Запад и Восток в институциональном подходе к цивилизации

"Запад" и "Восток " в институциональном подходе к цивилизации Д.Ф. Терин Представления о коренном различии между Западом и Востоком (поначалу в п очти интуитивной, неотрефлексированной форме) сложились в европейской науке об обществе еще в XVIII в. Особенно отчетливо эти представления выраже ны, например, в "Персидских письмах" Ш. Монтескье. Задолго до возникновения понятия социального института внешнее несходство, несводимость друг к другу "западного" и "незападного" способов общественного бытия объясняли сь отсутствием на Востоке частной собственности, приводящим будто бы к " всеобщему рабству". По мере утверждения идеи прогресса представление о в ечности (по крайней мере, со времен возникновения цивилизации) двух типо в общества постепенно сменялось представлением об их исторической пре емственности: "Запад" начал рассматриваться как форма, возникающая на оп ределенном этапе исторического развития, и, соответственно, более прогр ессивная (а не просто "лучшая" или "более правильная") по сравнению с "Восток ом", а современные тому или иному исследователю "восточные" общества — ка к отставшие от западных в развитии. В XIX в. представления такого рода стали, бесспорно, господствующими. В XX в. дихотомия "Восток — Запад", переосмысле нная в категориях "традиционного" и "современного", считалась уже основны м различением в социальной теории. Однако успех теорий "традиционного/современного", как в данном случае сл едует назвать теории модернизации, не означает, что идея противопоставл ения "Запад — Восток" в своем первоначальном, или весьма близком первона чальному, качестве утратила научную актуальность. Она по-прежнему прису тствует в дискурсе современной социологии применительно к цивилизацио нным аспектам изучения общества. Среди социологов, занимающихся этой пр облематикой, можно назвать А.С. Ахиезера, В.В. Ильина, С.Г. Кирдину, Л.М. Романе нко и ряд других. Речь в данном случае идет об общем для данных авторов про блемном поле и близости их исходных теоретических принципов, выражающи хся в признании двух альтернатив цивилизационного развития и особом вн имании к воспроизводству экономических и политических институтов как основному различию этих альтернатив. Идея цивилизации (автором самого термина в значении, близком к современн ому, считается В. Мирабо [1]) изначально включала представления как о после довательном улучшении общественных нравов, использовании "разумного п одхода" в области права и политики, так и об уже осуществленном, достигнут ом европейскими нациями результате этого процесса. Понятие цивилизаци и, противостоящее "варварству", негражданскому состоянию, весьма удачно зафиксировало отличие Европы от всего остального, неевропейского мира. В дальнейшем значение термина "цивилизация" претерпело довольно сущест венные изменения. Не касаясь здесь истории слов "цивилизация" и "культура" в разных европейских языках, скажем только, что к настоящему времени общ ественно-научный термин "цивилизация" содержит в своем родовом значении некоторую абстрактную и универсальную характеристику любого общества , преодолевшего первобытное состояние, а в видовом значении — конкретну ю социокультурную общность, носительницу этой универсальной характери стики, существующую наравне с другими подобными общностями. Аналогично этому и абстрактное понятие культуры сосуществует в науке с представле нием о множестве конкретных культур. Такое различение родового и видово го значения единого понятия позволяет сохранить при сравнительном исс ледовании конкретных обществ идею единой человеческой цивилизации как универсальной качественной специфики всех развитых обществ. Эта специ фика представляет собой некоторый принципиально иной по сравнению с "ес тественной" первобытностью искусственный, рукотворный социальный поря док, порядок господства и подчинения, обеспеченный экономикой, разделен ием труда и обменом; тип общества, характеризующийся значительной струк турной дифференциацией и наличием ряда обязательных институтов, класс ифицируемых как экономические, политические, стратификационные и т. п. При рассмотрении "Цивилизации" и цивилизаций со