ЛИТЕРАТУРА ФРАНЦИИ XVIII В.
Введение
Франция сыграла в общей социально-политической культурной жизни Западной Европы едва ли не главенствующую роль. Именно поэтому в своем обзоре западноевропейских литератур XVII века мы более подробно говорили о Франции. То же мы собираемся сделать и теперь, в обзоре литератур XVIII в.
Ф. Энгельс в предисловии к третьему немецкому изданию "Восемнадцатого брюмера Луи Бонапарта" Маркса писал: "Франция - та страна, в которой историческая классовая борьба больше, чем в других странах, доходила каждый раз до решительного конца. Во Франции в наиболее резких очертаниях выковывались те меняющиеся политические формы, внутри которых двигалась эта классовая борьба и в которых находили свое выражение ее результаты. Средоточие феодализма в средние века, образцовая страна единообразной сословной монархии со времени Ренессанса, Франция разгромила во время великой революции феодализм и основала чистое господство буржуазии с такой классической ясностью, как ни одна другая европейская страна"1.
В пору раннего средневековья во Франции интенсивнее, чем в других странах Западной Европы, формируются и получают наиболее законченное развитие все основные жанры и виды, типичные для литературы средних веков (национальный героический эпос, рыцарский роман, фаблио, животный эпос, средневековая клерикальная драматургия). В XVII веке во Франции достигает наибольшего, чем в других странах Европы, расцвета классицизм (Буало, Корнель, Расин, Мольер).
В XVIII столетии во Франции с огромной силой, полнотой и революционной последовательностью развернулось просветительское движение, давшее миру наиболее типичные образцы просветительской художественной литературы.
"Первая скрипка в оркестре"
XVIII век - преимущественно французский век.
Почти на всем протяжении XVIII столетия между Англией и Францией в многолетних войнах решался вопрос о первенстве на морях и в колониях. Англия год от года усиливала свои позиции, используя или намеренно создавая конфликты на континенте и втягивая в них Францию (война за испанское наследство 1701 - 1714 гг., война за польское наследство 1733-1735 гг.,. война за австрийское наследство 1741-1748 гг., Семилетняя война 1756-1763 гг.).
В начале века Франция потеряла ряд колоний в Америке (земли вокруг Гудзонова залива, Ньюфаундленд), после Семилетней войны она вынуждена была уступить Англии Канаду, колонии в Индии и даже разрушить собственный военный порт в Дюнкерке. Войны ослабили Францию, нарушили внутреннюю экономическую жизнь страны. Государственная казна была опустошена. Внутренняя политика французского абсолютистского правительства была беспомощна, как и политика внешняя. Государство неоднократно объявляло себя банкротом, а между тем двор поглощал львиную долю государственных средств, при дворе умножились различные фиктивные должности. Имелась, например, должность капитана королевских собачек-левреток с весьма солидной оплатой. Некий Дюкро числился парикмахером при мадемуазель д'Артуа, умершей в трехлетнем возрасте. За это он получал пенсию в 1700 ливров. Была должность хранителя королевской трости и т.д. Правительство неспособно было даже организовать сбор налогов и перепоручало это откупщикам, которые, купив у государства право на сбор налогов, взимали их с большой лихвой для себя.
По стране бродило около 1,5 миллионов нищих1. В 1739 г. герцог Орлеанский показал королю хлеб, выпеченный из травы, заявив, что в его графстве в Турени уже год крестьяне питаются таким хлебом. В стране между отдельными областями были установлены с незапамятных времен таможенные границы, до крайности затруднявшие торговлю. При вывозе товара из одной провинции в другую нужно было платить таможенные пошлины, а это удорожало товар. Современники подсчитывали, что дешевле было доставить товар из Америки во французский порт, чем от французского порта до Парижа.
Старая система сеньериальных повинностей, феодальных ограничений и регламентации, таможенных барьеров ставила непроходимую преграду мощному напору развивающихся производительных сил общества. Буржуазия, которой феодальные порядки мешали наживаться, роптала.
