Санкт – Петербургский Государственный Университет
Растительных Полимеров.
e-mail: toekimov@mail.ru
Революция, коммунизм, свобода:
Н. А. Бердяев “Самопознание”
Выполнил: Екимов А. В.
Студент 2 к. 124 гр.
Санкт – Петербург
-2001-
Революция, коммунизм, свобода.
Книга была написана Н. А. Бердяевым за восемь лет до смерти. Черновик ее под названием
"Философская автобиография " писался в 1939 – 1940 гг. в Кламаре и Пипе. Работа над
рукописью продолжалась фактически до последних лет жизни философа.
Книга вышла уже после смерти Н. А. Бердяева, последовавшей в конце марта 1948 г. Первое
издание " Самопознания " было осуществлено в парижском издательстве " YMCA – press " в
1949 г. Редактором этого издания была свояченица Бердяева Е. Ю. Рапп. Произведение
представляет собой уникальное свидетельство этапов духовного становления самобытнейшей личности русского философа, дающая полной грудью вдохнуть трагический воздух европейской истории первой половины 20 века и прочувствовать всю глубину ужасающей драмы событий истории России того времени.
Очевидно, что самыми значительными событиями русской истории этого периода являются
революция (-ции) и становление советского государства. Мне как интересующемуся русской
историей, интересен взгляд одного из самых значительных философов 20 в. на эти события.
Всем своим существом Бердяев чувствовал опасность цивилизации, когда научные,
технические и политико-правовые изменения почти автоматически сопровождались
культурным и нравственным отставанием, дегуманизацией человека. Примеров тому Бердяев видел предостаточно: эксплуатация и социальная несправедливость, ложь парламентаризма и демагогия вождей, рыночные отношения в культуре и засилье идеологии, тоталитаризм, разгул расовых и национальных инстинктов, война и апокалипсическое явление атомной бомбы. Во всем этом он предвидел конец целой исторической эпохи, "закат Европы", который наступал с начала 18 века, когда технизация и рационализация жизни привели к социализации личности и ее деперсонализации.
Возникновение машинной техники – это главное событие в цивилизации, которое, по мнению Бердяева, невозможно достаточно высоко оценить. Как бы мы ни старались, значение техники будет недооценено. Она – новый, созданный разумом человека космос. В нем все иное. Пространство (сжато!), время (ускорено!), ритм жизни (убыстрен!), человек (вынужден подчинить себя технике и не может жить вне ее). Рациональная по своему существу техника преображает всю жизнь общества, люди вынуждены приспосабливаться к новому космосу, теряя свое центральное положение в истории. Человек, полагавший себя носителем разумности, превратился в раба техники и государства, тех сил, которые сам же вызвал к жизни. Прервался естественный ход жизни, когда человек "питался от земли", техника загнала его в город и заставила пойти в услужение к машине. Огромные массы, скопившиеся в городах, разделяются на коллективы, своеобразную форму выживания людей. Человек не может не войти в коллектив, но, войдя в него, начинает жить по его нормам и правилам. Здесь отношение человека к другому определено не дружеским чувством и сердечной привязанностью, а структурой коллектива, его иерархией и организацией, принятыми нормами и ценностями. Чтобы выжить, человек должен забыть свою индивидуальность, быть как все. Процесс уничтожения индивидуальности зашел так далеко, что Бердяев с тревогой спрашивает: "Будет ли то существо, которому принадлежит будущее, по-прежнему считаться человеком?". Бердяев с такой полнотой и точностью анализирует " судьбы человека в современном мире ", что это ставит его в один ряд с крупнейшими гуманистическими критиками цивилизации 20 века – К. Ясперсом, М. Хайдеггером, Ортегой-и-Гассетом.
Мыслитель убежден: человечество стоит перед выбором между умиранием в старом мире и
возрождении в новом. Нужно найти в себе религиозно-волевое усилие и преодолеть гибель
мира, которая так очевидно в разложении " капиталистического режима ", " деспотизации
мира " и насильственном, механическом порядке коллектива.
Необходимо "внутреннее преодоление хаоса, победа духа над техникой, духовное восстановление иерархии ценностей, соединенное с осуществлением социальной правды ". Поиск пути "преодоления хаоса" современного мира – основное содержание философии русского мыслителя. А вот каким должен быть этот путь, Бердяев узнал, осмысливая опыт революций вообще и русской революции в частности.
