Проблемы единства мира в свете современной науки

Оглавление

Проблемы единства мира в свете достижений современной науки

Интерес к проблеме единства возник еще глубокой древностью и был вызван необходимостями производственной и общественной деятельности. Интеллектуальные способности человека росли, увеличивалось число его производственных навыков, но это нельзя было сравнить с многообразием окружающих явлений. Поэтому необходимо было приспособиться к окружающему миру и в итоге подчинить его себе. Человеку нужно было научиться группировать похожие явления, находить в них общее и сводить к чему-то единому. Долгое время этот процесс шел стихийно. В итоге это привело к осознанию самой задачи поиска единого в различном. Чтобы быть уверенными в своих поступках, люди должны были иметь основания для такой уверенности. Они искали её в объяснениях происхождения видимого мира через что-то единое. На всем протяжении развития философии наблюдаются различные подходы к трактовке проблемы единства мира.¹

Впервые вопрос о единстве мира поставили античные мыслители Фалес, Демокрит. Их взгляды на мир, материю носили наивный характер, они не сумели полностью решить этот вопрос. Для них присущи догадки о том, что единство мира – в его материальности. Проблема единства мира по-своему решалась и другими античными мыслителями, которые исходили из признания основы единства мира в существовании первичных абсолютных идей, или ощущений человека. Последовательность в признании единого начала – материи или духа – называется философским монизмом. Противоположностью монизма является дуализм. Дуалисты считали, что существуют два равноправных начала, две независимые друг от друга субстанции: материя и дух. Виднейшим представителем дуализма был французский философ и математик XVI в. Р. Декарт. Материалистическую линию в решении вопроса о единстве мира проводили представители метафизического материализма Ф. Бекон, Т. Гоббс, Б. Спиноза, французские материалисты XVIII в.²

Глубже, чем другие материалисты, подошли к решению проблемы единства мира русские философы середины XIX века. Опираясь на достижения философии, а также на новые успехи естествознания, они пытались посмотреть на мир как на процесс развития. По Чернышевскому, природа представляет собой не что иное, как разнородную материю с многообразными качествами. Он утверждал, что органические и неорганические «комбинации элементов» образуют единство и что органические элементы возникают из неорганических. Однако, идеалистически рассматривая сущность общественных явлений, русские революционные демократы не смогли до конца последовательно разрешить проблему материального единства мира.

Проблему единства мира с материалистических позиций решали Маркс и Энгельс, опиравшиеся на достижения естественных и общественных наук. Они отвергли метафизическое представление о непроходимой пропасти между живой и неживой материей, обосновав положение о возникновении жизни из неорганической материи, дав определение жизни как способа существования белковых тел, являющихся ее материальными носителями. Марксизм при анализе вопроса о единстве мира исходит из того, что в мире нет ничего, кроме движущейся материи, и что движущаяся материя не может двигаться иначе, как в пространстве и времени.

Ф. Энгельс в своей работе «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии» выразил основной вопрос философии следующим образом: «Великий и основной вопрос всей, в особенности новейшей, философии – есть вопрос об отношении мышления к бытию». Ф. Энгельс в своём определении отразил только один аспект основного вопроса философии. Он обратил внимание на различия в понимании истоков, предпосылок единства материи и духа: либо мир един в его материальности, либо основой единства мира оказывается идеальное начало, в какой-то момент «отпустившее» от себя природу. Однако Энгельс не обратил внимание на ценностный аспект основного вопроса философии, на выраженную в нём потребность в преодолении раздвоенности мира на материю и дух. В философии XX века на первый план выходит именно этот, ценностный аспект основного вопроса, в котором выражена безусловная значимость (ценность) возможности слияния материального и идеального в жизни человека. «Полнота жизни» (сочетание материи и духа) – источник человеческой свободы, творчества, общения.

Взаимосвязь идеального и материального можно разбирать как отношение генетическое, связь по происхождению. Таким образом, это онтологии, учение о бытии, о материи как проекции абсолютного, или же о сознании как всеобщем свойстве высокоорганизованной материи, или же о тождестве мышления и бытия. Взаимосвязь материи и духа можно рассматривать как взаимосвязь уже сформировавшихся противоположных начал. Тогда это гносеология – учение о познании, или же праксиологию, если речь идёт о практическом аспекте взаимодействия материального и идеального.

