Политические воззрения К.П.Победоносцева

Родился 21 мая 1827 г. в Москве в семье профессора русской словесности Московс кого университета. Окончил Императорское училище правоведения в 1846 году, служил в петербургских, а с 1853 г. — в московских департаментах правительс твующего Сената. К середине 1850-х гг. относится начало его научно-литератур ной деятельности, привлекшей к себе внимание ученых-юристов и имевшей в 1859 г. своим результатом приглашение в Московский университет на кафедру гражданского права, которую Победоносцев занимал до 1865 г. С 1861 г. преподавал законоведение великим князьям цесаревичу Николаю, Алек сандру (будущему Императору Александру III) и Владимиру. С 1865 г. — член консул ьтации министерства юстиции, с 1868 г. – – сенатор, а с 1 января 1872 г. — член Гос ударственного совета. В 1875– 1879 гг. состоял членом различных государственн ых комиссий. С апреля 1880 г. – – в должности обер-прокурора Св. Синода. Из числа многочисленных историко-юридических, церковных и публицистич еских трудов, переводов и изданий К.П. Победоносцева наиболее значительн ыми представляются следующие его работы: "Исторические исследования и с татьи" (1876), "История Православной Церкви до разделения церквей" (1891), "Праздник и Господни" (1893), "Московский сборник" (1896), "Откуда нигилизм" (1904) и др. Кроме этого о н сотрудничал с журналами "Юридический вестник", "Русский архив", "Граждани н", "Русское обозрение", газетой "Московские ведомости" и другими российски ми печатными изданиями. Главным произведением мыслителя, в котором изложено его полное религио зно-философское и политическое кредо, по праву считается "Московский сбо рник", главной целью которого было обоснование и утверждение Победоносц евым национально-русских идеалов, вытекающих из исторических и церковн ых начал русской духовной жизни, и их противопоставление всем основам за падноевропейской культурной жизни, полностью отрицаемым издателем сбо рника. Из всей совокупности политических воззрений Победоносцева особого вни мания заслуживает его учение о сущности власти, жертвенности и священно сти истинной политики. Гарантией общественной стабильности Победоносц ев видел в правильном понимании своих истоков и коренных начал национал ьной жизни. Одним из таких начал являет собой власть, которую мыслитель п онимал как нравственную, объединяющую людей силу. Ее основой, согласно П обедоносцеву, всегда было и будет поиск людьми правды, ведущей свое прои схождение от божественного начала. Другими словами, для Победоносцева х арактерно мистическое понимание, религиозное видение сущности власти. По его убеждению, власть — "великое и страшное дело.., потому что это дело — священное". Последнее, т. е. "святость", трактуется им как самопожертвова ние, самоотречение во имя службы для Бога и, таким образом, "власть — не дл я себя существует, но ради Бога", она "есть служение, на которое обречен чел овек". Дело власти, по Победоносцеву, — "дело самопожертвования". Человек не может жить без правды, писал автор "Московского сборника", поэт ому власть никогда не исчезнет, поскольку, являясь мерилом правды, всегд а будет необходима людям, чтобы обличать правду от лжи и добро от зла. В не прерывном служении правде, в осознании своего долга, призвания и ответст венности перед людьми и заключается жертвенная природа власти. В данном аспекте политического учения обер-прокурора Св. Синода важно то, что пом имо психологического и религиозно-нравственного объяснения происхожд ения власти он делает акцент на ее неразрывности, единстве с народом, чер ез которого осуществляет свое служение Богу. Это делает политическую фи лософию Победоносцева двухвалентной — с одной стороны, народ, служа вла сти, черпает из нее нравственные силы, с другой, — сама власть направляет свои силы, врученные свыше, на служение народу. Кроме своего таинственного, жертвенного смысла власть имеет также еще о дно, не менее важное значение — воспитательное. В этом плане государств о осознается Победоносцевым в характерном для русской консервативной традиции патримониальном контексте, а именно — как большая семья, в кот орой только смирение, жертвенность, отказ от собственного "я" способны со здать общественный порядок и гармонию. Власть самодержавного государс тва рисуется им при этом как равнодействующая всех классовых, групповых и частных интересов сила. Она является посредником между сословиями в об ществе и, объединяя их в себе, направляет на обустройство и укрепление об щего для всех дома. Олицетворением разрушения в обществе для Победоносцева являлась демок ратия. Данная сторона социально-политического наследия Победоносцева по своему исчерпывающему содержанию составляет тот фундамент, на котор ом по сути строилась вся отечественная консервативная критика демокра тии и в который мало что было добавлено последующими русскими консерват орами. По мысли Победоносцева, корень всех общественных бед таится в том преувеличенном внимании, которое люди обращают на "учреждения или отвле ченные начала, большей частью ложные или лживо приложенные к жизни и дей ствительности". Протестуя против чрезмерного рационализма в политике, а втор "Московского сборника" подчеркивал, что увлечение теорией всегда ве ло и будет вести к трагическому разрыву политики с реальной жизнью, к раз рушению общественного порядка и ослаблению "дисциплины мысли, чувства и нравственности". Таким образом, Победоносцов отстаивал один из основных в консервативной идеологии тезисов о недопустимости механистического взгляда на органичную жизнь, применение к которой любого положения наук и и философии "имеет значение вероятного предположения, гипотезы, котору ю необходимо всякий раз проверить здравым смыслом". Разрыв теории и прак тики, "общих начал" и действительных основ жизни являются, по мнению Побед оносцева, наиболее порочной и опасной тенденцией общественного развит ия, главной "болезнью нашего времени". Ярчайший пример течения этой "болез ни" — идея народовластия. Вытекающая из этой идеи теория парламентаризм а была, как считал автор "Московского сборника", тем центром, из которого р асходились круги более частных инновационных принципов и концепций, тр ебующих решительных изменений различных элементов веками складывавше йся политической системы. По этой причине критика этой "лжи", идей констит уционализма и парламентаризма занимала ум Победоносцева на протяжении всего периода его обер-прокурорства. Не случайно, что 19 октября 1905 года — п осле появления Манифеста от 17 октября 1905 г. — он подал в отставку и покинул пост обер-прокурора, оставив за собой звание члена Государственного сов ета. Скончался К.П. Победоносцев 10 марта 1907 г. Сочинения: Исторические исследования и статьи. СПб., 1876. Курс гражданского права: В 3 т. / Под ред. В.А. Томсинова. М., 2003. Московский сборник. М., 1896. Ученье и учитель: Педагогические заметки. М., 1900. Великая ложь нашего времени. М., 1993. Сочинения. СПб., 1996. К.П. Победоносцев: pro et contra. СПб., 1996. Тайный правитель России: К.П. Победоносцев и его корреспонденты. Письма и записки. 