Санкт-Петербургская Государственная Академия Культуры
Кафедра литературы
Эссе
по курсу «Русская литература XX в. после 1917 г.»
на тему:
"Взаимоотношение человека и стихии
в поэме А. А. Блока «Двенадцать»"
Студента 262 группы
Кострова А.Ю.
Преподаватель:
Санкт-Петербург
2000 г.
«Двенадцать» – поэма переворота. Не только и не столько поэма описывающая общую атмосферу, царящую в погибающей, после октябрьского переворота, стране, сколько поэма переворота в погибающей душе самого поэта. Эта поэма – насмешка над «революцией», Блок в каждом слове, в каждом звуке высмеивает в бессильной злобе кровавый разгул стихии.
Злоба, грустная злоба
Кипит в груди...
Черная злоба, святая злоба...
Сам он не может повлиять каким-либо кардинальным образом на исторический ход событий, поэтому ему только и остается смеяться сквозь боль, отплевываясь кровью. Блок не может (или не хочет) «говорить вполголоса: Предатели! Погибла Россия!», он отчаянно смеется над несоответствием идеалов поставленных перед «революцией» и окружающей действительностью ее достигнутой. Он зло смеется надо всеми – и над представителями старого мира – попами, буржуями, барынями... всеми, кто довел страну до революционной ситуации, и над представителями, так называемого, «нового» мира ничтожными личностями способными воевать лишь с уличными девками да с тенями в подворотнях.
Революционный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!
Товарищ, винтовку держи, не трусь!
Пальнем-ка пулей в Святую Русь...
...
Эх, эх!
Позабавиться не грех!
Запирайте етажи,
Нынче будут грабежи!
Отмыкайте погреба –
Гуляет нынче голытьба!
...
В зубах цыгарка, примят картуз,
На спину б надо бубновый туз!
«Свобода, свобода, эх, эх, без креста!» – звучит как разгульный, разбойничий клич, не случайно автор отметил, что «на спину б надо бубновый туз!» – такой лоскут из красной или желтой ткани нашивался на спину каторжникам. Эти люди «идут без имени святого...»
От чего тебя упас
Золотой иконостас?
Бессознательный ты право,
Рассуди, подумай здраво –
Али руки не крови...
Они проходят как стихия, они проносятся как вьюга, они подчиняются только внутреннему стремлению разрушения: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем» ...до основанья, а затем... А вот, что будет «затем» никто не знает – главное побыстрей разрушить, развалить – автор постоянно сравнивает движущие силы революции со слепой стихией, которая сама слепо все рушит на своем пути и других сбивает и с ног и с дороги – «крутит».
Черный вечер.
Белый снег.
Ветер, Ветер!
На ногах не стоит человек.
Ветер, Ветер –
На всем божьем свете!
...
Разыгралась чтой-то вьюга,
Ой, вьюг?, ой, вьюг?!
Не видать совсем друг друга!
За четыре за шага!
В поэме последовательно применен художественный прием, основанный на эффекте контраста. Сразу бросается в глаза, что изображение строится в ней на чередовании мотивов ночной темноты и снежной вьюги. Эта цветовая символика отчетливо ясна по своему смыслу. Она знаменует два жизненных исторических начала: низкое и высокое, лож и правду, прошлое и будущее – все, что противоборствует как на всем свете, так и в каждой человеческой душе. Символика эта социально прояснена, в ней – отражение и художественное обобщение реально исторических явлений.
Что такое снежная вьюга в «Двенадцати», как не образ «исторической погоды», образ самого переворота и хаоса им принесенного. Черный вечер и белый снег воплощают в своей контрастности историческую бурю, потрясшую мир. Белое, светлое, снежное торжествует в финале поэмы, где полностью побеждает непроглядную тьму, из которой вышли двенадцать. Здесь автор завуалировано пророчит победу белой, светлой силы над черно-красным хаосом, принесенным той стихией, к которой принадлежали двенадцать.
«Двенадцать» – это полное торжество стихии. Она – главный герой поэмы. Как сама поэма, так и стихия в ней едина и синтетична, хотя внутри нее самой действуют самостоятельные характеры с их собственными индивидуальными чертами.
Двенадцать красногвардейцев пробиваются сквозь лютую вьюгу; они «ко всему готовы» им «ничего не жаль», они настороженны; их ведет вперед инстинкт, но они еще толком не представляют себе до конца весь смысл своей борьбы, своего «державного шага» в будущее. Они в этой борьбе еще новорожденные, рожденные вместе с «новым» миром, рожденные самим этим «новым» миром.
