эстафету мировой истории, создавалась Леонтьевым в рамках Русской идеи, несмотря на то, что он постоянно критиковал славянофильско-почвеннические политические проекты. Как замечает Р. А. Гоголев, «этот проект, выработанный на базе оригинальной теории истории, в разделе целей и задач содержал в себе как черты идеалов предшественников (старших славянофилов, Тютчева, Данилевского) в сочетании с архетипическими элементами „вечного возвращения“, так и парадоксальные собственные интуиции»9.
Проект Леонтьева соединял в себе элементы разных типов цивилизации. Всевластие государства и религии (носительницы мистического единства общества) было вдохновлено Востоком. Иерархия вассального типа и независимое в своих поступках дворянство — атрибуты западноевропейского типа цивилизации. Само же сочетание Востока и Запада в представлении об общественном совершенстве восходило к идеальному государству Платона, соединившему в себе полисное устройство Афин и религиозно-бюрократическую структуру Египта. К этому добавилась идея дисциплинирующего прогресса, творчески развитого византизма, без чего, по мысли Леонтьева, социально-культурное созидание на практике невозможно. «Нам, русским, надо совершенно сорваться с европейских рельсов и, выбрав совсем новый путь, — стать, наконец, во главе умственной
и социальной жизни всечеловечества»10, — учит своего читателя Леонтьев. Для этого необходимо, чтобы общество осознало фальшивость доктрины равноправия, отказалось от безрелигиозного рационализма и научного эмпиризма и, наконец, нужна «вера в дальнейшее и новое развитие Византийского (Восточного) христианства (православия), в плодотворность туранской примеси в нашу русскую кровь; отчасти и в православное intus susceptio властной и твердой немецкой крови и т. д.»11.
В реализации своего проекта Леонтьев возлагал надежды на простой народ, неевропеизированное крестьянство, которому отводилась роль «почвы». Однако самодержавие, от сохранения которого зависел весь дальнейший ход истории, не могло непосредственно опираться на «простонародные толпы». Исторический прогресс требовал творческого развития национального самосознания, а это — дело интеллигенции. Благодаря усилиям интеллигенции русская мысль должна получить развитие и стать не просто реакционной, а «реакционно-двигающей». «На месте стоять нельзя, — пишет Леонтьев, — нельзя и восстановить то, что… по существу своему утрачено (например, дворянские привилегии в прежней их форме), но можно и должно, одной рукой — охраняя и утверждая святыню Церкви, могущество самодержавной власти и развивая и обновляя пренебреженные остатки быта нашего, другою — двигать нацию вперед совсем не по западному и тем более не по либеральному пути»12.
1.2 Исторический путь развития России и перспективы развития русской цивилизации
Требования к внутреннему устройству России Леонтьев излагает в нескольких пунктах, среди которых особую значимость имеют следующие: (1) сильное, сословно-иерархическое, медленно реформируемое государство; (2) более автономная, но не изолированная от государства, православная церковь, обладающая неформальным духовным авторитетом; (3) разнообразие художественной и бытовой культуры, ее отличие от западной («Или совсем, например, не танцевать, а молиться Богу, а если танцевать — то по-своему, выдумывать или развивать народное до изящной утонченности и т. п.»)13.
Учитывая, что «внешние вещественно-исторические… толчки были всегда необходимы для внутренних переворотов: душевных, умственных, духовных»14, Леонтьев придает огромное значение проблеме политического центра государства и его историческому перемещению (здесь можно предположить влияние отечественной историографии, например В. О. Ключевского): «Русское племя и русская государственность, имея в себе всегда мало оригинального, всякий раз, меняя центры, меняли и нечто весьма важное в своем культурном типе, во всем строе своей жизни и в духе своего мировоззрения»15.