Анализ отношения материального и духовного оперирует целым рядом понятий: дух, сознание, мышление, психическое, ощущение, идеальное – с одной; бытие, мир, природа, физическое, материя (материальное) – с другой стороны. Характерной категорией здесь является само понятие «отношения материального и духовного»; которое, в значении основного вопроса философии, обретает в материализме форму отношения сознания к материи (мышления к бытию, духа к природе или сознания к бытию). Анализ этих понятий мог бы составить исходный шаг познания в данном случае.

Из постановки и разработки основного вопроса философии Ф. Энгельсом и его последующего анализа В.И. Лениным (в «Материализме и эмпириокритицизме») можно сделать вывод о том, что в данном случае речь идёт об отношении противоположностей. Здесь важны оба эти момента: что материя и сознание (с помощью которых и вводится основной вопрос) даны в отношении друг к другу и что это отношение есть отношение противоположностей. Тем самым диалектика этого отношения в своей сути оказывается диалектикой противоречия в её данном конкретном виде.

Еще один - вопрос о фактическом смысле этого отношения с точки зрения смысла образующих его сторон. Отношение, вводимое основным вопросом, – это отношение материальной и духовной форм. То есть, чтобы ни бралось терминологически в значении его одной стороны, определяемой как дух (духовное), сознание, мышление, психическое, образ и т.д., все это одинаково означает форму, противостоящую (противоположную) материи (материальному бытию). И как бы терминологически ни определялась другая сторона этого отношения – как бытие, физическое, объект (предмет), реальность, природа, мир и т.д. – всё это опять же означает одно и то же, как противоположность духовной формы (духовного).³

Отсюда можно сделать сразу два вывода. В терминологической характеристике отношения материи и сознания (в функции основного вопроса философии) допустимо применение различных (в заданных пределах) понятийных форм, но с таким условием, чтобы все они выражали смысл основного вопроса философии. В этом случае все эти понятия сами означают некое «одно и то же». Потому можно сделать ещё один шаг и рассмотреть отношение материи и сознания с учётом конкретного смысла входящей сюда формы.

Когда основной вопрос философии формулируется как отношение материи и сознания (материальной и духовной форм бытия, жизни), то такую его выражение можно назвать «нейтральной». В свою очередь, как нейтральная, индифферентная, она может быть использована как в материализме, так и в идеализме. В материализме такой формулировкой является отношение сознания к материи (бытию), в идеализме – принцип тождества мышления и бытия. Здесь нет склонности к некоей формальной точности. Речь идёт о другом, о том, что является принципом бытия, что лежит в его основе, если исходить из того, что наблюдаются всего две «стихии» – материя и сознание. Формулировка ключевого вопроса, собственно, и должна отразить это представление о начале (принципе, причине и т.д.) бытия с точки зрения отношения материи и сознания, дать фактический ответ на него.

Осознание отношения материи и сознания только как одних противоположностей не даёт никаких фактических оснований для определения их собственной специфики. Ведь из того, что материя есть противоположность сознания, а сознание, в свою очередь, противоположность материи, ещё не сделаешь вывода о том, что они представляют собой каждая сама по себе. Это образует слабую сторону данной методологии. Но у неё есть и сильная сторона. Она сразу даёт знать о себе, как только делается хоть какое-то заключение о противоположностях. В этом случае данная совокупность методов, оперируя взглядами об одной противоположности, с лёгкостью получает заключение о другой из них, лишь «оборачивая» первый вывод, то есть как бы меняя его знак на обратный. Например, признание за материальным признака вещественности (телесности), понимание его как предмета (тела), физического (существующего во плоти), обладающего в силу этого определённой массой (покоя или движения), пространственно-временной формой (структурой) и т.д. ведёт к отрицанию всех этих качеств у духовного (духовной формы, сознания) и приписыванию ему качеств, являющихся прямой противоположностью названных. В то же время продолжение этой логики и стремление вывести из неё и все другие черты духовного (когда дано материальное) или материального (когда наличествует духовное) ведет, по существу, к её абсолютизации, а значит и к её деформации. Здесь может возникнуть вопрос «о двух субстанциях» – материальной и духовной, который затем может быть решён в пользу одной «субстанции» – духовной. Из формальной противоположности духовного материальному можно сделать и тот вывод, что его существование, в противоположность существованию материального, не реально (значит, мнимо), что оно не протекает во времени. Этот вывод также является принципиально неверным, ибо существование духовного так же реально, как и существование материального и оно также протекает во времени. Здесь могут иметь место и другие подобные деформации. Всё это и говорит об ограниченности методологии, исходящей из формальной характеристики материального и духовного как противоположностей.