1866– 1895. Статьи. Очерки. Воспоминания / Сост. Т.Ф. Прокопов. М., 2001. Список литературы Пешков А.И. К.П. Победоносцев: биографическо-мир овоззренческий портрет. СПб., 1992. Слонимский О. О великой лжи нашего времени. К.П. Победоносцев и князь В.П. Ме щерский. Критический этюд. СПб., 1908. Тальберг Н.Д. Муж верности и разума: К 50-летию кончины К.П. Победоносцева . Holy Trinity Monastery, Gordanville, New York, 1957. Тимошина Е.В. Политико-правовая идеология русского пореформенного конс ерватизма. К.П. Победоносцев. СПб., 2000. Зубов А.Б. Политико-правовые воззрения К.П. Победоносцева и их интерпрета ции зарубежными исследователями русской мысли // Русская политическая м ысль второй половины XIX в.: Сб. обзоров ИНИОН РАН. М., 1989. Глинский Б.Б. Константин Петрович Победоносцев // Исторический вестник. 1907. № 4 (CVIII). С. 247– 274. Гусев В.А. К.П. Победоносцев — русский консерватор-государственник // Соци ально-политический журнал. 1993. № 11– 12. Полунов А.Ю. Константин Петрович Победоносцев – – человек и политик // От ечественная история. 1998. № 1. Полунов А.Ю. Под властью обер-прокурора. Государство и церковь в эпоху Але ксандра III. М., 1996. Полунов А.Ю. Политическая индивидуальность К.П. Победоносцева // Вестник М ГУ. Сер. 8. История. 1991. № 2. С. 42– 48. Рабкина Н.А. Константин Петрович Победоносцев // Вопросы истории. 1995. № 2. С. 58– 75. Розанов В.В. К.П. Победоносцев // Розанов В.В. Собрание сочинений. Т. 7. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского; Лит. Очерки; О писательстве и писа телях. М., 1996. Фирсов Н.Н. Победоносцев // Фирсов Н.Н. Исторические характеристики и эскиз ы. Т. 3. Казань, 1926. Фирсов С.Л. Человек во времени: штрихи к портрету Константина Петровича П обедоносцева // К.П. Победоносцев: pro et contra. Спб ., 1996. Byrnes R.F. Pobedonostsev: His Life and Thought. Bloomington-London, 1968. Тексты Великая ложь нашего времени (1) Что основано на лжи, не может быть право. Учрежд ение, основанное на ложном начале, не может быть иное, как лживое. Вот исти на, которая оправдывается горьким опытом веков и поколений. Одно из самых лживых политич еских начал есть начало народовластия, та, к сожалению, утвердившаяся со времени французской революции, идея, что всякая власть исходит от народа и имеет основание в воле народной. Отсюда истекает теория парламентариз ма, которая до сих пор вводит в заблуждение массу так называемой интелли генции — и проникла, к несчастию, в русские безумные головы. Она продолжа ет еще держаться в умах с упорством узкого фанатизма, хотя л ожь ее с каждым днем изобличается все явст веннее перед целым миром. В чем состоит теория парламентаризма? Пре дполагается, что весь народ в народных собраниях творит себе законы, изб ирает должностные лица, стало быть изъявляет непосредственно свою волю и приводит ее в действие. Это идеальное представление. Прямое осуществле ние его невозможно: историческое развитие общества приводит к тому, что местные союзы умножаются и усложняются, отдельные племена сливаются в ц елый народ или группируются в разноязычии под одним государственным зн аменем, наконец разрастается без конца государственная территория: неп осредственное народоправление при таких условиях немыслимо. Итак, наро д должен переносить свое право властительства на некоторое число выбор ных людей и облекать их правительственною автономией. Эти выборные люди , в свою очередь, не могут править непосредственно, но принуждены выбират ь еще меньшее число доверенных лиц — министров, коим предоставляется из готовление и применение законов, раскладка и собирание податей, назначе ние подчиненных должностных лиц, распоряжение военной силой. Механизм — в идее своей стройн ый; но, для того чтобы он действовал, необходимы некоторые существенные у словия. Машинное производство имеет в основании своем расчет на непреры вно-действующие и совершенно равные, следовательно безличные силы. И это т механизм мог бы успешно действовать, когда бы доверенные от народа лиц а устранились вовсе от своей личности; когда бы на парламентских скамьях сидели механические исполнители данного им наказа; когда бы министры яв ились тоже безличными, механическими исполнителями воли большинства; к огда бы притом представителями народа избираемы были всегда лица, спосо бные уразуметь в точности и исполнять добросовестно данную им и математ ически точно выраженную программу действий. Вот при таких условиях дейс твительно машина работала бы исправно и достигла бы цели. Закон действит ельно выражал бы волю народа; управление действительно исходило бы от па рламента; опорная точка государственного здания лежала бы действитель но в собраниях избирателей, и каждый гражданин явно и сознательно участв овал бы в правлении общественными делами. Такова теория. Но посмотрим на практику. В самых классических странах па рламентаризма он не удовлетворяет ни одному из вышепоказанных условий. Выборы ни коим образом не выражают волю избирателей. Представители наро дные не стесняются нисколько взглядами и мнениями избирателей, но руков одятся собственным произвольным усмотрением или расчетом, соображаемы м с тактикою противной партии. Министры в действительности самовластны; и скорее они насилуют парламент, нежели парламент их насилует. Они вступ ают во власть и оставляют власть не в силу воли народной, но потому, что их ставит к власти или устраняет от нее могущественное личное влияние или в лияние сильной партии. Они располагают всеми силами и достатками нации п о-своему усмотрению, раздают льготы и милости, содержат множество праздн ых людей за счет народа и притом не боятся никакого порицания, если распо лагают большинством в парламенте, а большинство поддерживают раздачей всякой благостыни с обильной трапезы, которую государство отдало им в ра споряжение. В действительности министры столь же безответственны, как и народные представители. Ошибки, злоупотребления, произвольные действи я — ежедневное явление в министерском управлении, а часто ли слышим мы о серьезной ответственности министра? Разве, может быть, раз в пятьдесят л ет приходится слышать, что над министром суд, и всего чаще результат суда выходит ничтожный сравнительно с шумом торжественного производства. Если бы потребовалось истинное определение парламента, надлежало бы ск азать, что парламент есть учреждение, служащее для удовлетворения лично го честолюбия и тщеславия и личных интересов представителей. Учреждени е это служит не последним доказательством самообольщения ума человече ского. Испытывая в течение веков гнет самовластия в единоличном и олигар хическом правлении и не замечая, что пороки единовластия суть пороки сам ого общества, которое живет под ним, люди разума и науки возложили всю вин у бедствия на своих властителей и на форму правления, и представили себе, что с переменою этой формы на форму народовластия или представительног о правления общество избавится от своих бедствий и от терпимого насилия . Что же вышло в результате? Вышло то, что mutato nominee(2) все осталось в сущности по-пр ежнему, и люди, оставаясь при слабостях и