Бердяев понимает и принимает вечную правду протеста людей против старого мира. Сам он,
прежде чем стать принципиальным контрреволюционером, неистово служил русской
революции. Но опыт революционных лет поведал ему о кровавых тяготах пути к свободе,
завершаемом насилием – уже в отношении тех, кто жаждал свободы. В революции
первенство свободы сменяется первенством порядка и она, свобода, превращается в рабство.
Бердяев с печалью наблюдает за чудовищными метаморфозами судеб русских революционеров. Свобода революции обратилась в тиранию потому, что революция была
навязана нищетой, нуждой, злом старого мира. Цель ее виделась только в том, чтобы
разрушить прежний мир, расчищая дорогу для идеала. Свобода была признана правом тех, кто разрушил старый мир; и кто его разрушил, был признан свободным. В революции говорит обида на старое, она движима корыстью масс. Она – скорее конец старого мира, чем
начало нового.
В чем же видит Бердяев истинные причины революции? Что она для него? Единственный
возможный выход или новое рождение, перевоплощение, связанное с очищением от всего
греховного… Придет ли философ к разочарованию от того, что люди, приветствовавшие
новый режим и делывавшие все для его скорейшего укоренения, вскоре сами оказываются в
кандалах как духовно, так и физически.
Мне кажется логичным понять, в начале, что приблизило Бердяева к марксизму, к
революционному духу: "Какие основания, заложенные в моей природе, побудили меня
вступить на этот путь?"
"Моя революционность, которая в нынешний звериный мировой период еще возросла,
представляется мне явлением сложным, и она, вероятно, носит иной характер, чем у большей части русской революционной интеллигенции. Революционность, присущая моей природе, есть прежде всего духовная, есть восстание духа, то есть свободы и смысла, против рабства и бессмыслицы мира." (стр. 112)
Приверженность Бердяева, в целом, к революционным идеям исходила, в общем-то, из него
самого.
"Источник своей революционности я всегда видел в изначальной невозможности принять
миропорядок, подчиниться чему-либо на свете". (стр. 113)
Считаю нужным обратить внимание на то, что он считал революционность, не каким-то
общим состоянием угнетенного класса, а собственным :"это есть восстание личности, сне
народной массы." Любопытно, что имея " всю жизнь абсолютное презрение к так
называемому " общественному мнению", философ говорит о том, что в конечном счете от
этого самого мнения "рабски зависят профессиональные революционеры". И логически автор выводит потрясающую по глубине и в то же время ужасающую мысль о том, что не смотря на то, что революционеры хотят построить новое общество, на началах равенства и братства, оно общество, государство потребностей: "Чисто политические революции отталкивали меня не только практикуемыми средствами борьбы, отрицанием свободы и пр. Меня отталкивало более всего, что они не являются духовными революционерами, что дух ими всеми отрицается или остается старым. Все политическое устройство этого мира на среднего, ординарного, массового человека, в котором нет ничего творческого. На этом основаны государство, объективная мораль, революции и контрреволюции. Вместе с тем есть правда, есть божественный луч во всяком освобождении. Революции я считаю неизбежными, они фатальны при отсутствии или слабости творческих духовных сил, способных радикально реформировать и преобразовывать общество. Но всякое государство и всякая революция, всякая организация власти подпадает под власть князя мира сего". (стр. 113)
Таким образом, особенности личностного склада характера самого Бердяева сделали его
сторонником…
- Но почему все-таки марксизм?
- "Для меня это было приемлемее других форм социализма. Проблема конфликта
личности и общества мне представлялась основной. С такого рода настроениями
произошла у меня встреча с возникшим в России марксизмом. Это было в 1894 году. Я
почувствовал, что подымается в русской жизни что-то новое и что необходимо
определить свое отношение к этому течению. Я сразу же начал много читать и очень
быстро ориентировался в марксисткой литературе". (стр. 118-119)
Но необходимо выяснить, что же такое марксизм для Н. А. Бердяева.
"Марксизм обозначал совершенно новую формацию, он был кризисом русской
интеллигенции. В конце 90-х образовалось марксистское течение, которое стояло на гораздо
более высоком культурном уровне, чем другие течения революционной интеллигенции. Это
тип был мало похожий на тот, из которого впоследствии вышел большевизм. Я стал
критическим марксистом, и это дало мне возможность остаться идеалистом в философии.