Но то, что недостижимо на формальной основе, легко и просто разрешено при переходе на содержательную почву. Такая почва открывается в самой потребности ввести отношение сознания к бытию (в отмеченным его значении основного вопроса) в философскую рефлексию.

Материальное единство мира как диалектическое единство многообразия выражается двояко. Во-первых, как своеобразная дискретность строения объективной действительности. Наличие в ней качественно различных, отграниченных друг от друга вещей, явлений, процессов, систем. Во-вторых, как иерархические отношения между системами разной степени сложности, организованности, выражающиеся во «включении» менее сложных систем в более сложные. Несводимости характерных закономерностей последних к первым.⁴

Диалектико-материалистическое положение о материальном единстве мира соответствует развитию естествознания того периода. Открытие электромагнитных волн и светового давления свидетельствует о материальности электромагнитного поля и о наличии массы света, который представляет собой, как оказалось, электромагнитные волны определенной длины. Открытие клетки явило единство в строении всего живого при всем многообразии его видов. Важными открытиями в этом отношении являются открытие закона сохранения и превращения энергии и создание эволюционной теории происхождения видов Дарвином.

Овладение методом спектрального анализа позволило установить, что Солнце и другие звезды, звездные ассоциации и планеты имеют в своем составе те же химические элементы, что и Земля. Разнообразие химических элементов раскрывается периодической системой элементов Д.И. Менделеева.

Особенно знаменательными были открытия в физике на рубеже XIX-XX вв., показавшие сложную структуру атома. Обогатились представления об основных формах движения. Эти открытия отвергают субстратно-вещественную модель мира, авторы которой пытались свести всю материю во Вселенной к некоей «праматерии». Такой первоматерией всех вещей английский физик Праут считал, например, атом водорода.

Кроме субстратно - вещественной модели единства мира, существует функциональная модель, согласно которой каждая малая частица во Вселенной связана с другой, сколь угодно удаленной от нее. Вселенная функционирует как единый механизм, в котором каждое явление строго необходимо и занимает вполне определенное место в общей цепи событий. Взятая изолированно от других, эта модель упрощает действительность.

В предельной степени действительности соответствует атрибутивная теория единства мира. В этой теории предполагается единство всех видов материи и форм движения. Здесь имеется в виду единство атрибутов материи, ее законов. Это единство проявляется и в единстве законов сохранения.

Единство мира находит свое отражение математике, которая раскрывает некоторые общие связи в окружающем мире. Решения уравнений общей теории относительности, созданные на различных допущениях, дают модели, математически описывающие Вселенную. Какая из этих моделей наиболее точно описывает мир, выяснится в ходе дальнейшего развития физики и астрофизики.

Вносит свой вклад в раскрытие сущности материального единства мира и кибернетика, устанавливающая общее в различных явлениях и процессах. И вообще, интеграция наук – свидетельство материального единства мира. Вместе с тем, выход естествознания на новый уровень, где здравый смысл уже не может регулировать отношения истинности и ложности, потребовал и изменения философских трактовок Бытия. В строение бытия была введена категория «наблюдатель». От характеристик наблюдателя (движется он или покоится, какова его масса, заряд и т.д.) зависят характеристики наблюдаемого объекта. Эта концепция, возникшая как реакция на создание Теории относительности и Квантовой механики, не могла проявить себя и в других сферах философского знания. Все большее распространение получает в философском знании замена вопроса: что такое мир, на вопрос «каким мы этот мир представляем». Так, в социальной философии все более известной становится идея «социального конструирования реальности». Категории Бытия, по мнению сторонников этой концепции, зависят от убеждений людей, воспринимающих мир. То, что считается истинным подавляющим большинством, становится истинным по своим последствиям. Наиболее мощную попытку построить послемарксистскую концепцию Бытия предпринял немецкий философ М. Хайдеггер. По его мнению, существуют три разновидности Бытия. Первая форма или собственно Бытие есть форма существования вообще. Жизненная сила, которая разрешает предметам и явлениям пересечь границу между Бытием и Небытием. Второй разновидностью Бытия выступает по Хайдеггеру здесь-бытие: мгновенный слепок бытия единичных предметов. В этом понятии фиксируются характеристики бытия предметов, которые находятся за пределами нашего сознания. Их нельзя осознать. Но их можно пережить (тяжесть, боль, страх, радость, холод и т.д.).⁵

Сознание человека не хочет мириться с тем, что существует нечто, недоступное пониманию. Оно создает аналоги этих характеристик, выступающих в качестве атрибутов Бытия. На место холода ставится температура, на место тяжести – масса. В отличие от первых, вторые характеристики связаны с занятием человека. Они могут быть осознаны и изучены. Эту форму Бытия Хайдеггер называл «человеческое Бытие».

