ДОКЛАД
на тему
«Современные поэты Орловщины.
Тематика
их лирики, ее своеобразие»
Пойдем в мой край,
В поля, в луга Орловщины,
Нигде я лучше края не встречал.
Я тут на «ты»
С любым ручьем и рощею,
Тут для меня
Начало всех начал.
Земля родная! Приокская сторона!.. Ширь полей с перелесками да луга в разноцветье трав. Средне-Русская возвышенность! По ее склонам струят неторопливые воды Снежедь и Навля, Ревна и Нерусса – к западу; Ока и Неполодь, Ица и Кромы – к востоку. Здесь их начало, их родина.
Благодатный орловский край! Страница великой летописи россиян, частица истории могучей Отчизны. Он слышал звон топора пращура на берегах Орлей и надсадный стон крепостного, вобрал в себя свободолюбивые голоса народовольцев и несгибаемых революционеров, выстоял от нашествия белогвардейских банд и изгнал фашистскую нечисть – и был и остался надежным стражем, готовым в любую минуту заслонить собой сердце матери-Родины – Москву. И то, что создано в Kpae Приокском, что из года в год преображает и славит его, это – плоды неутомимого труда живущих здесь людей, которые передают из поколения в поколение тепло и ласку к земле, ко всему, что окружает их, вызывая чувство глубокой гордости за свершенное. И, пожалуй, нет иного края на Руси, который смог бы сравниться с этим по изобилию талантов, внесших неоценимый вклад в развитие не только русской, но и мировой культуры.
Кому, например, не известны имена таких замечательных мастеров художественного слова, как Д. И. Писарев, И. С. Тургенев, И. А. Бунин, М. М. Пришвин, А. Н. Апухтин, Ф. И. Тютчев, А. А. Фет, И. А. Новиков, Н. С. Лесков?.. Их произведения стали подлинными учебниками для многих поколений, воспитывающими любовь к отечеству, высокую эстетическую и духовную нравственность, человеколюбие, непримиримость ко всему, что калечит человека и противоречит здравому смыслу. Они учат нас добру, пониманию жизненных явлений, искренности и любви к отчему краю. Говоря об этом, как не вспомнить слова, сказанные Н. С. Лесковым: «Орел, – говорил он, – воспоил на своих мелких водах столько русских литераторов, сколько не поставил их на пользу родины никакой другой русский город...»
Богата и прекрасна эта земля – родина известных писателей, ученых и композиторов. И пусть различна мера их таланта, не одинаков вклад в развитие литературы и искусства, пусть отделяет их друг от друга время, по достоинству определяя цену созданных ими произведений, однако всех их роднит и сближает такая замечательная черта, как любовь к родному краю, который являлся для них источником вдохновенного труда на протяжении всей творческой жизни.
Поля и луга, рощи и перелески Орловщины были несказанно дороги и нашему современнику Дмитрию Ивановичу Блынскому. Он родился и вырос в небольшом селении Васютино бывшего Дросковского (ныне Покровского) района. Эта деревушка с незатейливыми сельскими строениями раскинулась на крутом пригорке среди обширных полей, некогда принадлежавших помещику Черемисину, а теперь – колхозу с поэтическим названием «Заветная мечта». Обдуваемая семью ветрами, она стоит вдали от шумных городов и быстротечных рек. Здесь по утрам в садах и рощах выводят чудесные трели орловские соловьи, о которых впоследствии, гостеприимно приглашая нас в свой отчий край, поэт напишет:
Тропинками извилистыми, узкими,
Пойдем туда, где земляки мои,
Где по соседству
С соловьями курскими
Поют не хуже
Наши соловьи...
