В
начале царствования императора Александра
I
,
вместе с общим подъемом общественной
жизни, особенно оживилась совсем было
упавшая при Павле русская опера. Главную
роль в этом оживлении играл К.А.
Кавос
,
приехавший в Россию в 1798 г. Его неутомимый
труд при разучивании новых опер с
тогдашними русскими певцами-самородками,
ряд реформ оперного дела, введенных по
его почину, его плодовитая композиторская
деятельность подняли русскую оперу на
такую высоту, которой в XVIII веке она не
достигала. В 1803 г. русская оперная труппа
была отделена от драматической. При
Александре I на русской сцене поставлены
были новые русские оперы следующих
композиторов (не считая Кавоса): Алябьева
,
Антонолини
, Бюлана
, Верстовского
,
Давыдова
, Кашина
, Козловского
, Левашова, Ленгарда, Масловича
, Маурера
, Паскевича
, А.
Титова
, С.
Титова
, Е.
Фомина
(последняя его опера - "Золотое яблоко",
1804 г.). Большинство этих "опер" - не
более как незатейливые оперетки-водевили.
Новым элементом является обилие
дилетантских произведений (Алябьева,
Верстовского, братьев Титовых); композиторы
Екатерининской эпохи были
музыкантами-профессионалистами.
Характерно и то, что первые наши
"национальные" композиторы прошлого
века были люди плебейского или разночинного
происхождения, тогда как композиторы
XIX века принадлежат все к дворянской,
купеческой или чиновной среде.
Плебеи-композиторы прошлого века
являлись продуктом того общественного
строя, в котором искусство, литература
и наука играли подчиненную, служебную
роль и были предоставлены низшему
"подлому" сословию. Музыканты-профессионалы
XVIII и первой половины XIX века стояли на
самой низкой ступени общественной
лестницы. Наши театральные и прочие
мемуары, воспоминания, записки полны
примерами грубейших оскорблений,
наносимых русским артистам и проистекавших
не только из отсутствия уважения к
человеческой личности вообще, но и из
специально презрительного отношения
к званию музыканта, певца, актера. С
начала нынешнего века отношение это
начинает постепенно, хотя и медленно,
изменяться. Талантливые люди, принадлежащие
к высшим классам, получают мало-помалу
возможность если не развить вполне свои
способности, то по крайней мере приобрести
вкус к искусству и даже к самостоятельному
творчеству. Материальный достаток дает
много досуга, который и посвящается
любимому занятию. Сочинения русских
композиторов-дилетантов первой четверти
XIX века не были, однако, богаты музыкальными
достоинствами. Выше их стоял профессиональный
музыкант Кавос, хотя дарование его не
отличалось оригинальностью: в его операх
часты заимствования у Моцарта, Керубини,
Чимарозы и др. В сущности, это была так
называемая капельмейстерская музыка,
со всеми ее достоинствами и недостатками.
От всякого новаторства Кавос был далек;
оперы его по форме не поднимались выше
Singspiel - водевиля с куплетными ариями,
очень редкими ансамблями и диалогом
вместо речитатива. Только оркестровка
Кавоса была звучнее и богаче, чем у его
предшественников (так, он первый стал
у нас употреблять тромбоны). Национальный
элемент в операх Кавоса не шел дальше,
чем у предшествовавших ему композиторов,
и заключался частью в употреблении
народных мотивов, частью в подделке под
них, в установившемся уже quasi-русском
стиле, с западной (итальянской)
гармонизацией и проистекающими отсюда
мелодическими уклонениями. Большая
часть опер его писана на тексты князя
Шаховского
.
Сюжеты в большинстве случаев имеют
национальный характер: попадаются
сюжеты былинные ("Добрыня Никитич",
"Илья богатырь"), исторические
("Сокол князя Ярослава", "Юность
Иоанна III", "Иван Сусанин"),
сказочные ("Жар-Птица", "Князь
Невидимка", "Светлана"), бытовые
("Откупщик Бражкин"). Некоторые
оперы Кавоса имели особый успех именно
благодаря сюжету, например, опера
"Крестьяне", поставленная в 1814 г.
