Иеронимус Босх

Нижегородская Городская Педагогическая Гимназия

Работу Выполнила:

______________________________

Научный руководитель:

______________________________

Нижний Новгород 2002 год

План

1. Вступление

2. Эпоха

3. Биография

4. Периоды творчества и обзоры произведений

- Ранний Период

- Зрелый Период

- Поздний Период

5. Заключение

6. Иллюстрации (Сад Наслаждений, Блудный сын, Страшный суд, Воз сена, Семь смертных грехов, Операция по извлечению камня глупости, Корабль дураков)

Вступление

В нидерландском искусстве конца 15 века утрата человеческой значительности не меняла иерархии ценностей, соотношения человека и природы: измельчанию человека соответствовало и измельчание восприятия вселенной. В искусстве Босха вопрос о соотношении человека и мира получил принципиально новое решение.

В его живописи фантастическое искусство, становясь индивидуальным, переходит в некое новое качество, переступает черту, отмечающую конец коллективного творчества, господствовавшего на протяжении Средних веков.

Искусство Босха отражало кризисные настроения, захватившие нидерландское общество в условиях нарастания социальных конфликтов конца 15 века.

Творческие интересы Босха были разнообразны: плодовитый живописец (два десятка сохранившихся до наших дней произведений - лишь часть созданного им), он занимался и росписью цветных стекол, делал церковную утварь. Босх жил и работал в провинциальной среде, вдали от развитых художественных центров. И во многих отношениях он мыслил традиционными средневековыми понятиями. Подобно средневековым художникам, он стремился дать всеобъемлющую картину мира. Черпая вдохновение в бестиарии, порожденном народным воображением, Босх вносил в создаваемые образы свой личный неповторимый отпечаток.

Эпоха

Эпоха Возрождения – очень важный этап развития европейской культуры. Хронологически входящее в средневековую историю европейских народов, возникшее в недрах феодальной культуры, Возрождение открывает принципиально новую культурную эпоху, знаменуя собой начало борьбы буржуазии за господство в обществе.

На этой ранней стадии развития буржуазная идеология была идеологией прогрессивной и отражала интересы не только самой буржуазии, но и всех других классов и сословий, находившихся в подчинении изживающей себя феодальной структуры отношений.

Формирование буржуазной идеологии в эпоху Возрождения характеризуется ориентацией на материалистическое истолкование законов природы (принцип природосообразности»), антропоцентризмом (человек рассматривается как венец Природы), рационализмом (человек познает окружающий мир и самого себя благодаря Разуму, что отличает его от всех остальных земных существ и приближает к Богу, чьим подобием на земле человек и является). Возникновение буржуазной идеологии приводит к постепенному разрушению средневековой концепции мира и человека, устанавливавшей непосредственную иерархическую связь не только между людьми, но и между человеком и всем сущим (концепция отношений «от камня до Бога»).

В то же время эпоха Возрождения – это период разгула Инквизиции, раскола католической церкви, жестоких войн и народных восстаний, происходивших на фоне формирования буржуазного индивидуализма. Это – совсем не период безоблачного торжества человечности над схоластической косностью, как иногда представляют себе время, деятели которого получили гордое имя гуманистов.

Религиозная жизнь Ренессанса по своей обширности необозрима, подобно точной науке, хронологически связанной с Возрождением, и в религии совершается колоссальный переворот. Раньше церковь мыслилась как некоторого рода таинственный коллективный организм, в котором каждый его член имеет самое непосредственное общение с Христом. Теперь же все таинства обряда были отменены, а церковь превратилась в молитвенный дом, где уже ничего не оставалось, кроме пения молитв и слушания проповедей. Быть членом такого коллектива молящихся вне всякой церковной иерархии, которая производила себя от самих апостолов; и вне всяких таинств и обрядов, в которых непосредственно присутствовал сам Христос.

Культура Нидерландов была плотью от плоти средних веков, плотью эпохи Возрождения. В конце 15 века Нидерланды значительно богатеют. Это привлекает к ним опасное внимание соседних стран. Феодалы соседей стремятся завладеть страной. Жизнь становится лихорадочной и напряженной.

Для Нидерландов в конце XV и начале XVI века наступали тяжелые, грозные времена. Маленькая, но богатая страна, ранее входившая в состав самостоятельного герцогства Бургундского, теперь перешла во владение хищных Габсбургов. Чем больше процветал Антверпен — международный порт, «цветок моря», тем бесцеремоннее грабили его испанские монархи, черпая здесь львиную долю своих мировых доходов. В Нидерландах распоряжалась, как дома, свирепая испанская инквизиция; позже, при Филиппе II, был установлен террористический режим герцога Альбы. Повсюду воздвигались виселицы, пылали целые селения, кровавые пиршества довершала эпидемия чумы. Отчаявшиеся люди хватались за призраки — появлялись мистические учения, изуверские секты, занятия колдовством, за которые церковь преследовала и казнила еще больше. На протяжении целого столетия в Нидерландах накипало возмущение, вылившееся затем в революцию.

В городах пылают костры, заседают трибуналы инквизиторов, сжигают ведьм, колдунов и еретиков. И это страшное, напряженное время нашло своего художника, одного из самых странных и загадочных мастеров – Иеронимуса ван Айкена, более известного как Иеронимус Босх.

Краткая Биография

Если принять за доказанную истину, что он родился в 1450 году, то в прошедшем, 2000-м, можно было бы справлять юбилей - 550-летие со дня прихода в этот мир одного из наиболее загадочных художников всех времен Иеронимуса Босха. Но дата его рождения установлена лишь приблизительно (некоторые источники называют 1453 год).

О Босхе известно очень мало. Известно, что он выбрал себе имя из названия голландского города Гертогенбосх, рядом с Антверпеном.