Новгород — это «первый зародыш государственности и племенного объединения»; Киев — «православие и начало удельной системы (какая-то неудачная попытка своеобразного устройства)»; Владимир, а затем Москва символизировали собой «падение удельной федерации, царство, утверждение восточно-византийского культурного стиля»; Петербург — это уже «Европа… но с сохранением огромного… крепко нажитого, византийского запаса»16. Леонтьев считает, что перенесение столицы в Киев поможет в очередной раз изменить характер российской цивилизации и заодно создаст на юге плацдарм для экспансии православия на Босфор (схожие геополитические идеи примерно в этот же период разрабатывались и В. И. Ламанским): «Царьград есть тот естественный центр, к которому должны тяготеть все христианские нации, рано или поздно (а, может быть, и теперь уже) предназначенные составить с Россией во главе великий восточно-православный союз»17. «…Будут тогда две России… Россия — империя, с новой административной столицей (в Киеве) и Россия — глава Великого Восточного Союза с новой культурной столицей на Босфоре»18. По мнению философа, только экспансия на Восток даст новый импульс к развитию оригинальной русской культуры, к новой жизни, отсрочит гибель русской государственности. Примечательно, что в создании колоссального царства на манер империи Александра Македонского Леонтьев не видел ничего принципиально невозможного: «Против объединения всех когда-нибудь в одно государство нет никаких указаний. Всемирность религиозная — не требует, конечно, космополитических граждан и культур, как думают иные; это вздор; но она и не запрещает их»19.
Для Леонтьева единственный путь к покорению Стамбула и восстановлению там православия — война. Он убежден, что в завоевании и присоединении других стран к России состоит единственное спасение цивилизации от начавшегося процесса смесительного упрощения. Мыслитель откровенно заявляет, что «для скорейшего достижения подобной цели позволительно русскому гражданину желать, чтобы Австрия или Англия… или сама Турция какими-нибудь новыми и нестерпимыми беспорядками вынудили бы нас воевать»20.
Он допускает даже «кровопролитную войну» с Германией, хотя считает последнюю наиболее родственной России европейской страной. Гибель западноевропейской государственности в самое ближайшее время кажется ему неотвратимой, но в таком случае на месте локальных государств может возникнуть их новое объединение, противостоящее России. Чтобы не стать жертвой, Россия сама должна завоевывать мир (в том числе, разумеется, и посредством интеллектуальной экспансии).
Дальнейший путь возрождения России и человечества видится Леонтьеву (в какой-то степени предвосхитившему на полвека программу евразийцев) в определенном смешении этносов, в «прививке» славянам определенной дозы «физиологических примесей», чтобы усилить уже имеющиеся в характере русского народа «азиатские черты»: покорность
властям, отвагу, добродушие, религиозный мистицизм21. «Не люблю я, — провозглашает мыслитель, — нашу чистую русскую кровь! Любил прежде крепко, но беспорядок, бесхарактерность, неустойчивость надоели смертельно!»22. Смешение народов не означает, впрочем, полного поглощения национальных меньшинств. Должен сохраниться и твердый в своем «иноверчестве» элемент, иначе (при полном распространении православия) произойдет не объединение славянских и азиатских народов, а гибель славяно-восточной цивилизации.
В последние годы жизни, наблюдая реалии российской политической и культурной жизни, Леонтьев начинает сомневаться в проекте мировой национально-культурной будущности России и с досадой склоняется к мысли о ее исключительно религиозном предназначении. Все поздние историософско-футурологические прогнозы Леонтьева носят ярко выраженный эсхатологический характер. Мечты о покорении Стамбула уже не сопровождаются рассуждениями о войне с Западом, а сводятся к идее объединения церквей под началом православного патриарха с постоянно действующим Вселенским Синодом23. В них все явственнее проступает боязнь, что конфессиональная интеграция будет способствовать окончательному всесмешению. Так, в письме к Т. И. Филиппову (сентябрь 1889 г.) философ выдвигает концепцию «трех путей» (вариантов) развития
России. «Что-нибудь одно из трех, — пишет он: 1) Особая культура, особый строй, особый быт, подчинение своему Церковному Единству; или 2) Подчинение Славянской государственности Римскому Папству; или 3) Взять в руки крайнее революционное движение и… ставши во главе его — стереть с лица земли буржуазную культуру Европы»24. Его терзают сомнения в реальности первого пути, склоняя к безотрадному выводу, что «нам предстоят только две дороги — обе бесповоротно европейские. Или путь подчинения папству, и потом, в союзе с ним, борьба на жизнь и смерть с антихристом демократии; или же путь этой самой демократии ко всеобщему безверию и убийственному равенству»25.