и изображавшая патриотическую готовность
умереть за веру и царя. Такой же успех
выпал и на долю "Ивана Сусанина",
лучшей из опер Кавоса, хотя по музыке
нередко обнаруживающей влияние "Водовоза"
Керубини. Опер с общеевропейскими
сюжетами у Кавоса было немного. Как
курьез может быть отмечено исполнение
на французской сцене (1806) оперы А. Титова:
"Tatiana ou la jeune paysanne des Montagnes de Vorobioff",
на текст французского певца Клапареда.
Замечается некоторое усиление интереса
к немецкой и французской музыке,
объясняющееся отчасти отсутствием
итальянской оперы, но все-таки
свидетельствующие и о некотором развитии
музыкального вкуса публики. Капельмейстерами
были Антонолини и Л. Мауер (хороший
скрипач), во французской опере (с 1803 до
1811 г., когда она выехала из России) -
известный композитор Буальдьё и
Штейбельт. По окончании наполеоновских
войн французская опера опять возобновилась.
Итальянская опера, при Павле уничтоженная,
была возобновлена в 1801 г. и просуществовала
до 1806 г.; открыта вновь она была лишь при
Николае
I
(1828).
- Рядом с давно укоренившейся оперной
музыкой начинает развиваться у нас
впервые симфоническая и концертная. В
1802 г. основывается старейшее у нас
музыкально-благотворительное
"Филармоническое общество",
делающееся надолго единственным
рассадником серьезной концертной и
симфонической музыки. С 1802 по 1819 г.
концертами его дирижировал капельмейстер
Парис, исполнявший, между прочим, Гайдна,
Моцарта, Генделя, Бетховена. Здесь же
выступали такие виртуозы как скрипач
Роде и пианист Фильд, с 1804 г. живший в
России и образовавший многих учеников,
в том числе Верстовского. Из приезжих
певиц славилась Каталани. В начале этого
века в Петербурге существовало еще
"Музыкальное собрание" (музыкальный
клуб), членами которого были сам император,
его фамилия и вся знать. Кроме публичных
концертов за плату, богатые люди
устраивали у себя домашние концерты.
Давались концерты и в разных учебных
заведениях, с участием воспитанников.
В некоторых частных домах культивировалась
серьезная музыка. Вообще музыкальность
общества выросла особенно за это время.
Из "Записок" Глинки можно видеть,
как много уже в первую четверть этого
столетия было любителей музыки и более
или менее порядочных дилетантов-исполнителей.
По данным "Указателя Петербурга на
1822 - 23 г." в Петербурге было около 20
дипломированных профессоров и учительниц
музыки, множество оркестровых музыкантов,
около 40 мастерских и магазинов музыкальных
инструментов, (в том числе фортепьянные
фабриканты Тишнер и Шредер
), несколько нотных магазинов и издателей.
Процветали домашние оркестры, игравшие
по праздничным дням в окрестностях
Петербурга, на дачах различных вельмож.
Среди крепостных певцов и музыкантов
нередко попадались люди с несомненными
способностями. Крепостному оркестру
своего дяди обязан был Глинка своими
первыми музыкальными впечатлениями; в
нем он прошел первую практическую школу
инструментовки. Отрицательных сторон
в крепостном музицировании было, однако,
гораздо больше, чем положительных.
Исполнение большинства крепостных
артистов, выученных из-под палки, стояло
ниже всякой критики. Невежественны и
эстетически неразвиты были иногда и
богачи-меценаты, державшие свои оркестры
и оперы. Одним из любимейших музыкальных
развлечений, особенно у светской
молодежи, были цыганские хоры, которые
посещала и тогдашняя интеллигенция
(Пушкин
,
Языков
, воспевший цыганку Таню, и т. д.). В театре
опера-водевиль пользовалась, наряду с
балетом, наибольшим успехом. Одним из
любимых родов театральных представлений
являлись также дивертисменты, состоявшие
из пения, танцев, музыки и пантомим.
Вокальными в них номерами были большей
частью народные песни. Музыку к этого
рода произведениям писали Кавос, Кашин,
Давыдов. Подъём патриотизма после победы
над Наполеоном вызвал также появление
первых русских ораторий: "Минин и
Пожарский, или Освобождение Москвы"
Дектерева и его же (неоконченная) "Бегство
Наполеона". К этому роду произведений
относится и кантата Бортнянского на
текст Жуковского "Певец во стане
русских воинов" (с аккомпанементом
фортепиано, 1813). Невзыскательный вкус
публики проявился и в успехе известных
романсов Александровской эпохи. Самым
любимым и популярным композитором
русских романсов конца царствования
Александра I был Н.А. Титов (1800 - 1876), сын
оперного композитора А.Н. Титова,
прозванный "дедушкой русского
романса", т. к. он первый будто бы начал
писать романсы с русским текстом. Это
не совсем верно: такие романсы писались
уже при Екатерине II. Первый печатный
романс Н.А.
