Петербург в изображении поэтов-эмигрантов первой волны
Содержание
Раздел 1. Анализ общей ситуации в литературной жизни России на рубеже веков
1. Кризис символизма
2. Акмеизм
3. Футуризм
4. Вклад творчества эмигрантов в русскую культуру
Раздел 2. Петербург в творчестве эмигрантов
Петербург И. Бунина
Петербург И. Северянина
Петербург Г. Иванова
Петербург С. Чёрного
Петербург А. Белого
Петербург В. Набокова
Заключение
Раздел 1. Анализ общей ситуации литературной жизни на рубеже веков
1. Кризис символизма
Рубеж веков в России стал периодом расцвета литературы. Возникают новые, модернистские течения литературы. Появляются новые имена: И. Анненский, В. Брюсов, К. Бальмонт, Д Мережковский, И. Бунин, Г. Иванов, А. Блок, Б. Бугаев (Белый), А. Ахматова, Е. Кузмин, Б. Пастернак. Новую жизнь начинает сатирическая поэзия и публицистика (С. Чёрный, Тэффи, А. Аверченко).
Сотворение нового человека – главная цель символизма, который появляется в русской культуре в кризисно-переломный момент отечественной истории – на рубеже веков.
Символизм, возникший в этот период, был не просто литературным направлением. А целым культурным образом русской интеллигенции. Символистами называли людей, которые подчинялись законам символизма, и строили жизнь по его принципам. Эти законы заключались в остром переживании “конец века”, понимании его как апокалипсиса, конца человеческой истории. После этого конца символисты предвидели новую жизнь – жизнь в Вечности. Она должна была разрешить весь трагизм человеческого существования.
Символисты противопоставляли “декадентам”, которые также ощущали конец света, но не верили в начало новой жизни и не пытались бороться с хаосом в сознании. Символисты же были уверены в том, что, сумеют подчинить хаос себе, и их главное оружие было слово.
“Мы требуем от поэта, - писал Брюсов в статье “Священная жертва”, - чтобы он неустанно приносил свои “священные жертвы” не только стихами но и каждым часом своей жизни, каждым чувством, - своей любовью, своей ненавистью достижениями и падениями. На алтарь нашего божества мы бросаем самих себя. Только жреческий нож, рассекающий грудь, даёт право на имя поэта”. Символисты понимали, что новый мир можно создать только если полностью уничтожить старый. Старый мир нужно принести в жертву .
Вслед за символизмом появляются акмеизм и футуризм и эгофутуризм, которые встали на противоположную символистам сторону.
2. Акмеизм
В 1911 году возникает кружок “Цех поэтов”, во главе с Н. Гумилёвым и С. Городецким. В кружок входили в основном, начинающие поэты: А. Ахматова, В. Гиппиус, М. Зенкевич, О. Мандельштам, В. Нарбут и другие.
Гумилёв об акмеизме: “Всегда помнить о непознаваемом, но только не оскорблять своей мысли о нём более или менее вероятными догадками – вот принцип акмеизма”.
Акмеизм позволил укрыться от хаоса эпохи в вещный мир, эстетизированный и жизнеутверждающий, замкнутый в кругу личных переживаний.
На самом деле, за программным акмеистическим жизнеутверждением стояло внутреннее депрессивное состояние. Акмеисты уходили от истории и современности и признавали искусство только для искусства.
3. Футуризм
Футуризма как модернистское течение характеризуется, прежде всего, бунтарством. Богоборческими настроениями и же6ланием низвергнуть все нравственные ценности прошлого, “старого мира”.Футуристы В. Хлебников, В. Маяковский и другие, стремились обновить, оживить слово, его глубинный смысл, вывести из него целый ряд родственных значений и звучаний. Они были революционерами поэзии и в формальном и в смысловом плане.
4. Вклад творчестваэмигрантов в русскую литературу
В результате Октябрьской революции и гражданской войны образовались как бы два потока русской литературы: те, кто смог остаться и творить в новом режиме, и те, кто не выдержал существования в системе тоталитарного государства. За границей оказались Бунин, Цветаева, Зайцев, Северянин, Ходасевич, Мережковский, Шмелёв, Набоков, Иванов, Адамович, Куприн, Осоргин (Ильин), Глазданов, Сосинский, Гиппиус, Андреев, Замятин, Ремизов, Аверченко, Алданов (Ландау), Саша Чёрный (Гликберг), Тэффи (Лохвитская), Кузнецова, Степун, Одоевцева, Шаховская, Поплавский, Бахрах и другие.