строчной буквы можно выб рать один из двух углов зрения: в первом случае предметом пристального в нимания станут скорее символы, ценностные и идеологические системы, неж ели социальные практики, скорее религия или миф, чем экономика; во втором же — наоборот. Первый подход (представленный в социальной науке именами О. Шпенглера, А. Тойнби, Ф. Бэгби, Д. Уилкинсона, Ш. Эйзенштадта, В. Мак-Нейла, С. Хантингтона, С. Ито и других авторов) порождает разнообразные классифика ции или перечни локальных цивилизаций, число которых сильно варьирует о т автора к автору — в прямой зависимости от основного критерия, позволя ющего назвать то или иное общество или группу обществ отдельной цивилиз ацией. Однако существование этих локальных цивилизаций, независимо от и х числа, не посягает на единую человеческую цивилизацию, Цивилизацию с б ольшой буквы. При втором подходе, который именуется здесь институциональным, упор дел ается на господствующие социальные практики вплоть до символических с труктур. Обращение к социальным практикам утверждает такой подход в кач естве собственно социологического, в отличие от культурологического и прочих возможных подходов. Вторая его черта — пугающая неизбежность су ществования двух (практически всегда именно двух) цивилизаций, — на наш взгляд, является результатом воздействия старой идеологемы "Запад — Во сток". Данная концепция в том виде, в каком она присутствует в научном диск урсе, радикально порывает с представлениями об универсальности строен ия цивилизованных обществ, поскольку проводит столь же глубокие различ ия между "Западом" и "Востоком", как и между каждым из этих цивилизационных типов общества и обществами доцивилизованными (первобытными). При этом н ередко игнорируются данные палеосоциологии и исторической антрополог ии о высокой сложности социальной организации так называемых примитив ных обществ. В чем же конкретно выражаются отличия Запада и Востока в "институциональ ной" интерпретации, и на чем они, эти отличия, основаны? В.В. Ильин приводит с писок из 23 парных реципрокных признаков, различающих Запад и Восток: либе ральность — властность, правосообразность — волюнтарность, самоорга низованность — директивность, дифференцированность — синкретичност ь, партикулярность — абсолютичность, индивидуальность — коллективно сть и т. д. [2, с. 28]. "Западный" и "восточный" наборы этих признаков представляют собой противостоящие ценностные комплексы; вместе с тем они, по мысли ав тора, выступают атрибутами институционально-технологической, то есть и менно цивилизационной идентичности индивидов. Запад и Восток здесь раз личаются по способу поддержания и воспроизводства жизни, по своим жизне нным устоям, по способу "вершения исторического бытия". При этом мотив цив илизационного противостояния Запада и Востока усиливается подчеркива нием специфики механизмов деятельности и воспроизводства жизни на Зап аде как гражданских: семантика слова "цивилизация" (от латинского civilis — го родской, гражданский) в таком случае "работает" на признание "настоящей" ци вилизацией одного только Запада. А.С. Ахиезер полагает, что различия двух форм цивилизации (или "суперцивил изации" в его терминологии) основаны на двух принципиально разных типах воспроизводства: статичном, направленном на сохранение исторически сл ожившейся культуры и уровня эффективности ("традиционная суперцивилиз ация"), и интенсивном, связанном с прогрессом социальных отношений, культ уры и самой воспроизводственной деятельности ("либеральная суперцивил изация") [3, с. 107]. Эта идея явно перекликается с мыслями А. Тойнби о том, что не в наличии или отсутствии институтов и не в разделении труда, а именно в нап равленности подражания заключается основное различие между цивилизац ией и первобытным ("примитивным") обществом: в первобытном обществе оно на правленно в сторону старых поколений, а в цивилизованном обществе — в с торону творческих индивидов [4, с. 49]. Но если для Тойнби (выделявшего, кстати, больше двух десятков локальных цивилизаций) сущность цивилизации сост ояла в ее способности к развитию, то отечественный исследователь оставл яет право на прогресс только одной из двух ее форм. Прогресс как "особый тип систематических со циокультурных изменений, ведущих от традиционной к либеральной суперц ивилизации и составляющих ценностное содержание последней" [3, с. 359], занима ет в чрезвычайно богатом и своеобычном терминологическом аппарате А.