Титова
, "Уединённая сосна" (1820), пользовался
огромным распространением и увековечен
Тургеневым
в
одном из рассказов "Записок охотника"
("Татьяна Борисовна и её племянник"),
где он ошибочно приписан Варламову. К
концу царствования Александра I относится
и первый очень слабый романс М.И. Глинки
"Моя арфа" (1824), написанный во вкусе
Титова. Романсы писали ещё слепец-музыкант
Жилин
("Малютка, шлем нося", на слова
Мерзлякова
,
пользовался большой популярностью),
Кашин, Кавос, Верстовский ("Чёрная
шаль", на слова Пушкина, "Бедный
певец", на слова Жуковского и другие).
Особый успех выпал на долю только что
названных романсов Верстовского,
окрещенных именем "кантат" и
исполнявшихся на сцене с сопровождением
оркестра и со сценической обстановкой.
"Черная шаль" и другие "кантаты"
Верстовского вызвали в "Вестнике
Европы" (1842, январь, № 1) восторженную
статью Одоевского (князя В.О. Одоевского).
Молодой критик нашел, что Верстовский
"одухотворил своей гармонией
поэтические произведения, им избранные,
дал им новую жизнь, открыл в них оттенки,
совершенно потерянные при чтении".
Статья Одоевского вызвала целую полемику
с неким Н. Д. (иначе "Лужницким
стариком"), сотрудником того же
"Вестника Европы", отрицавшим у
этих произведений Верстовского (и
основательно) право называться кантатами.
Одоевский возразил целой "феерией"
кантаты, напечатанной в издававшемся
им тогда альманахе "Мнемозина"
(1824 - 25); противник его отвечал насмешками
над юным возрастом критика, его ученостью
и т. д. Приведенная полемика интересна
как образчик музыкальной критики
Александровской эпохи. На самом деле
кантаты Верстовского были просто
романсами довольно большого объема, с
некоторыми поползновениями к
музыкально-драматической характеристике,
но невыдержанными ни в техническом, ни
в музыкально-драматическом отношениях:
так, например, в "Черной шали", с ее
мрачным содержанием, господствует
плясовой, вальсообразный ритм. Рост
музыкальности в обществе Александровской
эпохи отражается и в появлении довольно
большого числа руководств по теории
музыки, школ для различных инструментов,
музыкальных журналов и т. д. В 1805 г. вышло
в Санкт-Петербурге первое (переводное)
руководство по гармонии: "Правила
гармонические и мелодические для
обучения всей музыки", Винченцо
Манфредини, перевод с итальянского
Дехтярева. К 1816 г. относится другое
подобное же руководство: "Грессета
рассуждения о гармонии"; переведенное
с французского Дьяковым
. (Санкт-Петербург). Через два года выходит
"Теория музыки" Гессе
де Кальве
, переведенная с немецкого Гонорским
(Харьков, 1818). Несколько "школ" для
фортепьяно указывают на распространение
игры на этом инструменте. Кроме переводного
"Новейшего самоучителя" и т. д.,
Плейэля и Дюссека (Санкт-Петербург,
1817), является и оригинальная "Полная
школа для фортепиано", сочинение И.
Прача. (Санкт-Петербург, 1816). Для скрипки
выходят две переводные "школы". На
большое распространение гитары указывает
ряд "школ", журналов, сборников
песен для этого инструмента, впервые у
нас появившихся лишь при Елизавете
Петровне. В 1808 г. вышел "Русский
карманный песенник для семиструнной
гитары на 1808 г." Алферова, в 1810 г. - его
же "Журнал гитарный", в 1819 г. -
"Междуделье, или Собрание образцовых
русских и других песен для семиструнной
гитары", Дмитревского
(Санкт-Петербург).
