Каждый художник неповторим
Вторая половина XIX века - время могучего расцвета русского искусства. Резкое обострение социальных противоречий приводит в начале 60-х годов к большому общественному подъёму.
Революционные идеи 60-х годов нашли своё отражение в литературе, в живописи, в музыке. Передовые деятели русской культуры вели борьбу за простоту и доступность искусства, в произведениях стремились правдиво отразить жизнь обездоленного народа.
Каждый художник неповторим. Среди композиторов "Могучей кучки" Римский-Корсаков занимает особое место. С его творчеством пышным цветом расцвела в русской музыке сказка. Сказка и песня всегда были душой народа. Именно в сказке народ высказывал светлую мечту о лучшей доле, о торжестве правды и победе добра над злом, насилием и несправедливостью. Вся жизнь Римского-Корсакова - это беззаветное и бескорыстное служение искусству, верность своим идеалам.
Детство.
Николай Андреевич родился в небольшом, но по тем временам довольно оживлённом северном русском городе Тихвине 6/18 марта 1844 года. Судоходная Тихвинка соединяла город с большими реками и озёрами. Вокруг зеленели густые леса.
На другом берегу этой речки, прямо против скромной усадьбы Римских-Корсаковых, высились белокаменные стены и сияли золотые купола старинного Большого или Богородицкого монастыря. О детстве Ники известно мало. В своих воспоминаниях он добросовестно перечисляет ранние музыкальные впечатления, упоминает о том, что умел целыми часами играть один, что говорит о том, что у него почти не было товарищей, а фантазия работала на славу. Известно, что увлечённый письмами и рассказами брата о дальних краях и океанских плаваниях, он заочно влюбился в море и морское дело, строил модели судов, в играх воображал себя мореходом, терпел кораблекрушения и выплывал из водной бездны. Из его детских писем узнаём также, что уже очень рано он увидел дивную красоту звёздного неба, научился безошибочно различать крупные звёзды, планеты, главные созвездия, вслушивался в пение птиц, следил за цветением деревьев, кустарника, полевых трав. Из него мог вырасти впоследствии зоркий учёный, равно как поэт или художник.
Родители. Брат.
Вспоминал Николай Андреевич, его отец Андрей Петрович был весьма уважаемым тихвинским обществом, разрешал споры как человек редкой правдивости и беспристрастия, давал советы. Любимцем Ники был младший брат отца Пётр Петрович - добродушный чудак, прекрасно певший старые русские песни. Певала их и мать композитора Софья Васильевна, женщина яркая и своеобразная. Спокойная и твёрдая, с непередаваемым выражением ума и внутреннего достоинства, Софья Васильевна была Нике не только любящей и заботливой матерью, но и другом. Другом, безгранично авторитетным в глазах мальчика, был и Воин Андреевич. Он был старше Ники на целых 22 года, прекрасно играл на фортепиано и свободно читал ноты с листа.
Уже очень рано у Ники проявились задатки композиторского дара: непогрешимое чувство ритма, абсолютный слух, органическое чувство гармонии и тембра и не на последнем месте восприимчивая музыкальная память, на многие годы закрепившая услышанные в детстве напевы и звуки. Но позже Римский-Корсаков вспоминал: "Сделаться музыкантом я никогда не мечтал, и меня пленяла мысль сделаться моряком. В конце июля я впервые расстался с матерью и дядей: отец повёз меня в Петербург, в Морской корпус".
Отроческие годы.
В Морском кадетском корпусе Ника пробыл шесть лет и весною 1862 года был выпущен "в первом десятке", иначе говоря, с отличием. По отпускным дням он часто посещал итальянскую и русскую оперу, был до глубины души поражён родной прелестью поэзией "Сусанина" и "Руслана" Глинки. Его восхитило пение птиц, по-новому зазвучавшее в Пасторальной симфонии Бетховена.
И почти сразу явилось у мальчика деятельное отношение к музыке: разыскивание и покупка нот, переписывание и даже перекладывание оперной музыки для исполнения в четыре руки, участие при первой возможности в четырёхручном исполнении симфоний, а затем и в разучивании с товарищами по корпусу хоров из "Жизни за царя", как именовали тогда оперу "Иван Сусанин".
