Пабло Пикассо (1881-1973)
| Деятели искусства
АВТОР:
Эренбург И.
ОПУБЛИКОВАНО:
Искусство. Автор-составитель Г. В.
Наполова. Минск "Пион". 1998. С. 244-248.
История,
кажется, не знала художника, творчество
которого вызывало бы столько споров. О
Пикассо никто не говорит спокойно; одни
его поносят, другие превозносят. Ему
посвящены сотни книг на различных
языках. О нем писали Аполлинер и Элюар,
Маяковский и Арагон, Пабло Неруда и
Кокто, Рафаэль Альберта и Веркор, Макс
Жакоб и Незвал; ему посвящали длинные
трактаты и восторженные поэмы. Многие
художники, критики, журналисты вот уже
полвека издеваются над ним. В различных
городах мира — в Париже и в Праге, в
Токио и в Риме, в Нью-Йорке и в Стокгольме,
в Мехико и в Цюрихе, в Сан-Паулу и в
Амстердаме, в Москве и в Берлине —
выставки его работ становятся событием,
о котором говорят не только среди
художников, но на улицах, в клубах, в
кафе, в метро. Сорок лет назад я
присутствовал на премьере балета
“Парад”, декорации были написаны
Пикассо, и, когда занавес поднялся, в
зрительном зале началась драка между
сторонниками художника и его противниками.
В 1956 году я был на ретроспективной
выставке Пикассо в Париже; на улице
возле музея, где помещалась выставка,
люди спорили с таким ожесточением, что
прибежали полицейские. Республиканская
Испания, желая показал любовь испанского
народа к Пикассо, назначила его директором
знаменитого Музея Прадо. Народная Польша
наградила его высоким орде ном, Гитлер
приказал удалить его картины из музеев.
Трумэн назвал его искусство “развращающим”
и Черчилль, который на досуге занимается
художественной самодеятельностью,
пренебрежительно отозвался с живописи
Пикассо. Дворец Гримальди в Анти превращен
в музей Пикассо. В музеях почти всех
столиц мира имеются залы, где собраны
работы этого художника. Говорят, что
его искусство понимают немногие. Имя
его известно сотням миллионов людей. У
него много друзей) него много и противников;
одни его называют “буржуазным
растлителем”, другие “формалистом”,
третьи — “большевиком в искусстве”.
Пабло
Пикассо родился в 1881 году в Малаге, на
юге Испании. Еп отец, Хуан Руис, был
художником и преподавателем рисования;
он писал предпочтительно букеты сирени
и голубей. Мальчик помогав отцу, который
поручал ему иногда дорисовывать детали
— лапки голубей. (Первые работы Пикассо
подписывал “Руис-Пикассо”, а потом
выбрал фамилию матери, которую звали
Марией Пикассо.)
Отрочество
Пикассо провел в Корунье и в Барселоне,
учился в художественной школе, потом
был принят в Мадриде в высшее художественное
училище. Он ездил несколько раз в Париж,
много думал о развитии живописи, издавал
художественный журнал.
В
1904 году он решил поселиться в Париже,
который привлекал его как художественный
центр Европы. “В Париже я почувствовал
себя свободным, — рассказывает он. —
Живи Сезанн в Испании, его, наверно,
расстреляли бы...” Он подружился с
передовыми писателями топ времени —
Аполлинером, Максом Жакобом, с художниками
Матиссом Браком. С тех пор он живет во
Франции.
Его
первые работы, вызвавшие в свое время
бурю, были написаны в начале XX века.
Теперь эти холсты — “Арлекин” или
“Портрет поэта” кажутся классическими,
но любая новая вещь Пикассо вызывает
восторг одних, негодование других, как
и пятьдесят пять лет назад. Однако
негодующих с каждым годом все меньше и
меньше даже люди чуждые искусству
начинают понимать, что от Пикассо ни
отмахнешься, что он не один из тех
эфемерных ниспровергателей, которые
заполняют собой столбцы газет и год
спустя забываются. Вот уже шестьдесят
лет как Пикассо работает; это немалый
срок. Когда он выставил свои первые
работы, еще был жив Сезанн, еще шли споры
вокруг импрессионистов, еще мало кто
знал имена Ван-Гога и Гогена Европа
тогда увлекалась Ибсеном и Малларме,
мюнхенскими декора торами, роковыми
женщинами Франца Штука и “Островами
смерти” Бёклина, эпикурейцами Анатоля
Франса, парадоксами Уайльда — мирная,
чуть заспанная Европа, не подозревавшая,
что десять лет спустя,: душное лето,
раздастся выстрел в Сараево и начнутся
кровавые годы, тяжелая заря XX века.