пороках своей натуры, перенесли на новую форму все прежние свои привычки и склонности. Как прежде, правит ими личная воля и интерес привилегированных лиц; только эта личная воля осуществляется уже не в лице монарха, а в лице предводителя партии, и прив илегированное положение принадлежит не родовым аристократам, а господ ствующему в парламенте и правлении большинству. На фронтоне этого здания красуется надпись: "Все для общественного блага ". Но это не что иное, как самая лживая формула; парламентаризм есть торжес тво эгоизма, высшее его выражение. Все здесь рассчитано на служение свое му я. По смыслу парламентской фикции, представитель отказывается в своем звании от личности и должен служить выражением воли и мысли своих избир ателей; а в действительности избиратели — в самом акте избрания отказыв аются от всех своих прав в пользу избранного представителя. Перед выбора ми кандидат в своей программе и в речах своих ссылается постоянно на выш еупомянутую фикцию: он твердит все о благе общественном, он не что иное, ка к слуга и печальник народа, он о себе не думает и забудет себя и свои интер есы ради интереса общественного. И все это — слова, слова, одни слова, вре менные ступеньки лестницы, которые он строит, чтобы взойти куда нужно и п отом сбросить ненужные ступени. Тут уже не он станет работать на обществ о, а общество станет орудием для его целей. Избиратели являются для него с тадом для сбора голосов, и владельцы этих стад подлинно уподобляются бог атым кочевникам, для коих стадо составляет капитал, основание могуществ а и знатности в обществе. Так развивается, совершенствуясь, целое искусс тво играть инстинктами и страстями массы для того, чтобы достигнуть личн ых целей честолюбия и власти. Затем уже эта масса теряет всякое значение для выбранного ею представителя до тех пор, пока понадобится снова на не е действовать: тогда пускаются в ход снова льстивые и лживые фразы — в уг оду одним, в угрозу другим: длинная, нескончаемая цепь однородных маневр ов, образующая механику парламентаризма. И такая-то комедия выборов прод олжает до сих пор обманывать человечество и считаться учреждением, венч ающим государственное здание... Жалкое человечество! Поистине можно сказ ать: mundus vilt decipi — decipiatur(3). Вот как практикуется выборное начало. Честолюбивый искатель сам выступ ает перед согражданами и старается всячески уверить их, что он, более чем всякий иной, достоин их доверия. Из каких побуждений выступает он на это и скательство? Трудно поверить, что из бескорыстного усердия к общественн ому благу. Вообще, в наше время редки люди, проникнутые чувством солидарн ости с народом, готовые на труд и самопожертвование для общего блага; это натуры идеальные; а такие натуры не склонны к соприкосновению с пошлость ю житейского бытия Кто по натуре своей способен к бескорыстному служени ю общественной пользе в сознании долга, тот не пойдет заискивать голоса, не станет воспевать хвалу себе на выборных собраниях, нанизывая громкие и пошлые фразы. Такой человек раскрывает себя и силы в рабочем углу своем или в тесном кругу единомышленных людей, но не пойдет искать популярност и на шумном рынке. Такие люди, если идут в толпу людскую, то не затем, чтобы л ьстить ей и подлаживаться под пошлые ее влечения и инстинкты, а разве зат ем, чтобы обличать пороки людского быта и ложь людских обычаев. Лучшим лю дям, людям долга и чести противна выборная процедура: от нее не отвращают ся лишь своекорыстные, эгоистические натуры, желающие достигнуть личны х своих целей. Такому человеку не стоит труда надеть на себя маску стремл ения к общественному благу, лишь бы приобресть популярность. Он не может и не должен быть скромен, ибо при скромности его не заметят, не станут гово рить о нем. Своим положением и тою ролью, которую берет на себя, он вынужда ется лицемерить и лгать: с людьми, которые противны ему, он поневоле долже н сходиться, брататься, любезничать, чтобы приобресть их расположение, д олжен раздавать обещания, зная, что потом не выполнит их, должен подлажив аться под самые пошлые наклонности и предрассудки массы, для того чтобы иметь большинство за себя. Какая честная натура решится принять на себя такую роль? Изобразите ее в романе: читателю противно станет; но тот же чит атель отдаст свой голос на выборах живому артисту в той же самой роли. Выборы — дело искусства, имеющего, подобн о военному искусству, свою стратегию и тактику. Кандидат не состоит в пря мом отношении к своим избирателям. Между ним и избирателями посредствуе т комитет, самочинное учреждение, коего главною силою служит нахальство . Искатель представительства, если не имеет еще там по себе известного им ени, начинает с того, что подбирает себе кружок приятелей и споспешников: затем все вместе производят около себя ловлю, т. е. приискивают в местной а ристократии богатых и не крепких разумом обывателей, и успевают уверить их, что это их дело, их право и преимущество стать во главе руководителями общественного мнения. Всегда находится достаточно глупых или наивных л юдей, поддающихся на эту удочку, — и вот, за подписью их, появляется в газе тах и наклеивается на столбах объявление, привлекающее массу, всегда пад кую на следование за именами, титулами и капиталами. Вот каким путем обра зуется комитет, руководящий и овладевающий выборами — эта своего рода к омпания на акциях, вызванная к жизни учредителями. Состав комитета подби рается с обдуманным искусством: в н ем одни сл ужат действующей силой — люди энергические, преследующие во что бы то н и стало материальную или тенденциозную цель; другие — наивные и легкомы сленные статисты — составляют балласт. Организуются собрания, произно сятся речи: здесь тот, кто обладает крепким голосом и умеет быстро и ловко нанизывать фразы, производит всегда впечатление на массу, получает изве стность, нарождается кандидатом для будущих выборов или при благоприят ных условиях сам выступает кандидатом, сталкивая того, за кого пришел вн ачале работать языком своим. Фраза — и не что иное, как фраза — господств ует в этих собраниях. Толпа слушает лишь того, кто кричит и искуснее подде лывается пошлостью и лестью под ходячие в массе понятия и наклонности. В день окончательного выбора лишь немногие по дают голоса свои сознательно: это отдельные влиятельные избиратели, кои х стоило уговаривать поодиночке. Большинство, т. е. масса избирателей, дае т свой голос стадным обычаем за одного из кандидатов, выставленных комит етом. На билетах пишется то имя, которое всего громче натвержено и звенел о в ушах у всех в последнее время. Никто почти не знает человека, не дает се бе отчета ни о характере его, ни о способностях, ни о направлении: выбирают потому, что много наслышаны об его имени. Напрасно было бы вступать в борь бу с этим стадным порывом. Положим, какой-нибудь добросовестный избирате ль пожелал бы действовать сознательно в таком важном деле, не захотел бы подчиниться насильственному давлению комитета. Ему остается или уклон иться вовсе в день выбора, или подать голос за своего кандидата по-своему разумению. Как бы ни поступил он, все-таки