Дмитрий Блынский появился на страницах центральной печати в то время, когда заявила о себе сразу же нашумевшая группа молодых поэтов, которых вскоре стали называть одни модными, другие – новаторами. Он, кстати, и учился тогда с некоторыми из них в Литературном институте имени Горького. Но в отличие от них Блынский был нешумный, даже, может, слишком тихий. Богатырского сложения, наделенный ростом и статью, сельский парень, он словно бы смущался этого своего роста, своей неизысканной, здоровой непосредственности, на которую смотрели, может, свысока некоторые не достававши ему до плеча его литературные сверстники.
О стихах говорят в этом доме поэты.
Я у двери стою, не решаясь войти.
Где ты, смелость моя деревенская, где ты?
Шла со мною сюда, да отстала в пути.
Как признание самым близким, звучат эти строки. Он, даже словно бы чуть заикаясь от волнения, признается, что стихи его угловаты, неловки, как и он сам, что строки его «землей пропахли, как пропахла полынью фуфайка». Но тем не менее заключительная строка решительна: «Я стучусь. Я вхожу. Я обязан войти». И он вошел. И оказывается, его немодность, нешумливость не помешали ему стать сразу заметным, известным среди читателей. И представил-то его впервые большому читателю поэт, о котором, к сожалению, сейчас почему-то так нечасто вспоминают, но без которого трудно себе представить современную нашу песню, народный, в лучшем смысле этого слова, поэт Михаил Васильевич Исаковский, сам такой же тихий и непосредственный.
Самой яркой отличительной чертой таланта Дмитрия Блынского было то, что светилось в нем самом, в его характере. Замечено, что люди богатырского склада, здоровяки, что называется, бывают обычно не драчливы, покладисты, снисходительны к слабым, даже в чем-то не защищены в своей широте, открытости и доверчивости. И нравственное его здоровье было такое же, так же оно было цельно и нераздельно с физическим. И потому сама горечь его военного сиротского детства (отец его умер от ран) не гнетуща, а, наоборот, тем жизнелюбивее, чем тяжелее. Он рисовал, окончив художественное училище до поступления в Литературный институт, и его пейзажи до того незамутнены и свежи, до того невозмутимо солнечны, что словно бы он и не видел в жизни угнетающих своей беспросветностью непогод, черного с багровым в поле военных ночей.
И вот что характерно: будучи подчеркнуто традиционным, ничем новым с внешней стороны не выделяющимся, наоборот, похожим на многое то, что уже так знакомо в русской поэзии, он тем не менее запечатлевался с первого прочтения. Чувствуются его любви, его приязни и пристрастия (Есенин, Некрасов, Исаковский), но это именно он сам, Дмитрий Блынский, а никто другой. Его собственная спокойная ясность души, доброта, широкая земная радость с чуть сквозящей грустинкой, а иногда печалью под радостью, скорее угадываемой, чем чувствующейся. И основой его нравственного здоровья была его орловская земля, родившая его и вырастившая таким большим и сильным, ее сыны и дочери – его земляки. Все его стихи – о ней, о них, о его любви к ним. Эта мужицкая двужильная нежная грубоватость, ее прямота, ее кровность. Скуп на краски природы, но они ярки как та осень на могиле отца его, как ярки гребни горластых петухов на родных заборах. Живительная, шершаво-горячая плоть его образов, кажется, сама прикасается к тебе. Ее, кажется, можно потрогать, а не только видеть и слышать.
«Его называли орловским Есениным… Имя поэта Дмитрия Блынского хорошо знают в России… Сам вышедший из глубины народной, он весь свой щедрый поэтический талант посвящает народу… Его стихи уже перестали быть простыми стихами. Они стали песней. Народной песней. Только истинному таланту суждена такая счастливая участь…»
Кто из поэтов не тешит себя надеждой услышать подобное? Не от одного, не от двух-трех известных и малоизвестных критиков, а от сотен и тысяч людей – поклонников его таланта, от тех, кого глубоко взволновало поэтическое слово, заставило грустить и радоваться, плакать и смеяться и чьи чувства и мысли переданы поэтом, отразившим реальную действительность. «Истинный поэт тем и велик, – говорил В. Г. Белинский в своей статье «Стихотворения Баратынского», – что свободно дает образ каждой глубоко прочувствованной им идеи, выражает словом постижимое для одного ума и невыразимое для каждого, кто не поэт».
