ТД.: Конечно. Значит вопрос: хотите вы вступить в диалог, или хотите вы выбрать устраивающую вас версию? Вот герменевтика и занимается поиском устраивающей версии. И толкует сакральные тексты, особенно на разных этапах их существования, в зависимости от конъюнктуры. И вообще герменевтика именно этим и занимается. Это ведение, это текстология. Поэтому там вопрос коммуникации не стоит. Диалога тоже. Там стоит вопрос понимания в меру своих возможностей, способностей, как хотите. Вот автор отмечает, что
Вот пишет человек, что есть герменевтика, есть это, а потом присоединяют все и пишут, что герменевты занимаются правильной интерпретацией текста. Начинаю искать , что для них правильно и какая точка отсчета. Правильно- это значит, с какой точки зрения. То есть когда получается каша такая, это значит, что человек по-настоящему не ученый, он собирается. Другое дело, что на уровне кандидатской диссертации и не требуется концепция новая или чего-нибудь там такого, надо показать свое умение работать с литературой. Если человек умеет расставить акценты, хотя бы видит, что отличает одних от других ученых и может даже так сказать, что принято причислять. Я предпочитаю эту форму. Вот структуралисты, например, там принято причислять, они ведь есть разные; или феноменологи, там есть Гуссерль, есть Шюц, есть Дильтей ,они все, говорят, экзистенциалисты , но они ведь разные, и то как феноменологи понимают понятие интенции, и экзистенциалисты –это разное. Феноменологи, с моей точки зрения, просто испортили хорошее слово. Взяли у схоластов, это вообще в дальней философии, и испортили, а после этого говорят, сто вот интенция, Гуссерль, и неизвестно, что это такое, потому что она не стержень. Вот поэтому в этом надо разбираться.
Но я назвала это так, потому что у меня потом появилось понятие логико-фактологической цепочки текста. Поэтому, это нечто, что стало для меня фактом моего… По мере специализации, приобщения к языку описания и предметизации. По мере расширения предметно-чувственного опыта. Я повторю В прагматике происходят процессы фактологизации по мере специализации, приобщения к языку описания и предметизации, то есть это становится неким предметом для меня по мере расширения предметно-чувственного опыта. Оценка верифицируется лишь при получении текстов , только при получении текстов предметно-фактологических. Очень важно понять, что мы живем в мире текстов как в среде. Есть очень ограниченный корпус текстов, которые мы действительно можем проверять. Когда говорят о критическом восприятии текстов телевидения и так далее, то человек, во всяком случае, специалист, должен понимать, сколько шума в среде и какой минимум, потому что ведь даже картинку в телевидении можно смонтировать так, что будет искажено все, что происходит на самом деле. Можно, наконец, просто что-то показать, что-то не показать. Если Вас нет на месте , то проверить Вы не можете. Это знание я считаю очень важным, я его всегда ввожу, когда объясняю, что коммуникация – это механизм, что мы живем в мире реальностей, что реальность текстовую не надо облекать ее чрезмерным доверием и все-таки надо проверять истину практикой. Что нужно понимать, что символический интеракционизм, теория атрибуции, человек как бы себя приносит, что герменевтика, которая позволяет истолковывать тексты как угодно именно по той причине, что проверить можно только один тип текста, если все это незримо, то проверить нельзя.
Так, и последнее действо, которое я хотела сегодня совершить, немножко почитать статью, которая нигде еще не опубликована, которая называется «Семиосоциопсихология и герменевтика. О сходстве и различии в исходных посылках и приемах исследовании и интерпретации текста».