выбран будет тот, кого провозгла сила масса легкомысленных, равнодушных или уговоренных избирателей. По теории, избранный должен быть излюбленным человеком большинства, а на самом деле избирается излюбленник меньшинс тва, иногда очень скудного, только это меньшинство представляет организ ованную силу, тогда как большинство, как песок, ничем не связано, и потому бессильно перед кружком или партией. Выбор должен бы падать на разумного и способного, а в действительности падает на того, кто нахальнее суется в перед. Казалось бы, для кандидата существенно требуются образование, опы тность, добросовестность в работе, а в действительности все эти качества могут быть и не быть; они не требуются в избирательной борьбе, тут важнее всего смелость, самоуверенность в соединении с ораторством и даже с неко торою пошлостью, нередко действующею на массу. Скромность, соединенная с тонкостью чувства и мысли, для этого никуда не годится. Так нарождается народный представитель, так приобретается его полномо чие. как он употребляет его, как им пользуется? Если натура у него энергиче ская, он захочет действовать и принимается образовывать партию; если он заурядной натуры, то сам примыкает к той или другой партии. Для предводит еля партии требуется прежде всего сильная воля. Это свойство органическ ое, подобно физической силе, и потому не предполагает непременно нравств енные качества. При крайней ограниченности ума, при безграничном развит ии эгоизма и самой злобы, при низости и бесчестности побуждений, человек с сильной волей может стать предводителем партии и становится тогда рук оводящим, господственным главой кружка или собрания, хотя бы к нему прин адлежали люди, далеко превосходящие его умственными и нравственными ка чествами. Вот какова по свойству своему бывает руководящая сила в парлам енте. К ней присоединяется еще другая решительная сила — красноречие. Э то тоже натуральная способность, не предполагающая ни нравственного ха рактера, ни высокого духовного развития. Можно быть глубоким мыслителем , поэтом, искусным полководцем, тонким юристом, опытным законодателем и в то же время быть лишенным действенного слова; и наоборот, можно при самых заурядных умственных способностях и знаниях обладать особливым даром красноречия. Соединение этого дара с полнотою духовных сил есть редкое и исключительное явление в парламентской жизни. Самые блестящие импрови зации, прославившие ораторов и соединенные с важными решениями, кажутся бледными и жалкими в чтении, подобно описанию сцен, разыгранных в прежне е время знаменитыми актерами и певцами. Опыт свидетельствует непререка емо, что в больших собраниях решительное действие принадлежит не разумн ому, но бойкому и блестящему слову, что всего действительнее на массу не я сные, стройные аргументы, глубоко коренящиеся в существе дела, но громки е слова и фразы, искусно подобранные, усильно натверженные и рассчитанны е на инстинкты гладкой пошлости, всегда таящиеся в массе. Масса легко увл екается пустым вдохновением декламации и под влиянием порыва, часто бес сознательного, способна приходить к внезапным решениям, о коих приходит ся сожалеть при хладнокровном обсуждении дела. Итак, когда предводитель партии с сильной волей соединяет еще и дар крас норечия, — он выступает в своей первой роли на открытую сцену перед целы м светом. Если же у него нет этого дара, он стоит, подобно режиссеру, за кули сами и направляет оттуда весь ход парламентского представления, распре деляя роли, выпуская ораторов, которые говорят за него, употребляя в дело по усмотрению более тонкие, но нерешительные умы своей партии: они за нег о думают. Что такое парламентская партия? По теории, это союз людей, одинаково мысл ящих и соединяющих свои силы для совокупного осуществления своих воззр ений в законодательстве и в направлении государственной жизни. Но таков ы бывают разве только мелкие кружки: большая, значительная в парламенте партия образуется лишь под влиянием личного честолюбия, группируясь ок оло одного господствующего лица. Люди, по природе, делятся на две категор ии: одни не терпят над собой никакой власти, и потому необходимо стремятс я господствовать сами; другие, по характеру своему страшась нести на себ е ответственность, соединенную со всяким решительным действием, уклоня ются от всякого решительного акта воли; эти последние как бы рождены для подчинения и составляют из себя стадо, следующее за людьми воли и решени я, составляющими меньшинство. Таким образом, люди самые талантливые подч иняются охотно, с радостью складывая в чужие руки направление своих дейс твий и нравственную ответственность. Они как бы инстинктивно "ищут вождя " и становятся послушными его орудиями, сохраняя уверенность, что он веде т их к победе и нередко к добыче. Итак, все существенные действия парламен таризма отправляются вождями партий: они ставят решения, они ведут борьб у и празднуют победу. Публичные заседания суть не что иное, как представл ение для публики. Произносятся речи для того, чтобы поддержать фикцию па рламентаризма: редкая речь вызывает сама по себе парламентское решение в важном деле. Речи служат к прославлению ораторов, к возвышению популяр ности, к составлению карьеры, но в редких случаях решают подбор голосов. К аково должно быть большинство, это решается обыкновенно вне заседания. Таков сложный механизм парламентского лицедейства, таков образ велико й политической лжи, господствующей в наше время. По теории парламентариз ма, должно господствовать разумное большинство; на практике господству ет пять-шесть предводителей партии; они, сменяясь, овладевают властью. По теории, убеждение утверждается ясными доводами во время парламентских дебатов; на практике оно не зависит нисколько от дебатов, но направляетс я волею предводителей и соображениями личного интереса. По теории, народ ные представители имеют в виду единственно народное благо; на практике о ни под предлогом народного блага и на счет его имеют в виду преимуществе нно личное благо свое и друзей своих. По теории — они должны быть из лучши х, излюбленных граждан, на практике — это наиболее честолюбивые и нахал ьные граждане. По теории — избиратель подает голос за своего кандидата потому, что знает его и доверяет ему; на практике — избиратель дает голос за человека, которого по большей части совсем не знает, но о котором натве рждено ему речами и криками заинтересованной партии. По теории — делами в парламенте управляют и двигают опытный разум и бескорыстное чувство; на практике — главные движущие силы здесь — решительная воля, эгоизм и красноречие. Вот каково в сущности это учреждение, выставляемое целью и венцом госуда рственного устройства. Больно и горько думать, что в земле Русской были и есть люди, мечтающие о водворении этой лжи у нас; что профессора наши еще п роповедуют своим юным слушателям о представительном правлении, как об и деале государственного учреждения; что наши газеты и журналы твердят об нем в передовых статьях и фельетонах, под знаменем правового порядка; тв ердят, не давая себе труда вглядеться ближе, без предубеждения, в действи