Каждое стихотворение Д. Блынского (большое ил маленькое), каждая поэма глубоко продуманы в идейном отношении, несут в себе заряд бодрости и настолько близки к фольклору, что кажется порой, автор просто пересказывает то, что где-то и когда-то услышал. А все потому, что, как говорит в предисловии к сборнику его стихов «Солнечное слово», вышедшему в издательстве «Советская Россия» (1980 г.) Лев Ошанин: «Он оставался чужд всевозможным модернистским влияниям. Для него всегда высшим критерием была человеческая достоверность и поэтическая простота».
Дмитрий Иванович с полным откровением признавался читателю:
Рифму я не вертел за столом по неделе
(Чем причудливей рифмы, тем громче стихи).
На меня они сами, простые, глядели
То слезинкой цветка, то сережкой ольхи.
Блынскому не надо было ездить к тем, рядом с кем он вырос, от кого постиг родную русскую речь, народный характер, кому целиком отдал свой поэтический дар. Недаром ему особенно удавались стихотворения, в центре которых стоят близкие поэту по духу и складу простые люди труда, унаследовавшие лучшие национальные черты тургеневских героев.
На юру, над Красивой Мечею,
Где в яругах петляет река,
Как пойду – обязательно встречу я
Лет семидесяти старика.
Ах, Красивая Меча, то сузится,
То опять распахнет берега...
Но я вижу колхозную кузницу,
Что Касьяну, как дочь, дорога.
Это, конечно, вовсе не литературная имитация тургеневского «бегуна» и странника, неугомонного правдоискателя, беззаветно любящего родную землю. Перед нами вполне современный образ колхозного кузнеца, который «над плугом клещами орудуя, наклонился, как врач над больным». Но разве же не обогащает этот колоритный характер тонко подмеченная и совсем ненавязчиво выраженная автором глубокая внутренняя связь, между двумя совершенно разными Касьянами с Красивой Мечи двух разных эпох?
Говорят, нельзя войти дважды в одну и ту же воду быстротекущей реки. Поэт и не тщится это делать. Но он просто не может не черпать из того же неиссякаемого источника, который поил когда-то и музу Тургенева. Отсюда вполне естественная перекличка и органическая, живая связь.
Не выдуман, а тем более невычитан из книг реальный современный герой Блынского, который прекрасно понимал, что произведения авторов, оторванных от окружающей их жизни, убивают, говоря словами Белинского, не только искусство, но и самую возможность искусства. В самом деле, что мудреного было бы сделаться поэтом и кто бы не в состоянии был сделаться поэтом по нужде, по выгоде или по прихоти, если б для этого стоило только придумать какую-нибудь мысль да и втискать ее в какую-нибудь придуманную же форму? Нет, не так это делается поэтами по натуре и по призванию!
Уже первый сборник Блынского «Сердцу милый край» не оставлял сомнений в том, что молодой автор обратился к неиссякаемому источнику вдохновения– полям, лугам Орловщины, ее людям, преобразующим своим трудом родную землю. Все это и явилось для него началом всех начал.
За столь удачным дебютом последовало и вполне достойное продолжение. Блынский неутомимо обогащал, освежал взятые из самой жизни впечатления, краски, стараясь проникнуть в самую глубь тех явлений, душевных состояний человека, которые привлекали его в новых стихах. Острое чувство природы и столь же пристальное внимание к своему современнику определили характер творческих поисков поэта, прерванных безвременной смертью в 1965 году.
Опыт Блынского ясно говорит о том, что любое произведение о родном крае, о «малой родине» только тогда приобретает сколько-нибудь широкое звучание, когда в нем можно различить и какие-то характереные, неповторимые для нашего времени приметы Родины большой. Тут не следует ожидать никаких скидок на так называемую местную тему, на собственно орловский колорит. Только глубокое проникновение в духовный мир своего современника откроет поэту в окружающей его повседневности то, чего он сам ранее не чувствовал, не замечал.