Знаменитый английский агроном Артур Юнг, посетивший Францию в 80-х гг. XVIII столетия, был поражен той картиной бесхозяйственности и экономического застоя, которая открылась его глазам, как только он переплыл Ла-Манш. Пустовали огромные земельные массивы, зарастали бурьяном плодороднейшие земли, а между тем в стране ощущался острый недостаток хлеба и цены на хлеб были непомерно высоки. Самыми частыми судебными процессами были процессы о разграблении мучных лавок и булочных.
Известно, что революционная атмосфера создается тогда, когда производительные силы не могут дальше развиваться при существующей системе производственных отношений. Именно так произошло в предреволюционной Франции. Штурвал экономической жизни как бы остановился, не в силах провернуть вязкую тину феодальных отношений. Вот что писал в своем путевом дневнике Артур Юнг: "5 сентября 1788 г. Монтабан... Треть той земли, которую я видел в этой провинции, была не возделана и почти вся остальная часть в жалком состоянии". Таких наблюдений немало в дневнике Юнга. Английский путешественник, один из передовых людей времени, смутно догадывался о причинах экономического застоя в стране. "Каким ужасным обвинением против королей, министров, парламентов и штатов выглядят миллионы не приставленных к делу людей, обреченных на голод и праздность отвратительными принципами деспотизма и не менее отвратительными предрассудками феодального дворянства"', - пишет он.
Все классы общества были недовольны существующим порядком, даже господствующий класс, дворянство, которое видело, как нищали когда-то богатые знатные фамилии, как оскудевали древние феодальные поместья и золотые запасы сосредоточивались в руках финансистов из третьего сословия. Дворянство хотело упрочить свои позиции, оно в стародавних временах искало для себя образец жизненного уклада.
Иностранцы, приезжавшие во Францию, явно ощущали близость революционных событий в стране. Английский писатель Голдсмит, побывавший на континенте в 50-х гг., писал, что если у французов "будет еще хоть три слабых монарха на троне... страна безусловно снова станет свободной" ("Гражданин мира, или Письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на Востоке", 1762).
Таким "слабым" королем оказался Людовик XVI. Необходимость революции назревала. Только она могла разрешить экономические, социальные, политические и культурные проблемы, вставшие тогда перед обществом.
Процесс разложения абсолютизма как показатель кризиса всей феодальной системы Франции начался в последние годы правления Людовика XIV и год от года обострялся при его преемниках: регенте Филиппе Орлеанском, Людовике XV, Людовике XVI - и завершился, как уже сказано, при этом последнем буржуазной революцией 1789-1794 гг.
Революционному взрыву предшествовала долгая, напряженная борьба в области идеологии. Дворянство опиралось на штыки своей армии и полиции, на судейско-чиновничий аппарат, на законы, закреплявшие его имущественные и социальные привилегии; оно использовало и авторитет церкви.
Церковь была оплотом феодализма. Именно поэтому с ней считались господствующие классы. Абсолютный монарх не всегда решался противоречить церковным предписаниям, ибо видел в них огромную силу, необходимую ему для поддержания власти. Передовые люди XVIII столетия это прекрасно понимали. Поль Гольбах в своей книге "Разоблаченное христианство" писал: "Религия - это искусство одурманивать людей с целью отвлечь их мысли от того зла, которое причиняют им в этом мире власть имущие. Людей запугивают невидимыми силами и заставляют их безропотно нести бремя страданий, причиняемых им видимыми силами; им сулят надежды на блаженство на том свете, если они примирятся со своими страданиями в этом мире"1.
Французские дворяне не всегда представляли себе грозящую им опасность. Однако наиболее дальновидные из них уже размышляли о грядущих грозных событиях. "Смута может смениться бунтом, а бунт может превратиться в полное восстание: выберут настоящих народных представителей, а у короля и его министров отнимут возможность безнаказанно вредить народу", - писал в 1751 г. один из высокопоставленных дворян Франции д'Аржансон. Он знал историю, знал, чем кончилась для двора Стюартов в Англии сто лет до того их бездарная и гибельная для страны политика.