Он жил в стороне от главных художественных центров Нидерландов, что несомненно повлияло на его творчество. Босх родился и провел почти всю жизнь в городе Гертогенбосхе в Северном Брабанте. Первые уроки ремесла он получил от деда и отца, профессиональных живописцев. Затем он совершенствовался в искусстве, обучаясь в нидерландских городах Гаарлеме и Делфте. В 1480 г. он вернулся в Хертогенбес уже мастером-живописцем. В следующем году женился на одной из самых богатых невест в городе – госпоже ван дер Меервен. С этого времени художник получил возможность работать для себя самого, но ему доводилось выполнять и традиционные заказы.

Дошедшие до нас документы упоминают о Босхе как об исполнителе живописных работ для городского собора св. Иоанна и члене религиозного "Братства Девы Марии". В конце жизни он выполнял заказы для бургундского двора, что говорит о его признании современниками. Он был известен как эксцентричный художник, пишущий картины на религиозные мотивы с особым акцентом на мучения ада. Работы художника еще при его жизни находились в коллекциях дворянских фамилий Нидерландов, Австрии и Испании. Ни одна из картин Босха не датирована, хотя многие работы подписаны.

Он умер в 1516 году, а в 17-м веке о нем забыли, казалось, навсегда. И только наш век открыл его имя заново.

Особенности его творчества.

Творчество Босха стало предметом многочислен­ных исследований и толкований, порой взаимоиск­лючающих. Некоторые считают, что Босх просто обладал болезненным воображением и был, так сказать, декадентом XV века. Для понимания его образов ученые об­ращались к фольклору, астрологии и алхимии, к жанру средневековых театрально-религиозных мис­терий и даже к психоанализу. Произведения его полны причудливых фантастических существ, дико­винных монстров, которые усложняют смысл изоб­раженного, порождая множественность интерпрета­ций; но у него же встречаются и образы удивительной лирической красоты. Искусство Босха порождено кризисным временем, когда претерпевала крах вся система средневековых нравственных ценностей, выдвигались идеи реформирования церкви, рожда­лись новые научные концепции мироздания. «Осень Средневековья» причудливо соединилась в творче­стве Босха с чертами Возрождения.

На его работы повлиял фламандский стиль живописи. Но художественная манера Босха очень отличается от существовавших в то время традиций. Если фламандские художники создавали мир безмятежности и действительности, то мир Босха - это мир ужаса и фантазии. Живопись Босха проникнута глубоким пессимизмом и обличает пороки безвольного, погрязшего в грехах человечества. Его стиль уникален, а его незабываемо яркий символизм и в наши дни не имеет себе равных. Экспрессивность образов Босха, его бытовая зоркость, склонность к гротеску и сарказму в изображении человеческого рода определили впечатляющую силу его произведений, отличающихся утонченностью и совершенством живописного исполнения.

В отличие от средневековой традиции, небесное, земное и адское у художника теснейшим образом переплетается. Порождения зла проникают всюду. Художник Ренессанса, Босх вносит свой неповторимый вклад в происходивший тогда процесс открытия земного мира и человека. Художники до него мир представляли царством гармонии, порядка и красоты. Босх же, изображая то, что прежде считалось недостойным изображения, внес в опознание мира скепсис и отрицание. Босх наблюдал природу, может быть, острее и зорче других, но не находил в ней ни гармонии, ни совершенства. Почему и зачем мир кишит столькими странными созданиями? Почему человек, венец природы, так же, как они, обречен смерти и тлену, почему он слаб и жалок, почему он мучает других, мучает себя и непрерывно подвергается мучениям?

Уже одно то, что Босх задается такими вопросами, говорит о разбуженной пытливости - явлении, сопутствующем гуманизму. Гуманизм ведь не означает только славословия всему человеческому. Он означает и стремление проникнуть в суть вещей, разгадать загадки мироздания. У Босха это стремление окрашивалось в мрачные тона, но само по себе оно все же было симптомом той самой умственной жажды, которая побуждала Леонардо да Винчи исследовать все и вся. Могучий, светлый интеллект Леонардо воспринимал мир целостно, ощущал в нем единство. В сознании Босха мир отражался раздробленно, разбитым на тысячи осколков, которые вступают в непостижимые и прихотливые соединения жизни и смерти.

Он стоял на пороге XVI века, а это была эпоха, заставляющая мучительно размышлять. Босха, по-видимому, одолевали раздумья о живучести и вездесущности мирового зла, которое, как пиявка, присасывается ко всему живому, о вечном круговороте жизни и смерти, о непонятной расточительности природы, которая повсюду сеет личинки и зародыши жизни — и на земле, и под землей, и в гнилом стоячем болоте.

Однако Босх в своих работах не столько средневековый моралист, сколько художник, соперничающий с Творцом в поиске новых форм, "никогда прежде не существовавших и не представляемых", как впоследствии определит их Дюрер, описывая плоды деятельности творческого гения".

Босх населял свои картины легионами маленьких ползающих, страховидных тварей, у которых самым невероятным образом сращены части пресмыкающихся, ракообразных, чешуйчатых, панцирных, жаберных и невесть каких существ с добавлением еще растительных и неорганических элементов: обломки кувшинов, щиты, шлемы, иглы. Совсем жутко становится, когда у этих монстров замечаешь и человеческие части тела.

В его картинах монструозность множественна, протеистична, но она не покрывает собой всего живого царства. В отличие от Левиафана или дракона, которые конденсируют всю чудовищность на свете в едином образе, монстры Босха, выползающие из каждого укромного уголка, из каждой щели и трещины, искусно перемежаются с существами, которых мы, несколько поколебавшись, все же можем назвать нормальными. Например, в чем - в мире живописи Босха - заключается различие между отрубленной головой казненного человека и изначально лишенной тела головы, прогуливающейся рядом с первой? В чем различие между сном, фантазией - и реальностью?

Наше сознание не создает монстров из ничего, оно заимствует их формы из действительности, чудовищность заключена не в самих формах, но в несочетаемости нескольких соединенных вместе форм (двуногая крысо-рыба, например).