С. А хиезера немаловажное место. Приведенная дефиниция могла бы навести на м ысль об ошибочности отнесения данной теоретической схемы к кругу конце пций типа "Восток — Запад", тем более что сам автор эти термины не использ ует. Однако именно этот прогресс нам представляется довольно специфиче ским. В отличие от классического эволюционистского прогресса, оставляю щего массу следов в виде многочисленных стадиально различающихся форм, повсеместно разбросанных по всем модернизующимся обществам, этот прог ресс (а вернее, его неудачи) порождает лишь некую отягощенную внутренним расколом гибридную промежуточную цивилизацию [3, с. 361], являющуюся не необх одимой фазой в процессе, а только неорганичным конгломератом, механичес кой смесью институтов и идеалов своего прошлого и чужого будущего, возни кшей в результате неудачных попыток модернизации. Из-за этого краснореч ивого, на наш взгляд, отсутствия континуума обязательных промежуточных форм между обозначенными полюсами складывается впечатление, что само д вижение остается за пределами концепции. Прогресс оказывается не связа нным с эволюцией, возможно, даже однократным. И таким образом концепция А. С. Ахиезера в целом имеет все же больше общего с идеей "Восток — Запад", чем с теориями модернизации эволюционистской направленности. Добавим, что само воспроизводство, детерминирующее цивилизационное устройство общ ества, обозначено у А.С. Ахиезера как "основное определение человеческой деятельности", или собственно деятельность, так или иначе нормативно орг анизованную в своих формах, и в этом плане вся картина традиционной и либ еральной цивилизаций предстает, несомненно, институциональной. Л.М. Романенко при различении обществ "запад ного" и "восточного" типов обращает внимание на техники организации экон омической сферы, интенсивные у "западных" и экстенсивные у "восточных" общ еств. По ее мнению, эту разницу определяет изначальное различие условий среды. Интенсивная организация экономической подсистемы обществ запад ного типа привела к возникновению нового типа социальных систем, отлича ющихся взаимоотношениями властных структур и экономики [5, с. 45]. Несомненный интерес представля ет и вариант, предлагаемый "теорией институциональных матриц" С.Г. Кирдин ой. Институциональные матрицы рассматриваются ею как устойчивые систе мы базовых институтов общества, регулирующие функционирование экономи ческой, политической и идеологической сфер [6, с. 24], и все разнообразие циви лизованных обществ основывается на одной из двух типов матриц, именуемы х "восточной" и "западной". Западная матрица характеризуется базовыми инс титутами рыночной экономики, началами федерации в политическом устрой стве и доминированием индивидуальных ценностей в идеологической сфере , а восточная, соответственно, — нерыночной экономикой, унитарной госуд арственностью и приоритетом коммунитарных, надличностных ценностей [6, с . 28]. Хотя базовые институты не исчерпывают всех институциональных форм об щества, они доминируют над присутствующими альтернативными, и таким обр азом, граница между Западом и Востоком в данной концепции проводится не менее категорично, чем в других [6, с. 31]. Исходя из идеи Маркса об определяющей роли материально-технических фак торов, или технологической среды, в формировании институтов общества, С. Г. Кирдина обосновывает представление о двух типах, или двух альтернатив ных общественных свойствах, этой среды, каждый из которых ответственен з а воспроизводство одной из двух цивилизационных моделей. Таким образом возникают понятия "коммунальной" и "некоммунальной" среды. Первый тип пре дполагает ее использование как нерасчленимой системы, а второй — возмо жность технологической обособленности важнейших элементов инфрастру ктуры [6, с. 39, 40]. Свойства коммунальной и некоммунальной среды суть отражени я свойств хозяйственного ландшафта: его однородности/неоднородности и ли присущего ему уровня хозяйственных рисков [6, с. 