Первая книжка стихов В. Катанова «Ветер в саду» тоже была посвящена родному краю. В ней с особой задушевностью звучали строки о «белом яблоневом дыме, о зеленых далях деревень». Из них-то и составился довольно цельный, пронизанный единым чувством сборник.
Однако этому искреннему и даже немного застенчивому чувству предстояло значительно обогатиться, – возмужать, прежде чем перед автором открылись «лирические дали», как был назван им новый цикл стихов недавно опубликованных в местных газетах.
Поэт вовсе не утратил прежней своей способности «смотреть восторженно и удивленно, как речка отливает серебром». Но к этому прибавилось теперь еще и умение, а также органическая потребность видеть и слышать, «как тракторист в кепченке запыленной по бороздде весенний катит гром...»
В. Катанов пишет и стихи для детей. Маленьким читателям по душе пришлись его многоцветная «Радуга», веселая «Карусель». Этот жанр является для автора едва ли не основным. «Берег детства», омытый «задумчивой волной» родной Оки, стал надежной поэтической точкой опоры.
Общеизвестна мысль Маршака, что «Красная шапочка» – это «Анна Каренина» для маленьких, которых всецело захватывает и покоряет весьма нехитрый сказочный сюжет. Впрочем, они-то еще дорастут и настоящей «Анны Карениной» и вполне изведают то, что приносит искусство взрослым. Но как быть с людьми (а таких, увы, немало), с годами утратившими способность понимать, что мир детской поэзии неизмеримо сложнее и многообразнее, нежели ассортимент даже наилучшего магазина «Детский мир».
Думается, однако, что и таких читателей не оставит равнодушными книга стихов для детей Елены Благининой «Гори-гори ясно!», как и вообще все творчество замечательной поэтессы, вышедшей из тургеневских мест.
Это представительница старшего поколения советских писателей-орловцев. Но ее свежий неувядающий талант лишний раз подтверждает слова А. Грина о том, что детское живет в человеке до седых волос.
Море советской литературы для маленьких разливается с каждым годом все шире, омывая удивительную страну детства теперь уже решительно со всех сторон. Очень разные источники питают это море. Среди них мы можем назвать произведения еще одного автора из Орла – Н. Сердюкову. Ее перу принадлежит несколько сборников стихов для детей «Гришуткин подарок», «Ежик», «Мы с Сережею друзья», «Во дворе большого дома» и другие.
Уловить трудовой ритм родного города, настроиться всей душой на его лад, простыми, ясными словами передать свое настроение другим – таков творческий «секрет» лучших стихов А. Минаева, автора поэм «Кромы» и «Русская женщина», а также его сверстника И. Озерова, назвавшего свой первый орловский сборник «Огни над Окой».
Поэту и впрямь, как говорит он сам о себе, «голос выдан небольшой». Но без его скромных, тихих слов, сказанных от души, были бы бедней наши представления о родном городе, крае, о бесконечно милой Оке. Точно так же и сам автор безо всего этого едва ли обрел бы то радостное, целеустремленное чувство, о котором он говорит в новой книжке стихов «Сверкают росы».
Да, много, очень много значит «малая родина» для поэта и вообще для любого человека, если даже он и владеет таким многообразным жизненным опытом, как, скажем, В. Орлов. Шофер, автоинспектор, слесарь, участник Великой Отечественной войны, а после демобилизации – работник культурно - просветительного фронта, журналист, радиокорреспондент, литературный сотрудник молодежных газет – таков далеко не полный перечень его дел и профессий, освоенных им на просторах советской России от Дальнего Востока до Ленинграда. Но среди всех «Перегонов», как назвал свой первый стихотворный сборник автор, ему дороже всего и ближе тот, что на пути к родному Орлу, откуда хорошо видна и «вся моя орловская земля».