Искусство Пикассо выдержало испытание
временем. Кто теперь любуется Бёклином?
Кто помнит футуриста Маринетти,
призывавшего жечь музеи? Кто читает
стихи дадаистов? А трудно себе представить
и 1909 и 1959 годы без Пикассо.
Порой
спорят: следует считать Пикассо испанским
художником или французским? (У нас
некоторые произносят его фамилию
по-французски — с ударением на последнем
слоге, другие говорят “Пикассо”.)
Конечно, Пикассо был и остается испанцем,
он страстно любит свою родину; он похож
на старого испанца, и характер у него
испанский, и вкусы, и многие привычки.
Этого никто не отрицает. Споры начинаются
при попытке определить его место в
искусстве. Я читал книги французских
искусствоведов, которые неизменно
говорят об испанской сущности живописи
Пикассо, об его истоках — о Греко, о
Веласкесе и, конечно же, Гойе, о национальном
характере — страстном, мрачном,
изобилующем противоречиями. Испанец
Д'0рс доказывает, что в живописи Пикассо
ничего нет испанского — он связан с
искусством Италии и Франции, он — прямой
наследник Леонардо да Винчи и
Пуссена.
Конечно,
он испанец с головы до ног. Но я думаю
не о том, откуда он пришел, а о том, чью
культуру он в первую очередь оплодотворил.
Все его творчество неотрывно связано
с путями французского искусства XX
века.
Вполне
возможно, что, если бы он остался в
Испании, его действительно расстреляли
бы — это догадки молодого Пабло. Во
всяком случае, вне художественной жизни
Парижа он не стал бы Пикассо. Значит,
нельзя отделить Францию от него и его
нельзя отлучить от Франции.
Подобно
мастерам Возрождения, Пикассо увлекался
многим и за многое брался. Он живописец
и скульптор, театральный декоратор и
график; много времени он посвятил
керамике; по его рисункам изготовляли
гобелены. Он иллюстрировал различные
книги: “Неведомый шедевр” Бальзака и
стихи Гонгоры, “Естественную историю”
Бюффона и “Лисистрату”, стихи Элюара
“Лицо мира” и “Метаморфозы” Овидия.
Он сделал декорации для многих балетов;
его вдохновляла музыка Дариуса Мийо и
Фалья.
Он
все время работает. Когда я с ним
познакомился в 1915 году, он привел меня
в мастерскую, заполненную холстами. Я
увидел натюрморты на пустых сигарных
коробках, на кусках фанеры, на стенах.
Пикассо, ласково и лукаво усмехаясь,
говорил, что порой не может видеть
незаписанного пространства. Меня удивила
большая пирамида тюбиков с красками.
Он объяснил, что в ранней молодости у
него часто не бывало денег на краски;
вот почему, продав несколько холстов,
он закупил краски оптом, “на всю жизнь”.
Тогда ему было тридцать четыре года,
слава его едва занималась. В 1954 году я
поехал к нему в Валлорис. Он был знаменит
и сед, но, как прежде, не переставая
работал, в мастерской нельзя было
повернуться — холсты, папки с рисунками,
скульптура. Четыре года спустя я увидел
его в Каннах. На мольбертах были начатые
холсты, на столе рисунки. Ему было
семьдесят семь лет, но он напоминал мне
молодого, тридцатичетырехлетнего
художника, который когда-то показывал
свои кубистические холсты. Он работает
каждый день с утра до ночи. О нем нельзя
сказать, что он трудолюбив, — в работе
он воистину неистов.
Историки
искусства обычно разделяют творчество
Пикассо на периоды: “голубой”, “розовый”,
“негритянский”, “кубистический”,
“классический” и так далее. Мне это
деление кажется несколько произвольным.
Пикассо всегда искал форм, которые могли
бы передать его мысли и чувства. Эти
формы порой резко менялись, но не раз
он возвращался к тем формам, которые,
казалось, оставил, почти всегда он
работал одновременно в разных
манерах.