Для старых поколений революционеров революция была религией. Для меня революция не
была религией. Произошла дифференциация разных сфер и освобождение сферы духовной
культуры. Марксизм того времени этому способствовал. В марксизме меня более всего
пленил историософический размах, широта мировых перспектив. По сравнению с
марксизмом старый русский социализм мне представлялся явлением провинциальным. Марксизм конца 90-х годов был, несомненно, процессом европеизации русской интеллигенции, приобщение ее к западным течениям, выходом на большой простор. Я был
очень антинационалистически настроен и очень обращен к Западу. Маркса я считал
гениальным человеком и считаю и сейчас. Я вполне принимал марксовскую критику
капитализма. Марксизм раскрывал возможность победы революции, в то время как старые
революционные направления терпели поражение". (стр. 120)
Интересно, возможно ли считать революцию 1905 г. – "старой". У Бердяева кризис
интеллигенции и первая революция неразрывно связаны, а так же в своих рассуждениях об
этом событии он продолжает говорить о главенстве личности над обществом. Думается, что
будет не лишнем привести его слова полностью: " Малую революцию 1905 года я пережил
мучительно. Я считал революцию неизбежной и приветствовал ее. Но характер, который она
приняла, и ее моральные последствия меня оттолкнули и вызвали во мне духовную реакцию.
После этой, не вполне удавшейся, революции, в сущности, кончился героический период в
истории русской интеллигенции. Традиционное миросозерцание революционной
интеллигенции с аскетическим суждением сознанием, с моральным ригоризмом, с
религиозным отношением к социализму, расшаталось, и в некоторых кругах интеллигенции и полуинтеллигенции в результате разочарования революцией началось настоящее моральное разложение. Мне трудно вполне принять какую-либо политическую революцию потому, что я глубоко убежден в подлинной революционности личности, а не массы и не могу согласиться на ту отмену свобод во имя свободы, которая совершается во всех революциях. Я определил свою позицию выражением, которое Брандес употребил относительно Ницше: аристократический радикализм. Но это значит, что мое подлинное дело есть революция духа, а не политики". (стр. 136)
Прежде, чем начать разговор о революции 1917 года нужно подумать, что для Бердяева
являлось главным в Сути, в основе любых переворотов, революций. Можно, наверное,
говорить о наличии особых людей готовых к тому, чтобы дать новый порядок, обеспечить
прекрасное, безмятежное существование, и о наличии большего количества людей, которые
отдадут самое высшее, что у них есть – свободу. Вспомнилась "Легенда о Великом
Инквизиторе" – великое творение гения Ф. М. Достоевского, своего рода пророчество.
Бердяев высоко ценил ее. Ведь, " любовь к порядку, а не к свободе – вот главная тенденция
человеческой истории. Одно из ее проявлений – коммунизм. Его коллективизм так же
угнетает личность, так же враждебен ей, как и любой коллективизм.
В коммунистическом обществе личность ценится не по своим индивидуальным достоинствам, а по принадлежности к классу.
Особенности " русского коммунизма " состояли, по мнению Бердяева, только в том, что его
питающей почвой стали народные надежды на осуществление царства Божьего на Руси да
жестокие методы подавления личности, унаследованные от самодержавно-полицейского
государства и практики революционных партий. Осмысление опыта революций вынудило
Бердяева придти к выводу, что массы не знают ответственной свободы, а революционные
социальные перемены только упрочивают зло мира. Подлинная революция – это революция
духа, говорил Бердяев. То же, что мы зовем революцией, на деле есть бунт, контрреволюция,
потому что свобода духа в ней угнетена".
Русская революция.
"В статье, написанной в 1907 году и вошедшей в мою книгу "Духовный кризис
интеллигенции", я довольно точно предсказал, что когда в России настанет час настоящей
революции, то победят большевики. Я не представлял себе, как слишком многие другие, что
большая революция в России будет торжеством свободы и гуманности. Я задолго до
революции 1917 года писал, что эта революция будет враждебна свободе и гуманности.