Избежать такого финала при неизбежном историческом «разрастании» России, по мнению мыслителя, можно только одним способом — всемерно способствовать тому, чтобы эпилог исторической драмы развертывался не по сценарию космополитического всесмешения, а в соответствии с христианской апокалиптикой. Для выполнения своего религиозного призвания Россия должна сосредоточиться на миссионерской деятельности.
Примечательно, что именно в распространении христианства в глубь Азии усматривает в конце жизни Леонтьев главное религиозное предназначение России: «Православие для меня самого есть вечная истина, но все-таки в земном смысле оно и в России может иссякнуть… Церковь Истинная, духовная — везде. Она может переселиться в Китай: и западные европейцы были до IX и XI века Православными, а потом изменили истинной Церкви!»26. Однако для успешного выполнения миссии необходимо, прежде всего, укрепить христианство внутри самой России, что напрямую связано с прогрессивными изменениями в светской государственности, так что прежние политические претензии Леонтьева остаются в силе.
Под влиянием все усиливающихся сомнений в том, что родное отечество сможет создать новую культуру (он называет Россию сфинксом, а русских — «Гогами и Магогами»27), Леонтьев допускает возможность не только положительного, но и сугубо отрицательного призвания России, которое, правда, не исключает внешнего величия:
«Россия же вполне бессословная не станет ли скорее, чем мы обыкновенно думаем, во главе именно того общереволюционного движения, которое неуклонно стремится разрушить когда-то столь великие культурно-государственные здания Запада? …Ведь и это своего рода призвание; и это — историческое назначение особого характера»28.
Однако призвание такого рода означает низведение миссии России до миссии древней Македонии — «метлы всесмешения». Леонтьев усматривает еще один, своего рода «синтетический» вариант судьбы России, согласно которому она станет лидером особого иерархического социализма. Создать корпоративный порядок способно только самодержавие, уже имеющее в наличии такие необходимые для этого инструменты, как Церковь и поземельная община. «Иногда я… думаю, — пишет он, — объективно и беспристрастно предчувствую… что какой-нибудь русский царь, — быть может, и недалекого будущего, — станет во главе социалистического движения (как Св. Константин стал во главе религиозного — „Сим победиши!“) и организует его так, как Константин способствовал организации христианства, вступивши первый на путь Вселенских Соборов… Организация значит принуждение, значит — благоустроенный деспотизм, значит — узаконение хронического, постоянного, искусно и мудро распределенного насилия над личной волей граждан… Организовать такое сложное, прочное и новое рабство едва ли возможно без помощи мистики»29. Подобно тому, как русские князья перед смертью принимали монашеский постриг, так и социалистический строй (монастырскую структуру которого Леонтьев неоднократно подчеркивал) может стать для России своеобразным преображением, принятием «нового образа и чина».
Подводя итоги, следует сказать, что проблема смысла истории решалась К. Н. Леонтьевым не на основе научной рациональности, а в духе традиционного для российского консерватизма XIX в. аксиологического подхода, в рамках которого эстетические и органицистские идеи оказались основанием для теоретического и оценочного осмысления социальных явлений. Эсхатологические мотивы его работ — естественное следствие обостренного переживания разразившегося кризиса традиционного общественно-политического устройства самодержавной России. Этим же объясняется вовлеченность мыслителя в проблематику Русской идеи, которую он превратил в обоснование «государственнического» национализма и довел до абсолютной антитезы «Россия и Запад».
