Проблема поп-арта в работах М. Лифшица

СОДЕРЖАНИЕ
стр
ВВЕДЕНИЕ
1. Марксистско-ленинская эстетика в посткоммунистическую эпоху.
1.1. Краткая биография М. Лифшица
1.2. Внутренняя сопричастность Михаила Лифшица сталинизму и сталинскому режиму
2. Метафизическое алиби советского марксизма
2.1. Модернизм (Лифшиц Михаил)
2.2. Ильенков и Лифшиц — самые выдающиеся марксисты ХХ века.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Детство ума непростительно для взрослых людей.
Стихийной реакцией неопытного сознания всегда пользуются политиканы разных оттенков Два полюса буржуазной идеологии (которая возможна даже у людей, на первый взгляд не имеющих с ней ничего общего) тесно связаны между собой. Они дополняют друг друга, и каждый из них выигрывает от существования его противоположности, как две партии в двухпартийной системе (республиканцев и демократов, лейбористов и консерваторов) выигрывают от колебаний маятника из стороны в сторону. Порочный круг буржуазной идеологии предлагает сознанию любые решения, кроме верного.
В самом деле, как выиграл международный модернизм от преследований авангарда в гитлеровской империи! Многие художественные репутации обязаны своим существованием только этой шумихе, не имеющей в сущности отношения к искусству, ибо нет такого закона, что все отвергнутое Гитлером по тем или другим политическим соображениям (например, гомосексуализм) само по себе хорошо. Разумеется, мы сочувствуем людям, пострадавшим от фашистских преследований, независимо от их убеждений и философских или эстетических позиций. Однако нельзя закрывать глаза на то, что после второй мировой войны буржуазная пропаганда (в самом точном смысле этого слова) сознательно раздувает конфликт между фашизмом и модернистским искусством. Мало того, она уже превратила этот конфликт в идейно-художественную несовместимость, чем совершенно извратила его в свою пользу.
Гитлер утверждал, что искусство должно быть «народным», проникнутым общественными целями, а не замкнутым в своих отвлеченных построениях. Что же отсюда следует? Если бы вы доказали, что в гитлеровской империи искусство действительно росло из народа или служило народу, выражая передовые общественные цели, тогда другое дело. Но кто это докажет? А тот факт, что фашизм захватил, узурпировал, испачкал многие демократические и социалистические идеи, пользуясь ими в самых реакционных интересах, принадлежит именно к его особенностям, как политической формы, основанной на социальной демагогии. Однако самая отвратительная демагогия не может дискредитировать социалистические идеи, несмотря на постоянные усилия буржуазной пропаганды доказать, что все социалистическое по самой природе вещей «тоталитарно». Социализм будет расти, побеждая внешних врагов его и свои внутренние противоречия как необходимость, продиктованная самой историей.
Самой большой тайной Лифшица было то, что до начала репрессий он был верным сталинцем.
Дело еще и в том, что Лифшиц был признанным теоретиком «Большого Стиля» сталинской культуры. Сталинский «Большой Стиль» в его интерпретации носил на себе печать левого классицизма, что он признавал без околичностей: «Вульгарно-социологические школы, имевшие претензии на господство в марксистской литературе 20-х гг., переживали кризис, связанный с переменами в политической жизни страны.
Ожидались также большие изменения в формах литературной жизни, и они произошли в 1932 г., когда пролетарские организации во главе с РАППом были распущены и началась подготовка к созданию Союза советских писателей. Закончилась полоса крайней «левизны», различных перегибов в области идеологии и культуры <...> Критика этих фантазий в печати начала 30-х гг. была громадным прогрессом, настоящим благодеянием. Примерно с 1930–1931 гг. начинается новая архитектурная политика. Она часто впоследствии подвергалась суровому осуждению, но я в этой области консерватор и считаю, что она была обоснованна и естественна [6].
Наступил поворот, весьма символический для того времени, от прежней, характерной для XX в. пуристической, конструктивистской тенденции к восстановлению старой ордерной системы, к традициям, связанным с наследием античности и Ренессанса, повторенным потом русским классицизмом и ампиром. Грубым урбанистическим фантазиям было противопоставлено требование красоты, той самой красоты, которую слишком «левые» критики еще недавно хотели ликвидировать вместе с кулачеством. Наступивший поворот говорил о том, что история не кончилась, что социалистическая эстетика должна стать продолжением прежних достижений художественной культуры» («Из автобиографии идей») [7].