В последнее время неклассические трактовки Бытия начинают приобретать все больший вес в гуманитарных науках. Особенно это относится к социологии и экономике. На место прежних «объективных», независимых от мнения и сознания людей линейных законов приходят законы вероятностные, наступление действия которых оказывается связанным со статистическими закономерностями. Уже не естественные науки с их линейным детерминизмом (обязательные причинно-следственные связи) диктуют правила гуманитарным, а наоборот.

Единство мира, это не всеобщее биологическое единство человеческого рода, это не род ойкумены, которая иметься в виду сама по себе и которая, несмотря на все противоречия, как-то существовала среди людей во все времена в какой-либо форме. Это и не единство международных сношений, мировой торговли, Всемирного почтового союза или чего-то подобного, но нечто гораздо более сложное и жестокое. Речь идёт о единстве системы человеческой власти, которая должна планировать, управлять и овладеть всей Землёй и всем человечеством. Речь идёт о важной проблеме, созрела ли уже сегодня Земля для единственного центра политической власти.

Одно и единство — это трудная проблема вплоть до математики. В теологии, философии, морали и в политике эта проблема единства вырастает до огромных пропорций. Нелишне напомнить о многих сложных аспектах проблемы единства, перед лицом поверхностности лозунгов, которые являются сегодня общепринятыми. Все вопросы, даже вопросы чистой физики, сегодня неожиданно быстро превращаются в основополагающие проблемы. Но в вопросах человеческого порядка единство часто выступает нам навстречу как абсолютная ценность.

Единство может быть увеличением зла, как и увеличением добра. Не каждый пастырь — это добрый пастырь, и не каждое единство тоже. Не любая хорошо действующая организация соответствует уже как просто единство образцу человеческого порядка. И царство сатаны — это единство, и сам Христос имел в виду это единое царство зла, когда он говорил о дьяволе. И попытка постройки Вавилонской башни была попыткой единства. Перед лицом некоторых современных форм созданного единства мы даже можем сказать, что вавилонская путаница может быть лучше, чем вавилонское единство.

Желание хорошо функционирующего глобального единства мира соответствует царящему сегодня, технически-индустриальному идеологии. Техническое развитие непреодолимо ведёт к новым организациям и централизациям. Если действительно судьбой человечества является техника, а не политика, тогда проблему единства можно рассмотреть как решённую.

Более века назад все хорошие наблюдатели заметили, что современная техника сама по себе способствует единству мира. Уже в 1848 году, в первой европейской гражданской войне, это было, несомненно. Марксистская доктрина живёт этим познанием. Но здесь речь идёт не о специфически марксистском наблюдении. Доносо Кортес, который находился под впечатлением того же самого опыта. В своей речи 4 января 1849 года он описывает чудовищную машину власти, которая непреодолимо, без оглядки на добро и зло, делает каждого властителя всё более могущественным. Он рисует здесь образ проглатывающего всё Левиафана, которому современная техника добывает тысячи новых рук, глаз и ушей; против его власти, усиленной в тысячу раз техникой, любая попытка контроля или противовеса представляется беспомощной и абсурдной.

Мыслители и наблюдатели 1848 года находились под впечатлением железной дороги, парохода и телеграфа. У них перед глазами была техника, которая ещё была связана рельсами и проволоками, техника, которая кажется сегодня любому ребёнку примитивной и убогой. Для технического образа мыслей Земля по сравнению с 1848 годом сегодня настолько ближе к своему единству, насколько средства связи и транспортные средства сегодня быстрее, чем тогда, или насколько пробивная сила средств уничтожения сегодня превосходит пробивную силу средств уничтожения того времени. Вследствие этого Земля в такой же мере стала меньше. Планета уменьшаться в объёме, и для технократа установление единства мира показалось бы пустяком, которому сегодня сопротивляются только некоторые старомодные реакционеры.