Первая главка –«Текст в познании и в коммуникации», вместо введения. Цель этой статьи – продемонстрировать принципиальное различие эвристических оснований семиосоциопсихологического, то есть коммуникативно-ориентированного подхода к исследованию и интерпретации текста от подхода герменевтического, лежащего в русле когнитивизма или совокупностью учений о процессах познания. Само понятие текст своим происхождение скорее всего обязано латинскому глаголу texere - плести и образованно, по-видимому, от основы латинского отглагольного существительного, то есть от супина textum, а не от страдательного причастия textus, не точно переведенного в ряде словарей, в которых не принято пояснять этимологию определяемых слов. Например, определение текст от латинского – ткань, сплетение. И перевели определенную смысловой связью последовательность, я подчеркиваю, то текст, вот откуда у лингвистов текст и речь есть синонимы: и это последовательность, и текст они перевели как последовательность, просто отрезок речи, никакой иерархии программ, парадигматики для лингвиста нет, когда он произносит слово текст. Это связано, как пришло слово, и как оно поясняется в словарях, даже в лингвистической энциклопедии. Они не от формы супина, которые в латыни обозначают некую цель и стремление к этой цели, а взяли причастную форму и объяснили так: «Текст – от латинского текстус – ткань, сплетение, соединение, объединенная смысловой связью последовательность знаковых единиц, я подчеркнула, основными свойствами которых являются связность и цельность. Вот насчет цельности, непонятно, в каком смысле. Какая может быть цельность у цепочки, которую можно продолжить? Какая может быть цельность у веревки? Отрезали = она такая, но ее можно продолжить. Вот чем отличается текст- открытая система, а последовательность – закрытая система. К этому определению, содержащее, на мой взгляд и еще весьма существенное противоречие я еще вернусь. Этот момент весьма важен для нашей темы, так как то обстоятельство, что супин придает обороту, в котором он употребляется значение цели, а в форме винительного падежа на-ум он, к тому же употребляется только при глаголах движения для обозначения действий, которые служат целью движения, позволяет утверждать, что признаком, лежащем в основе номинации текст является процессуальное представление о трансляции плодов собственной рефлексии, познанной другим. Я стремлюсь показать, что я веду к проблеме коммуникации, что деятельность-порождение текста – это процессуально, это процесс. Иными словами, порождение текста – это процесс, связанный не только и не с только познавательной активностью человека, с когнитивизмом, сколько с коммуникативной направленностью практически любых его социально-значимых интенций. Понятие интенции пришло из античной философии, средневековой схоластики., где оно обозначало стремление, намерение, цель и направленность сознания на какой-нибудь предмет. Позволю себе операционализировать понятие, применительно к анализу любых проявлений человеческой активности в среде. Для этого в основу данной номинации я введу в явной форме имплицитно присутствующий в ней признак, характеризующий побуждающее начало человеческой активности и определю интенцию как равнодействующую мотива и цели, точнее искомого результата деятельности, общения и взаимодействия людей с окружающим их миром. Иными словами, текст порождается в коммуникации и для коммуникации. Неявный образ его адекватной интерпретационной модели, то есть такого его толкования, которое совпадает с коммуникативной интенцией автора, в той или иной мере присутствует в сознании последнего. То есть, когда я пишу текст, то я пишу его для кого-то, зачем-то. Однако, встреча интерпретатора с чужим текстом, практически всегда чревата для него трудностями коммуникативно-познавательного характера, поскольку любое послание желательно не только принять, но и понять. Стремясь, однако, узнать, познать что-то, получить какие-то сведения, то есть идя на поводу у своих собственных познавательных интенций, интерпретатор чужих текстов, а порой и собственных, что подтверждают эксперименты, не часто стремится к тому, чтобы прояснить для себя именно ту коммуникативную интенцию, которая стимулировала порождение данного, а не какого-либо иного, возможно, сходного по форме текста. Другими словами, стремление к подлинному диалогу, рассчитанному на извлечение из чужого текста авторского замысла, а не поверхностное или искаженное суждение о нем, встречается в процессе общения гораздо реже, чем хотелось бы. Коммуникация. как один из ключевых механизмов социокультурной жизни разрушается. Думаю, что этому способствует множество факторов, лежащих в среде, прежде всего, в культурно-информационном ее ареале. Немалый вклад в подмену подлинной коммуникации информационно-символическим манипуляциям уже внесла и