42]. На наш взгляд, весьма п римечательно, что эти свойства фактически не подвержены каким-либо изме нениям в ходе технологического прогресса и остаются неизменными внесо циальными гарантами стабильности фундаментальных социальных свойств Востока и Запада. Как видно из приводимых автором примеров, в любой технологической среде наличествуют некоторые минимальные, неразложимые далее элементы. И в эт ом смысле крестьянский хутор (как пример некоммунальной среды) столь же нерасчленим на составные части или операции без ущерба для функциониро вания системы, как и, например, газопровод или железная дорога (как пример ы коммунальной среды). Относительные масштабы этих минимальных элемент ов среды могут быть весьма различны, но все же кажется более вероятным, чт о они в гораздо большей степени зависят от особенностей конкретной чело веческой деятельности, чем от свойств территории, а потому и не могут быт ь неизменными во времени. Возможно, сам факт, что различные элементы техн ологической среды, которые можно считать сущностями одного порядка, пре дстают здесь в качестве принципиально разных, альтернативных основ или условий формирования социальных институтов, является эффектом, завися щим от методологической "оптики" исследователя. Поскольку речь, собствен но, идет об общетеоретических и мировоззренческих основаниях научного вывода, можно только осторожно напомнить о существовании максимы, призы вающей не объяснять социальное через несоциальное. Во всяком случае, при мордиальный характер "коммунальной" и "некоммунальной" среды очевиден. Е сли же не пытаться выводить свойства социальных институтов (пусть и опос редованно) из неизменных свойств ландшафта, то тогда и судьба трактуемых дихотомически различий, на основании которых делаются серьезные вывод ы о цивилизационной природе того или иного общества, может оказаться сов сем другой. Как уже говорилось выше, особое значение при противопоставлении двух ци вилизационных типов всегда придается экономической подсистеме общест ва. Сфера экономики, или хозяйственной деятельности, как известно, охват ывает область совершения выбора, который делают люди, используя редкие, ограниченные ресурсы для удовлетворения своих потребностей [7, с. 8]. Пока с уществуют редкие ресурсы, существуют и экономические институты — долг овременные социальные практики, упорядочивающие человеческую деятель ность в этой области1. С точки зрения институционального подхода, общее н а этом заканчивается, поскольку все существующие и когда-либо существов авшие за время цивилизации экономические институты раскладываются на две принципиально разные, альтернативные экономики, в общем виде обозна чаемые как "рыночная" и "нерыночная". Различия экономик Запада и Востока в таком случае могут рассматриваться либо опосредованно — исходя из сущ ествования/несуществования института частной собственности [2, с. 31– 32; 3, с . 460– 467; 5, с. 55], либо непосредственно — с точки зрения доминирования одной из двух форм интеграции в хозяйственной деятельности: обмена или распреде ления. В последнем случае частная собственность занимает место среди др угих базовых институтов рыночной ("западной") экономики, таких, как конкур енция, обмен, найм труда, прибыль как критерий эффективности [6, с. 58, 59]. Более общей и всеобъемлющей представляется тема рыночной и нерыночной ( распределительной, редистрибутивной) экономик как характернейшего отл ичия двух типов общества в экономической сфере. Даже когда говорится о т ом, что обе эти экономики крайне редко существуют в чистом виде, все же обы чно имеется в виду, что по крайней мере для рыночной экономики такое возм ожно, а потому и критерий "рыночный/нерыночный" может служить основанием для типологии на институциональном уровне. Здесь необходимо одно уточн ение, важное именно с точки зрения типологической ценности этого критер ия. Современная экономическая теория признает существование двух основны х принципиально возможных способов координации бессчетных единичных с лучаев экономического выбора — стихийный порядок и иерархию. Воплощен ием принципа стихийного порядка в реальных экономиках служит рынок, осн ованный на взаимодействии независимых сторон в