Для миллионов людей сегодня это совершенно само собой разумеющееся дело. Но для них это не только, само собой разумеется, но одновременно это сердцевина определённой картины мира и тем самым также определённого мнения о единстве мира, настоящая вера и настоящий миф. При этом речь идёт не только о псевдо-религии больших масс индустриализованных стран. И правящие слои, в чьих руках лежат решения мировой политики, находятся под влиянием этого образа технически-индустриального единства мира. В оглашенной в 1932 году системе тогдашнего министра иностранных дел Соединённых Штатов Америки Стимсона. Он разъяснял смысл своей доктрины в речи от 11 июня 1941 года. Его аргументация содержит подлинное вероисповедание. Он говорит, что Земля сегодня не больше, чем в 1861 году, при начале гражданской войны в Америке, США были уже тогда слишком малы для противостояния между северными и южными штатами. Земля, как уверял Стимсон в 1941 году, слишком мала для двух противостоящих систем.

Это заявление имеет не только утилитарное значение как выражение убеждения ведущего политика самой сильной мировой державы. Оно удивительно также с философской и метафизической точки зрения. Конечно, оно не желает быть философским или метафизическим. Оно имелось в виду в чисто позитивно-прагматическом смысле. Но именно поэтому оно становится философским. Выдающийся американский политик делает с недобровольной метафизической мощью выбор в пользу политического единства мира, в то время как ещё до недавнего времени собственную картину мира Северной Америки определял философский плюрализм. Ибо прагматизм, философия такого пока типично американского мыслителя как Вильям Джеймс, была осознанно плюралистической. Он отвергал идею единства мира как несовременную, и усматривал в многообразие мыслимых картин мира, даже в множестве истин и лояльностей истинную современную философию. В течение тридцати лет самая богатая страна мира с самым сильным военным потенциалом на Земле перешла от плюрализма к единству. Так единство мира кажется самым само собой разумеющимся делом мира.

Политическая действительность даёт сегодня не картину единства, но картину дуализма, а именно тревожного дуализма. Два гигантских партнёра враждебно противостоят друг другу и образуют противоположность Запада и Востока, капитализма и коммунизма, противоречивых экономических систем, двойственных идеологий и целиком различных, гетерогенных типов доминирующих классов и групп. Их вражда выражается в соединении холодной и открытой войны. Дуализм двух фронтов выступает как ясное различие друга и врага. Если единство само по себе есть нечто благое, то дуализм есть само по себе нечто злое и опасное. Дуализм нынешнего мира на деле сам в себе злой и опасный. Напряжение чувствуется каждым как нестерпимое, как само в себе непрочное состояние перехода. Невыносимость такого дуалистического напряжения принуждает изнутри к решению. Это напряжение продлится дольше, чем ожидает большинство людей. Темп исторических событий имеет иную меру, чем нервы людских индивидов, и мировая политика мало оглядывается на нужду в счастье отдельной личности. И всё же мы не можем избежать вопроса, к чему приведёт разрешение дуалистического напряжения.⁶ Для всеобщей тенденции к технически-индустриальному единству мира сегодняшний дуализм — только переход к единству, последний круг в великой борьбе за единство мира. Это значило бы, что оставшийся в живых после сегодняшнего мирового дуализма завтра будет единственным властителем мира. Победитель стал бы выполнять единство мира, конечно со своей точки зрения и согласно своим идеям. Его элиты стали бы представлять тип нового человека. Они стали бы планировать и организовывать согласно своим политическим, экономическим и моральным идеям и целям. Тот, кто верит в сегодня уже само собой разумеющееся, технически-индустриальное единство мира, должен осознавать эту последовательность и должен вполне конкретно иметь перед глазами образ Одного Властелина мира.

Но окончательное глобальное единство, которое должно было бы наступить благодаря полной победе одного партнёра над другим, ни в коем случае не единственно мыслимая возможность окончания напряжения сегодняшнего дуализма. Фронты сегодняшнего Запада и сегодняшнего Востока образуют дилемму, которой совершенно не исчерпывается весь сегодняшний мир. Или-Или сегодняшнего дуализма мира слишком узкое, чтобы в нём могло раствориться всё человечество. Оба враждебных лагеря Запада и Востока взятые вместе — это ещё далеко не всё человечество. Согласно высказыванию американского государственного секретаря Стимсона, вся Земля сегодня не больше, чем Соединённые Штаты Америки в начале гражданской войны в 1861 году. На это высказывание уже давно возразили, что вся Земля всегда будет больше, чем Соединённые Штаты Америки. Пусть Земля и стала маленькой, но она будет всегда представлять собою больше, чем сумма точек зрения и горизонтов, под знаком которых находится альтернатива сегодняшнего всемирного дуализма. Всегда есть третий фактор, и может быть не один, но много таких третьих факторов.⁷