Уолтер Бозинг пишет: "Любовь к монструозному, столь свойственная Босху, была широко распространена в его время, когда люди были зачарованы всякими гротесковыми, неестественными формами.

Босх приходит к утверждению мрачного, иррационального и низменного образа жизни. Он не только выражает это мировосприятие, свое чувство жизни, но дает ей морально-этическую оценку.

Однако было бы неверное думать, что Босх тяготеет к методу аллегорических уподоблений. Напротив, он стремится к тому, чтобы его идеи воплощались в самом художественном решении, чтобы они возникали перед зрителями не как зашифрованная пословица или притча, но как обобщающий безусловный образ жизни. С незнакомой средневековой изощренностью фантазии Босха населяют свои картины созданиями, причудливо сочетающими разные животные формы или животные формы с предметами неодушевленного мира, ставит их в заведомо невероятные отношения.

Небо окрашивается красным, в воздухе проносятся птицы, оснащенные парусами, чудовищные твари ползают по лику земли. Разевают пасти рыбы с конскими ногами, и с ними соседствуют крысы, несущие на спинах оживающие деревянные коряги, из которых вылупливаются люди. Лошадиный круп оборачивается гигантским кувшином, и на тонких голых ногах, куда то крадется хвостатая голова. Все ползает и все наделено острыми, царапающими формами. И все заражено энергией: каждое существо – маленькое, лживое, цепкое – охвачено злобным и торопливым движением.

Босх придает этим фантасмагорическим сценам величающую убедительность. Он открывается в изображении действия, развертывающегося на переднем плане, и распространяет его на весь мир. Он сообщает своим много фигурным драматическим феериям жуткий в своей всеобщности оттенок. Иногда он вводит в картину инсценировку пословицы – но в ней не остается юмора.

Особенно изысканно позднесредневековое на­следие и ренессансное художественное мировоззре­ние сопрягаются в триптихе «Сад земных наслажде­ний».

В его искусстве возникают сатирические даже саркастические изображения рода человеческого. «Операция по извлечению камня глупости» - операцию делает монах, и здесь сквозит злая усмешка над духовенством. Но тот, кому делают операцию, пристально смотрит на зрителя. Этот взгляд и нас делает сопричастными действию.

В творчестве Босха нарастает сарказм, он представляет людей пассажирами корабля дураков. Он обращается к народному юмору – и тот обретает под его рукой мрачный и горький оттенок.

Он часто изображает Христа среди толпы, плотно заполняя пространство вокруг него злобными торжествующими физиономиями. Так «Несение Креста» отличает щемящее холодная интенсивность цвета. И лишь на лице Христа – его голова опущена, как бы прижата точкой пересечения диагоналей - теплые, человеческие оттенки, живой румянец. Но только цвет и выделяет его. Ибо черты сходственны у всех.

Гротескные образы, порожденные его воображением, имеют предшественников в средневековых иллюстрированных рукописях; они явным образом несут в себе некий моральный урок, но в равной степени эти странные формы - свидетельства сугубо индивидуального внутреннего мира.

Периоды его творчества

Ранний Период

Босх не датировал своих произведений, так что их хронологию строят на основании стилистическо­го анализа или определяют приблизительно основные вехи его творчества.

Ранние его работы не лишены оттенка примитивности, но уже в них странно сочетаются острое и тревожное ощущение жизни природы с холодной гротескностью в изображении людей.

К раннему периоду (примерно 1475—80-е) относят «Извлечение камня глупости» и «Семь смерт­ных грехов». Это лукавые притчи о смысле жизни, равно как и философские размыш­ления об исконных принципах мироустройства (воз­можно, именно поэтому художник обращается к круг­лому формату центральных композиций, как бы намекая на вселенскую значимость изображаемых сцен). Первая из картин, которая кажется юморис­тическим бытовым жанром, на деле оказывается сложной аллегорией, о точном сюжете которой до сих пор спорят ученые (что характерно, впрочем, для исследовательского восприятия почти всех произве­дений Босха); удаление «камня глупости» из головы некоего деревенского простака представляет собой не просто примитивную знахарскую операцию вро­де среза болезненного нароста, но являет попытку магико-мистического преобразования человеческой природы, попытку, которую в равной мере можно воспринять и как сатирическую насмешку, и как неортодоксальный, возможно, алхимический символ. Здесь впервые появляется написанный с необычай­ной живописной свежестью далекий панорамный пейзаж, который с тех пор становится одной из характернейших примет произведений Босха.

Карти­на «Семь смертных грехов» изначально представля­ла собой крышку стола. В семи секторах центральной круглой композиции мы видим живые сценки, демонстрирующие разные грехи — Гордыню, Скупость, Похоть, Гнев, Обжорство, Зависть, Уныние, по уг­лам же представлены «четыре последние вещи», т. е. пределы человеческого бытия: Ад, Рай, Страшный Суд, Смерть. В самом центре круга, как бы в зрачке глаза — Христос Страстотерпец, здесь же сделана надпись: «Берегись, берегись, Бог видит».

Босх находит для каждого из грехов пример из жизни, хорошо понятный зрителю: гнев иллюстрируется сценой пья­ной драки; зависть предстаёт в виде лавочника, злобно погляды­вающего в сторону соседа; коры­столюбие воплощает в себе судья, берущий взятку. Художник показы­вает, как идут к своей погибели са­мые обыкновенные люди, погру­женные в каждодневную суету; сцены привычных, будничных зло­действ движутся по нескончаемому кругу, как пестрая, нелепая, жалкая карусель.

Таким образом, в весьма небольшом произведении контрастно сведе­но великое и малое, бытовые анекдоты вправлены в космически-всеохватную систему.

Зрелый Период

В зрелых работах Босха мир безграничен, но его пространственность иная – менее стремительная. Воздух кажется прозрачнее и сырее. Босх все настойчивее думает о людях. Он старается найти адекватное выражение их жизни.