ответ на экономические стимулы, а воплощением иерархического принципа — фирма. Пытаясь ответи ть на вопрос о том, почему фирмы всегда построены на иерархических принц ипах, если "невидимая рука" рынка столь хорошо справляется с координацие й на макроэкономическом уровне, экономическая теория в конце концов при шла к выводу о том, что фирма (а стало быть, и иерархия) является средством э кономии непроизводственных затрат, которые всегда возрастают пропорци онально сложности конкретной задачи [7, с. 288– 292]. Этот вывод только на первый взгляд может показаться далеким от темы различий Запада и Востока. На са мом же деле он означает, что именно в той мере, в какой хозяйственная деяте льность является деятельностью рационально обустроенной, она в своей н епосредственной форме всегда организована иерархически. И сколь бы ни б ыла та или иная конкретная экономика рыночной, "открытой" и т. п., рыночные п ринципы координации не преодолевают границы фирмы. Базовый экономичес кий институт современных обществ — фирма — всегда основан на нерыночн ых принципах организации. Отсюда следует, что иерархия неизбежна, стихий ный же порядок рыночного обмена — только возможен (что подтверждается и сследователями нерыночных экономик), а стало быть, модальность самих эти х признаков разная и они не могут составлять дихотомическую пару. В институциональном подходе к цивилизации различия в политических институтах Запада и Востока до известной степе ни являются как бы продолжением различий в их экономических институтах. С точки зрения С.Г. Кирдиной, политическая (и выделяемая ею отдельной стро кой идеологическая) система Запада регулируется базовыми институтами федерации и субсидиарности, в то время как восточной институциональной матрице свойственны унитарность и коммунитарность [6, с. 72– 73, 104– 108]. "Субсиди арность" в системе федеративных отношений обозначает приоритет более м елкой самоуправляющейся общности перед общностью более высокого уровн я, но в самом общем смысле этот термин означает более высокую ценность "Я" по отношению к "Мы", примат личного начала, важнейший принцип, как бы наскв озь пронизывающий все институции Запада. Если вспомнить, что выше говори лось о природе фирм, то эти верные по-своему положения следует, на наш взгл яд, дополнить. Типичный индивид, проводящий по 8 часов ежедневно на работе в фирме, примерно половину времени своего нахождения в реальности повсе дневной жизни включен в жесткую иерархическую структуру, внутри которо й субсидиарность никак не проявляется. Внутреннюю среду фирмы следовал о бы определить как вполне коммунитарную; в то же время именно фирма выст упает преимущественным носителем свойств индивидуальности и субсидиа рности. Субсидиарность же индивида в такой системе чем-то похожа на Юрье в день русского крепостного, ибо, пользуясь свободой выбора конкретной и ерархии, нельзя тем не менее отменить законы рационального (то есть иера рхического) устройства фирмы — это было бы равносильно посягательству хаоса на порядок. В то же время, именно исходя из представлений о социальн ом порядке как о взаимообусловленности основных институтов, следует пр изнать, что свойство иерархичности, приписываемое обыкновенно Востоку, на самом деле является неотъемлемой частью любой социальной системы, до стигшей уровня цивилизации. Таким образом, помимо черт, отличающих Запад от Востока (то есть, собственно, от иных цивилизационных вариантов), сущес твуют и другие, подтверждающие их глубинное сходство, сродство. Когда речь идет о политических институтах, то, конечно, прежде всего имеется в виду государство. Государству как сам ому наглядному и бесспорному признаку цивилизации в институциональном подходе отводится значительное место. А.С. Ахиезер объясняет происхожде ние государства, возникающего в традиционной цивилизации, экстраполяц ией ценностей и свойств "локальных миров", то есть общин, на большое общест во. Традиционная цивилизация характеризуется в институциональном план е синкретическим государством, синкретизм которого связан своим проис хождением с синкретизмом локальных сообществ, слиянием власти и собств енности [3, с. 509]. Такому традиционному государству — синкретическому и авт оритарному — противостоит его либеральная антитеза, основанная на раз делении властей, господстве права, рынка и свободы личности [3, с. 130]. В совмес тной работе В.