Таков трагизм русской исторической судьбы". (стр. 136)
Обычно историки (марксисты в большей мере) страдают некой однополярностью; возлагая
ответственность за происшедшее на один из классов (хотя мне более правильным кажется
термин "социальная прослойка"), в зависимости от эпохи: виноваты то удельные князья, то
бояре, то министры и т. д. Гораздо правильней тот подход, который рассматривает и
оценивает степень "участия" тех или иных социальных слоёв. Несомненно, что касается
революции, то подходов, как известно, много. Бердяев же утверждает следующее:"Ответственны за революцию все, и более всего ответственны реакционные силы старого режима. Я давно считал революцию в России неизбежной и справедливой. Но я не представлял себе ее в радужных красках. Наоборот, я давно предвидел, что в революции
будет истреблена свобода и что победят в ней экстремистские и враждебные культуре и
"духу" элементы. Я писал об этом, но мало кто соглашался со мной. Наивным и смешным
казалось мне предположение гуманистов революции о революционной идиллии, о
бескровной революции, в которой наконец обнаружится доброта человеческой природы и
народных масс. Революция есть тяжелая болезнь, мучительная операция больного, и она
свидетельствует о недостатке положительных творческих сил, о неисполненном долге. Я
сочувствовал "падению священного русского царства" (название моей статьи в начале
революции), я видел в этом падении неотвратимый процесс развоплощения изолгавшейся
символики исторической плоти. Мне близки были взгляды Карлейля на революцию. Старая
историческая плоть России, называвшаяся священной разложилась, и должна была явиться
новая плоть. Но это еще ничего не говорит о качестве этой новой плоти. Русская революция
стояла под знаком рока, как и гитлеровская революция в Германии, она не была делом
свободы и сознательных актов человека ". (стр. 220-221)
Бердяев говорит о том, что революция не сколько была запланирована и запущена жестокой
рукой по заранее подготовленному плану ( без тени иронии; я поставил кавычки), а сколько,,
выражаясь словами самого философа "подтвердила горькость русской судьбы". Революцию
Бердяев считал преждевременной и вышедшей из общего кризиса Российской империи,
главным образом из войны.
"Несчастье ее было не в том, что она была преждевременной, а в том, что она была
запоздалой. Характер русской революции определился тем, что она была порождением
войны. Есть что-то безрадостное в революции, происшедшей из войны. В России целое
столетие подготовлялась революция, происходили разного рода революционные движения.
Но непосредственно революция не была подготовлена.
Самодержавная монархия не столько была свергнута, сколько разложилась и сама пала … Большевики не столько непосредственно подготовили революционный переворот, сколько им воспользовались. Я всегда чувствовал не только роковой характер революции, но и демоническое в ней начало". (стр. 221)
Бердяев подтверждает неизбежность революции:"И я сознал совершенную неизбежность
прохождения России через опыт большевизма. Этот момент внутренней судьбы русского
народа, экзистенциальная ее диалектика. Возврата нет к тому, что было до большевистской
революции, все реставрационные попытки бессильны и вредны, хотя бы то была реставрация принципов февральской революции". (стр. 223)
Внутри коммунизма.
" В течение пяти лет я прожил в советском коммунистическом строе, и все эти пять лет я
отличался моральной непримиримостью. Могу сказать, что за это трудное время я никогда не изменял себе". ( стр. 224)
Что же казалось, точнее, было для Бердяева самым страшным, самым тяжелым. Читая труд, я понял, что самое ужасное для философа, было изменение в людях."Повторяю, что перевоплощение людей – одно из самых тяжелых впечатлений моей жизни. Я видел эти перевоплощения и в революционерах, занявших видное положение в советской
власти. Вспоминаю о Х., которого я хорошо знал, когда он был в революционном подполье.
Он мне казался очень симпатичным человеком, самоотверженным, исключительно преданным своей идее, мягким, с очень приятным, несколько аскетического типа лицом. Жил он в очень тяжелых условиях, скрывался от преследований, голодал. В нем было что-то
скорбно-печальное. Этого человека, которого хорошо знали Л. и Ж. и в прежнее время Л.