“Зарубежная русская литература есть временно отведённый в сторону поток общерусской литературы, который – придёт время, - вольётся в общее русло русской литературы, и воды этого отдельно текущего за рубежом России потока, пожалуй, больше будут содействовать обогащению этого общего русла, чем воды внутрироссийские”, - так определил место эмигрантской литературы в общерусской культуре литературовед Г. Струве.
Сначала русские эмигранты уезжали в Европу (география эмиграции “первой волны” - Литва, Финляндия, Чехословакия, Париж, София, Берлин, Харбин, Белград). Но после гитлеровской оккупации из Франции эмигранты потянулись в Америку.
“Если не все мы, то, наверное, многие из нас изведали за эти тёмные, скорбные и скудные годы пространственного отрыва от русского народа, русской природы, русской земли и русского национального быта, - тоску по родине: это своеобразное духовное ощущение, которое приходит само, овладевает душой и, подобно голоду и любви, неотступно требует утоления, пока не получит его. Это ощущение можно было передать так: всё то, что предлагают нам другие народы – их быт, их язык, их душевный строй и духовная культура – переживаются в эпоху такой тоски как не то, не отвечающее нашей душе и нашему духу; это воздух, который кажется нам безвоздушным; это пища, которая не насыщает нас; это питьё, которое не утоляет жажду; если это сон, то после него хочется опять заснуть; если это бодрствование, то душа мечтает о том, чтобы приснилась её чудесная Россия”, - говорит об этом периоде философ И. Ильин.
Раздел 2. Петербург в творчестве эмигрантов
1. Петербург Бунина
Многие поэты-эмигранты, измученные ностальгическими переживаниями, посвящали свои произведения родине и самому её сердцу - Петербургу. Например, Иван Алексеевич Бунин в стихотворении “На Невском” (1916г.) передаёт ощущение Петербурга как огромного, холодного, равнодушного, живущего своей жизнью города, где проносящиеся кареты, колёса, взрывающие снег на мостовых, зажигающиеся огни в несметных окнах, грубо чернеющие баржи на канале являются живыми участниками событий, истинными жителями этого города. Жизнь Петербурга передпется символично, эскизно, мазками. Это движение пролетающих воронов, напряженные, поджатые губы кучера в пронёсшейся карете, скульптуры на Анечковом мосту:
И на мосту, с дыбящего коня
И с бронзового юноши нагого,
Повисшего у диких конских ног,
Дымились клочья праха снегового...
Ощущение одиночества, отверженности и близости смерти поэт, по его словам, не мог забыть всю жизнь:
Я молод был, безвестен, одинок
В чужом мне мире, сложном и огромном.
Всю жизнь я позабыть не мог
Об этом вечере бездомном.
Петербург Игоря Северянина
Игорь Северянин и Георгий Иванов по своим идейно-художественным программам заняли некую серединную позицию между акмеизмом и футуризмом. Они назывались эгофутуристами. Их эстетика и поэтика отличались от всех течений, существовавших в это время. Но вскоре оба поэта отошли от эгофутуризма.
Для Игоря Северянина Петербург - город, “качающимся на топком месте”, город, обречённый на разрушение для построения “на его граните” нового красавца-города как символа новой России. Северянин называет Петербург – “склепом для мертвецов”, “окровавленным пиратом”, “живым мертвецом”, возможно, именно потому, что этот город был колыбелью революции. Северянин гневно обвиняет Петроград и обрекает его на гибель:
…Твоя пугающая близость –
Над нами занесённый нож.
Твои болезни, голод, сырость –
Вот чем ты власть свою умножь!..
Ты проклят. Над тобой проклятья
Ты словно шхуна без руля.
Раскрой же топкие объятья,
Держащая тебя земля.
В более позднем стихотворении Северянина “В этот май” (1929г.), описывающем майский день на стрелке Васильевского острова, слышится то же печальное пророчество:
…Была обречённость и гибель
В глазах, островах, в белой жути.
И в каждой-то каменной глыбе
Был сказ о последней минуте.
“Болотной, чахоточно-белой” кажется автору майская сирень, “угасающими” - детские “горелки”… в тот май полумёртвый на Стрелке, где мертвыми стали фиалки…”
Интересно, что совсем иначе описывает Северянин Москву:
…В ней и убогое богато,
Полны значения пустячки:
Княгиня старая с Арбата
Читает Фета сквозь очки…
У поэта Москва ассоциируется с уютными церквушками, вечерними прогулками на тройке вдоль Москвы-реки, “кокотками”, радушными особняками, где “московским солнышком хозяйка растапливает “невский лёд”… (“Стихи Москве” 1925г.)