Две "школы" для гуслей указывают
на известное распространение этого
инструмента. Растет и число музыкальных
журналов: "Журнал отечественной
музыки на 1806 г.", изданный Д. Кашиным
в Москве; "Журнал для фортепиано на
1811 г., содержащий в себе русские песни
с вариациями", изданный Ф. Нерлихом;
"Азиатский музыкальный журнал",
изданный в Астрахани в 1816 - 18 г. И.
Добровольским
и заключавший в себе, между прочем,
записи разных восточных напевов. Русские
песни, кроме второго издания сборника
Прача, издаются в ряде сборников разных
наименований. Вторая четверть XIX столетия,
столь знаменитая в истории нашей
литературы и искусства, и в области
музыки составляет также эпоху,
характеризуемую именем Глинки. Если
принято говорить, что Пушкин создал
русскую поэзию и литературу, а Иванов
-
русскую живопись, то с еще большим правом
можно сказать, что Глинка создал русскую
музыку. Пушкин и Иванов имели замечательных
предшественников и современников; у
Глинки их не было. Верстовский, с его
слабой дилетантской техникой и наивным,
бессознательным творчеством, с его
операми-водевилями, лишенными
музыкально-драматических характеров
- пигмей в сравнении с Глинкой и его
могучей музыкальной характеристикой,
роскошью и яркостью музыкальных красок,
гениальной легкости техники, классической
простотой и вместе с тем поразительной
новизной творчества. "Аскольдова
могила" Верстовского уже потому не
могла оказать никакого влияния на Глинку
как на оперного композитора, что последний
имел возможность ознакомиться с ней
лишь после того, как "Жизнь за царя"
была если не поставлена, то написана.
"Аскольдова могила" была поставлена
в Москве 15 сентября 1835 г.; "Жизнь за
царя", начатая зимой 1834 г., писалась
летом и зимой 1835 г., когда Глинка, только
что женившийся, был прикован к своей
смоленской деревне и Петербургу. Весной
1836 г. "Жизнь за царя" была почти
кончена и поставлена 27 ноября того же
года, тогда как "Аскольдова могила"
в Санкт-Петербурге шла впервые в 1841 г.
Национальный элемент в "Аскольдовой
могиле" столь же притом условен, как
у "русских" композиторов прошлого
века или у Кавоса. Форма опер Верстовского
в сущности даже ниже немецкого Singspiel и
представляет собой ряд песен или
романсов, исполняемых то хором, то
солистами, т. е. очень недалека от
обыкновенного водевиля. Прогресс, не
говоря о прирожденном мелодическом
даровании Верстовского, заключается
лишь в большей последовательности и
выдержанности, с которой применен
Верстовским quasi-русский стиль музыки.
Точно так же едва ли на Глинку могли
иметь особое влияние оперы Кавоса. Мы
знаем из "Записок" Глинки, что он
находил музыку Кавоса в "Иване
Сусанине" удачной, но тут же он говорил,
что опера эта написана "когда-то"
- стало быть, едва ли он часто ее слышал.
Сюжет "Жизни за царя" был предложен
Глинке Жуковским и, следовательно, даже
в выборе сюжета опера Кавоса могла иметь
на него только косвенное влияние. Особого
уважения к музыке Кавоса Глинка, кажется,
не питал, как это можно заключить из его
непочтительного обращения с одной из
популярнейших тем Кавоса, приложенной
им еще в пансионе к смехотворному
школьному "канту на подинспектора
Колмакова" ("Записки", стр. 11).