Однако, создавая концепцию национального историософского мессианизма и ставя судьбы человечества в зависимость от духовно-политической эволюции России, Леонтьев одновременно констатировал ее отрыв от реальных социально-исторических процессов. Осознание удаления хода истории от ее идеала сделало разработанные им футурологические прогнозы утопическими и пессимистическими даже в его собственных глазах
Глава II. Философия истории Леонтьева: всемирная перспектива
2.1 Критика западной цивилизационной модели и буржуазной культуры
Теория и практика классического европейского консерватизма, оказала большое влияние на формирование философских концепций русских мыслителей консервативного направления, среди которых важнейшее место занимает К.Н. Леонтьев. Он находился в оппозиции к оптимистическому пониманию человека, свойственному секулярной идеологии. К.Н. Леонтьев не принимал антрополатрию – веру в идеальное, самостоятельное, автономное достоинство человеческой личности, рассматривая последнюю только в свете служения обществу. К.Н. Леонтьев стоял на позиции антииндивидуализма, возражая против обожения прав и свобод человека, которая воцарилась в Европе с конца ХVIII века. Когда Европа попыталась воплощать в жизнь принципы свободы, равенства, индивидуализма, это привело к возникновению такого явления как «средний человек». «Средний человек» – посредственная по духовным и умственным способностям личность со стандартными запросами и потребностями, не ставящая себе высоких целей, а погрязшая в материализме, существо космополитическое и интернациональное.
Для К.Н. Леонтьева в качестве «среднего человека» выступает западноевропейский мелкий буржуа, лавочник и пролетарий, под низкий уровень развития которых подгоняется все общество, которое могло быть прекрасным и возвышенным. Сверхличностные ценности, по Леонтьеву, должны быть выше личного блага, так как именно в сверхличностном, государственном служении реализуется полноценная индивидуальность.
К.Н. Леонтьев никогда не писал о человеке «вообще», человек выступает у него только в определенном социальном, национальном и конфессиональном отношении. Европейские и российские консерваторы были едины в убеждении о естественности и даже неизбежности существования социальной иерархии. Для русской консервативной философии тоже характерно представление о человеческом обществе как о живом организме в самом буквальном понимании, в котором роль органов играют сословные группы.
Очень четко приверженность к сословному строю была выражена К.Н. Леонтьевым, признававшим громадную роль дворянства в российской истории. Выступая за элитарность, К.Н. Леонтьев доказывал, что «сословный строй в десять раз прочнее бессословного». Для Леонтьева строгая сословная иерархия – мощное препятствие на пути к смесительному упрощению и распаду, всеобщему уравнению по нижней мерке, гарант государственной прочности.
Большое значение в работах К.Н. Леонтьев уделял дворянству, будучи твердо уверенным, что аристократия – это носительница исторических преданий, хранительница «идеи благородства, идеи чести». Вместе с тем в качестве беспрекословного авторитета, стоящего над сословиями (в том числе и над дворянством) выступал монарх. К.Н. Леонтьев неоднократно подчеркивал, что народ чтил дворянство только как сословие «царских слуг». Для консерваторов в России, наряду с защитой сословности, одновременно не менее принципиальным было стремление к недопущению самостоятельной роли любого сословия, которое будет, именно благодаря своей самостоятельности, ограничивать самодержавие.
Народный характер самодержавия, о котором так много говорили философы-консерваторы, предусматривал равенство перед троном всех сословий. Например, К.П. Победоносцев резко критически относился ко всем требованиям дворянства о предоставлении ему особых прав, заявляя, что «дворяне одинаково со всем народом полежат обузданию»30.
В этом одно из различие между европейским и русским консерватизмом. Авторитет монарха-самодержца в России был намного выше, чем в Европе, и это не позволило сформироваться сколько-нибудь автономной российской аристократической традиции. По мнению К. Леонтьева, «царизм был так крепок, что и аристократическое начало у нас приняло под его влиянием служебный... характер»31. В концепциях русских консерваторов государство неизменно занимает доминирующее положение, причем в большей степени, чем это было у европейцев.
Органицистские идеи пронизывали все творчество русских философов-консерваторов, понимающих общество как живой сложный организм, со своими особыми принципами функционирования. Особенно ярко это выражалось у К.Н. Леонтьева. Отправным моментом в органицизме К.Н. Леонтьева является утверждение о едином характере явлений, процессов, происходящих в живой природе и в общественной жизни, определенной аналогии между природными и социальными организмами. В своей книге «Византизм и славянство» К.Н. Леонтьев, рассматривая общество как органическое материальное явление, подчеркивал, что любая материя может приобретать ту или иную форму лишь при выражении определенной идеи. Например, если материей является стекло, а искомой формой стакан, то дальше цилиндрического сосуда, полого изнутри, материя стекла распространяться не может.