Таким образом, не подлежит сомнению внутренняя сопричастность Михаила Лифшица сталинизму и сталинскому режиму в 1931–1937 гг. Однако сопричастность сопричастности – рознь: есть сопричастность идеологических подельников Сталина из «коммунистической ячейки» Института красной профессуры – Митина, Юдина, Ральцевича, Кольмана, которые начали с доносов в «Правде» на «философское руководство» в лице Деборина и его учеников (Карева, Луппола, Стэна и др.) и наушничества лично товарищу Сталину, а кончили тем, что, заняв вакантные кресла, отправили их, за исключением совершенно потерявшего лицо Деборина, на плаху и бесстыдно присвоили их тексты (так, Марк Митин опубликовал под своей фамилией статью Яна Стэна «Философия», написанную для БСЭ). И есть навязанная историей сопричастность интеллектуалов 30-х, которые попросту не могли выпрыгнуть из сталинской эпохи. Эти сопричастности ни в коем случае нельзя путать.
Такие люди, как Михаил Лифшиц и Георг Лукач, болезненно расстались с революционными иллюзиями относительно «актуальности мировой революции», как с ними покончил и товарищ Сталин после поражения попытки революционного переворота в Германии в 1923 г., но не видели для себя лично иного «умного места», кроме Советского Союза. И они должны были обеспечить себе метафизическое алиби. Просто чтобы выжить.
Ценой вопроса для них стало философское «примирение с действительностью», для коего они широко использовали как теорию исторического круговорота Джанбаттисты Вико (Лифшиц), так и созданную Гегелем и реконструированную Лукачем концепцию «железной цепи» Революции, Термидора, Реставрации и следующего за ними прозаического периода постреволюционного развития все это пережившего общества. Лифшиц в эссе о Гегеле и Вико, равно как Лукач в эссе о Гельдерлине и книге «Молодой Гегель» сотворили своего рода философские аллегории, в которых для посвященных были прозрачны и фигура Сталина, и реальности СССР после «великого перелома» и Большого террора [8].
Лифшиц выступал «первой скрипкой» в дискуссиях 30-х: о «вульгарной социологии» («Ленинизм и худ. критика», «Стыдливая социология», «Против вульгарной социологии. Крит. заметки», «Вульгарная социология»), о мировоззрении и методе («Художественный метод Бальзака»), о формализме и натурализме, о романе как буржуазной эпопее, о народности (доклад «Народность искусства и борьба классов»), активно выступал за платформу журнала «Литературный критик» в дебатах 1939–1940 гг. («Надоело», «В чем сущность спора?», неопубл. статьи).
Последнее противоборство имело судьбоносное значение для Лифшица и Лукача (который вскоре оказался в сталинских застенках, откуда его вызволил Георгий Димитров), а также всего круга авторов и сочувственников «Литературного критика». Дискуссию инспирировали Александр Фадеев и Валерий Кирпотин, которые написали секретарям ЦК ВКП(б) Сталину, Молотову, Жданову, Андрееву и Маленкову докладную записку «Об антипартийной группировке в советской критике», куда зачислили и Платонова как «автора литературного пасквиля на колхозное движение «Впрок»: «...Группка «Литературного критика» выродилась в кучку людей, представляющих современную ревизию марксизма-ленинизма, представляющих буржуазно-либеральное сопротивление марксизму-ленинизму в литературе». Доносчики были поддержаны такими ревнителями чистоты марксизма-ленинизма, как Владимир Ермилов, Иоганн Альтман, Елена Книпович и др.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В 60-е Лифшиц опубликовал свои знаменитые памфлеты («Почему я не модернист», «Феноменология консервной банки» и др.), всколыхнувшие и расколовшие общественное мнение. Лифшиц защитил докторскую диссертацию, успешно продвигался по иерархической лестнице в Академии художеств СССР.