Правда, Глинка также не всегда, даже в
"Руслане", был свободен от обычного
тогда полуитальянского, полурусского
склада русской музыки; но рядам со
страницами, в которых он является сыном
своей эпохи, идут другие, поражающее
своей новизной, своим гениальным
прозрением в самую глубь народного
творчества (хоры "Славься" и
"Разливалася" в "Жизни за царя",
многих местах "Руслана"). Как поэмы
и драмы Пушкина ближе связаны духовно
с произведениями Байрона, Шекспира,
Шиллера, чем с Богдановичем
,
Херасковым
,
Озеровым
,
так и оперы Глинки имеют больше духовного
сходства с операми Моцарта, Керубини,
Вебера, чем с произведениями предшествующих
ему русских композиторов. От великих
европейских мастеров Глинка усваивал
не ту или другую внешнюю манеру выражения
(как это делал Верстовский, подражая
Веберу), но самую основу их творчества,
самую тайну их гения. Как Пушкин, Глинка
был бы немыслим в допетровской Руси, с
её духовным византийско-татарским
рабством. Родство Глинки, создателя
самобытной русской музыки, с гениальными
европейскими композиторами сказалось,
между прочим, в отношении к его
произведениям русской большой публики
и европейских ценителей. Оперы Верстовского
пришлись вполне по плечу нашей тогдашней
публике, еще мало развитой в эстетическом
и специально-музыкальном отношениях;
оперы Глинки, особенно "Руслан",
были оценены по заслугам лишь небольшим
числом лиц, поднимавшихся над общим
уровнем массы. Успеху "Жизни за Царя"
еще способствовали патриотический и
драматический сюжет, превосходное
исполнение Петровым
роли
Сусанина, а также те стороны музыки,
которые наименее уклонялись от привычного
итальяно-русского стиля; но гениальный
"Руслан" большинством публики и
многими присяжными ценителями был
признан оперой скучной, ученой, неудачной,
"немецкой" и т. д. Даже такой,
по-тогдашнему, знаток музыки, как
гражданин М.Ю.
Виельгорский
,
находил первую половину пятого акта
плохой музыкой ("Mon cher, c est manvais"), а
всю оперу - неудачной ("un opera manque").
Истинное значение Глинки сознавалось
разве князем В.Ф. Одоевским и ещё очень
немногими. Восторги и похвалы близких
приятелей, как Кукольник
и
его кампания, имели обычный "приятельский"
характер и были мало авторитетны. Только
европейцы, - Мериме, Лист, Берлиоз,
Дрезеке, - верно угадали значение Глинки.
Берлиоз дал первую оценку музыкального
дарования Глинки, правильно указав его
характерные черты ("Journal des Debats", 16
апреля 1845). С появлением Глинки
заканчивается переходной период в
истории нашей музыки. Хотя после
Верстовского и являются как бы эпигоны
quasi-русского стиля, - Вильбоа
,
с "Наташей" и Кашнеров с "Грозой",
- но по своей форме эти оперы все-таки
принадлежат к другому типу, чем оперы
Верстовского, последнего в ряду наших
оперных водевилистов. Русское самобытное
музыкальное искусство, усвоившее
западные средства выражения, - известные
приемы тематической разработки, общие
нормы гармонии и контрапункта, богатый
и яркий западный оркестр, - отныне ищет
и находит в своем собственном исконном
запасе народного творчества законы
истинно-национальной мелодии, гармонии
и контрапункта. Глинка первый угадывает
эти законы, первый создает неувядаемые
образы вполне национальной русской
музыки. Начало царствования Николая I
было особенно благоприятно для русской
оперы, пользовавшейся большим расположением
публики и не встречавшей опасной
конкуренции со стороны иноземных трупп.
Правда, в 1828 г. возобновилась итальянская
опера, но она просуществовала только
до 1830 - 31 г., вновь сформировалась в 1832
г. и опять закрылась в 1835 г. Одновременно
с нею была в Санкт-Петербурге и прекрасная
немецкая опера (с 1832 по 1843 г.), но их
присутствие не мешало русским оперным
спектаклям, шедшим в Большом театре. В
составе петербургской русской оперной
труппы особенно выделялись знаменитый
бас О.А. Петров (с 1839 г.), сопрано М.М.
Степанова
, А.Я.
Воробьева
(по
мужу Петрова, прекрасное контральто,
создательница партии Вани в "Жизни
за Царя"). В Москве состав труппы был
слабее. Капельмейстерами русской оперы
в Петербурге были Альбрехт
и Лядов
,
в Москве - Шольц
и Кубишта
. В 1843 - 44 г. вновь явилась в Петербург
итальянская труппа, с такими знаменитостями
во главе, как Виардо-Гарсиа
,
Рубини, Тамбурини, (позже - Гризи, Марио,
Лаблаш
и другие), и перетянула на свою сторону
симпатии всей публики и высшего общества,
с двором во главе. Большой театр был
отдан итальянцам: русская труппа частью
была переведена в Москву, частью почти
распалась. Итальянский театр был закрыт
для произведений русских композиторов.