е парламентской машины. Но уже и там, где она издавна действует, ослабевае т вера в нее; еще славит ее либеральная интеллигенция, но народ стонет под гнетом этой машины и распознает скрытую в ней ложь. Едва ли дождемся мы, но дети наши и внуки несомненно дождутся свержения этого идола, которому с овременный разум продолжает еще в самообольщении покланяться... [...] Болезни нашего времени (4) [...] Упорство догматического в ерования всегда было и, кажется, будет уделом бедного, ограниченного чел овечества, и люди широкой, глубокой мысли, широкого кругозора, всегда буд ут в нем исключением. Одни верования уступают место другим — меняются д огматы, меняются предметы фанатизма. В наше время умами владеет в так наз ываемой интеллигенции вера в общие начала, в логическое построение жизн и и общества по общим началам. Вот новейшие фетиши, заменившие для нас ста рых идолов, но, в сущности, и мы, так же как прапрадеды наши, творим себе куми ра и ему поклоняемся. Разве не кумиры для нас такие понятия и слова, как, на пример, свобода, равенство, братство, со всеми своими применениями и разв етвлениями? Разве не кумиры для нас общие положения, добытые учеными и во зведенные в догмат, например, происхож дение видов, борьба за существование и т. п . ... Вера в общие начала есть великое заблужде ние нашего века. Заблуждение состоит именно в том, что мы веруем в них догм атически, безусловно, забывая о жизни со всеми ее условиями и требования ми, не различая ни времени, ни места, ни индивидуальных особенностей, ни ос обенностей истории. Жизнь — не наука и не философия ; она живет сама по себе, живым организмом. Ни наука, ни философия не господ ствуют над жизнью, как нечто внешнее: они черпают свое содержание из жизн и, собирая, разлагая и обобщая явления жизни; но странно было бы думать, чт о они могут обнять и исчерпать жизнь со всем ее бесконечным разнообразие м, дать ей содержание, создать для нее новую конструкцию. В применении к жи зни всякое положение науки и философии имеет значение вероятного предп оложения, гипотезы, которую необходимо всякий раз поверить здравым смыс лом и искусным разумом, по тем явлениям и фактам, к которым требуется прил ожить ее: иное применение общего начала было бы насилием и ложью в жизни. О дно то уже должно смутить нас, что в науке и философии очень мало бесспорн ых положений: почти все составляют предмет пререканий между школами и па ртиями, почти все колеблются новыми опытами, новыми учениями. Нет ни одно й прикладной к жизни науки, которая представляла бы цельную одежду: всяк ая сшита из лоскутков, более или менее искусно, с изменением покроя по мод е, — а иногда куски эти висят в клочках, разодранных школьною полемикою р азличных учений. Между тем представители каждой школы в науке веруют в п оложения свои догматически и требуют безусловного применения их к жизн и. Стоит привести в пример хоть политическую экономию: экономисты состав или себе репутацию величайших педантов и догматиков потому, что хотят не пременно вторгнуться в жизнь, в законодательство, в промышленность непр ерекаемою властью, со своими общими законами производства и распределе ния сил и капиталов; но при этом все более или менее забывают о живых силах и явлениях, которые в каждом данном случае составляют элемент, противод ействующий закону, возмущающий его операцию. Они вывели формулу из велик ого множества фактов и явлений, но не могли исчерпать всего бесконечного их разнообразия, всего ряда комбинаций, которые в каждом данном случае п редставляются. И эти формулы были великим благодеянием для науки, котора я благодаря им уяснилась и двинулась вперед, но ни одна из них не составля ет неподвижного, безусловного закона для жизни: каждая служит только ука занием для исследования, каждая выражает только известное движение, нап равление силы, которая в данном случае непременно возмущается или уравн овешивается другими силами, действующими в противоположных направлени ях. Исчислить математически действие этих сил невозможно, их можно распо знать только верным чутьем практического смысла, и потому общие заключе ния и выводы политической экономии, хотя и сделанные из бесспорных факто в, имеют только предположительное, гипотетическое значение, а не значени е решительного, безусловного закона. Так и будет разуметь их всегда исти нный ученый, незараженный педантизмом книжной науки. Но таковы далеко не все ученые. Что же сказать о массе, о тех поверхностных читателях, законод ателях, юристах, администраторах, которые большею частию слышали звон, д а не знают, где он, которые почерпают изредка все свое знание из нескольки х страниц руководства, из современной журнальной статьи, и любят, без дал ьних исследований находить в минуту для каждой задачи готовое решение в статье указателя за номером и печатью? Для них каждое общее положение сл ужит непререкаемым "авторитетом науки", дешевым средством для решения ва жнейших вопросов жизни и удобным оружием, которым отражаются все аргуме нты здравого смысла, опровергаются зараз все факты истории и практики. Б лагодаря этим-то общим положениям и началам, ныне так легко стало самому пустому и поверхностному уму, самому бездельному и равнодушному пролаз у с помощью фразы послать за глубокого философа, политика, администратор а, и одержать дешевую победу над здравым смыслом и опытом. Такой ученый мо жет вспрыгнуть разом на "высоту науки и современной мысли". На этой высоте кто в силах ему противиться? Масса не может принять общего положения в истинном, условном его значени и: разумению массы доступно всякое правило, всякое явление, только в живо м, конкретном образе и представлении. Великая ошибка нашего века состоит в том, что мы, воспринимая сами с чужого голоса фальшивую веру в общие отв леченные положения, обращаемся с ними к народу. Это — новая игра в общие п онятия, пущенная в ход идеалистами народного просвещения в наше время, и гра, слишком опасная потом, что она ведет к развращению народного сознан ия. В эту игру играет, к сожалению, слишком часто с народом наша школа; но пр ежде всего в нее начали играть народные правительства, и многие уже доро го за нее поплатились — поплатились правдою нравственного отношения к народу. Одна ложь производит другую; когда в народе образуется ложное пр едставление, ложное чаяние, ложное верование, правительству, которое сам о заражено этою ложью, трудно вырвать ее из народного понятия; ему приход ится считаться с нею, играть с нею вновь и поддерживать свою силу в народе искусственно — новым сплетением лжи в учреждениях, в речах, в действиях, сплетением, неизбежно порожденным первою ложью. Это можно видеть всего явственнее на примере Франции. В прошлом столетии фантазия идеалистов-философов издала новое Евангелие для человечеств а, Евангелие, которое все составилось из идеализаций и отвлеченных обобщ ений. Школа Руссо(5) показала человечеству в розовом свете натурального ч еловека и провозгласила всеобщее довольство и счастье на земле — по при роде; она раскрыла перед всеми вновь разгаданные будто бы тайны обществе нной и государственной жизни и вывела