Как только появляется третья сила, очень быстро открывается путь для множества третьих сил, и дело не ограничивается простой тройственностью. Ибо здесь обнаруживается диалектика всякой человеческой власти, которая никогда не является безграничной, но недобровольно вызывает силы, которые однажды поставят ей границы. Каждый из двух противников в простом мировом дуализме заинтересован в том, чтобы привлечь на свою сторону других, оберегать более слабых и в отношении других поощрять то, чем он их пожалуй настроит и против самого себя. И здесь этим различным носителям третьей силы присуще то, что они используют в собственных интересах противоречия обоих великих партнёров и им нет нужды самим быть подавляюще сильными, чтобы сохраниться.

Было бы заблуждением смешивать проблему третьей силы с проблемой нейтралитета или неприсоединения, пусть они сколь угодно сильно соприкасаются и по случаю пересекаются. Потенциал третьей силы означает количественно не наивную тройственность, но множественность, выявление подлинного плюрализма. Тем самым дана вместе с тем возможность равновесия сил, равновесия многих больших пространств, которые среди себя создают новое международное право, на новом уровне и с новыми измерениями, но всё же и с некоторыми аналогиями в отношении европейского международного права XVIII и XIX веков, которое также покоилось на равновесии многих держав и обретало благодаря этому свою структуру. Оно было европоцентристским, но оно не было центральной властью одного единственного властителя мира. Его строение было плюралистичным и давало возможность сосуществования многих политических величин, которые могли рассматривать друг друга не как преступников, но как носителей самостоятельных порядков.

Таким образом, дуализм мира также близок тройственности и тем самым множественности как и окончательному единству. Нечётные числа — три, пять и т.д. — имеют здесь преимущество, поскольку они скорее содействуют равновесию чем чётные числа. В то же время это означает, что они скорее способствуют миру.

Агрессивное напряжение, присущее дуализму, диалектически предполагает общность и тем самым опять единство. Железный занавес был бы бессмысленным и никто не дал бы себе труда организовывать его, если бы он должен был отделить друг от друга только внутренне не соотносящиеся пространства. Толкование железного занавеса подразумевает отделение экзистенции от не-экзистенции, деление экзистенции и идеи. Но оно предполагает, что на горизонтальном, политическом уровне разделение осуществляется внутри общей идеологии. Общность заключена в картине мира и картине истории обоих партнёров мирового дуализма. Подобно тому, как всемирная битва между католицизмом и протестантизмом, между иезуитами и кальвинизмом в XVI и XVII веках полагала общность христианства, и лишь это единство породило страшную вражду, так и сегодня в основе дуализма имеется единство историко-философской само-интерпретации.

Само-интерпретация больше чем любая другая величина является элементом сегодняшней мировой ситуации. Перед лицом проблемы единства мира каждый исторически действующий человек принуждён ставить как диагноз, так и прогноз, который касается не только простых фактов. И самый трезвый политический вычислитель трактует статистическую информацию, которую он получает, а именно он интерпретирует её в историко-философском смысле. Все люди, которые сегодня планируют и пытаются планировать большими массами, занимаются в какой-то форме философией истории. Благодаря этому проблема единства мира и проблема нынешнего мирового дуализма становится проблемой философско-исторического толкования мира.

Во все времена люди как-то определялись религиозными, моральными или научными взглядами, которые содержали также известные представления о ходе истории. Но эпоха планирования является в особенном смысле эпохой философии истории. Тот, кто сегодня планирует, должен сразу сообщить людям, которых он хочет сделать объектом своего планирования, вескую философию истории. В этом отношении философия истории имеет сегодня совершенно практический и эффективный смысл. А именно она является обязательной составной частью планирования.⁸

Это справедливо без разговоров и явно применительно к нынешнему коммунистическому Востоку. Восток имеет твёрдую цель, направленную к единству Земли и к её подчинению властителю этой Земли. Его идея единства основана на теории диалектического материализма, которая возвышена до коллективистского кредо. Диалектический материализм, центральная часть марксизма, является — специфическим и даже исключительным образом — философией истории. Он сохраняет структуру философии Гегеля, то есть единственной построенной философско-исторической системы прежней мировой истории. Эта философия по видимости идеалистическая; она усматривает цель человечества в единстве возвращающегося к самому себе Духа и в абсолютной идее, а не в материальном единстве электрифицированной Земли. Но методическую суть, диалектическое движение мировой истории можно поставить и на службу материалистического мировоззрения. Противоположность материализма и идеализма становится незначительной, если вся материя становится излучением, а всё излучение — материей.