3. Петербург Г. Иванова
Примкнув к акмеизму, в последующих своих книгах Георгий Иванов прозрачностью стиха и чёткостью мысли поставил преграду неосимволизму, неофутуризму и прочим “нео”, затемняющим сам смысл поэзии, уводящим её на боковые тропы, где забыта евангельская истина, что “слово – есть Бог”.
Много и с очень разным настроением писал о Петербурге Георгий Иванов (стихотворения “Петроградские волшебства”, “Видения в Летнем саду”, “К памятнику). Петроград для него – прежде всего воплощение истории могущества Руси, “блеск славы давней и живой”. Дома, улицы, площади , колонны, - всё пронизано памятью о русских царях, полководцах, зодчих:
Священный сумрак белой ночи!
Неумолкающий прибой!
И снова вечность смотрит в очи
Гранитным сфинксом над Невой.
Томящий ветер дышит снова,
Рождая смутные мечты,
И вдохновения былого,
Железный город, полон ты!
Былое величие и красота Петергофа так близки поэту, что он “мечтает застыть в саду пустынном фонтаном, деревом иль изваянием” (стихотворение “Петергоф”).
В “Стихах о Петрограде” чувствуется, что настоящее города вызывает только боль и раздражение поэта: “Нева плещется гулко”, “бледное солнце сияет редко”,
Сурово желтеют старинные зданья,
И кони над площадью смотрят сердито,
И плещутся волны, слагая преданья
О славе былого, о том, что забыто.
Петербуржцы кажутся Иванову людьми “ расчётливыми, скупыми и грубыми ”. И даже “воспетый поэтами всадник победный глядит с осужденьем в бездушные лица”. В таком настроении поэт и прошлое России ощущает не по обыкновению могущественным и славным, а кровавым, с жестокими неправыми судами, изменами, переворотами. В конце стихотворения прорывается досада и боль поэта:
А люди проходят, а люди не видят,
О, город гранитный, твоей красоты,
И плещутся волны в напрасной обиде,
И бледное солнце глядит с высоты.
Совсем иначе - с удивительной лёгкостью, чувственностью, радостью описывает Иванов зимний Петербург в стихотворении “Опять на площади дворцовой…”. “Блестящая серебром колонна”, “покрытая ковром морозного инея мостовая”, “беспечный смех”, “живые лица”, “залитая солнцем Нева”, - всё это заставляет радостно трепетать сердце поэта.
4. Петербург Саши Черного
Саша Чёрный (Александр Михайлович Гликберг), сотрудничавший во многих сатирический журналах, едко высмеивал быт и идеалы русского обывателя, пустую жизнь ренегатствующей интеллигенции, всё же редко поднимался до уровня политической сатиры, не посягая на социальные идеалы (сборник “Сатиры” 1910г.)
Так, в лёгкую сатирическую сказку облекает автор скучную быль петербургских окраин (“Окраина Петербурга” 1910 г.):
Фонари горят как бельма,
Липкий смрад навис кругом
За рубашку ветер – шельма
Лезет острым холодком.
В стихотворение “На петербургской даче” 1909 года Саша Чёрный с великолепным юмором описывает всю бесконечную обыденность и скуку происходящего, принимая и с юмором вышучивая своих друзей и самого себя:
На потолке в сырой тени
Уснули мухи. Сатанею…
Какой восторг в такие дни
Узнать, что шаху дали в шею!
--------------------------------------
Дрожу, как мокрая овца…
И нет конца, и нет конца!
В стихотворении “Санкт-Петербург” 1910 года юмор Чёрного сочетается с горькой иронией, скепсисом по отношению к “прекрасному будущему” и попыткой принять “естественного” человека в его усиливающемся одиночестве.
В 1914 году Саша Чёрный уходит добровольцем на фронт и возвращается к творчеству уже в 1922 в Берлине (цикл “Война”). Зарубежное творчество Саши Чёрного пронизано болью и тоской по утраченной родине. Он идеализирует то, что раньше высмеивал - старый петербургский быт, “несуразную огромную страну свою, которая кажется ему недосягаемым миражом”. Всё чаще звучат мотивы безысходности, жизненного тупика.
Сходство Петербурга Саши Чёрного и Петербурга Достоевского особенно проявляется в стихотворении первого “Вид из окна” (1910г.).
…Там где-то небо спит аршином выше,
а вниз сползает серый люк двора…
“Чужие тени”, “холодные стёкла”, “колонны труб и скат слинявшей крыши”, “махнато-пыльные провода”, всё это вызывает у Чёрного такое же подавленное отношение к жизни, как у героев Достоевского.