из нее мнимый закон контракта межд у народом и правительством. Появилась знаменитая схема народного счаст ья, издан рецепт мира, согласия и довольства для народов и правительств. Э тот рецепт построен был на чудовищном обобщении, совершенно отрешенном от жизни, и на самой дикой, самой надутой фантазии; тем не менее, эта ложь, ко торая казалось, должна была рассыпаться при малейшем прикосновении с де йствительностью, заразила умы страстным желанием применить ее к действ ительности и создать на основании рецепта новое общество, новое правите льство. Еще шаг, и из теории Руссо вырождается знаменитая формула: свобод а, равенство, братство. Эти понятия заключают в себе вечную истину нравст венного, идеального закона, в нераздельной связи с вечною идеей долга и ж ертвы, на которой держится, как живое тело на костях, весь организм нравст венного миросозерцания. Но когда эту формулу захотели обратить в обязат ельный закон для общественного быта, когда из нее захотели сделать форма льное право, связующее народ между собою и с правительством во внешних о тношениях, когда ее возвели в какую-то новую религию для народов и правит елей, — она оказалась роковой ложью, и идеальный закон любви, мира и терпи мости, сведенный на почву внешней законности, явился законом насилия, ра здора и фанатизма. Общие положения эти брошены были в массу народную не к ак евангельская проповедь любви, не как воззвание к долгу, во имя нравств енного идеала, но как слово завета между правительством и народом, как об ъявление новой эры естественного блаженства, как торжественное обетов ание счастья. Иначе не мог народ ни принять, ни понять это слово. Масса не в состоянии философствовать; и свободу, и равенство, и братство она принял а как право свое, как состояние, ей присвоенное. Как ей, после того, помирит ься со всем, что составляет бедствие жалкого бытия человеческого, — с ид еей бедности, низкого состояния, лишения, нужды, самоограничения, повино вения? Терпеть невозможно, масса ропщет, негодует, протестует, волнуется, ниспровергает учреждения и правительства, не сдержавшие слов, не осущес твившие ожиданий, возбужденных фантастическим представлением, созидае т новые учреждения и вновь разрушает их, бросается к новым властителям, о т которых заслышала то же льстивое слово, и низвергает их, когда и они не в состоянии удовлетворить ее. И править этой массой стало уже невозможно п рямым отношением власти, без льстивых слов, без льстивых учреждений; пра вительству приходится вести игру и передергивать карты. Жалкий и ужасны й вид хаоса в общественном учреждении: с шумом мечутся во все стороны вол ны страстей, успокаиваясь на минуту под волшебные звуки слов свобода, ра венство, публичность, верховенство народное... и кто умеет искусно и вовре мя играть этими словами, тот становится народным властителем... [...] Девятнадцатый век справедливо гордится тем, что он век преобразований. Н о преобразовательное движение, во многих отношениях благодетельное, со ставляет в других отношениях и язву нашего времени. Ускоренное обращени е анализующей и преобразующей мысли в наших жилах дожило, кажется, до лих орадочного состояния, от которого едва ли не пора уже нам лечиться успок оением и диетой; а покуда продолжаются еще пароксизмы возбужденной мысл и, трудно поверить, чтобы длительность ее была здоровая и плодотворная. Ж изнь пошла так быстро, что многие с ужасом спрашивают: куда мы несемся и гд е мы успокоимся. Если мы летим вверх, то уже скоро захватит у нас дыхание; е сли вниз, то не падаем ли мы в бездну? С идеей преобразования происходит то же, ч то со всякою, новою, в существе глубокою и истинною, идеей, когда она пошла в ход. В начале она является достоянием немногих, глубоких умов, горящих о гнем мысли, проживших и прочувствовавших глубоко то, что проповедуют и к осуществлению чего стремятся. Потом, когда, распространяясь дальше и дал ьше, идея становится достоянием массы и переходит в то состояние, в котор ом слово принимается на веру, лишь только произнесено, идея переходит на рынок и на этом рынке опошливается, мельчает. В минуту сильного возбужде ния, вели кие поборники движения поднимают з намя, и когда они несут его, знамя это служит подлинно символом великого д ела, скликающим на служение делу; но когда знамя это переходит на людской рынок, и мальчишки начинают с ним прогуливаться в пору и не в пору, составл яя игру с бессмысленными криками, тогда знамя теряет свой смысл, и люди се рьезные, люди дела начинают сторониться оттуда, где это знамя показывает ся. Есть эпохи, когда преобразование является наз ревшим плодом общественного развития, выражением потребности, всеми ощ ущаемой, развязкою узлов, веками сплетенных в общественных отношениях; п реобразователь является пророком, изрекающим слово общественной совес ти, и осуществляет мысль, которую все в себе носят. Слова его и дела его властвуют над всеми, потом у что свидетельствуют об истине, и все, кто от истины, отзываются на это сл ово. Но когда дело его совершилось, является иногда вслед его полчище лжи вых пророков. Все хотят быть пророками, от мала до велика, у всех на устах н овое слово, невыношенное в душе, непрогоревшее в жизни, дешевое и потому г нилое, схваченное на людском рынке и потому опошленное. Всякий, кто не дел ал никакого дела и кому лень делать дело, к которому приставлен, сочиняет проект нового закона, или строит себе маленькую кафедру, с которой пропо ведует преобразование, требуя, чтобы дело, которого он не делал и потому н е знает, было поставлено в новой форме и на новом основании. Таковы малые: что же сказать о великих, страдающих наравне с малыми преобразовательно й горячкой? [...] Слово преобразование так часто повторяется в наше время, что его уже при выкли смешивать со словом улучшение. Итак, в ходячем мнении поборник пре образования есть поборник улучшения, или, как говорят, прогресса, и, наобо рот, кто возражает против необходимости и пользы преобразования какого бы то ни было на новых началах, тот враг прогресса, враг улучшения, чуть ли не враг добра, правды и цивилизации. В этом мнении, пущенном в оборот на ры нке нашей публичности, заключается великое заблуждение и обольщение. В с илу этого мнения здравому смыслу, здравому взгляду на предмет, становитс я трудно проложить себе дорогу и пробиться сквозь предрассудок, — и кон кретное, реальное здравое воззрение уступает место воззрению отвлечен ному от жизни и фантастическому; люди дела и подлинного знания принужден ы сторониться от дела и теряют кредит перед людьми отвлеченной идеи, оку танной фразою. Напротив того, кредитом пользуется с первого слова тот, кт о выставляет себя представителем новых начал, поборником преобразован ий, и ходит с чертежами в руках для возведения новых зданий. Поприще госуд арственной деятельности наполняется все архитекторами, и всякий, кто хо чет быть работником, или хозяином, или жильцом, должен выставить себя арх итектором. Очевидно, что при таком направлении мысли и вкуса открывается безграничное поле всякому шарлатанству, всякой ловкости лицемерия и бо йкости невежества. С другой