даже очень помогала ему бежать из Сибири, совершенно нельзя было узнать в советский
период. По словам видевшей его Ж., у него совершенно изменилось лицо. Он разжирел,
появилась жесткость и важность. Он сделал советскую карьеру, был советским послом в
очень важном месте, был народным комиссаром. Перевоплощение этого человека было
изумительно. Это очень остро ставит проблему личности. Личность есть неизменное в
изменениях. В стихии большевистской революции меня более всего поразило появление
новых лиц с небывшим ранее выражением. Произошла метаморфоза некоторых лиц, раньше
известных. И появились совершенно новые лица, раньше не встречавшиеся в русском народе. Появился новый антропологический тип, в котором уже не было доброты, расплывчатости, некоторой неопределенности очертаний прежних русских лиц. Это были лица гладко выбритые, жесткие по своему выражению, наступательные и активные. Ни малейшего сходства с лицами старой русской интеллигенции, готовившей революцию. Новый антропологический тип вышел из войны, которая и дала большевистские кадры. Это тип cтоль же милитаризированный, как и тип фашистский". (стр. 224-225)
Любопытно, что Н. А. Бердяев, говоря о времени царской России, пишет по сути о том же
самом: "В функциях все люди преображались в сторону полузвериную. Жандармский
генерал Н. делал визиты моим родителям, был любезен при встрече со мной. Но совершенно
другой вид у него был, когда его видели в тюрьме и при допросах".
Итогом этих рассуждений, я думаю, является мысль Б., приведенная уже в 10 главе. "Мне
пришлось в моей жизни видеть крушение целых миров и нарождение новых миров. Я видел
необычайные трансформации людей, первые делались последними, последние делались
первыми". Остается лишь добавить, что самое страшное время в истории – это когда
протекает описанный процесс.
К самому явлению коммунизма и революции 1917 г., философ относится весьма интересно: с одной стороны, он говорит о всех ужасах "русского коммунизма", с другой винит в
революции старый режим.
"В коммунистической атмосфере было что-то жуткое, я бы даже сказал, потустороннее.
Катастрофа русской революции переживалась мистически, чего совсем нет в катастрофе
французской. С моей стороны была большая активность, хотя и не политического характера.
В это необыкновенное время были хорошие отношения между людьми, чего совсем не было
в эмиграции. С коммунизмом я вел не политическую, а духовную борьбу, борьбу против его вражды к духу. Я менее всего был реставратором. Я был совершенно убежден, что старый мир кончился и что никакой возврат к нему невозможен и нежелателен. От эмиграции и ее
настроений у меня было отталкивание. Я относился очень враждебно ко всякой интервенции
извне, к вмешательству иностранцев в русскую судьбу. Я был убежден, что вина и
ответственность за ужасы революции лежат прежде всего на людях старого режима и что не
им быть судьями в этих ужасах".
Но в чем же суть этого явления: "Коммунизм для меня был не только кризисом христианства, но и кризисом гуманизма ". Необходимо сказать, что Бердяев утверждает, что русскую революцию подготовила интеллигенция:" Возникновение на западе фашизма, который стал возможен только благодаря русскому коммунизму, которого не было бы без Ленина, подтвердило многие мои мысли. Вся западная история между двумя воинами определилась страхом коммунизма. Русская революция была так же концом русской интеллигенции.
Революции всегда бывают неблагодарны. Русская революция отнеслась с черной неблагодарностью к русской интеллигенции, которая ее подготовила, она ее преследовала и
низвергла в бездну. Она низвергла в бездну всю старую русскую культуру, которая, в
сущности, всегда была против русской исторической власти. Опыт русской революции
подтверждал мою уже мысль о том, что свобода не демократична, а аристократична. Свобода неинтересна и не нужна восставшим массам, они не могут вынести бремени свободы. Это глубоко понимал Достоевский". (стр. 226)
Получается, что свобода нужна лишь тому человеку, который понимает ее ценность.
Свобода – это понимание ответственности за свои действия. Что же тогда свобода?
Это ли полная свобода в своих поступках и действиях, или же – возможность
интеллектуального выбора между добром и злом. Мы подходим к другому вопросу: что
ограничивает ее? " Помимо природы ограничение человеческой свободы обусловлено еще
зависимостью людей от господствующих над ними в определенных исторических условиях
общественных сил ".(Философский словарь: М. 1987.)
Значит есть ограничения природные и ограничения, так сказать, юридические,
законодательные. Так нужна ли такая "свобода", которая ограничивается в мире людском.
Нужна ли свобода тем людям, которые ее недооценивают, которые продадут ее за хлеб. Так,
что получается, что свобода нужна лишь избранным, "свобода аристократическая". То есть
свободу нужно давать лишь тем, кто ее достоин (хотя кто будет разделять людей, возможен
ли выход; дать ее всем, а кто ее сохранит, тот ее и достоин) … нет, отнюдь не по Ницше
: не разделение людей на сверх и на обычных. А свобода в понимании предела, свобода
внутри круга Заповедей, дарованных Богом. Можно возразить, что это не есть …, а к чему
ведет абсолютная свобода: она ведет к войнам, к мировым трагедиям.