Революционное движение, несущее на своих знаменах идею прогресса, возглавили во Франции просветители. От них и сам век стал именоваться веком Просвещения. Монтескье, Вольтер, Руссо, Дидро, Гольбах, Гельвеций и другие сформулировали общепонятным языком историческую задачу, вставшую перед обществом, облекли смутные догадки и чаяния своих современников в достаточно стройные революционные теории.
Широкое умственное движение, вошедшее в историю под именем Просвещения, росло и крепло вместе с нарастанием революционной ситуации во Франции. Чем более назревала необходимость революционного переворота в обществе, тем громче раздавался голос просветителей, тем внятнее этот голос протеста был широчайшим народным массам.
В совершении общественного переворота нуждалась французская буржуазия, она первая и воспользовалась плодами этого переворота. Но в революции нуждались в большей степени трудящиеся массы деревни и города, на плечи которых ложились тяготы экономического застоя страны. Поэтому буржуазия выступала от имени всего народа, и, создавая иллюзию всеобщего благоденствия, которое якобы должно наступить после революции, она использовала грандиозные революционные силы трудящихся масс.
Просветители были идеологами буржуазии в период подготовки революции 1789 г., "вожаками буржуазии", как назвал их В.И. Ленин2.
Идея революции не пришла сразу. Она вызревала постепенно. Даже крупнейшие деятели французского Просвещения вряд ли сознавали, что дело дойдет до баррикад, до уличных боев, до гильотины, под которой падет голова одного из Бурбонов. В самом начале XVIII в. критика феодализма достаточно резко прозвучала в комедии Лесажа "Тюркаре" (1709). Через 9 лет в трагедии Вольтера "Эдип" уже был выброшен лозунг "Счастье короля - служить своему народу". У Корнеля веком раньше эта фраза звучала иначе: "Счастье народа служить своему королю". Через три года после того Монтескье в "Персидских письмах" недвусмысленно заявил о праве народа на неповиновение дурному правителю, в сущности о праве народа на революцию.
Далее, в течение почти 30 лет, знамя Просвещения несет Вольтер, пока в половине века на помощь ему не подоспеют молодые таланты, могучая когорта революционеров, которая, признав Вольтера своим учителем и вождем, значительно опередит его в политическом радикализме.
В 1748 г. вышел из печати главный труд Монтескье "Дух законов", одновременно с первым сочинением Мабли "Публичное право в Европе". Двумя годами раньше Кондильяк напечатал знаменитый философский трактат "Очерк об источниках человеческого познания". В 1746 г. опубликовал свое первое сочинение Дидро, в 1749 г. в печати выступил Бюффон ("Естественная история", т. I).
Через год появилось первое сочинение Руссо "Рассуждение о пауках и искусствах".
В 1751 г. Дидро и д'Аламбер публикуют проспект "Энциклопедии" и приступают к ее изданию.
Дидро - главный редактор и поистине создатель "Энциклопедии" - сумел мобилизовать умы Франции той поры вокруг этого многотомного издания, вобравшего всю мудрость веков. От больших статей до мелких справочных заметок - все в "Энциклопедии" просветителей было проникнуто идеей штурма отжившей, насквозь прогнившей феодальной системы, все звало вперед. Позднее включается в борьбу Гольбах ("Разоблаченное христианство", 1756), Гельвеций ("Об уме", 1758) и многие другие противники феодализма. Просветители развернули свои главные силы и сомкнутым строем повели атаку против феодализма.
Талантливые пропагандисты нового мировоззрения, они выступили на штурм прежде всего идеологических основ феодализма. Они создали эпоху в истории общественной мысли Франции, ее общественного движения, в истории ее культуры. Идею Просвещения пропагандировали в своих произведениях творцы художественных ценностей: выдающийся скульптор Фальконе, создатель бессмертного творения - памятника Петру I на Неве в Петербурге; драматург Бомарше, композитор Гретри, художники-живописцы Грёз и Шарден. Просветители опирались на культурное наследие своих прямых предшественников - гуманистов эпохи Возрождения. Многие вопросы, затронутые просветителями, уже ставились и освещались гуманистами XVI столетия.