Все планирования Востока, начиная с первого знаменитого пятилетнего плана, превосходят другие планирования тем, что они встраиваются в диалектическое движение, которое должно привести к единству мира. Здесь нет речи ни об онтологии, ни о моральной философии, но речь идёт об утверждении правильно познанного, совершенно конкретного хода исторического развития, в котором мы сегодня находимся. Марксизм — и вместе с ним всё официальное кредо Востока — является в самой интенсивной степени философией истории. На этом основано его захватывающее воздействие, которое принуждает и противника этой системы осмыслить и свою собственную историческую ситуацию и картину истории, если он входит в контакт с этим опасным врагом. Здесь, на Востоке, связь единства мира и конкретной философией истории очевидна.

В любом случае Запад не обладает такого рода закрытым, единым мировоззрением. Сегодня самым известным философом истории на Западе мог бы быть Тойнби. Его теория, конечно, не является официальной, но его воззрение и в ещё большей мере его настрой симптоматичны для всемирно-исторической самоинтерпретации ведущих слоёв и элит англосаксонского Запада.

Решающим является то, что, по Тойнби, некоторое число высокоразвитых культур человечества возникает, растёт, потом происходит надлом и упадок и в современной цивилизации. Если принять во внимание то, что многие англосаксонские учёные усматривают в быстром приросте населения восточного мира собственную первопричину войны и в качестве лекарства не могут предложить ничего иного, чем контроль рождаемости, то историческая само-интерпретация Запада предстаёт слабой и бессильной. Если бы за дуализмом сегодняшнего мира не стояло бы ничего иного, так что каждый вновь рождённый ребёнок входил бы в мир сразу как агрессор и включался бы в систему современных криминалитетом.

Большие массы индустриализованного Запада и особенно Соединённых Штатов Америки обладают бесконечно простой и массивной философией истории. Они продолжают в грубой форме веру в прогресс 19 века, им нет дела до изысканности культурных англичан. Эти массы пронизаны религией техницизма, и любой технический прогресс представляется им в то же время усовершенствованием самого человека, прямым шагом к земному раю. Их эволюционистское кредо конструирует прямую линию подъёма человечества. Человек, биологически и от природы вполне слабое и беспомощное существо, создаёт для себя при помощи техники новый мир, в котором он является самым сильным, даже исключительным существом. Нельзя ставить опасный вопрос, у каких людей концентрируется чудовищная власть над другими людьми, которая необходимо связана с этим усилением технических средств.⁹

Это неизменно старая, но усиленная современной техникой вера в прогресс и бесконечную способность совершенствования. Она возникла в эпоху Просвещения XVIII века. Тогда, в XVIII веке, она была ещё философским убеждением некоторых ведущих групп и элит. В XIX веке она стала теорией западного позитивизма и сциентизма. Его первыми апологетами были Сен-Симон и О. Конт, его самым успешным миссионером для англосаксонского мира был Г. Спенсер. Сегодня, у интеллигенции давно закралось сомнение в том, составляют ли вообще единство технический, моральный и прочий прогресс. Интеллигенция охвачена познанием, что люди благодаря новым техническим средствам хотя и стали могущественнее, но ни в коем случае не стали лучше в моральном отношении. Это познание несоответствия технического и морального прогресса.

Но массы не спрашивают о подобных сомнениях и воспринимают раздробление понятия прогресса только как софистскую полемику декадентской интеллигенции. Они остаются при своём идеале технизированного мира. Это тот же идеал единства мира, который обнародовал Ленин, когда он сказал о единстве электрифицированной Земли. Восточная и западная вера здесь сливаются. Обе претендуют на то, чтобы быть истинным человечеством, истинной демократией. И ведь они обе происходят из того же самого источника, из философии истории XVIII и XIX веков. Здесь становится видимым единство, лежащее в основе дуализма.