В 70-х – начале 80-х спорадически выступает в печати по избранным поводам, в основном юбилейным; пишет очередные памфлеты по окказиональным мотивам (полемика с Владимиром Разумным, Моисеем Каганом и др.), активно занимается издательской деятельностью, готовит к изданию свое Собрание сочинений (первый том вышел после его смерти в 1984 г.). Как обнаружилось впоследствии, при всем этом он очень много пишет для самоуяснения, в стол. Эта часть наследия Лифшица стала доступной и была опубликована только после окончания советской эпохи.
Вполне неожиданной была и концовка в драме идей, которая была разыграна Лифшицем и его женой и постоянным соавтором Лидией Рейнгардт на закате их жизни: если мыслитель «утешался философией», бросившись в объятья высокой схоластики и загробных бесед с Георгом Лукачем, Эвальдом Ильенковым, Мартином Хайдеггером и Николаем Гартманом, то спутница и жена, его пережившая, окрестившись, нашла успокоение в лоне Русской Православной Церкви. Правда, это известно только по свидетельствам очевидцев. Но, как известно всякому правоверному марксисту, никто не врет так, как врут очевидцы.
Важное место в творческом наследии мыслителя заняли его работы по истории общественной мысли в России (Пушкин, Белинский, Герцен, Добролюбов, Чернышевский, Плеханов). Лифшиц запал в сознание узкого круга академической марксистской общественности в особенности тем, что был застрельщиком нескольких дискуссий 30-х и 60-х гг. ХХ в., непримиримым до крайности борцом с декадентством, модернизмом и литературно-художественным авангардом. (См. его статьи «Почему я не модернист?», «Модернизм в искусстве», «Модернизм как явление буржуазной идеологии», а также написанные Лифшицем в соавторстве с Лидией Рейнгардт книги «Кризис безобразия. От кубизма к поп-арт» (1968) и «Незаменимая традиция. Критика модернизма в классической марксистской литературе» (1974)).
Однако, тем не менее, в художественных предпочтениях Лифшиц был достаточно противоречив: в своей антимодернистской публицистике он нередко цитировал авангардистский философско-сатирический роман Ильи Эренбурга «Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников» и высоко ценил близкого к экспрессионизму художника Василия Чекрыгина (объединение «Маковец»).
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Основная:
1. Азаркин Н.М. Всеобщая история юриспруденции. М., 2003.
2. Графский В.Г. История политических и правовых учений: учеб. – М., 2008.
3. История политических и правовых учений: учебник для вузов. // Под ред. В.С. Нерсесянца. – М., 2009.
4. Козлихин И.Ю., Поляков А.В., Тимошина Е.В. История политических и правовых учений: учеб. – СПб., 2007.
5. Исаев И.А., Золотухина Н.М. История политических и правовых учений России XI-XX вв. М., 2003.
6. Малахов В.П. История политических и правовых учений: Учебное пособие для вузов. - М., 2003.
7. Марченко М.Н., Мачин И.Ф. История политических и правовых учений. М.: Изд-во Проспект, 2010.
8. История политических и правовых учений. Хрестоматия / Сост. В.П. Малахов. – М., 2000.
9. Лифшиц, М. А. Кризис безобразия. От кубизма к поп–арту / М. А. Лифшиц, Л. Я. Рейнгардт. — М.: Искусство. 1968. — 201 с.
Дополнительная:
1. Бачинин В.А. Энциклопедия философии и социологии права. СПб., 2006.
2. Берман Г.Дж. Западная традиция права. – М., 2007.
3. Величко А.М. Государственные идеалы России и Запада. Параллели правовых культур. СПб., 1999.
4. Жоль К.К. Философия и социология права: Учеб. Пособие для вузов.– М., 2005.
5. Корнев А.В., Борисов А.В. Правовая мысль в дореволюционной России. Учебное пособие. М., 2005.
6. Правовая мысль: Антология / Автор сост. В.П. Малахов. – М., 2003.
7. Политико-правовые ценности: история и современность. Под ред. В.С. Нерсесянца. М., 2000.
8. Моисеев С.В. Философия права. – Новосибирск, 2003.
9. Фролова Н.А. История российской политической и правовой мысли. В 2 ча-стях. Под ред. Г.В. Мальцева. - М., 2007.
10. Хайруллин В.И. Категория справедливости в истории политико-правовой мысли. М., 2009.
11. Царьков И.И. Развитие правопонимания в европейской традиции права. СПб., 2006.
25