Любовь ко всему земному, реальному в противовес аскетическим идеалам средневековья, ориентация на материалистическую философию в противовес мистике и идеализму, проповедуемых церковью, были свойственны как гуманистам Возрождения, так и просветителям XVIII в. Они проявили интерес к педагогическим вопросам, продолжая и в этом линию гуманистов.
Общность и разногласия просветителей
Просветители действовали единым фронтом, когда дело шло о ликвидации феодализма, но за пределами этой исторической задачи пути их расходились. Они спорили и подчас доходили до открытой вражды.
В стане просветителей более умеренных политических взглядов придерживались Вольтер, Монтескье, Бюффон, д'Аламбер, Тюрго. Другие, связанные с наиболее демократическими слоями населения Франции (Руссо, Мабли, Морелли), шли дальше их: они поднимались уже до критики частной собственности. Жан-Жак Руссо в своем трактате "О происхождении и основах неравенства между людьми" вскрывает истинные причины гражданского неравенства, указывая на частную собственность как на основной источник всех общественных бед.
Имелись серьезные разногласия между просветителями и в вопросах философии. Наиболее последовательными материалистами были Дидро, Гольбах, Робине, доходившие до атеизма. Между тем Руссо в философии склонялся к идеалистическому истолкованию мира. Просветители чрезмерно преувеличивали силу идей. Они полагали, что идеи могут сделать чудеса в общественном устройстве, произвести переворот в сознании людей, а вслед за тем и в материальной жизни общества. Это послужило причиной многих их заблуждений. Первым из таких заблуждений была вера в идею просвещенной монархии.
Теория "просвещенной монархии"
Материалист и атеист Гольбах рассуждал: "Велением судьбы на троне могут оказаться просвещенные, справедливые, мужественные, добродетельные монархи, которые, познав истинную причину человеческих бедствий, попытаются исцелить их по указаниям мудрости".
Вольтер в письме к прусскому королю Фридриху II излагал свою точку зрения следующим образом: "Поверьте, что истинно хорошими государями были только те, кто начал, подобно вам, с усовершенствования себя, чтобы узнать людей, с любви к истине, с отвращения к преследованию и суеверию. Не может быть государя, который, мысля таким образом, не вернул бы в свои владения золотой век". Они поддерживали связь с коронованными особами, не скупясь на похвалы и лестные эпитеты, и подчас закрывали глаза на их пороки, недостатки, не желая расставаться с излюбленной теорией. Просветители прославляли имя Екатерины II. "Дидро, д'Аламбер и я создаем вам алтари", - писал ей Вольтер. "В Париже нет ни одного честного человека, ни одного человека, наделенного душой и разумом, который не был бы поклонником вашего величества", - писал ей Дидро. Как заблуждались французские просветители насчет Екатерины II, может засвидетельствовать любопытный документ - распоряжение русской императрицы от 1763 г. Она писала: "Слышно, что в Академии наук продавались такие книги, которые против закона, доброго нрава, нас самих и российской нации, которые во всем свете запрещены, как, например, Эмиль Руссо, Мемории Петра III и много других подобных... Надлежит приказать наикрепчайшим образом Академии наук иметь смотрение, дабы в ее книжной лавке такие непорядки не происходили"1.
Поэт Алексей Толстой в шутливой форме макаронического стиха осмеял комическое преклонение перед Екатериной II наивных сторонников идеи просвещенной монархии, их иллюзии и лукавую русскую государыню:
"Марате! При вас на диво Порядок процветет", писали ей учтиво Вольтер и Дидро: "Лишь надобно народу, Которому вы мать, Скорее дать свободу, Скорей свободу дать!"
Она им возразила: "Господа, вы мне льстите!". И тотчас прикрепила украинцев к земле.