Начало зрелого периода творчества (1485-10) отмечено созданием алтарного образа «Святой Иоанн Богослов на острове Патмос.

В картине «Святой Иоанн Богослов на острове Патмос» (1486-1490) апостолу досаждает дьявол. Орел (типичный символ евангелиста Иоанна) зорко охраняет своего хозяина. Тема конца света (Откровение Иоанна Богослова) - заключительная часть Нового заве­та, содержащая описание конца света) сведена здесь к минимуму; о грядущей катастрофе напоминают лишь ангел, указывающий святому на небесное знамение, да горящий корабль на глади залива.

Нежный профиль молодого Иоанна рисует­ся на фоне округлой горы, на вершине которой возвышается серебристо-голубая фигура ангела с рас­простертыми крыльями, диктующего текст Еванге­лия. В картине как бы зримо ощущаются тона зву­чащего божественного слова, чему способствует поразительно красивый пейзаж с извилистым морс­ким заливом, напоминающим широко разлившуюся реку. И вдруг среди этой умиротворенной природы, по соседству с одухотворенным образом Евангелис­та зритель видит в уголке какое-то странное суще­ство — полуптицу-полунасекомое с человеческой го­ловой. И хотя этот бес способен лишь на мелкие пакости, достойные проказника из начальной школы: он задумал стащить письменный прибор святого, лежащий рядом с ним на земле, это мелкое пакостное создание — предвестие тех многочисленных чудищ, которые заполонят кар­ тины Босха более поздней стадии зрелого периода. В основном это монументальные триптихи — «Страшный Суд», «Сад земных наслаждений».

Именно подобные картины сделали особенно попу­лярным имя Босха в наше время, часто усматриваю­щего в нем далекого предтечу сюрреализма. Наряду с религиозными сюжетами на створках, решенными относительно традиционно (Рай с сотворением че­ловека, Ад с его наказанием), в главных частях трип­тихов появляются многочисленные фантастические гротески. Эпизоды, полные красоты и поэзии, со­седствуют со сценами насилия, жестокости и поро­ка, а фигуры людей перемежаются со всякого рода чертовщиной и монструозными гибридными обра­зованиями, искусно составленными из частей жи­вотных, растений, минералов и рукотворных пред­метов. Композиции Босха, особенно такие как «Страшный суд», «Сад земных наслажде­ний», «Воз сена» подобны каким-то невероятным алхимичес­ким лабораториям, полным роящихся метаморфоз. Фольклор, алхимические и астрологические поверья, позднесредневековая мистика, подготовившая Ре­формацию, соседствуют тут причудливо и парадок­сально, однако явственно проступают и новые, ренессансные идеалы: они видны и в общем панорамическом охвате прекрасного в основе своей ми­роздания, и в том центральном положении, которое занимает здесь пытливая человеческая мысль, для тренировки и воспитания которой и сооружены все эти пугающе-прельстительные лабиринты (подлин­ным олицетворением героической мысли выступает св. Антоний в лиссабонском триптихе — маленькая фигурка святого, посрамившего зло в серии смерто­носных искушений, занимает центральное положе­ние в триптихе, будучи средоточием разума среди инфернальных страшилищ).

Уже зрелым Босх создал «Воз сена» - трёхстворчатый алтарь, предназначенный скорее для раздумий, чем для молитвы. Выбор сюжета Босху подсказала старая нидерландская пословица: «Мир — стог сена, и каждый старается ухватить с него сколько может». Среди мирного и вполне реального пейзажа разворачивается совершенно бессмысленная жизнь людей, гонимых жаждой наживы и удовольствий. Все человечество оказывается во власти злых сил, и за повозкой с сеном спешат не только простые люди.

В этом алтаре обнаженное чувство реальности сплавляется с аллегоричностью. Люди на виду целуются и музицируют между ангелом и каким то дьявольским созданием; фантастические существа влекут повозку, а за ней радостно и покорно следуют папа, император, простые люди: забегают вперед, мечутся между колесами и гибнут, раздавленные. Пейзаж же вдали не фантастический и не баснословный. А надо всем – на облаке – маленький, воздевший руки Христос.

Повествование открывается сценой битвы на небесах и низвержения восставших ангелов (в верхней части левой створки). Ниже зритель видит райский сад, а также сцены

сотворения Евы, грехопадения, изгнания Адама и Евы из рая.

Центральная часть триптиха изображает земной мир. Середину композиции занимает огромный воз, нагруженный сеном. На языке пословицы, которую обыгрывает Босх, сено означает недолговечные соблазны мира: власть, богатство, почести, наслаждения. В гибельную погоню за сеном вовлекаются представители всех сословий: в толпе среди одежд простолюдинов мелькают шлемы воинов, мантии ученых, щегольские наряды знати, короны, папская тиара; развеваются стяги германского императора и французского короля; монахини под бдительным надзором дородной аббатисы деловито набивают сеном мешок, видимо рассчитывая употребить это добро на пользу Святой Церкви. Воз с сеном движется словно триумфальная колесница мирской суеты. Его колеса безжалостно давят застигнутых врасплох неудачников, а на возу расположилась компания беспечных баловней судьбы: достигшие предела своих желаний, они не замечают что в воз на котором они так уютно устроились впряжены мерзкие страшилища с рыбьими, жабьими, крысиными мордами. Эта нечисть увлекает воз, а с ним и всю толпу прямо в ад, изображенный на правой стороне триптиха.

Внешние поверхности боковых алтарных створок представляют скромную, почти будничную сцену: устало бредёт по дороге истощённый оборванный странник. (Для современников Босха дорога была символом земной жизни.) На каждом шагу он видит зримые приметы торжествующего зла: шелудивая собачонка злобно рычит на него; вороньё кружит над падалью; в глубине изображения — разбойники обшаривают прохожего; на холме вдали совершается казнь. И тут же, не обращая на всё это ни малейшего внимания, пара беззаботных поселян лихо отплясывает под аккомпанемент волынки...