Если сегодняшний Восток, так и сегодняшний Запад определяются философией истории и что как руководящие и планирующие элиты, так и мобилизуемые ими массы прежде всего хотят быть на стороне грядущего, то мы должны будем добавить, что слово «философия истории» имеет здесь совершенно точный и специфический смысл. А именно эта философия истории, чья общность проникает сквозь железный занавес, больше является философией, чем историей. Это требует ещё небольшого пояснения.

Философия истории, о которой является базисом сегодняшнего дуализма, является составной частью человеческого планирования, а именно такого планирования, которое основывается на типично философском толковании истории. Она является философской в совершенно конкретном смысле, который слово философия получило благодаря Просвещению XVIII века. Эта философия истории становится конкретной благодаря тому, что определённый слой интеллигенции отрицает претензии на власть других элит. Эта философия претендует на монополию интеллигенции и научности. В слове «философия истории» акцент приходится на философию, а именно имеется в виду исторически и социологически совершенно определённая форма проявления философии, которая ставит свои собственные вопросы и даёт на них ответ, отклоняет чуждые постановки вопросов и обозначает как нефилософские, ненаучные, несовременные и исторически устаревшие все вопросы, поставленные другой стороной. Философия истории означает соответственно не только противоположность любой теологии истории, но далее и противоположность любой картине истории, которая не подчиняется её монополии на научность.

В этом смысле первым философом истории был Вольтер. Его философия истории делала теологию истории Боссюэ несовременной. С французской Революцией вводится в действие мощная эффективность специфически философской философии истории. Теперь оправдано то, что служит прогрессу, преступление — то, что его задерживает. Философия истории становится исторически могущественной. Она прославляет того, кто соответствует её смыслу, и объявляет преступником того, кто отстаёт. Она даёт мужество для глобального планирования. Впрочем, скоро выясняется, что те, кто планирует, не являются философами, но являются плановиками, которые пользуются наукой и интеллигенцией. В особенности Восток овладел философией истории Гегеля не иначе, чем он завладел атомной бомбой и другими произведениями западной интеллигенции, чтобы осуществить единство мира в смысле своего планирования.¹⁰

Но подобно тому, как Земля остаётся больше дилеммы дуалистической постановки вопроса, также история остаётся сильнее любой философии истории, и поэтому я считаю сегодняшний дуализм мира не первой ступенью его единства, но переходом к новому многообразию.

Если человечество вдруг лишится философии, ее утрата приведет к непоправимым последствиям. Развивая философию, люди не просто шлифуют свой разум. Они мобилизуют свои интеллектуальные ресурсы для понимания судеб человечества, и у них нет другого более надежного, чем философия, средства кристаллизации знаний, метода сомнений и поиска наиболее продуманных и универсальных ответов на те вопросы, которые ставит человечество. В XX веке философы сделали множество открытий, которые, безусловно, отразятся на судьбе человечества. Это касается не только различных сфер философии - теории познания или логики, философской антропологии или эстетики, этики или истории философии. Именно в XX столетии философы проникли в глубины сознания и научились распознавать многие протекающие в нем процессы, осознали неисчерпаемость потенциала человеческой психики. Они буквально вчувствовались в безбрежный опыт человеческого бытия, выразив его в формах прежнего и тревожного человеческого самосознания. Человек сказался осмысленным по - новому, чему содействовали философская антропология, психоанализ. Наука, история культура, человек подверглись неожиданному и глубинному постижению.

Список использованной литературы

1. Гилье Н. История философии – М.: ВЛАДОС, 2000г.

2. Гуревич П.С. Основы философии – М.: Гардарики, 2000г.

3. Иванов Е.М. Материя и субъективность. – Саратов: СГУ,1998.

4. Кириленко Г.Г., Шевцов Е.В. Философия: Справочник студента. – М.: Филологическое общество «Слово», 1999.

5. Кучевский В. Б. Анализ категории “материя”. – М.: Наука, 1983.

6. Материалистическая диалектика как общая теория развития: Диалектика развития научного знания. Под ред. Л. Ф. Ильичева. – М.: Наука, 1982.

7. Немировская Л.З. Философия – М.: 1999 г.

8. Островский В.Э. Основы философских знаний – М.: Культура и спорт, ЮНИТИ, 1998г.

9. Философия: теория и методология: Учебное пособие под ред. М. Галкина. – М.: МЭСИ, 1991.

10. Философское понимание мира: Учебное пособие под ред. В.В. Терентьева. – М.: МИИТ, 1994.