В. Ильина и А.С. Ахиезера, посвященной теории государства, за метная часть материала также излагается в цивилизационном аспекте. Они подчеркивают интегративную роль государства в институционализации ме жсубъектных связей [8, с. 47, 48], объективный характер управленческого обеспе чения воспроизводственного процесса. В силу всех действующих факторов наиболее адекватной задачам оптимального воспроизводства социальнос ти, связанного с ирригационным земледелием, оказалась на Востоке госуда рственность в форме деспотии, жесткого диктаторского единоначалия [8, с. 35]. Если принять во внимание сказанное выше об иерархических структурах, то нет нужды специально выводить их существование из "ирригационного земл еделия на аллювиальных почвах" (и апеллировать, таким образом, адресно ил и безадресно, к известной теории "гидравлических обществ" К. Виттфогеля); б есспорной здесь остается только генетическая связь подобных структур и механизмов цивилизации. В теории институциональных матр иц С.Г. Кирдиной, как уже отмечалось, государство западного институциона льного типа в общем виде именуется "федеративным"; среди его институтов н азываются самоуправление, выборы, многопартийность [6, с. 73– 79] и тому подоб ные политические практики, сложившиеся в основном в течение последних д вух веков. В то же время для характеристики восточной политической систе мы чаще используются примеры из более отдаленной эпохи, и в этом, видимо, н ет противоречия. Если говорить об институциональном подходе в целом, име нно на фоне сравнительного анализа государственности Запада и Востока как цивилизационных типов вполне отчетливо виден внеисторический, абс олютный статус, придаваемый этим категориям. "Восток есть Восток, а Запад — Запад", — повторяет В.В. Ильин вслед за Р. Киплингом [2, с. 29]. Безусловно, особое выделение экономических и политических институтов при анализе социальных систем оправдано (помимо прочего — еще и существ ующей авторитетной традицией), но, как бы ни были важны с этой точки зрения экономическая и политическая сферы цивилизованного общества, они дале ко не исчерпывают всех форм человеческой деятельности, подверженных оп ривычиванию, типизации, институциализации. Используемые при сопоставл ении Запада и Востока институциональные комплексы не полны, включают в с ебя не все группы институтов. Отсутствие интереса, скажем, к институтам р одства, семьи, первичной социализации при таких сравнениях вполне объяс нимо — они старше цивилизации, а потому вряд ли различия в них могут посл ужить удобным критерием различения ее вариантов. По-другому обстоит дел о с институтами стратификации. Хотя авторы, концепции которых здесь расс матриваются, нечасто пользуются терминами "статус", "группа", "слой" и т. д., са ма тема различия социальных практик и норм, относящихся к неравенству, в подходе присутствует, составляя содержание дилеммы "власть — собствен ность". Так, В.В. Ильин, проводя различия институтов Запада и Востока по лин ии "власть — собственность", видит отличительные особенности Востока в примате власти над собственностью, отсутствии явного субъекта собстве нности и субъекта гражданских прав и, как следствие, — в преимущественн ом распространении вертикальных (субординативных) социальных связей (в отличие от горизонтальных, партнерских связей на Западе). Западная модел ь, по его мнению, благодаря рано развившемуся частному праву исключала з ависимость собственности от власти, хозяйственной деятельности — от г осударства; восточная же исключала само собственничество, ее социальна я структура воспроизводилась как рангово-статусная иерархия [2, с. 31– 33]. У Л. М. Романенко дилемма власти и собственности находится в центре институц иональных различий "западного" и "восточного" типов социальных систем. Эм ансипация института собственности на Западе, по ее мнению, привела к воз никновению двух различных лестниц социальной иерархии: одна основана н а отношениях власти, вторая — на отношениях собственности. Актуализаци я этой второй основы