Раскрытый алтарь являет зрителю тот же образ грешного мира, но уже в развёрнутом и углублённом виде. Тема дороги-жизни и здесь сохраняет своё значение, но теперь Босх рисует весь путь земной истории — от зарождения мирового зла (когда сатана поднял бунт против Бога) до конца земного мира.

Замысел «Воза сена» глубже и шире обыденного смысла пословицы: сквозь ярмарочную суету здесь проступает гармоничный лик мира. Фоном для сцены дележа сена служит прекрасная долина: величавый покой природы противопоставлен шумной и бесплодной суете людей. Зритель, первоначально сбитый с толку пестрым зрелищем первого плана, с трудом различает в пустых небесах одинокую фигуру Христа. Воз, переполненный сеном, бесцеремонно оспаривает у Христа центральную роль в композиции. Кажется, перевес на стороне воза: его громада заполнила собой всю середину композиции. Но эта победа иллюзорна: еще миг – воз сдвинется, и адское пламя в одно мгновение испепелит его вместе с грузом, тогда как его соперник (Христос) неуничтожим. Изображение Христа подлинный центр картины.

Ничего конкретного не было сказано про картину «Алтарь Св. Антония». Но тщательно, детально изучив творчество Босха я пришла к выводу, что эта серия картин относится к зрелому периоду. Так как для него характерна ужасающая монструозность, в то время, как в поздний период своего творчество Босх обращался больше к картинам из реальной жизни.

Это один из его любимых сюжетов — «Искушение святого Антония», где отшельника осаждают дьяволы. Босх населял свои картины легионами маленьких ползающих, страховидных тварей, у которых самым невероятным образом сращены части пресмыкающихся, ракообразных, чешуйчатых, панцирных, жаберных и невесть каких существ с добавлением еще растительных и неорганических элементов: обломки кувшинов, щиты, шлемы, иглы. Совсем жутко становится, когда у этих монстров замечаешь и человеческие части тела. Вся эта кунсткамера бесов, диковинных «пузырей земли» значительно отличается от средневековых химер: те были величавее и далеко не так зловещи.

«Алтарь Святого Антония» посвящен святому отшельнику, жившему в 3-4 веке в Египте. Антоний почитался как защитник от пожаров и врачеватель болезней. Житие святого рассказывает о том, что в начале своего подвижничества Антоний неоднократно был искушаем бесами.

Действительность предстает сплошным кошмаром, теряется различие между живым и неживым, тело ведьмы превращается в ствол трухлявого дерева, из глиняного кувшина вырастают конские ноги, ощипанный гусь жадно пьет, опустив в воду безголовую шею, холм оказывается великаном, стоящим на четвереньках, а птица или рыба — летательной машиной или лодкой.

В центре композиции — колено­преклоненный Антоний с припод­нятой в благословении рукой. Анто­ний не ведает страха, его вера тверда и крепка. Он знает, что эти монстры, лишённые внутренней силы, не смогут одолеть его. Спо­койное и строгое лицо Антония об­ращено к зрителю. Он как бы гово­рит ему: «Не бойся». Босх, как никто другой, смог выразить безоснова­тельность мирового зла: сверху яр­кая, устрашающая раскраска, а под ней ничего нет.

Прямо перед отшельником воз­вышается полуразрушенная башня, в глубине которой, у подножия кре­ста, виднеется фигура Христа. Она почти незаметна, но это — смысло­вой центр триптиха: на Христа смотрели с надеждой и верой все, кто молился перед этим алтарём. Среди призраков и кошмаров, в са­мом аду Спаситель не оставляет ве­рующих в Него. Он сообщает Анто­нию спокойную убеждённость в постоянстве добра, святой же пере­даёт её зрителю.

«Страшный суд» - одна из самых больших по размерам работа Босха и одна из самых законченных и откровенных по содержанию. Сюжет не нуждается в пояснениях. Каждый современник Босха, будь то доверчивый безграмотный крестьянин или образованный бюргер, вероятно, понял бы значение почти всех деталей и безоговорочно принял на веру главную идею, некоторые образы по своей новизне, наверное, показались бы ему чересчур пугающими и гнетущими. На эту тему было создано немало картин, отличающихся большой силой художественного воздействия, но ни один художник, ни до, ни после Босха не обладал такой творческой энергией и способностью воплощать пугающее неведомое в столь фантастические образы. Это особенно видно по изображению обитателей преисподней. Если современники Босха полагали, что художник воочию видел этих чудовищ из Ада, а затем точно изобразил их (а в Средневековье подобная возможность никого не удивила бы), то они, несомненно, были убеждены, что такого Ада нужно избежать любой ценой. На картине неоднократно показаны все смертные грехи; очень много эротической символики.

Са­мое известное и загадочное из произведений Босха — Триптих «Сад наслаждений» был создан в начале XVI столетия. В 1593 г. его приобрёл испанский король Фи­липп II. Картина относится к концу зрелого периода творчества Босха.

Босх взял за основу традицион­ный для Нидерландов того времени тип трёхстворчатого алтаря и ис­пользовал ряд канонических тем (сотворение мира, рай, ад). Одна­ко результатом его работы стало произведение глубоко оригиналь­ное, не имеющее аналогий в искус­стве предшественников и совре­менников мастера.

Размеры триптиха довольно ве­лики (центральная его часть — 220 Х 195 см, боковые створки — 200 Х 97 см каждая), и зритель, при­ближаясь к нему, как бы погружа­ется с головой в этот причудливый многокрасочный мир, стараясь по­стичь тайный смысл, заключённый в его хаосе. Отдельные фигуры и сиены объединены не внутренней логикой повествования — между ними существуют символические связи, смысл которых приходится искать за пределами изображённо­го на картине пространства.