Будучи
в Париже, Маяковский пошел к Пикассо и
видел его работы. Как известно, Маяковский
в 1922 году (впрочем, и потом) ненавидел
так называемое академическое искусство.
Он писал: “Могу рассеять опасения.
Никакого возврата ни к какому классицизму
у Пикассо нет. Самыми различнейшими
вещами полна его мастерская, начиная
от реальнейшей сценки голубоватой с
розовым, совсем древнего античного
стиля, кончая конструкцией жести и
проволоки. Посмотрите иллюстрации:
девочка совсем серовская. Портрет
женщины реалистичный и старая разложенная
скрипка. И все эти вещи помечены одним
годом. Его большие, так называемые
реальные полотна, эти женщины с огромными
круглыми руками — конечно, не возврат
к классицизму, а, если уж хотят непременно
употреблять слово “классицизм” —
утверждение нового классицизма. Не
копирование природы, а претворение
всего предыдущего кубического изучения
ее”.
Он
мне как-то сказал, что, начиная работу,
не всегда знает, в какой манере будет
рисовать или писать: “Так, как лучше
смогу выразить, что хочу...” Порой форма
в произведениях Пикассо настолько
непривычна, что она поглощает все
внимание, о ней спорят. Но для него самого
форма никогда не имела самодовлеющего
значения: он пробовал, как лучше передать
то, что хотел.
“Я
не ищу, я нахожу”, — как-то в сердцах
ответил Пикассо людям, которые представляют
его путь как непрестанные поиски новых
форм. Конечно, он величайший новатор,
конечно, он порвал с эстетическими
нормами не только академических
художников, но и импрессионистов. Он
хотел и хочет выразить свою эпоху.
Никогда он не работал над формой ради
формы. Я не знаю ни одного художника,
который был бы так далек от формализма,
как этот неистовый бунтарь.
Пикассо
не вырос на пустом месте, многие художники
прошлого оказали на него влияние: и его
соотечественники — Сурбаран, Греко,
Гойя, и французы — Пуссен, Энгр, Сезанн,
и художники итальянского Возрождения,
и древняя Греция, и фрески Помпеи, и
Азия, и негритянская скульптура. Он
знает старое искусство и любит его. Не
раз он вдохновлялся образами
предшественников, по-своему их
интерпретируя; так, он создал свой
“Портрет художника” по Греко. У него
есть холсты, рожденные картинами Пуссена,
Кранаха, Курбе. Он сделал ряд полотен
по “Алжирским женщинам” Делакруа.
Недавно он вдохновился “Менинами”
Веласкеса. Можно сказать, что он
унаследовал все большие традиции
прошлого. В то же время он многое сокрушал.
Понятия красоты условны, и негритянская
скульптура показывает нам женщину, не
похожую на Венеру Милосскую. Пикассо
часто нарушает традиционные представления
о красивом и уродливом. Порой он мне
кажется волшебником, способным дать
гармонию, спокойствие, радость, порой
страшит разложением природы, плоти,
жизни. Никогда он меня не оставляет
равнодушным...
Пикассо
уже в ранней молодости порвал с принципами
импрессионистов: цвет, свет, воздух,
природа, как их понимали Ренуар или
Писсарро, его не привлекали. Были у него
длинные периоды полного пренебрежения
к цвету, и, пожалуй, в этом, как и во многом
другом, он сродни Леонардо да Винчи. “Я
не пишу с натуры, я пишу при помощи
натуры”, — говорит он. И вот еще его
слова, много объясняющие: “Я изображаю
мир не таким, каким его вижу, а таким,
каким его мыслю”.
Сюжет
картины ему кажется чрезвычайно важным.
Литература в живописи ему не мешает,
напротив, он ее ищет. У него ряд сюжетов,
к которым он в течение пятидесяти лет
неизменно возвращается: материнство,
ужасы войны, прелесть простоты, трагедия
художника, тщетно пытающегося передать
великолепие жизни. Он любит некоторых
героев мифологии — Орфея, минотавра.
Бой быков и страшная голова быка как бы
преследуют его. Всю свою жизнь он рисовал
голубей, для него это не просто птицы,
а любимые образы...