Высочайшее повеление по этому предмету
вызвано было, правда, заслуженным фиаско
оперы А.Ф. Львова "Bianca e Gualtiero", но
из-за него и "Жизнь за царя" не могла
быть поставлена у итальянцев, несмотря
на желание Фреццолици дать её в свой
бенефис (см. "Записки" Глинки,
страница 171). С этих пор итальянская
опера свивает себе прочное гнездо в
Петербурге, отвлекая публику от народного
искусства; она была упразднена только
в 1885 г., и содержание её вполне резонно
предоставлено частной антрепризе. В
царствование Николая I на наших сценах
были поставлены новые оригинальные
произведения следующих русских или
поселившихся в России композиторов
(кроме Глинки): Ю. Арнольда, М.
Бернарда
, Верстовского, Геништа
, Даргомыжского
("Эсмеральда",
обнаруживающая еще сильное влияние
Галеви и Обера). О.Дютша
, Кавоса, А.Ф.
Львова
, Мундта, А.
Рубинштейна
("Куликовская
битва", "Сибирские охотники",
"Фомка-дурачок", 1853), Сапиенцы
, Соливы, Струйского
, Толстого
,
Шелехова
. Преобладание итальянской оперы и ее
влияние на вкусы публики вызвали
появление подражателей, вроде Ф.М.
Толстого, писавшего дилетантские оперы
во вкусе Россини и Беллини. Этому влиянию
поддавались и композиторы романсов (в
огромном большинстве - дилетанты),
которых в данную эпоху народилось
бесчисленное множество. Даровитый
дилетант А.А. Алябьев (1802 - 52) написал
более 100 романсов, обличающих несомненные
способности. Мелодическим дарованием
он не уступал Верстовскому и превосходил
его гармоническим вкусом, хотя его
талант остался недоразвитым вследствие
отсутствия серьезного музыкального
образования и беспорядочной жизни. Как
и Верстовский, Алябьев стремился к
национальности, приближаясь иногда к
народной песне. Попытка его в оперном
роде: "Кавказский пленник" обнаружила
полную несостоятельность его таланта
перед более обширной задачей. Не менее
даровитый мелодист А.Е.
Варламов
(1801
- 1851) стоит ниже Алябьева как гармонист,
но плодовитостью превосходит его (более
250 романсов). К.П. Вильбоа (1817 - 1882), также
дилетант, стремился подражать Глинке.
Романсы М.Ю.
Виельгорского
(1788
- 1856), немногочисленные, выдаются
несомненным вкусом и музыкальностью.
Геништа, солидный музыкант, один из
первых писал на тексты Пушкина ("Черная
шаль", "Шуми, шуми, послушное
ветрило"). А.
Гурилев
,
дилетант-мелодист во вкусе Алябьева и
Варламова, написал около сотни романсов.
Ни один из перечисленных композиторов
не может, однако, считаться родоначальником
русского художественного романса; отцом
его является только Глинка
.
У него первого мы находим художественно
законченную внешнюю форму, заключающую
в себе музыкально-поэтическое содержание.
Уже ранние его романсы, например,
"Разочарование" (1828), превосходят
свежестью музыки и художественной
законченностью все другие современные
романсы. Национальный элемент, хотя еще
условный, начинает сказываться в них с
первых же шагов ("Ах ты душечка",
1827; "Дедушка", 1828; "Ночь осенняя",
1829 и т. д.), но впоследствии встречается
все реже и реже. Большая часть романсов
Глинки написана в общеевропейском
стиле, ярко обнаруживая, однако, свою
принадлежность к совершенно особой
школе европейского искусства разными
особенностями гармоническими, ритмическими
и мелодическими (плагальные каденции,
редкие размеры, обороты мелодии, близкие
к народным). Многие романсы Глинки
устарели, в особенности из-за безвкусных
текстов, но некоторые до сих пор являются
неувядаемыми образчиками русского
художественного романса. Таковы,
например, гениальный по декламации и
живописности сопровождения "Ночной
смотр", "Песнь Маргариты",
"Еврейская песня", "Слышу ли
голос твой", "Дубрава шумит",
"Как сладко с тобой мне быть". Второе
место по художественному значению
занимают романсы А.С. Даргомыжского,
написанные в царствование Николая I.
Они, безусловно, талантливее прочей
тогдашней романсной литературы, но, за
редкими исключениями ("Влюблен я,
дева-красота" и др.), невыдержанны или
бледны по музыке и представляют главным
образом историко-биографический интерес.