В качестве исторической справки сообщим: крепостное право на Украине было введено Екатериной II указом 1783 г. Она раздала своим фаворитам десятки тысяч крепостных: Потемкину - 2150, Орлову - 25 500, Зубову - 13 600, Румянцеву-Задунайскому - 20 000, Панину - 8400, Зоричу - 13 000, Завадовскому - 8700. Всего около 400 тыс. человек. "Екатерина любила просвещение, - иронически писал Пушкин в "Заметках по русской истории XVIII века", - а Новиков, распространивший первые его лучи, перешел из рук Шешковского (домашний палач Екатерины. - Примечание Пушкина) в темницу, где и находился до самой ее смерти. Радищев был сослан в Сибирь; Княжнин умер под розгами - и Фонвизин, которого она боялась, не избегнул бы той же участи, если бы не чрезвычайная его известность".
Просветители действовали как восторженные мечтатели. Ни тени корысти не было в их лестных письмах к вельможам и венценосным особам. Поистине с детской восторженностью верили они в возможность и осуществимость своей мечты. "Он придет, он придет когда-нибудь, тот справедливый, просвещенный, сильный человек, которого вы ждете, потому что время приносит с собою все, что возможно, а такой человек возможен", - писал Дидро. Иногда, впрочем, комплименты, какие расточали просветители в адрес некоторых государей, имели чисто тактический характер.
Справедливо по этому поводу писал Ф. Меринг: "Проводить свои цели при дворе, осуществлять их при помощи государей - такая тактика характеризует определенную историческую и довольно продолжительную фазу развития буржуазного просвещения. Государи и их дворы остаются всегда для этого просвещения только средствами для осуществления их целей"1. Не все просветители, однако, были сторонниками идеи просвещенной монархии. Руссо определенно высказывался за республику, но и он не исключал возможности просвещенной монархии при идеальном государственном устройстве.
С другой стороны, Вольтер также не отвергал республиканской формы государства. Он даже написал в 1765 г. специальное сочинение "Республиканские идеи".
В политической программе просветителей ключевым было слово "закон". От него как бы лучами расходились знакомые нам, часто довольно туманные по смыслу, но всегда ярко расцвеченные и притягательные слова: "Свобода, Равенство, Братство". "Свободу" просветители понимали как добровольное подчинение закону. (У Пушкина: "Свободною душой закон боготворить" - "Деревня")"Равенство" тоже имело для них гражданский смысл, как равенство всех - от пастуха до короля - перед законом. В дворянско-монархической Франции это означало прежде всего ликвидацию всех сословных привилегий и неограниченной королевской власти, предельно четко выраженной в известном горделивом афоризме Людовика XIV - "Государство - это я!" Что касается третьего слова - "братство", то оно осталось лишь эмоциональным украшением политической программы просветителей.
При соблюдении ключевого принципа, а именно законности, формы государственной власти уже не имели для просветителей принципиального значения. "Лучшее правительство - то, при котором подчиняются только законам", - писал Вольтер в "Философском словаре".
Отношение просветителей к праву частной собственности
Никто из просветителей не решился посягнуть на принцип частной собственности. Наиболее передовые из них доходили до понимания того, что неравное распределение богатств среди членов общества есть величайшая из всех социальных несправедливостей.
Руссо в трактате "О происхождении неравенства среди людей" бичевал богатеев и тунеядцев и выражал сожаление по поводу того, что в незапамятные времена, когда первый человек огородил клочок земли и заявил: "Это мое!", никто не посмел разметать ограду и ответить: "Плоды принадлежат всем, а земля никому". От скольких преступлений, войн, бедствий и ужасов отвратил бы человеческий род этот мудрый смельчак, рассуждал Руссо.