Захватанные копотью и пылью,
Туманами, парами и дождём,
Громады стен с утра влекут к бессилью,
Твердя глазам: мы ничего не ждём…
5. Петербург Андрея Белого
В поэтической прозе А. Белого (роман “Петербург” 1927г.) город фактически является одним из героев произведения. Он предстаёт перед нами то промозгло-серый с “хвостатой и виснущей копотью под серыми камнями набережных перил”, то с залитым ярким лунным светом каналами и куполом Исакия, то с высвеченными багряным вечерним солнцем “аметистово-дымными кружевами” зданий, причудливыми выступами и карнизами, балконами и кариатидами.
В Петербурге А. Белого есть не только дворы-колодцы (“по квадрату на обывателя”), но и дворцы, построенные Растрелли, бережно хранящие историю с Петровских времён; Летний сад, хоть и утративший былую красоту, но любимый и охраняемый; бурная, лижущая гранит, Нева; Мойка, окружённая светлыми домами, украшенными милыми львиными головами и, конечно, Невский проспект. Невский, величие которого превращает отдельного человека “в икринку”, уносящий людей в едином мыслительном потоке, в единой бессмысленной фразе. И эта бессмысленная толпа, эта “многоножка” пробегает по Невскому столетиями, разрушая временные пределы. Особенно дорога А. Белому необъятная прямолинейная упорядоченность параллельных Питерских проспектов, пересечённых сетью улиц под прямым углом. “Успокаивала его фигура – квадрат”.
“Есть бесконечность бегущих проспектов с бесконечностью бегущих пересекающихся призраков. Весь Петербург – бесконечность проспектов, возведённая а энную степень. За Петербургом – ничего нет”. Так для А. Белого Петербург стал символом, раздвигающим границы времени и пространства .
Символистская позиция А. Белого активная, жизнеутверждающая. Его символизм заставляет хаос отступить перед магией слова, символа, разнообразия ролей и масок, превращающих жизнь в фантасмагорию, которая несет в себе глубинные тайны бытия и истинные ценности.
7. Петербург В.В. Набокова
Владимир Владимирович Набоков, писатель-интеллектуал, живя в Америке, не находит там ничего “райского, никакой Аркадии”, несмотря на всю её красоту и даже на возможное сходство с русской природой. Бродя “в светлом лабиринте памяти”, он даже в европейских пейзажах видел “густую еловую опушку русского парка”. И лишь в слове, в творчестве, “изогнутым как радуга”, мечтает поэт вернуться в “полыхающий сумрак России…” Почти во всех его произведениях звучит надежда вернуться на родину. И это желание вернуться сопряжено у него, как и у других эмигрантов - русских изгнанников - с ощущением страха, которое напоминает о бегстве.
Бессмертное счастие наше
Россией зовется в веках,
Мы края не видели краше,
А были во многих краях,
Наш дом на чужбине случайной,
Где мирен изгнанника сон,
Как ветром, как морем, как тайной,
Россией всегда окружен.
Возвращение, даже бегство в прошлое, постоянно звучит в его поэзии и “его Россия” чаще всего означает для него Петербург:
В Петровом бледном небе – штиль,
Флотилия туманов вольных,
И на торцах восьмиугольных,
Все та же золотая пыль.
Всю жизнь Набоков вспоминал, думал и писал о Петербурге:
Мне чудится в Рождественское утро
Мой лёгкий, мой воздушный Петербург…
/поэма “Петербург”/
Петербург живет в памяти поэта, и он отображается в его стихах, такой же живой и реальный:
А в городском саду – моём любимом
Между Невой и дымчатым собором,
Сияющие, лёгкие виденья…
И еще пример:
Санкт-Петербург – узорный иней,
Ex libris беса, может быть,
Но дивный… Ты уплыл и ныне
Мне не понять и не забыть
Заключение
Эмигранты где-то в душе понимали, что в прежнюю, дореволюционную Россию им не вернуться уже никогда. Да и ее саму не вернуть. Революция разрушила все, что было дорого. Наверное, та боль и гнев, с которой описывают поэты-эмигранты любимый город, связаны с постоянным желанием и невозможностью оказаться там вновь. Хочется закончить работу словами Осипа Мандельштама, который осуществил все-таки своё желание уже в 1930 году, после долгих лет странствий по России:
Я вернулся в мой город, знакомый до слёз,
До прожилок, до детских припухлых желёз.
Ты вернулся сюда, - так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей.
Узнавай же скорее декабрьский денёк,
Где к зловещему дёгтю подмешан желток.
---------------------------------------------------
Петербург, я ещё не хочу умирать…