Мне думается, все же, что свобода нужна тем людям, которые ее понимают, которые
осознают все ее, так сказать, прелести и тяжесть свободы и тем, кто за нее готов умереть: "Я
изначально любил свободу и мечтал о чуде свободы еще во втором классе кадетского
корпуса. Я никогда не мог вынести никакой зависимости. И у меня всегда была очень
большая внутренняя независимость. И всякий раз, когда я чувствовал хоть малейшие
признаки зависимости от кого-либо и чего-либо, это вызывало во мне бурный протест и
вражду. Я никогда не соглашался отказаться от свободы и даже урезать ее, ничего не
соглашался купить ценой отказа от свободы. Я от многого мог отказаться в жизни, но не во
имя долга или религиозных запретов, а исключительно во имя свободы и, может быть, еще во имя жалости. Я никогда не хотел связать себя, и это, вероятно, ослабило мою активность,
ограничивало возможность реализации. Но я всегда знал, что свобода порождает страдание,
отказ же от свободы уменьшает страдание. Свобода не легка, как думают ее враги, клевещущие на нее, свобода трудна, она есть тяжелое бремя. И люди легко отказываются от
свободы, чтобы облегчить себя. Эта тема особенно близка Достоевскому. Меня называли в
молодости "вольный сын эфира". Это верно лишь в том, что я не сын земли, не рожден от
массовой стихии, я произошел из свободы. Но если под шутливым выражением "вольный
сын эфира" понимать легкость, отсутствие боли, то это неверно обо мне. Свобода с трудом
доставалась и причиняла боль. " Меня свобода привела к распутью в час утра", - говорит
один поэт. Все что я утверждал, я утверждал после свободы и из свободы. Опыт свободы есть первичный опыт. Не-свобода есть создание необходимости (Гегель), а необходимость есть создание свободы, известного направления свободы. Я не согласен принять никакой истины иначе, как от свободы и через свободу. Слово "свобода" я употребляю здесь не в школьном cмысле "свобода воли", а в более глубоком метафизическом смысле. Истина может принести мне освобождение, поэтому истину я мог принять лишь через свободу" . (стр. 64-65)
Прочитав труд Бердяева, я склоняюсь к выводу, что свободу человека так же ограничивают
дарованные ему "свыше" регалии, должности, ордена и прочее. Чтобы пояснить эту мысль я
хотел бы оттолкнутся от сравнительно простого примера, а потом привести мысли самого
Бердяева, закончив разговор о свободе, чтобы перейти к заключительному этапу, к осмыслению философом коммунизма. Есть такая область человеческой деятельности, как духовное и физическое совершенствование. Одним из самых древних является одно из древневосточных боевых искусств, а именно – кунг-фу. Не ординарность этой системы как искусства заключалась в том, что человек приравнивался к Творцу, поскольку в процессе занятий и постоянного самосовершенствования, развивая в себе творческое начало, он становится Великим Мастером или Великим Учителем, и это достижение почиталось учениками так же, как и сам Будда.
Это и есть достижение абсолютной свободы, это достижение, приближение к вершинам
физических и духовных способностей человека, не закрепощенного ни жесткими правилами
какой-либо школы, ни поясами, которые жестко ограничивают личность в его возможностях; его собственная душа страдает от того, что его "коллега" получил более высокий по значимости пояс и теперь его ценят больше. Якобы, какая-то, по сущности, тряпка может сломать психику человека, может стать толчком к росту неуверенности в свои собственные силы: а что если я не смогу оправдать данного мне доверия. А на Истинного Мастера не давят никакие ограничения; он находится вне псевдошкол боевых искусств, вне красочных вывесок. Он ответственен лишь за свои поступки, лишь за то, что он может дать людям. Он свободен в своих целях и методах. Да, возможно, у него нет мировой известности и массы учеников. Мастер находится в тени от всего этого, он абсолютно свободен во всем: от своих методов до выбора учеников. Есть слова одного из них:"я лучше унесу свое искусство в могилу, чем доверю его такому драчуну, как этот!".