Босх создал странное, фантасмагорическое зрелище – «Сад Земных Наслаждений». Здесь опять возникают мириады странных и болезненных созданий. Но теперь на смену Антонию явилось все человечество. Мелкий, дробный, но одновременно бесконечный и тянущийся ритм движений маленьких подвижных фигурок пронизывает картину. Во все убыстряющемся, судорожном темпе мелькают причудливые позы, жест, объятие, мерцающее сквозь полупрозрачную пленку пузыря, которым распустился гигантский цветок; перед взором зрителя проходят целые процессии фигурок – жутких, назидательных, отталкивающих, веселых. И их множество обладает определенной системой. Ярусами наслаиваются изображения, и первый ярус, хаотический, сменяется другим, где фигуры уже включаются в зловещее и неуклонное круговое движение, а тот, в свою очередь, третьим – в котором угрожающе господствует симметричные недвижные образования непостижимой природы.

Триптих условно назван по главной его части, где изображено некое мистическое чистилище пло­ти и духа, загадочный Сад Любви, занимающий сре­динное положение между раем на левой створке и адом на правой; красочная пестрота, жеманная ма­нерность, свойственные придворным гобеленам, в плавном спиралевидном ритме преобразуются в чувство вольного парения духа, с птичьего полета созерцающего услады плоти (множество внешне скабрезных мотивов, как в народном свадебном фоль­клоре, слагаются в гимн природной гармонии между человеком и мирозданием). С другой стороны, ощущение греховности всего происходящего не покида­ет зрителя, — и художник не стремится непременно расставить все точки над «i», демонстрируя земную жизнь как космически-грандиозное противоречие. Живописное мастерство достигает в больших алтар­ных триптихах мастера удивительной силы и в то же время грациозной легкости; краски то нежно вибри­руют, то пылают огнем, то сияют мерцающим, зыб­ким светом.

На внешней поверхности закры­тых створок алтаря художник изо­бразил Землю на третий день творения. Она показана как прозрачная сфера, до половины за­полненная водой. Из тёмной влаги выступают очертания суши. Вдале­ке, в космической мгле, предстаёт Творец, наблюдающий за рождени­ем нового мира. Алтарь распахивается и радует глаз своими красками. Композиция левой створки продолжает тему со­творения мира и посвящена зарож­дению растений, животных и челове­ка. В центре створки, посередине земного рая, изображён круглый во­доём, украшенный причудливым со­оружением, — это источник жизни, из которого выбираются на сушу разнообразные существа. На первом плане Господь благословляет только что созданных им Адама и Еву.

В центральной части триптиха раскинулся чудесный волшебный «сад любви», населённый множест­вом обнажённых фигурок мужчин и женщин. Влюблённые плавают в водоёмах среди замысловатых кон­струкций; составляют невиданные кавалькады, оседлав оленей, грифо­нов, пантер, кабанов; скрываются под кожурой огромных плодов...

На правой створке зритель ви­дит ад. Эта композиция переклика­ется с изображением земного рая на левой створке, но их связь осно­вана на контрасте. Здесь царит тьма, слабо озарённая пламенем дальнего пожара; исчезло изобилие природы — его сменила оскудев­шая, вытоптанная земля. Фонтана жизни здесь нет — трухлявое «дре­во смерти» растёт из замёрзшего озера. Тут властвует не благой Тво­рец, а птицеголовый дьявол, кото­рый заглатывает грешников и, про­пустив их сквозь свою утробу, низвергает в бездну.

Когда Босх пишет «Рай», он старается нащупать какую-то общую, примиряющую противоречия концепцию бытия. Он дает доступ в райские сады своим уродливым тварям, которые и здесь ползут, лезут на берег из яйцевидного темного пруда, очевидно, символизирующего вечно рождающее лоно праматери-природы. Но в раю они выглядят безобидными, больше забавными, чем страшными, и резвятся на лугах, озаренных розовым светом, рядом с красивыми белыми птицами и животными. А в другой части райской панорамы густые стаи темных птиц вихрем вырываются из пещеры в скале, напоминающей жерло огромной печи, неустанно выпекающей все новые жизни, взмывают вверх, потом возвращаются, снова погружаясь в темноту и опять вылетая на свет. Странная, фантастическая, как сновидение, картина «круговращения вещества».

Это аллегория греховной жизни людей. Но и в райском пейзаже нет-нет да и мелькнет колючая пресмыкающаяся тварь, а среди мирных кущ вдруг воздвигнется некое фантастическое сооружение (или растение?), и обломок скалы примет форму головы с лицемерно прикрытым глазом. Герои Босха – словно побеги, проросшие в темноте. Пространство, заполненное ими, как будто необозримо, но на деле замкнутое, вязкое, безысходное. Композиция – широко развернутая, но пронизанная ритмом торопливым и захлебывающимся. Это жизнь человечества, вывернутая наизнанку. И это не поздний рецидив далеких средневековых представлений (как обычно толкуют творчество Босха), а бесконечно настойчивое стремление откликнуться на жизнь с ее мучительными противоречиями, вернуть искусству его глубокий мировоззренческий смысл.

Первым попытался «расшифро­вать» изображения триптиха монах Хосе де Сигуэнца в 1605 г. Он по­лагал, что «Сад наслаждений» явля­ется нравоучительной картиной: центральная часть алтаря — не что иное, как собирательный образ земной жизни человечества, по­грязшего в греховных наслаждени­ях и забывшего о первозданной красоте утраченного рая, — чело­вечества, обречённого на гибель в аду. Хосе де Сигуэнца предлагал снять с этой картины побольше ко­пий и распространить их в целях вразумления верующих.

Большинство современных учё­ных разделяют мнение Хосе де Сигуэнца. Однако некоторые исследо­ватели считают триптих Иеронима Босха или символическим изобра­жением алхимических превращений вещества, или аллегорией мистиче­ского брака Бога с земной Цер­ковью, или отражением болезнен­ных фантазий автора. Алтарь из Прадо до сих пор остаётся одной из неразгаданных тайн великого ни­дерландского живописца.