Фортепьянная музыка русских композиторов,
получившая начало еще в царствование
Александра I (одним из первых произведений
этого рода была фортепьянная соната
Верстовского, посвященная им своему
учителю Фильду, а также ранние фортепьянные
сочинения Глинки - большей частью
вариации на темы из модных опер, изданные
уже после его смерти), насчитывала при
Николае I еще очень немного представителей.
Небольшие салонные пьесы, большей частью
ничтожные по содержанию и не имевшие в
себе ничего русского, издавались
обыкновенно в музыкальных альманахах,
вроде "Музыкального альбома"
(изданного Верстовским в 1827 и 1828 годах)
или "Подарка любителям танцев для ф.
п." (Москва, 1833). В 30-х и 40-х годах большим
распространением пользовались салонные
композиции московского композитора
Фердинанда Лангера (фантазии, транскрипции
и т. п.), находившие себе восторженную
хвалу в музыкальных рецензиях В.П.
Боткина
.
Многочисленные сочинения И.Ф.
Ласковского
(умер в 1855 г.), - мазурки, вальсы, вариации,
экспромты, песни без слов, этюды, ноктюрны,
тарантеллы, сонаты, - в настоящее время
совсем позабытые, представляют менее
разнообразное и виртуозное фортепьянное
письмо, чем у Шопена, но отличаются
мелодическим и гармоническим вкусом,
искренним и задушевным настроением и,
безусловно, возвышаются над всем, что
писалось в то время для фортепьяно,
кроме очень немногих вещей Глинки
("Баркалолла", "Souvenir d'une mazurka").
Глинка еще менее тяготел к фортепьянной
музыке, чем к романсной, не будучи
настоящим пианистом-виртуозом и обладая
в этом отношении довольно устарелым
вкусом, заставлявшим его ставить Фильда
как пианиста выше Листа. Фортепьянные
сочинения занимают в его творчестве
еще менее заметное место, чем романсы.
К началу 50-х годов относятся и первые
фортепьянные произведения А. Рубинштейна.
С 1838 г. проживал в Петербурге Гензельт,
но его композиторская деятельность
протекала совершенно независимо от
нашей музыкальной жизни и не оказывала
на нее никакого влияния. Прочие роды
камерной музыки не получили еще
законченного выражения. Квартеты для
смычковых инструментов писали Глинка
(квартет F-dur, 1830 г. в Гайдновском роде,
слабое раннее произведение, изданное
только много спустя после смерти автора).
Ласковский, М.Ю. Виельгорский и др. Ни
одно из этих произведений не составило
эпохи в истории нашей музыки. Тоже
следует сказать и о других сочинениях
Глинки в камерном роде, относящихся к
ранней эпохе его творчества. Многие из
них напечатаны лишь после его смерти в
качестве интересного биографического
материала. Зато самобытная русская
симфоническая музыка, как и оперная,
восходит к Глинке. Все другое в этом
роде, что было написано до Глинки и в
его время (симфонии графа Ю. Виельгорского
и Д. Резвого, концертные увертюры
Верстовского, симфонии Л. Маурера,
фантазия "Буря" Д. Струйского и
др.), частью ординарно и не имеет ничего
национального, частью крайне слабо. Как
в своей оперной музыке, так и в
симфонической, Глинка не имел в России
предшественников. При всем своем русском
характере, увертюра "Руслана"
(увертюра "Жизни за царя" - слабое
произведение в смысле симфонической
работы) коренится в Моцарте и Бетховене.
Музыка к "Князю Холмскому"
обнаруживает такое же духовное родство
с "Эгмонтом" Бетховена, какое имеет,
например, "Борис Годунов" Пушкина
с хрониками и трагедиями Шекспира. Одно
из самих высоких произведений Глинки
- "Арагонская хота", - представляет
чисто бетховенскую мощь тематической
разработки. Юмор, каким исполнена
"Камаринская", также не имел у нас
раньше музыкального воплощения; только
в симфонических скерцо Бетховена Глинка
мог найти нечто подобное. Среди этих
произведений, к которым еще нужно
прибавить "Ночь в Мадриде", с ее
контрастами жгучей неги и бодрого
веселья, а также превосходные оперные
антракты в "Жизни за Царя" и особенно
в "Руслане", нет ни одной настоящей
симфонии в общепринятой четырехчастной
форме, но мы находим в них вполне готовый
русский симфонический стиль, все элементы
симфонии. Концертная жизнь Петербурга
в царствование Николая I развилась еще
более, чем в предыдущее царствование.