Продолжая говорить о влиянии регалий(назовем все это в общем данным словом), я приведу
слова самого Бердяева: «Мне никогда не импонировали иерархические чины даже в функциях высокого порядка: академики, ученые степени, широкая известность писателей и
пр. Вообще мне чуждо иерархическое чувство, всякое различие людей по положению в
обществе, вне личных качеств людей. Мне неприятно видеть даже какое-то иерархическое
положение в себе самом. Я всегда терпеть не мог «символов» в человеческих обществах,
условных знаков, титулов, мне они представлялись противными реальностям. Меня возмущало освящение «эмпирической» действительности, действительности
государственной, бытовой, внешне церковной, как будто за злой эмпирикой стоит добрая
сущность. Обыкновенно думали, что человек может быть дурным, но представляемый им чин хорош. Я же думал и думаю, что к плохому человеческому прибавляется еще плохое чина. Я имею в виду всякий чин, в том числе и чин революционный. Священно не общество, не государство, не нация, а человек.» (стр. 116)
Осмысление коммунизма.
Н. А. Бердяев будучи сам антиколлективитом, сильно личностью, не терпящей никаких ограничений, он ставит свободу личности на первое место. И по этому он, в конце концов, идет против коммунизма.
"Что я противопоставлял коммунизму, почему я вел и продолжаю вести борьбу против него? Я противопоставлял прежде всего принцип духовной свободы, для меня изначальной, абсолютной, которой нельзя уступить ни за какие блага мира. Я противопоставлял также принцип личности как высший ценности, ее независимости от общества и государства от внешней среды. Эти значит, что я защищал дух и духовные ценности. Коммунизм, как он себя обнаружил в русской революции, отрицал свободу, отрицал личность, отрицал дух. В этом, а не в его социальной системе, было демоническое зло коммунизма. Я согласился бы принять коммунизм социально, как экономическую и политическую организацию, но не согласился принять его духовно. Духовно, религиозно и философски я - убежденный и страстный антисоциалист. Я сторонник социализма, но мой социализм персоналистический, неавторитарный, не допускающий примата общества над личностью, исходящий от духовной ценности каждого человека, потому что он свободный дух, личность, образ Божий. Я антиколлективист, потому что не допускаю экстериоризации личной совести, перенесение ее на коллектив. Совесть есть глубина личности, где человек соприкасается с Богом. Коллективная совесть есть метафорическое выражение. Человеческое сознание перерождается, когда им овладевает идолопоклонство. Коммунизм как религия (а он хочет быть религией) есть образование идола коллектива. Идол коллектива столь же отвратителен, как идол государства, нации, расы, класса, с которыми он связан. Но социально в коммунизме может быть только правда, несомненная правда против лжи капитализма, лжи социальных привилегий. Ложь коммунизма есть ложь всякого тоталитаризма. Тоталитарный коммунизм есть лжерелигия. И именно как лжерелигия коммунизм преследует все религии, преследует, как конкурент. Потом отношение к религии изменилось в советской России. Тоталитарный коммунизм, как и тоталитарный фашизм и национал-социализм, требуют отречения от религиозной и моральной совести, отречения от высшего достоинства личности как свободного духа. Пример насильственного тоталитаризма дали старые теократы. Современный тоталитаризм отвечает религиозной потребности и есть эрзац религии. Тоталитарным должно было быть христианство, свободно, не принудительно тоталитарным. Но после неудачи насильственного тоталитаризма теократии оно стало частным, оно загнано в уголок души и вытеснено из всех сфер жизни. Тоталитарным стало то, что, по существу, должно быть частным, - государство, нация, раса, класс, общественный коллектив, техника. В этом источник современной трагедии".(стр. 238-239)
Заключение.
Начиная подводить итоги, то я бы хотел вначале сказать о том, как Н. А. Бердяев относиться
к революции. Он выводить революцию (и ее победу) из объективных исторических реалий и
утверждает неизбежность самой революции в России.
А идейную основу русской революции - марксизм, Бердяев все-таки отвергает, поскольку это учение попирает самое значительное для философа – ценность человеческой жизни,
человеческой личности. Это определение для Н. А. Бердяева, отнюдь не яркий
демократический лозунг, а, действительно, самое святое, что может быть в нашем мире. Это
то, что принадлежит человеку с момента его рождения, это нельзя отнять, нельзя продать ни
за какие богатства. Если это будет понято, если люди это осознают, то тогда мы встанем на
путь создания идеального общества.
Список использованной литературы.
Бердяев Н. А. Самопознание. – Л. Лениздат, 1991 . – 398 с.
Философский словарь. – М., 1987 .