В геpоях поэмы, беззаветно вышедших на штуpм стаpого миpа, – пожалуй, больше от анаpхической "вольницы" (активно действовавшей в Октябpьские дни), нежели от авангаpда петpогpадского pабочего класса, котоpый под пpедводительством паpтии большевиков обеспечил победу pеволюции.
Ощущение «взлета» революции с громадной силой сказалось в «Двенадцати» в мотивах ночной метели, порывистого, резкого ветра, взвихренного снега. Эти мотивы проходят сквозь всю поэму подобно основной теме в симфонии. При этом ветер, снежная вьюга, пурга – как динамические образы восставшей, разбушевавшейся стихии – приобретают в «Двенадцати» различный смысл применительно к разным персонажам поэмы. Для теней и обломков старого мира злой и веселый (злорадный) ветер – сила враждебная, безжалостно выметающая их из жизни, для двенадцати же, он – их родная стихия, они как порождение этого ветра, они детище хаоса, стремящиеся к разрушению. Этим двенадцати вьюга не страшна, не опасна. Это их родная стихия, они идут сквозь вьюгу революции, которая пылит им в глаза и играет с красным флагом.
Красный флаг появляется в конце поэмы, он – этот символ революции здесь становится символом нового креста России. Россия стоит на перепутье – «позади голодный пес», а впереди, якобы «светлое будущее». Есть мнение, что. Христос во главе красногвардейцев означал собой моральное благословение (на аморальные дела, простите за каламбур) революции, ее конечных целей и идеалов. Но в том-то и дело, что не был Он во главе – нигде в поэме об этом не сказано, а сказано – «впереди». Просто привыкли у нас воспринимать, что впереди, с красным флагом – значит во главе, но здесь другая ситуация, флаг здесь олицетворяет собой новый крест Христа, новый крест России и идет Он не во главе, а Его ведут, ведут на расстрел, на новое распятие...
«Зачем же ты пришел нам мешать? Ибо ты пришел нам мешать и сам это знаешь. Но знаешь ли ты, что будет завтра? Кто ты? Ты ли это? Или только подобие Его. Но завтра же я осужу и сожгу тебя на костре, как злейшего из еретиков, и тот самый народ, который сегодня целовал твои ноги, завтра же, по одному моему мановению, бросятся подгребать к твоему костру угли. Знаешь ты это? Да, ты может быть это знаешь...» Это Достоевский, «Братья Карамазовы», диалог Великого Инквизитора с Иисусом Христом.
Никому не нужна Его помощь, никому не нужно Его благословение – «От чего тебя упас золотой иконостас?» О каком «моральном благословении» может идти речь, когда «...идут без имени святого ... ко всему готовы...» Этим двенадцати не нужно ничьего «благословения революции, ее конечных целей и идеалов», точно так же как не нужно оно было и тем кто делал революцию. Просто в то время удобно было использовать стихи такого великого поэта, в свою пользу, с целью оправдания революции и кровавого беспредела, а ведь Блок сам говорил, что в его поэме «Двенадцать» совсем нет политики.
Читая стихи Александра Блока начала века, его самого можно было бы назвать «революционером» – стихии у него достаточно смелые, «народнические», но Блок был русским человеком и как всякий русский любил людей, и как русский поэт – любил всех людей. Да, наверняка ему не нравились некоторые представители русского народа, но в общем он любил всех, что можно увидеть из его стихов: он может ругать, высмеивать какой-нибудь чисто русский поступок или характер, а потом в конце написать:
Да, и такой, моя Россия,
Ты всех краев дороже мне.
Это последние строчки из стихотворения «Грешить бесстыдно, непробудно...»
Он любил всех, он любил всю Россию, и тем больнее переживал ее политический, экономический и духовный кризис. Блок проживал все события происходившие в России вместе с ней. Он вместе с Россией с его Русью страдал, замерзал, обливался кровью, умирал от голода. Не буквально, конечно. Александр Блок, в своей поэме чувствует настроение и переживание каждого персонажа, он с точностью передает эмоции каждого встречающегося в строчках «Двенадцати» лица, с горечью высмеивая и показывая всю ничтожность «высоких целей» революции, любых ее партий и движений. Автор в поэме показывает насколько далеки «высокие» идеи революции от земной жизни:
От здания к зданию
Протянут канат.
На канате плакат:
«Вся власть Учредительному Собранию!»
Старушка убивается – плачет,
Никак не поймет, чт? значит,
На что такой плакат,
Такой огромный лоскут?
Сколько бы вышло портянок для ребят,
А всякий – раздет, разут...
Скажите, мог ли поэт обращаясь к Руси как к родной женщине
О, Русь моя! Жена моя!
До боли
Нам ясен долгий путь!