Но и Руссо все-таки не нашел в себе достаточно мужества, чтобы объявить о необходимости уничтожения частной собственности. Его последователь аббат Мабли высказал несколько смелых мыслей в этом направлении. Наилучший порядок, по мысли Мабли, всеобщее имущественное равенство. Но оно недостижимо, как думал он, ибо сильный никогда не откажется от своей власти, богатый - от своего состояния. Философ предлагал законодательным путем обуздать одну из наиболее страшных страстей человеческих - жадность, издав законы против роскоши, чтобы не было смысла накапливать богатства ("О правах и обязанностях гражданина").
В годы революции вождь якобинцев Робеспьер, проводя в жизнь программу Руссо, будучи наиболее последовательным сторонником радикальных выводов просветительской мысли, считал уничтожение частной собственности невыполнимой задачей и мечтал лишь об ослаблении поляризации богатства, призывая к "уважению" бедняков.
"Конечно, без революции можно было доказать вселенной, что чрезвычайная неравномерность в распределении богатств является источником многих бедствий и преступлений, но это нисколько не уменьшает нашего твердого убеждения в том, что равенство имуществ - только химера... Гораздо важнее заставить уважать бедность, чем уничтожить богатство", - говорил Робеспьер.
Просветители высказали по поводу морали суждения, которые привели в великое негодование всех лицемеров, привыкших прикрывать свои эгоистические, корыстные побуждения толками о христианском человеколюбии и самоотречении. Просветители откровенно признали, что всеми поступками человека движет личный интерес, что все его симпатии и антипатии, все оценки и суждения зависят от того, что ему выгодно и что ему невыгодно. Интерес становится стимулом поступков не только отдельной личности, но и целого сословия и даже всего народа. Сам же интерес диктуется физической природой человека. Такова теория просветителей о "разумном эгоизме". Гельвеций посвятил ей две свои книги: "Об уме" и "О человеке".
Разъясняя и дополняя учение французских просветителей о "разумном эгоизме", А.И. Герцен писал о двух стимулах, действующих в человеке, - "эгоизме" и "братстве" (служение обществу). "Истинное значение этики заключается не в том, чтобы изгонять эгоизм, - братство никогда не поглотит его, а в том, чтобы найти возможность соединения этих двух великих элементов человеческой жизни в гармонию, где они могли бы; помогать друг другу, вместо того чтобы терзать друг друга, как то делается в христианском мире".
Политическая тенденциозность литературы просветителей
Просветители ставили перед собой практические цели: воздействовать на умы и подвигнуть их на свершение социальных преобразований. Искусство представлялось им наиболее действенной формой борьбы против феодализма. Они сами указали на подчиненную роль своего творчества, нисколько не огорчаясь этим обстоятельством, а, наоборот, подчеркивая его. "Мы все солдаты государства. Мы на службе у общества. Мы становимся дезертирами, если покидаем его", - писал Вольтер. "Надо давать отчет о своих талантах", - призывал Дидро. Отсюда основным принципом просветительской эстетики было требование активного вмешательства художника в общественную жизнь. Художник не только бытописатель, он - судья, он карает преступников на троне, угнетателей-тиранов, он возвеличивает и прославляет нравственную доблесть народа. Произведения просветителей были принципиально тенденциозными.
"Если произведения этих писателей имели в свое время громадное воспитательное значение, если это значение и поныне не утратило своей силы, то объяснения этого факта следует искать именно в их тенденциозности, в том, что они беседовали с читателями не о сновидениях, а раскрывали перед ними ту жизненную разрозненность и смуту, под гнетом которых страдало и страдает человечество", - писал М.Е. Салтыков-Щедрин1. Они ввели в литературу в качестве положительного героя нового человека, не имеющего дворянских титулов и богатств. Бедный учитель Сен-Пре в романе Руссо "Новая Элоиза", слуга Жак в повести Дидро "Жак-фаталист", Кандид в одноименной повести Вольтера, наконец, Фигаро в знаменитой драматургической трилогии Бомарше - все это люди из народа, страдающие от произвола титулованных особ.