стороны, действительность положительная, пр актическая, затрудняясь чрезмерно, когда она совершается посреди общег о настроения к анализу и критике, к поверке всякого дела общими началами, общими фразами, преобладающими в общественной среде. Тому, кому следовал о бы сосредоточить все внимание и все силы на своем деле и на том, как лучш е и совершеннее исполнять его, приходится беспрерывно считаться с мнени ем о деле, думать о том, как оно покажется, какое произведет впечатление и в обществе, и в начальстве, если это начальство пробует все на том же камне новой идеи, нового направления. Так развлекается попусту на критику и на борьбу с критикою, но большей части пустою, масса великих сил, которые мог ли бы совершить великое дело; так много времени уходит у деятелей на это м еханическое трение, на эту бесплодную борьбу с возбужденной мыслью, что немного уже остается его для действительной, сосредоточенной деятельн ости. Человек окружен со всех сторон призраками и образами дела, которые тревожат его, но истинное, реальное дело исчезает у него под руками — и не делается. Такого положения не могут вытерпеть лучшие, правдивые деятели . Они чувствуют в себе силу, когда имеют дело с реальностями жизни, с факта ми и живыми силами; тогда они веруют в дело, и эта вера дает им возможность творить чудеса в мире реальностей. Но они теряют дух, когда приходится им орудовать с образами, призраками, формами и фразами; теряют дух, потому чт о не чувствуют веры, а без веры мертва всякая деятельность. Мудрено ли, что лучшие деятели отходят, или, что еще хуже и что слишком часто случается, н е покидая места, становятся равнодушны к делу и стерегут только вид его и форму, ради своего прибытка и благосостояния... [...] Есть термины, износившиеся до пошлости, оттого что их беспрерывно употре бляют без определительной мысли, оттого что и слышишь во всяком углу от в сякого, и, произнося их, глупый готов почитать себя умным, невежда воображ ает себя стоящим на высоте знания. До того может износиться ходячее на ры нке слово, что серьезному человеку становится уже совестно употреблять его: он чувствует, что это слово, прозвучав в воздухе, принимает отражение всех пустых и пошлых представлений, с которыми ежеминутно произносится оно на рынке ходячей фразы. Тогда наступает пора сдать такой термин в кла довую мысли: надо ему вылежаться в покое, надо ему очиститься в глубоком г орниле самоиспытующей мысли, пока может оно снова явиться на свет ясным и определительным ее выражением. Такая судьба угрожает, кажется, одному из любимых наших терминов: развив ать, развитие. В книгах, в брошюрах, в руководящих статьях и фельетонах, в з астольных речах, в проповедях, в салонных разговорах, в официальных бума гах, на лекциях, в уроках гимназии и народной школы, — всюду, всюду прожуж жало слух это ходячее слово, и уже тоска нападает на душу, когда оно произн осится. Пора бы, кажется, приняться за серьезную проверку понятия, которо е в этом слове заключается; пора бы вспомнить, что этот термин развитие не имеет определенного смысла без связи с другим термином сосредоточение. Пора бы обратиться за разъяснением понятий к общей матери и учительнице — природе. От нее нетрудно научиться, что всякое развитие происходит из центра, и без центра немыслимо, что ни один цветок не распустится из почки , и ни в одном цветке не завяжется плод, если иссохнет центр зиждительной с илы образования и обращения соков. Но о природе мы, как будто на беду, забы ли и, не справляясь с нею, составляем свои детские рецепты развития: в цвет очной почке мы хотим механически раскрыть и расправить лепестки грубою рукою прежде, нежели настала им пора раскрываться внутренним действием природной силы, — и радуемся, и называем это развитие: мы только уродуем п очку, и раскрытые нами лепестки засыхают, без здорового цветения, без над ежды на плод здоровый! Не безумное ли это дело? и не похоже ли оно на фантаз ию того ребенка в басне, который думал чашкою вычерпать море? А сколько является отовсюду таких безумных ребят, таких непризванных ра звивателей и учителей! Страсть их к развиванию доходит до фанатизма, и не т такого глупца и невежды, который не считал бы себя способным развивать кого-нибудь. Но пусть бы ни одни носились со своею неразумною страстью: вс его поразительнее то, что вместе с ними, иногда вслед за ними, и люди, по-вид имому, разумные, люди серьезной мысли, точно околдованные волшебным слов ом, ходячею монетою рынка, принимаются повторять его, поддакивать ему, и н а этом слове, и на смутном понятии, с ним соединяемом, строят целые системы образовательной и педагогической деятельности. И все эти фантазии разыгрываются, все эти планы сочиняются для того, чтоб ы оперировать, точно in anima vili(6), на массе так называемых темных людей, на массе н ародной. На нее готовится поход: но ни полководцы, ни воины, никто не дает с ебе труда слиться с нею, пожить в ней, исследовать ее психическую природу, ее душу, потому что у народа есть душа, к которой надобно приобщиться для т ого, чтобы уразуметь ее! Нет, преобразователи ее и просветители видят в не й только известную величину, известную данную умственной силы, над котор ою требуется производить опыты. И притом, какая удивительная смелость и самоуверенность! Требуется во имя какой-то высшей и безусловной цели про изводить эти опыты обязательно и принудительно!! Как производить их — в этом сами учителя несогласны: сколько голов, столько систем и приемов. В о дном только сходятся — в твердом намерении действовать на мысль и разви вать, развивать ее! Напрасно возражают им слабые голоса, что у простого че ловека не один ум, что у него душа есть, такая же, как у всякого другого, что в сердце у него та крепость, на которой надо ему строить всю жизнь свою, и н а которой до сих пор стоит у него церковное строение... Нет, они обращаются все к мысли и хотят вызвать ее к праздной, в сущности, деятельности, на воп росах, давно уже, легко и дешево решенных самими просветителями. Какое за блуждение! Если бы потрудились они, без самоуверенности и без высокомерн ой мысли о своем разуме, войти в темную массу и приобщиться к ней, они увид ели бы, что темный человек сам ищет и просит света и жаждет просвещения, но открывает вход ему только с той стороны, с которой оно может взаправду пр осветить его, не смутив души его, не разорив его жизни. Он чувствует, что вс его дороже ему духовная его природа, и через сердце хочет пролить свет в н ее. Когда с этой стороны прильет ему свет разума, он не ослепит его, не разо рит его жизни, не перевысит центра тяжести, на котором утверждено его осн ование. Но когда операция развивания направлена исключительно на мысль его, когда его хотят начинить так называемыми знаниями и фактами учебник ов и общими выводами теорий, с ним произойдет то же, что происходит с конус ом, когда хотят утвердить конус на острой вершине. XIII Жизнь — движение. Кажется, ни когда еще не было столь усиленного как ныне движения жизн и, но это движение порывистое, лихорадочное, болезненно е; не естественная смена ощущения, но какая-то погоня за ощущениями, не пос ледовательное стремление к одной цели, но цепь многообразных стремлени й, колеблемых ветрами отовсюду. Жизнь ли это? спрашиваешь себя, когда видишь то лпу людей, поглощающих жизнь и поглощаемых жизнью, думающих и тоскующих о жизни. "Самое высшее, — говорит Гете(7), что приняли мы от Бога и от природы, — это жизнь, круговращательное около себя движения монады, движение, не знающее остановки и покоя: всякому дано прирожденно е побуждение поддерживать и воспитывать эту жизнь, хотя существо ее оста ется тайною для каждого и всех живущих". Жить, казалось бы, какое простое д ело! Quel est mon mestier?