Человек:
смерть экзистенции как рождение
самости.
Опыт
онтологического анализа вхождения
в неизвестное
О.Л. Абышко
Фигуры Танатоса. №3, специальный выпуск: Тема смерти в духовном опыте человечества. Материалы первой международной конференции, С.-Петербург, 2-4 ноября 1993 г. СПб.: изд-во СПбГУ, 1993. С.16-18
Человек ни в одном из своих проявлений не может рассматриваться с какой-то одной «точки зрения». Человек — это всегда человек плюс еще нечто нечеловеческое — как ниже, так и выше человеческого; это всегда то, что не вмещается в точку, что раньше всех мнений и суждений, что даже не есть плоскость (как предельное выражение количества точек) и не совокупность плоскостей, задающая тот или иной объем, — человек больше любой математики и геометрии, дающих знание о нем.
Есть человек известный и неизвестный, и есть смерть человека — неизвестное. Отталкиваясь от известного в человеке, можно прийти лишь к новому неизвестному, что в самом общем виде есть проекция знаний человека о самом себе вне себя. Все это новое знание не имеет никакого отношения к самому главному событию в жизни человека — к событию смерти. Неизвестное не постигается известным. Все наши знания проходят мимо неизвестного, будучи неспособными видеть то, что есть. Наши «знания» о мире лишь заслоняют реальную картину мира. Является ли постоянное приращение человеком подобного рода «знаний» о мире и самом себе задачей и целью самой смерти, того, что желает быть скрытым в своей потаенности — это отдельный вопрос, на разрешение которого мы пока не претендуем.
Неизвестное вне человека в самом общем виде называется «миром», ибо именно к миру как к совокупности всего сущего вообще направлено все внешнее (сущее) в человеке, и именно на фоне «неизвестного вообще» происходит все поддающиеся познанию акты и события. Неизвестное вне человека, делающего мир личностно окрашенным, по сути — вторым человеком, в предельно конкретном
виде называется «Богом», ибо подобное познается только подобным. Это первый, наиболее открытый путь познания смерти как неизвестного, укорененный в человеческой культуре и духовных традициях (религиях). Но именно на этом пути очень легко присоединиться к «точке зрения», заслоняющей собой проблему.
Неизвестное внутри человека есть в самом общем виде «бытие» как основа всякого бытия вообще и глубинный (неизвестный) исток бытия конкретного человека в частности, неизвестное внутри человека как индивида мы назовем «Самость». «Самостью» называется определяющая основа всего человеческого существа, конкретного человеческого бытия; она есть источник проявления человека в мире сущего во всем его многообразии. Человек как сущий, как бытийствующий в чувственно-осязаемом мире, не есть неизвестное, так же как и человеческое мышление, инициируемое миром сущего, не есть закрытое для познания. Единственно данное человеку внутри себя неизвестное есть его экзистензия преданная целостность его существования, его незримая субстанция, раскрывающаяся в явленных предикатах, с помощью которых мы можем знать, что она есть , но что она есть сама по себе — неизвестно. Путь познания экзистенции в силу того, что индивидуально существующий есть индивидуально познающий, есть наиболее опасный и открытый множеству заблуждений путь, ибо он всегда непроверен и незнаком. Но так как знание смерти вообще не дает знания именно своей смерти, что только и важно в событии смерти, которое всегда индивидуально, то только на этой дороге возможно подлинное усмотрение неизвестного.
Познание своей экзистенции есть открытие Самости в самом себе. Человек как сущий есть «Я», но цельность сущего «Я» есть прообраз экзистенциальной цельности. Самость открывается в акте совмещения сознания «Я» с экзистенцией, которая, являясь основой личности человека, также имеет личностное начало. Человек идентифицирует себя не с безликой данностью, но с тем, что способно допустить или не допустить к себе. Слияние с Самостью есть не механический акт, но органическое событие : первое неизмеримо больше, чем даже оно есть само по себе. Со-бытие Самости и человека дает понятие о событии и вообще, о запредельности его происхождения и всеохватности его пребывания
в мире. Событие приобщает к неизвестному. Но настоящее рождение Самости происходит лишь после смерти экзистенции (человека как сущего вообще, т.е. также и чувственно-осязаемого, что выражает себя преимущественно в телесности, в наличии тела как ограниченного пространства бытия — пространства всякого сущего, пространства мысли, чувств, желания и т.д.), когда единственно возможной формой человеческого существования становится форма пробужденной Самости, незамутненной эмпирическими всплесками сущего. Если же центр человеческого бытия по его смерти сместится в непробужденную Самость, то мы имеем картину призрачного, несознательного существования после жизни, описанную у Гомера как подземное «царство сновидений».
Будучи в течение жизни неразрывно связанной с человеком как сущим, Самость не только определяет сущее в человеке, но и определяется сущим, даже когда сущее растворяется в глубинах после-жизни. Поэтому то, что называют «смертью», будучи личностным началом неповторимо соотносится с каждой Самостью (что, например в христианстве понимается как бесконечное многообразие посмертных мучений и блаженств). Настоящее неизвестное начинается после смерти, и настоящая борьба со смертью возможна только после жизни. Единственным способом прикоснуться к неизвестному при жизни и познать его законы является познание и пробуждение Самости посредством преодоления экзистенциального барьера, отделяющего мышление от бытия. Конечная цель Самости — не самобытие, ибо на уровне самобытия мы соседствуем со смертью, будучи подвластны ей. Она стремится к области чистого бытия, не знающего неизвестного в своем всезнании. Приобщение же к нетварным энергиям высшего сознания есть не наше понятие о Боге как высшем существе (на этой дороге все заканчивается антропоморфизмом, высшая стадия которого — человекобожие), но есть Бог истинный, именно через нас стремящийся непорочно родиться в целостность мира.