продолжает вносить гуманитарная наука, в рамках которой немало внимания уделено концепциям символического интеракционизма, каузальной атрибуции, а также герменевтической концепции понимания эстетически игровым отношением к истине. Ниже, к идеям герменевтики я вернусь специально, что же касается двух первых из выше упомянутых концепций, то смысл теории символического интеракционизма упрощенно состоит в том, что человек реагирует на знаки и символы не задумываясь, что стоит за ними, это считается естественным, так как значение приписывается знакам и символам людьми, а значит, они условны и произвольны; вместе с тем, как бы очерчивая языковые круги, охватывающие те или иные культурные сообщества, знаки и символы порабощают людей, живущих, таким образом, в выдуманном ими мире среди ими же надуманных, а не истинных проблем. Теоретики каузальной атрибуции впадают в другую крайность, утверждая, что каждый человек наделяет других мотивами, а предметы свойствами, присущими его собственной натуре и его собственному видению, всегда сообразуясь с личностными установками, ценностными ориентациями, интересами и так далее. Следовательно, нет и не может быть общей истины, она у каждого своя. Коротко. интенция, когда обучаешься ее искать, то потом начинаешь довольно легко шум отделять от главного. Отдавая дань этим отнюдь не безосновательныи концепциям, фиксирующих существенный пласт регуляторов социального поведения, нельзя, однако, не отметить особую опасность замещение сущностных факторов коммуникации выразительными средствами ее обслуживающими или факторами, ей сопутствующими. Очевидно, что некритическая приверженность знаков и символов и манипуляции ими в ущерб истине, скажем, при истолковании интонационального смысла художественного произведения разного вида, просто неприемлимо в эпоху экологических и социальных катастроф, нередко обусловленных агрессивной ментальностью несметной армии истолкователей, сублимирующих свои комплексы путем возвеличения надуманной мифологии. Не знаю понятно? Приписывая такие мифологемы назначимым авторитетам в любой области знаний творчества, мы не слышим, то есть не утруждаем себя адекватным интерпретированием коммуникативных интенций авторов, несущих свои подлинно провидческие и гуманитарные послания тем. кто их не слышит не потому, что лишен органов слуха, а потому, что не хочет утруждать себя преодолением информационно-символического тумана. Разве я не права? Второй раздел. «Текст в герменевтике. Уход от диалога в истолковании для…» Герменевтику не случайно нарекли по имени Гермеса, героя древнегреческой мифологии, вестника олимпийских богов, разъяснявшего людям «священные истины». Греческое «герменео» – разъясняя, толкуя, поэтому и принято рассматривать, как искусство, в соответствии с ней именно язык моделирует мир и сознание, позволяя, в силу многозначности составляющих его знаков, вариативно толковать и комментировать памятники древней литературы, священные тексты и др. По Дефтею, которого считают создателем теории о духе и, так называемой, понимающей психологии, герменевтика – это искусство понимания письменно фиксированных жизненных проявлений. Слов много, но ничего конкретного. Это может относиться к языку вообще, ко всему, что существует в виде текста. Возникновение герменевтики связывают с именем Аристотеля. По данным, приведенные в философском энциклопедическом словаре доь12 века единственным сочинением Аристотеля на латинском Западе были: «Категории» и «Герменевтика». Герменевтические идеи затем нашли распространение у неоплатоников, а также у средневековых теологов, дискутировавших на тему о возможности правильного истолкования священных текстов. Хотя мы все понимаем, что священные тексты создают одни люди, а другие их правильно истолковывают. В центре внимания теологов оказалось понятие герменевтического круга. В теологической философии 5-6 веков, то есть в период систематизации церковной доктрины, завершившейеся кодификацией наук под эгидой теологии, христианский теолог Августин следующим образом определил вхождение в герменевтический круг: « Надо верить, чтобы понимать и понимать, чтобы верить». Хорошо, правда. Это определение фактически совпадает с определением герменевтики как искусства толкования и комментирования , возникшего и развивавшегося в контексте и совокупности религиозных доктрин, ориентированных на спекулятивное толкование «вечных истин откровенных», неподдающихся постижения разумом, но допускающих сопереживание вероучений, исходящему от тех, кто поставленный церковью поучать свою паству. Разуму, как утверждает Аверинцев в теологии отводится служебная герменевтическая истолковательная роль. Он только принимает и разъясняет слово божье. Не случайно, наряду с термином герменевтика, в античности и средневековье использовался также термин экзегеза, обозначавший толкование