В конце 1861 года в жизни Римского-Корсакова произошло событие, имевшее для него, да и для русской музыки, важное значение: Канилле, его учитель и талантливый пианист, восхищённый быстрым ростом его таланта, руководить которым дальше он чувствовал себя неспособным, привёл Нику к Милию Алексеевичу Балакиреву.
"С первой встречи Балакирев произвёл на меня огромное впечатление, - вспоминал Николай Андреевич,- Превосходный пианист, играющий всё на память, смелые суждения, новые мысли и при этом композиторский талант, перед которым я уже благоговел". У Балакирева он познакомился с Цезарем Кюи. Несколько позже произошло у того же Милия Алексеевича знакомство Ники с известным музыкальным и художественным критиком Стасовым и будущим автором оперы "Борис Годунов", преображенским офицером в отставке Модестом Петровичем Мусоргским.
В первое же свидание Балакирев ознакомился с композиторскими опытами Римского-Корсакова и, что казалось почти невероятным, одобрил их, сделав только несколько замечаний. Этого мало. Посмотрев отрывочные материалы для симфонии, он потребовал от автора, чтобы тот серьёзно принялся за её сочинение. Встречи стали частыми. Симфония писалась при непрерывном критическом наблюдении и с деятельной помощью Милия Алексеевича. Образцы черпались в оркестровых сочинениях Бетховена и Шумана. Верный своему убеждению, что учиться композитор должен практически, в самом ходе творчества, Милий Алексеевич с восторгом видел, что то, что не давалось Кюи, Мусоргскому, да, пожалуй, и ему самому, чем дальше, тем лучше удаётся Римскому-Корсакову. "Балакирев сильно полюбил меня,- читаем в воспоминаниях Римского-Корсакова.- …Если Балакирев любил меня как сына и ученика, то я был просто влюблён в него. Талант его в моих глазах превосходил всякую границу возможного, а каждое его слово и суждение были для меня безусловной истиной".
Плавание за океан.
Зима и весна 1862 года принесли в семью Римских-Корсаковых новые глубокие перемены. Умер отец. Мать и дядя перебрались на житьё в Петербург, к Воину Андреевичу. Вместе с тем оборвались последние нити, связывавшие Нику с тихвинским детством; побывать в родном городе после 1862 года ему больше не удалось. Весною он окончил Морское училище и почти сразу был зачислен в экипаж быстроходного парусного судна, клипера "Алмаз", готовившегося к дальнему плаванию. Идти в него Николаю Андреевичу не хотелось. Ещё первые месяцы после отплытия "Алмаза" творческий подъём продолжался, и третья часть симфонии (Анданте), написанная в конце 1862 года, оказалось лучшей, самой оригинальной её частью. Возникали новые музыкальные мысли и планы для уже задуманной, но так и оставшейся в зачатке второй симфонии. Но на этом всё остановилось, источник иссяк.
Николай Андреевич был в глубоком унынии. Сказалась его склонность, замеченная ещё Андреем Петровичем, к "нетерпеливости и гореванию в случае неудачи чего-либо предпринятого". И правда, в последующие два года с лишком плавания ему не только не писалось, но и мысль о композиторстве стала казаться несбыточной, а жизнь - сложившейся как нельзя более неудачно. "Как бы мне хотелось в Питер, чтобы быть с Вами, о многом бы мы перетолковали, - пишет Ника Балакиреву в ноябре 1863 года. - С матерью и братом у меня стало так мало общих интересов: мать для меня стара, а брат очень мало может мне дать, как я вижу из его писем; это служащий, деловой человек. Мать мне пишет боговдохновенные письма, жалеет об упадке молодого поколения, просит молиться богу, не говорить с вольнодумцами и проч. Если б она взглянула мне в душу, то не перенесла бы. Бедная мама! А брат, да что брат…? Вы не пишете, и я совершенно один".
Музыка.
Двадцать первого мая1865 года "Алмаз" бросил якорь в кронштадском порту. Заграничное плавание закончилось. Пережитое отодвинулось в прошлое. К осени друзья съехались в Петербург, возобновились музыкальные встречи. Бодрящая, вдохновляющая атмосфера взаимной заинтересованности, дружбы, чувство общего дела снова захватили вернувшегося. Пришла к быстрому завершению работа над симфонией. Уже 19 декабря состоялось её исполнение. Дирижировал с увлечением Балакирев. На вызовы выходил и чуть угловато раскланивался высокий мичман с обветренным загорелым лицом…