Поздний Период

В картинах, относимых исследователями к позднему периоду творчества Босха, тема зла и греха отходит на второй план, уступая место образу прекрасного в своей будничной простоте мира.

Последние работы художника странно сочетают фантастику и реальность его прежних работ, но при этом им свойственны чувство печальной примиренности. Рассыпаются сгустки злобных существ, ранее торжествующе распространяющихся по всему полю картины. Отдельные, маленькие, они еще прячутся под деревом, показываются из тихих речных струй или пробегают по пустынным, поросшим травой холмикам. Но они уменьшились в размерах, утратили активность. Они уже не нападают на человека.

В позднем творчестве Босха постепенно усиливается роль реального начала и возрождается изначальный интерес нидерландского искусства к неограниченным пейзажный пространствам.

Картины позднего периода (1510-е) контрастно несхожи по своему мироощущению. Наиболее гар­моническим по цветовому и композиционному строю является большой алтарный триптих с «Поклонением волхвов» (ок. 1510); ни хитросплетения замысловатой символики, ни отдельные зловещие детали не заслоняют общей благочестивой умирот­воренности этого наиболее «ванэйковского» из проявлений Босха; сильные, монументальные цвето­вые акценты красных одеяний фигур первого плана определяют весь цветовой строй, сочетаясь с зелеными тонами далекого панорамического пейзажа, чье спокойствие укрепляет общее ощущение победы божественного начала над нена­вистью, жестокостью, грехом.

На боковых створках алтаря изображены его за­казчики — знатный Гертогенбосхский бюргер Питер Бронкхорст и его жена Агнесса — в сопровожде­нии их святых покровителей. По за­мыслу Босха, основой композиции центральной картины служат изо­бражения трёх восточных царей-мудрецов: Мельхиора, Бальтазара и чернокожего Каспара. Они покло­няются Младенцу Христу и подно­сят Ему свои дары — золото, ладан и смирну.

Мастера XV столетия, изображая евангельских персонажей, избирали точку зрения молящегося: их взгляд был направлен снизу вверх. Иероним Босх смотрит на сцену покло­нения волхвов сверху вниз, как на­блюдатель. Вокруг Вифлеемского хлева, во всю ширь триптиха, рас­стилается необъятный мир, в кото­ром сцена на переднем плане всего лишь одна из многих: вот сближают­ся два конных отряда; вот волки на­падают на путников; вот пляшут на лугу беззаботные крестьяне... Босх связывает эти детали цельным про­странством, постигает некий ритм - оживотворяющий мир, открывает тайное единство природы.

Босх вводит в канонический сю­жет нетрадиционные образы: это фигура Святого Иосифа, который сушит над костром пелёнки; группа зловещего вида персонажей, забрав­шихся в Вифлеемский хлев (ис­следователи считают их олицетво­рениями ослабляющих Церковь беззаконий и ересей, а их предводи­теля в красном плаще и короне из терниев — самим сатаной); любо­пытные поселяне, удивлённо глядя­щие на Богоматерь и волхвов из-за угла и с кровли хлева.

Мария, и волхвы, еще недавно возвышающиеся перед зрителем, которого художник с благоговением подводил к ним, утратили свою самостоятельность. Они сбились в тесную группу, которая представляет лишь малый эпизод целого. За ними – дали. Пейзаж вмещает конных воинов, деревья, мост, отдельные фигуры, город, дороги, дом и Вифлеемскую звезду – и все равно остается большим, безмолвным и пустынным.

Участники поклонения уменьшились в размерах и придвинулись друг к другу; хлев, где происходит действие, покосился, съежился, неровными кусками обваливается, продырявливается глинобетонная стена; из дверей и случайных отверстий показываются люди – они смотрят на сцену, смотрят исподтишка, не мешая ей и не отрываясь от нее. Пастухи лезут на крышу и заглядывают из-за угла. Природы же предстает одухотворенной и безмолвной.

Пейзаж «Поклонения волхвов» обладает не только тонкими световыми и воздушными оттенками, но как бы чувством еле заметной пульсации жизни. Здесь все пронизано ощущением длительности, и проявляется эта длительность не в людях – потому что движения каждого из них как бы зафиксированы, остановлены, ничтожны, а в зрелище мира – в смене одних фигур и эпизодов другими, в том, что эмоциональная атмосфера, поглотив их, сама сохраняет свою напряженную пустынность. И даже форма алтаря обостряет ощущение этой пульсации: верхний край сползает, изгибается книзу, потом начинает подниматься вверх, чтобы опять спуститься вниз и снова подняться.

Произведение «Несение креста» (1515-16) полно отчаяния и страха перед безумной действительностью; фигура Христа тут почти теряется среди безобразных, злобных лиц толпы.

Босх неоднократно обращался к сюжетам из цикла страданий Хри­стовых. Эти его картины резко выделяются среди множества подоб­ных изображений: произведения Босха окрашены индивидуальным переживанием, личной болью. «Несение Креста» самая потрясающая из всех. Вся сё плос­кость заполнена человеческими фи­гурами, точнее лицами; теснятся физиономии стражников, палачей, праздных зевак — грубые, уродли­вые. Ещё более страшными делают эти лица переполняющие их фана­тичная жестокость, скотское равно­душие, тупое злорадство. На фоне этого человеческого зверинца осо­бенно прекрасными кажутся спо­койные и кроткие лица Христа и Святой Вероники, в руках которой белый платок с нерукотворным об­разом Спасителя. Христос идёт на­встречу своей смерти: направо, в ту сторону, которая в средневековом искусстве отводилась для изображе­ний, связанных со смертью и гре­хом. Вероника движется налево, то мир жизни, унося на платке лик Христа.