сновидений, пророчеств, сакральных текстов. Первую попытку создания общей герменевтики как искусства понимания, а не только истолкования и комментирования, принял Шлейемахер, который, как утверждает филолог Ушачева, исследовавшая основные тенденции герменевтики, полагал, что предметом интерпретации являются, главным образом, литературные памятники. Такие тексты, которые отделены от интерпретатора: культурный, языковой, исторической и временной дистанцией. Подлинно научная герменевтика должна быть искусством понимания чужой речи с целью правильного сообщения другим, отраженного в мыслях интерпретатора содержания. Другими словами, цель герменевтической интерпретации заключается в творческой переработке существующего текста и создание на его основе нового текста, содержащего мысли и воззрения интерпретатора. Особое внимание я хотела бы обратить на слово «правильное». К вопросу о критериях правильности герменевты не обращаются, полагаясь, по-видимому на авторитет истолкователя. В экзистенциальной, восходящей к философии жизни (Зиммель, Ортега-и-Гассет) и персоналистичекой герменевтики (Штерн, Шиллер) утверждался путь к пониманию через сопереживание. Найти –я- в –ты-, или через интерацепцию: найти в –ты- в - я. В феноменологической герменевтике Гуссерля подхвачена идея Аристотеля об энтилехиии идея средневекового философа и теолога Фомы Аквинсого об интенции как определенной характеристики умственного образа, проистекающей из деятельности интеллекта, и направленная на отображении в разуме постигаемого объекта. В этом ключе Гессерль решал проблему об интерпретации культурных памятников, постижение смысла которых возможно, как он сам полагал, через реконструкцию горизонта или жизненного мира, представленного в инокультурной ментальности, на языке современного когнитивизма, его ментальных репрезентаций. Позднее, ученик Гуссерля философ-экзистенциалист Хайдеггер, рассмотрел интонациональность, то есть некоторую направленность на- , как характеристику сознания и как способ бытия личности в целом, с чем Гуссерль согласен не был. Как отмечает известный ученый в области экзистенциальной философии Гайденко, ментальные акты Хайдеггер трактовал как вслушивание, однако в центре его внимания оказался не сам человек, а язык. То есть, не мы говорим языком, а скорее язык говорит нами.
ГП: Тут по-моему еще и Гумбольдт
ТД: Да, Гумбольдт, но тут еще и идеи Сепир Уорф: язык очерчивает круг. И когда я говорю, что текст – это универсалия, я как бы привожу пример, что нет такого случая, что мы, носители русского языка, не могли бы передать с помощью текста о чем идет речь.
Свое продолжение эта мысль нашла в работах его ученика Гадамера, в трудах которого уже полностью преобладают рационально-лингвистические установки. Предпосылкой познания по Гадамеру, является предворительное понимание исторически сложившихся культурных традиций, носителем которых является язык или языковая игра. При этом играет сама игра, втягивая в себя игроков. Опять субъект исчезает. Здесь важно отметить, что именно Гадаммер с его игровым отношением к истине, утверждением ее необязательности, относительности, того, что язык, а не порождающий текст индивид является носителем традиции, и значит, только в стихии языка следует искать документальные свидетельства мировоззрения общества или общественной группы, считают основоположником современного, начиная с середины 20-го века герменевтического направления лингвистики. Оскар Уайлд сказал: «Тот, кто в текстах эпохи ищет свидетельства истории этой эпохи, сильно заблуждается». Гадамер, таким образом, оказал влияние практически на всех исследователей, вне зависимости от их дисциплинарных специализаций, обращавшихся с теми или иными вопросами к разнообразным текстовым источникам. Понимание интерпретации текста стали сводить к пониманию языка. Это делают лингвисты и это делают, к сожалению и философы, и социологи, и психологи. И поскольку по Гадамеру, преодолеть разрыв между автором и интерпретатором текста языка практически невозможно, ибо различные версии определенного действия определенного текста могут быть одинаково хорошо, право на творческое истолкование текста оказалось как бы узаконенным. И если по Дильтею взаимопонимание все же возможно, благодаря общности человеческой природы, являющийся выражением одного духа, то, Гадамеру, интерпретации всегда носят пробный характер, они необязательны, относительны, поскольку с авторской интенцией никак не связаны и должны постоянно пересматриваться в рамках так называемого герменевтического круга, образуемого динамикой взаимосвязи между индивидуальными культурными проявлениями и мировоззрением того общества, частью которого они являются. Привлекательность, простота, и связанная с ней «очевидность» данного вывода, привела социологов, культурологов, психологов к полному отвлечению от индивидуальных, а