("Ночные Часы")
писать серьезно
Товарищ, винтовку держи, не трусь!
Пальнем-ка пулей в Святую Русь!
и этими словами благословлять на убийство Родины, России?
Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые –
Как слезы первые любви!
(“Россия”)
В кондов?ю
Избяную,
В толстозадую!
Эх, эх, без креста!
(“Двенадцать”)
Еще в 1908 году, Александр Блок в стихотворении «Россия» пророчествует о том, о чем будет писать через десять лет в «Двенадцати», обращаясь к России:
Тебя жалеть я не умею
И крест свой бережно несу...
Какому хочешь чародею
Отдай разбойничью красу!
Тебя заманит и обманет, –
Не пропадешь не сгинешь ты,
И лишь забота затуманит
Твои прекрасные черты...
И дальше он пишет о том, что чтобы с Россией не случилось, какой бы супостат не пришел на Русь, все равно она не погибнет, поднимется, отряхнется и станет еще краше...
Ну что ж? Одной заботой боле –
Одной слезой река шумней,
А ты все та же – лес да поле,
Да плат узорный до бровей...
* * *
В октябрьском перевороте поэт услышал только одну «музыку» – громовую музыку катастрофического крушения старого мира, которое он так давно предчувствовал и ждал. Да, он ждал, но скорее не столько крушения самого мира, сколько перемены в психологии людей, перемены человеческого сознания, улучшения мира не за счет его перелома и передела, а за счет внутренних изменений в каждом человеке, то есть изменение мира, за счет изменения самого человека. Поэтому, кровавый переворот, провозглашенный социалистической революцией, Блок воспринял как внезапно налетевшую, но уже предсказанную и ожидаемую стихию. Революция, по Блоку, всемирна, всеобща и неостановима. Она воплотилась для него с наибольшей полнотой в образе неудержимого «мирового пожара», который вспыхнул в России и будет еще долго разгораться все больше и больше, перенося свои очаги и на Запад и на Восток, – до тех пор, «пока не запылает и не сгорит старый мир дотла». Образ разбушевавшейся стихии всегда играл в поэзии Блока особо значительную, можно сказать – громадную роль. Ветер, буря, вьюга – все это для него привычные понятия романтического мироощущения. В «Двенадцати» эти образы призваны передать ощущение разбушевавшейся стихии народной жизни. Реальный пейзаж Петрограда как бы растворяется в стихии. Стихийно, все в поэме: не только красноармейцы являют собой образ стихии, но и все действующие лица. Поведение всех и каждого здесь не предсказуемо, все действующие лица в данной ситуации оказались в не родной стихии, все они чувствуют себя чужими в этом мире и даже те, которые идут «державным шагом», как хозяева жизни, и они ощущают себя уверенными только пока они идут толпой и с оружием, хотя даже и оружие в руках не предает им большой уверенности, так как все они осознают, что они временно в этом мире и любая шальная пуля может отправить в мир иной...
Эти «хозяева жизни» до того трусят, что начинают стрельбу еще не видя противника, стреляют по теням, подбадривая себя грозными выкриками в темноту:
Кто там машет красным флагом?
Приглядись-ка, эка тьма!
Кто там ходит беглым шагом,
Хоронясь за все дома?
Все равно тебя добуду,
Лучше сдайся мне живьем!
Эй, товарищ, будет худо,
Выходи, стрелять начнем!
* * *
Как всегда, после стихийного бедствия остаются кучи мусора, груды обломков, раненые и погибшие. Так и после этой революции осталось много жертв как из представителей «старого» мира, так и из представителей «нового» мира многие из которых по известной пословице: «За что боролись – на то и напоролись». Ну а так называемый «мусор», после этой революции, если воспринимать ее как стихийное бедствие, до сих пор приходится разгребать уже нам – третьему или четвертому поколению после «Двенадцати».
Список использованной литературы:
Горелов А. Поэма Александра Блока «Двенадцать»// Горелов А Избранное. – Л.: 1988.– с. 3 – 136.
Есаулов И Мистика в поэме «Двенадцать» А Блока// Литература в школе. – 1998. №5. с. 47-53.
Жмуринский В. М. Поэзия Александра Блока. Преодолевшие символизм. – М.: 1998
Иванова Е. Загадочный финал «Двенадцати». К 70-летию со дня смерти Александра Блока// Москва. – 1991. – №8. с. 191 – 196.
Вьюжная тайна «Двенадцати»// Литература в школе. – 1996. – №6. с. 49 –52.
Брокгауз и Ефрон: Биографии. Россия./ Электронный энциклопедический словарь. – ElectroTECH Multimedia, 1997, Студия КОЛИБРИ, 1997.