Босха не занимала мысль о положении в мире одного человека. В конце своего творчества Босх истолковал свои прежние представления о жизни людей применительно к конкретному человеческому обществу. Мы имеем в виду его знаменитого «Блудного сына» или «Бродягу», как ее называют разные исследователи.

Вписанная в круг композиция построена на пересечении сухих, узких форм и на преувеличении пространственных паузах.

Эта картина не свя­зана непосредственно со Священ­ной историей, но её тема — земной путь человека — воплощена с тон же силой и глубиной, какие масте­ра Нидерландов привыкли вклады­вать в изображения библейских событий.

Бродяга олицетворяет чело­века вообще — несчастного греш­ника, которому всегда открыт путь возрождению. В «Бродяге» в отличие от большинства работ художника нет ни фанта­стических, ни драматических сцен.

Герой картины – тощий, в разорванном платье и разных башмаках, иссохший и словно расплюснутый по плоскости – представлен в странном остановившемся и все же продолжающемся движении. Эта нелепая фигура, расположенная в центре картины, достаточно велика, чтобы занять ее большую часть, но слишком бесплотна, необъемна, чтобы загородить собой пространство, эта фигура ступает редкими, неверными шагами, уходит и все же остается в центре композиции.

Она почти списана с натуры – во всяком случае, европейское искусство не знало до Босха такого изображения нищеты, - но в сухой истощенности ее форм есть что-то от насекомого.

Дальше сюжет композиции можно трактовать по-разному.

- Это блудный сын, уходящий в отчий дом. Но на худом лице горят завороженные глаза – они прикованы к чему-то невидимому нами. А сзади него жизнь, покидаемая им. Дом с прозрачной крышей и полуоторванной ставней реален. За углом мочится человек, рыцарь обнимает женщину, старуха выглядывает из окна, едят из корытца свиньи. И собачка – маленькая, с бешеными глазами, - приопустив голову, смотрит вслед уходящему. Эта та жизнь, которую ведет человек, с которой, даже покидая ее, он связан. Только природы остается чистой, бесконечной. И цвет картины выражает мысль Босха – серый, почти гризайльные тона объединяют людей и природу. Это единство закономерно и естественно. А розоватые или сиреневатые оттенки лишь пронизывают это единство ощущением печальным, нервным, вечно изменчивым и все же постоянным.

- За спиной героя — убогая деревен­ская харчевня: крыта её обветшала, оконные стекла выбиты, в дверях солдат пристает к служанке, у стены вправляет нужду какой-то пьяница. Босх делает эту трущобу предельно ёмким образом, воплощающим бесцельность и беззаконие существова­ния сё обитателей. Бродяга прини­мает решение оставить прежнюю греховную жизнь; неуверенно, огля­дываясь назад, крадётся он к за­крытой калитке. За калиткой рас­стилается типичный нидерландский пейзаж с песчаными холмами, скудной зеленью, неярким небом. Босх по обыкновению словно задает себе и зрителю вопрос: вернется ли бедный путник домой, или кривой путь вновь приведет его в этот бедный, грязный скучный притон?

Но какова бы не была трактовка, основная идея картины не меняется; и также остается еще одно – мы легко узнаем этого блудного сына или бродягу: это странник с внешних створок «Воза сена»; он постарел, ещё более обносился, поранил левую ногу; но лицо его сделалось мягче, спокой­нее, в глазах не видно прежней скорби и подозрительности. Изо­браженные на обеих картинах странники считаются автопортретами Босха, исполненными масте­ром в разные периоды жизни.

Сейчас предполагают, что на картине изображен средневековый коробейник. Картина оказалась частью триптиха, распиленного и проданного по частям в XIX веке разным покупателям. В ходе подготовки роттердамской выставки усилиями голландских реставраторов оно обрело своих прямых "родственников". Хотя центральная часть триптиха с изображением, возможно, "Страшного суда" утрачена, зато в Роттердаме выставлены обе боковые створки. На внутренней стороне левой створки были два сюжета: "Корабль дураков" и "Аллегория обжорства", с правой стороны была сцена "Смерть купца". Сам "Коробейник" или «Бродяга» или «Блудный сын» был написан на внешней стороне створок и был виден средневековому зрителю, когда триптих был закрыт. Когда створки распиливались для продажи, две половинки "Коробейника" были умело соединены и проданы как единое произведение, с тех пор так и существовавшее. Благодаря методу дендрохронологического анализа было установлено, что все эти 4 произведения написаны на досках, вырезанных из одного дерева, в одно и то же время, около 1495 года (а не в 1500-1510 гг., как они датировались раньше). Следовательно и относятся эти картины не к позднему периоду, а к зрелому. Хотя если рассматривать особенности каждого из периодов творчества, то это все-таки поздний период. Вопрос так и остается открытым.

Заключение

Гибридные существа, кошмарные образы, фантастические животные: живопись Иеронима Босха на протяжении пяти веков была предметом восхищения, так и не понятая при этом до конца.

В картинах Босха зрителя тревожит более всего не различие, а именно близость нормального и фантастического миров. Который из них ложен? Который истинен? Босх жил и творил в то время, когда Средние века уступали дорогу Возрождению, и начала вставать центральная проблема гуманизма, связанная с конфронтацией сознания с непознаваемым.

Как далеко саркастическое отношение Босха к людям. Кажется, что художник перенес на свои полотна все ужасы инквизиции, все пороки своего времени. При этом виртуозная живописная техника Босха – резкие и трагические сочетания цветов, точность кисти – приобретает убедительную достоверность его самым причудливым чудовищам, рядом с которыми беспомощно мечутся слабые фигурки испуганных людей. Так Босх пытался передать весь трагизм времени.

Был ли он еретиком или, наоборот, глубоко религиозным человеком, которому открывалось некое тайное и сверхличное знание, сейчас сказать трудно. Но всматриваться в его живописные работы необыкновенно интересно.

С Босхом кончается искусство 15 века. Творчество Босха завершает этот этап чистых прозрений, потом напряженных исканий и трагических разочарований.