Подобно строителю-земляку, который появляется утром рано там, где закладывается будущее города, В. Орлов обычно и сам «не ищет особой темы – сразу в руки берет мастерок, чтоб о счастье сложить поэму из простых, задушевных строк».
И словно перекликаясь с ним, архитектор И. Иванов пишет о том, что «без любви большой не выстроить красивый город». Изданные в Орле две его книги стихов «Возрождение» и «Моя земля» – это как раз и есть признание в любви ко всему тому, что создается усилиями земляков и что в недалеком будущем, как «этот новый, светлый дом, войдет в кварталы коммунизма!»
«От цехов молодого завода до заветных тургеневских мест», по довольно удачному выражению автора стихотворного сборника «Пою мой край...» П. Николаева, нам дорога и мила Орловщина.
Как «отважный сын России, славный город мирного труда», встает наш «город с именем орлиным» в стихах и песнях Г. Иванова, издавшего в Орле два поэтических сборника «Дума о командире» и «Звените, свадьбы!».
Первая книжка стихов или прозы, какой бы малой по объему она ни была, остается в биографии каждого автора на особом счету. Он может после нее и не стать профессиональным поэтом, писателем, отойти от литературных занятий вообще, но обнародованные им ранние «мечты и звуки» уже не возвратятся в заветную и никому неведомую тетрадь. Теперь они – достояние читателя, который судит о новом сборнике, чаще всего даже и не задаваясь вопросом о том, первая это или двенадцатая книжка автора. Раз уж, как говорится, «вещь в себе» стала «вещью для всех», то тут вступает в свои полные и неотъемлемые права единственный для любых литературных изданий критерий: что нового несет вышедшее произведение, чем оно духовно обогатило и насколько взволновало, обрадовало нас?
Индивидуальность автора дает подчас себя знать уже в самом выборе заглавия. Далеко не каждый молодой поэт способен так выразительно и точно определить свой ранний опыт в литературе, как это сделал, например, В. Дронников, назвав первую книжку стихов «Колыбелью».
Суровой и жесткой была «колыбель», в которой подрастали «мальчики-свидетели войны». Так охарактеризовал свое поколение сверстник Дронникова А. Шиляев в первом стихотворном сборнике «Глубина сердца». Вот почему оба они, мужественно напоминая нам о потерянных отцах и старших братьях, смотрят на трагедии минувшей войны скорбными глазами безвременно поседевшей матери. Но если у Шиляева этот центральный образ его лирики чаще всего приобретает обобщающие черты, созвучные главной мысли о том, «что такое любовь России, что такое Россия-мать», то Дронников идет своей дорогой.
Его «колыбель» качает просто мама, как названо им одно из лучших стихотворений сборника. И мы не удивляемся, когда он говорит нам о ее «равнинных, ласковых ладонях». Ведь из добрых и сильных рук матери человек делает свой первый шаг в окружающий мир, который воспринимается в ту пору как бы их естественным продолжением.
Столь же дорогой сердцу каждого человека остается на всю жизнь и его родная сторона. Вот, наверное, почему так искренне и неподдельно звучат в стихотворном сборнике И. Александрова «Земляника» простые, тихие слова:
Опять знакомая дорога
Меня на Снежедь привела.
Затихла давняя тревога,
Душа спокойна и светла.
Могут сказать, что, мол, слишком уж эти стихи традиционны. Не спорю. Потому что любимая автором «Записок охотника» речка Снежедь в своем роде тоже традиционна, как, впрочем, и все тургеневские места. Но разве это мешает им быть современными, обновляющимися с каждым днем? К тому же такие вот места, как Бежин луг, по справедливому замечанию К.Паустовского, выражают самую сущность русской природы, действуют с неотразимой силой на сердце, наполняют нас душевной легкостью и благоговением перед красотой своей земли. Пожалуй, и впрямь в каждом из них заключена частица нашего собственного сердца.