По серьезности программ (до начала 50-х
годов) выше всех стояли концерты
Филармонического общества. Русские
произведения исполнялись здесь редко.
К началу 50-х годов, под влиянием увлечения
итальянской оперой, вкусы публики все
более и более отвращаются от серьезной
музыки; даже "Дон Жуан" Моцарта
(см. статьи Серова
)
кажется тогдашней публике ученой и
скучной музыкой. Концерты Филармонического
общества начинают падать; дирекция, идя
навстречу вкусам общества, резко меняет
характер своих программ, привлекая к
участию в своих концертах виртуозов и
итальянских певцов. Хоры исполнялись
придворными певчими до 1849 г., когда
директор капеллы Львов основал особые
концерты капеллы (см. ниже). В связи с
уходом хора находится и исчезновение
из филармонических концертов больших
хоровых произведений. Некоторые из этих
концертов состоялись под управлением
Берлиоза, исполнявшего в них ряд своих
произведений, оцененных весьма немногими.
Незамеченным прошел приезд в Россию
Шумана (1844), хотя одна из его симфоний и
струнный квартет были исполнены в
концерте, устроенным графом М.Ю.
Виельгорским. Из-за виртуозной славы
его жены, Клары Шуман, тогдашние знатоки
проглядели одного из величайших
композиторов XIX века. Зато Лист, бывший
в России в 1843 г., встретил самый восторженный
прием, благодаря своей виртуозной игре
(см. В.В. Стасов, "Лист, Шуман и Берлиоз
в России", "Северный Вестник",
1889, № 4 и 8; его же, "Лист в России",
в "Русской Музыкальной Газете",
1896). С 1850 г. устраивались концерты в зале
певческой капеллы, имевшие преимущественно
серьёзно-классический характер. В начале
царствования Николая I в Петербурге
недолго существовали два музыкальных
хоровых общества из любителей,
принадлежавших к высшему обществу:
"Музыкальная Академия" и "Академия
пения", первое под управлением Львова,
второе - графа М.Ю. Виельгорского. Здесь
исполнялись хоры Генделя, Гайдна,
Моцарта, Керубини и т. д. Из "Академии
пения" образовалась теперешняя
"Sing-Akademie". Музыкально-теоретическая
литература мало подвинулась за это
время. Перевод (сделанный Е.
Вороновым
) "Истории музыки" Штафорда
(Санкт-Петербург, 1838) был первой русской
книгой по этому предмету: в ней дан очерк
истории музыки в России. Музыкальной
критикой занимались князь В.Ф. Одоевский,
Ф.М. Толстой (под псевдонимом "Ростислава"),
Серов (с начала 50-х годов), В.П. Боткин,
М.Я. Раппопорт и другие. Из прочих
тогдашних писателей о музыке необходимо
упомянуть о А.Д.
Улыбышеве
(1795 - 1858) и В.
Ленце
(1809 - 1883). Первый выпустил в свет биографию
Моцарта, пользовавшуюся большой
известностью и в европейской музыкальной
литературе ("Nouvelle biographie de Mozart",
1843; русский перевод Чайковского
, с приложением статьи Лароша
"О жизни и трудах Улыбышева", 1890 -
93), а второй - не менее известное сочинение
"Beethoven et ses trois styles" (Санкт-Петербург,
1852). Музыкальное образование все еще
было предоставлено, главным образом,
частному почину. Только в женских
институтах ведомства Императрицы Марии,
со времени назначения Гензельта
инспектором музыки, наблюдалось некоторое
стремление к более рациональному методу
обучения музыке, под которой подразумевалась
игра на фортепьяно. Специальную музыкально
теоретическую подготовку можно было
получить только путем частных занятий
с теоретиком-музыкантом вроде Гунке
, И.Г. Мюллера, Фукса
и
других. Учебных заведений, посвященных
преподаванию разных отраслей музыки,
все еще не было. Только в певчей капелле
да в театральном училище преподавалась
теория музыки, вместе с пением или игрой
на оркестровых инструментах. Теорию
музыки в театральном училище преподавал
с 1833 г. Солива.