Театр был трибуной просветителей. Вольтер писал для театра в течение 60 лет. Его трагедии и комедии шли на сценах почти всех европейских театров XVIII столетия. Его республиканские трагедии "Брут", "Смерть Цезаря" вдохновляли парижан в дни революции. Дидро, Бомарше, Мерсье, Мари Жозеф Шенье произвели просветительскую реформу театра, приблизив его к современности, взяв предметом изображения реальные конфликты социального мира и героя - человека "третьего сословия".
Просветители в своей публицистической деятельности избрали форму короткой, отточенной, остроумной политической или философской брошюры, которую можно было массовым дешевым изданием распространять среди широких читательских кругов ("Философский словарь" Вольтера, "Карманное богословие" Гольбаха, "Диалоги" Дидро и т.д.). Острые, яркие, без тяжеловесной учености и скучного педантизма, эти брошюры просветителей читались с захватывающим интересом, вызывая в народе тот революционный подъем, к которому сознательно стремились просветители.
Просветители создали особый жанр художественной публицистической прозы - философский роман (Монтескье - "Персидские письма"; Руссо - "Эмиль", "Новая Элоиза") и философскую повесть (Вольтер - "Кандид", "Задиг", "Простодушный" и др; Дидро - "Племянник Рамо", "Жак-фаталист" и др.).
"Этот жанр имеет несчастье казаться легким, но он требует редкого таланта, а именно умения выразить шуткой, штрихом воображения или самими событиями романа результаты глубокой философии", - писал Кондорсе.
Заключение
Просветители стремились реформировать дворянское искусство, приблизить его ко времени, демократизировать его. Однако они не отвергли и достоинств классицизма, заставив его служить новым идеям. Классицизм с его героическим пафосом был очень ко времени в дни революции. Что касается сентиментализма, то и он нашел себе благоприятную почву во Франции. Просветители воспользовались им для своих целей. Дидро ввел "чувствительность" в драму. Руссо построил целую философию чувства. Бальзак в XIX веке отметил как важное достоинство литературы просветителей "обилие фактов, трезвость образов, сжатость и точность, короткие фразы Вольтера; особое - отличающее главным образом XVIII век - чувство комического" ("Этюд о Бейле").
Просветители ратовали за точность и ясность языка писателя. Вольтер ввел в употребление короткую, отточенную, как стрела, фразу. Великие французские реалисты XIX столетия Стендаль и Бальзак не раз одобрительно отзывались об этом, особенно Стендаль, который боролся против туманной, велеречивой прозы Шатобриана, столь модной в первой четверти XIX века.
Пушкин в статье "О прозе" указывает на Вольтера как на великолепного мастера языка: "Вольтер может почесться лучшим образом благоразумного слога. Он осмеял в своем "Микромегасе" изысканность тонких выражений Фонтенеля, который никогда не мог ему того простить. Точность и краткость - вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей - без них блестящие выражения ни к чему не служат".
Великолепным мастером художественной прозы является Руссо. Вольтер и Дидро прибегали к тонкой иронии, Руссо - к высокой патетике. Взволнованная, живописная и музыкальная проза Руссо напоминает речь трибуна, недаром в годы французской революции Марат читал сочинения Руссо на улицах Парижа под громкие аплодисменты восставшего народа.
Художественное наследие французских просветителей XVIII в. прочно вошло в фонд мировой классической литературы.
Сочинения просветителей при их жизни запрещали, подвергали казни (сжигали рукою палача), устраивали публичные судилища, авторов сажали в тюрьмы.
18 августа 1770 г. на судебном процессе по поводу книг и изданий просветителей государственный прокурор говорил: "Свобода мышления - вот их боевой клич, которым они оглашают весь земной шар. Одной рукой они пытаются поколебать трон, другой - разрушить алтарь. Они стремятся уничтожить веру и изменить общественное мнение о религиозных и гражданских учреждениях и вполне достигают своих целей".
Как ни сильна была еще католическая церковь, оплот феодализма, каким крепким ни казался государственный аппарат (армия, полиция, суд), стоящий на страже старого, отживающего, как ни усердствовали идеологи реакции, - новое неудержимо росло и заявляло о себе и в конце концов одержало победу.