(8) спрашивал себя Монтень(9), — и отвечал: mon mestier c’ est vivre. (Дело мое — жит ь). Но какое не простое, какое сложное дело сотворили себе из жизни люди, особ ливо люди нового мира, когда стали крепче и глубже вдумываться в жизнь св ою и в цель своей жизни, и на этой думе останавливаться беспокойною мысль ю. Жить без мысли значило бы жить, подобно животному; но эта мысль должна б ыть живая, мысль для жизни. А в наше время кажется иногда, что люди живут дл я мысли, и вся жизнь, простой и драгоценный дар Божий, поглощается у них в м ысли. Жизнь — это свободное движение всех сил и стремлений, вложенных в п рироду человеческую; цель ее — в ней самой, в этом движении заключается, и потому ставит целью своей жизни движение одного ума, одного сердца, одно го страстного влечения значит суживать жизнь и уродовать ее. Она изуродо вана — — изуродована искусственно — мыслью о жизни. Тот же Гете в свое в ремя уже восклицал с болезненным чувством: "Бедный, бедный человек нашег о времени — у него все ушло в одну голову! (Armer Mensch, an dem der Kopf alles ist). Живем ли мы? — продо лжает он — мы выворотили себя из жизни анализом жизни (heraus-studirt aus dem Leben) и должны д елать усилия, чтобы снова войти в жизнь. Гете говорит это, глядя на професс оров, на ученых и молодых студентов своего времени. Но с тех пор какие успе хи сделал анализ жизни и как стала жизнь им разъедена! В ту пору, во 2-й полов ине XVIII столетия, мыслителя-мудреца поражал усилившийся в умах разлад меж ду мыслью и жизнью, удивляла обратившаяся в моду для молодого поколения тоска по жизни (Weltschmerz). Ныне такая тоска в этой ее форме вышла уже из моды, но ме сто ее заняла и господственно овладевает умами в систему приведенная, от чаянная, неутолимая новая теория жизни — теория пессимизма. Это уже не п ростая тоска от противоречия между действительностью здешнего мира и в ысшими идеалами духа — это решительное отрицание всего этого мира, в ко тором жизнь движется; не простая тоска по жизни, возбужденная борьбою со злом в человечестве, но разрушительное, злобное, безотрадное отрицание с амой жизни в существе ее, отрицание, доходящее до того, что единственным и сходом из той бездны отчаяния предлагается "искоренение в душе самого же лания жить". Итак, вот до какого извращения жизни мы дожили. Мы думали, что мысль служит к направлению жизни, к упорядочению ее движений, что она пособляет жить, н о вот дошло до того, что жизнь вовсе упраздняется мыслию — и не остается н и жизни, ни мысли. Такова нынче модная теория жизни, жадно воспринимаемая читателями и почитателями талантливого ее проповедника, теория, успевш ая еще более оболживить жизнь, довольно и без того оболживленную; ибо сам ые проповедники и последователи этой теории продолжают жить на воле все х своих животных побуждений, осуществляя в себе до бесстыдной лжи доходя щее противоречие между жизнью и искусственно созданной теорией жизни, т еорией, в коей нет места ни вере, ни правде, ни энергии воли, стремящейся во плотить себя в деятельности. Что же остается? Остается наглое, не из жизни , но из книг вычитанное отрицание веры, остается мертвая схема правды, взя тая тоже из книг, мертвый образ природы в виде химической формулы и дрябл ая воля, склонная к отрицанию материально неудавшейся жизни... [...] Примечания 1. Работа "Великая ложь нашего времени" — одна и з программных статей К.П. Победоносцева, входящих в состав "Московского с борника" — издания, подготовленного и осуществленного обер-прокурором в 1896 году, и являющегося итогом его размышлений над проблемами политическ ого, религиозного и нравственно-воспитательного характера. "Московский сборник" с изменениями и дополнениями неоднократно переиздавался (в 1896 г. — трижды, в 1897 и 1901 гг.), был переведен на английский, французский и немецкий я зыки. Это не полностью оригинальное произведение. В окончательный вариа нт 5-го, прижизненного, издания сборника, помимо собственных статей К.П. По бедоносцева, вошли компиляции и переводы работ К.-Г. Каруса, Т. Карлейля, Г.С . Мэна, Р.У. Эмерсона, В.-Э. Гладстона, стихотворение Ф. фон Саллета, а также ста тья личного друга обер-прокурора, деятеля народного образования С.А. Рач инского. При всем этом "Московский сборник" представляет из себя цельное сочинение. По замечанию В.В. Розанова, эта книга проникнута "совершенным е динством духа", в ней прочитанное и продуманное автором как бы сливается " в один ком, где он не умеет и не хочет различать свое и чужое. Самолюбие авт орства отходит на второй план перед величием тем" (Розанов В.В. К.П. Победон осцев // Розанов В.В. Собрание сочинений. Т. 7. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского; Лит. Очерки; О писательстве и писателях. М., 1996. С. 527). В "Московском сборнике" явственно прослеживается органическая связь вз глядов автора с традициями теоретиков "официальной народности", ратовав ших за самобытное развитие России, основанной на православных ценностя х и верности самодержавному порядку. С позиции крайнего консерватизма П обедоносцев анализировал противоречия западноевропейской демократи и и выступал против распространения в российском обществе идей и инстит утов, заимствованных в Европе и глубоко чуждых, по его убеждению, национа льным традициям российского народа. Статья "Великая ложь нашего времени" печатается в сокращении (здесь публ икуется первая (всего их четыре) часть работы) по изданию: Победоносцев К.П . Сочинения. СПб.: Наука, 1996. С. 284– 291. 2. mutato nomine (лат.) — изменено только имя. Выражение восходит к фрагменту из "Сати р" Горация: Mutato nomine de te tabula narratur — Басня сказывается о тебе, изменено только имя. 3. mundus vilt decipi — decipiatur (лат.) — Мир желает быть обманутым, пусть же его обманывают. 4. Впервые опубликовано в первом издании "Московского сборника" в 1896 г. Печа тается с сокр. по: Победоносцев К.П. Сочинения. СПб.: Наука, 1996. С. 326– 329, 334– 335, 337– 338, 343– 346. 5. Руссо Жан Жак (1712– 1778) — французский писатель и философ, ключевая фигура в европейском Просвещении, чье творчество принято считать квинтэссенцие й либерально-просветительской идеологии XVIII века и основанной на ней клас сической теории демократии. 6. in anima vili (лат.) — на низших существах. 7. Гете Иоганн Вольфганг (1749– 1832) — выдающийся немецкий поэт и мыслитель. 8. Quel est mon mestier (франц.) — В чем моё дело? 9. Монтень Мишель де (1533– 1592) — французский философ-моралист и писатель.