значит, и общечеловеческих начал. Лежащих в основе любой культуры. Среди множества его следствий оказался и складывающийся повсеместно образ мыслей, основанный на представлении о роковой неизбежности межкультурных, в том числе и межэтнических различий во взглядах людей на жизненный мир, а значит и на непреодолимости барьеров эстетического и этического характера между ними. Отрефлексировать содержательный смысл таких барьеров могут немногие, а модная у нас нынче культурология уже противопоставила стремление экономистов к преодолению межстрановых границ, утверждение практической безнадежности подобных попыток в силу разномыслия носителей разных языков и культур. Мне это кажется роковым. Отечественная наука о социальном, в том числе и эстетическом познании, пока практически игнорирует гуманитарные идеи конвергенции (Напомню, термин конвергенция от латинского, - приближаюсь, схожусь, служит в этнографии определению сходных или одинаковых ,но независимо друг от друга возникающих явлений в культуре разных народов.), космополитизма – идеологии, ставящей интересы человечества выше интересов отдельной нации, и глобализма, как концепции всестороннего, а не только экономического сотрудничества людей, населяющих земной шар. Между тем, именно в этих идеологиях имплицирующий фактор высокоразвитой, то есть подлинно диалогической коммуникации между людьми кроется, на мой взгляд, основной теоретико- методологический потенциал в социологии истинно радеющей о спасении мира людей от опасности быть взорванными изнутри. Сказанное выше все более подтверждается тем, что в герменевтическом направлении в лингвистике философы, социологи, психологи связывают преимущественно лишь когнитивно-лингвистическую природу формирования в сознании носителя языка модели мира на основе его мира ментальных репрезентаций в форме языкового конструктора. Отсюда произросла и модель так называемая когнитвной обработки дискурса, предложенная Вандейком, полагающим, что в основе понимания непонимание, например, инокультурного дискурса, справедливо определяемого им как связная последовательность предложений, лежит совпадение либо расхождение так называемых концептуальных фреймов. Статусом таких фреймов по Вандейку обладают типизированные в рамках определенного информационного жанра (проповедь, лекция, обращение, приветствие, дружеское письмо) либо институционализированные, то есть традиционно закрепленные в данном обществе за той или иной церемониальной формой общественного поведения (бракосочетание, дипломатический протокол, открытие судебного заседание) последовательность речевых актов, несущих конкретную ритуальную функцию. Все понятно? Все сказанное здесь относится, однако, к речи – языку или, что практически то же самое, к дискурсу. Тут сноска была: дискурс поточный, речь развертывается линейно, синтагматически, дискурс же являет собой ситуационно обусловленный извивающийся как ручей в изгибающемся русле, дискурсом также принято называть язык, присущий любой, как правило специализируемый по тому или иному признаку сфере социальной коммуникации: философский дискурс, научный дискурс и так далее, либо авторскую речь, отличающуюся совокупностью индивидуальных особенностей. Текст как единица коммуникации не линеен, иерархичен и весьма жестко организован вокруг авторской коммуникативной интенции, о чем ниже я остановлюсь специально. И с этим. То, что относится к дискурсу, можно было бы согласиться, если бы Вандейк не отождествил дискурс с текстом. В лингвистике, лингвистической философии, герменевтике и психолингвистике это делалось и до него, при этом, понятие текст чаще идентифицировались с представлениями о языке и речи, а не о дискурсе. Но беда в том, что после перевода на русский язык одной из книг этого автора, это отождествление приняло характер общеупотребительного. В качестве основной причины взаимонепонимания при попытках общения с носителями иноязычных культур, равно как и искаженных интерпретаций инокультурных и литературно-художественных произведений, стали рассматривать трудности, связанные с распознаванием национально-специфических элементов инокультурного дискурса, а не различия в целостных установках, ориентациях, образе и качестве жизни людей, к числу которых относится и автор интерпретируемого произведения, обитающих в разных экосоциокультурных и геополитических ареалах. Понятно, да? Попытки выстроить теории прагматического понимания как последовательность процессов, содержанием которых является приписывание высказываний участниками коммуникаций особых конвенциональных сущностей и локутивных сил, сопровождаемых перчнем множества, практически не поддающихся улавливанию рецепиентом в общении фреймовых или имеющих общий характер знаний о мире, интересны и важны для понимания иных культуры языков, но нельзя сводить к ним сущность взаимопонимания...