стратификации имела решающее значение для обособл ения западных обществ. В итоге основу социально-стратификационной стру ктуры на Западе образует совокупность экономически и политически само стоятельных субъектов, класс собственников, средний слой [5, с. 55– 58]. Дальне йшие различия этих типов социальных систем описываются в терминах двух моделей гражданского общества, различающихся преимущественным характ ером социальных взаимодействий, субъектами взаимодействия и т. д. [9]. Акцентирование признаков разделенности/нераздельности власти и собст венности фактически всегда означает понимание этих двух категорий как антагонистических стихий, конфликтующих или даже исключающих друг дру га принципов. Чтобы не вдаваться в специальное рассмотрение этого непро стого вопроса, скажем коротко, что в современной социологии существует и противоположная, весьма распространенная и авторитетная точка зрения на взаимоотношения власти и собственности. Согласно ей "собственность р еально раскрывается как процесс распоряжения, владения и присвоения. Эт о означает, что собственность суть властные отношения, форма экономичес кой власти. Это власть владельца предмета над теми, кто им не владеет, но в то же время в нем нуждается" [10, с. 26]. Власть и собственность являются базовым и понятиями неравенства, но и та и другая категория обозначают возможнос ть распоряжения различными ресурсами общества. Принятие такой логики с разу же лишает отношения собственности и власти характера дилеммы. Когда же именно в мировой истории произошло разделение человечества на два цивилизационных типа? Учитывая сказанное выше, тот же вопрос можно с формулировать и по-другому: когда именно появился Запад?2 По С.Г. Кирдиной, Запад и Восток возникают одновременно с возникновением первых цивилиз аций, причем государства Двуречья приводятся ею в качестве примера запа дной институциональной матрицы, а Древний Египет — восточной [6, с. 45]3. И хот я древнему Двуречью нельзя приписать весь объем базовых институтов Зап ада, данный тезис, основывающийся на внутренней логике концепции, имеет опору и вовне — в существующем в отечественной исторической науке пред ставлении о разных путях развития обществ ранней древности (см., наприме р, [11]). Но все же более распространена точка зрения, согласно которой Запад возникает из античной полисной организации. Л.С. Васильев, например, пише т: "Только раз в истории в результате своего рода социальной мутации на ба зе этого строя ["восточного"] в уникальных природных, социально-политичес ких и иных обстоятельствах возник иной, рыночно-частнособственнически й, в его первоначальной античной форме" [12, с. 142]. В то же время у В.В. Ильина Вост ок характеризуется, помимо всего прочего, тем, что "на Востоке в противопо ложность Западу нет экономических классов, есть правовые слои и бесправ ные" [2, с. 32]. Из этого как будто можно сделать вывод, что появление Запада сле дует датировать только моментом уничтожения сословий как слоев с юриди чески закрепленным разным объемом прав или даже временем распростране ния всеобщего избирательного права на женщин и т. п. Легко заметить, что и во многих других случаях черты, абстрактно представляемые как атрибуты Запада, имеют совсем недавнее происхождение. Все это может привести к мы сли о том, что Запад возник очень поздно, очень близко к современности, или даже к совершенно крамольной идее, что он, может быть, еще не возник. На наш взгляд, Запад — именно такой абсолютный Запад — и в институциона льном подходе имеет вид проекта или, может быть, метафоры современности. Исчезновение абсолютно альтернативного Запада (Запада из известной фо рмулы the West and the Rest) естественным образом привело бы к тому, что, лишившись своей альтернативы, и Восток перестал бы быть Востоком как целостностью, облад ающей непременным единством основных институтов. Для самого институционального подхода к цивилизации это, по нашему мнен ию, было бы только к лучшему, поскольку, может быть, позволило бы объяснить многие спорно трактуемые факты и ответить на вопросы вроде такого, напр имер: почему господство принципа коллективности (или коммунитарности), п ородив государственный социализм на Дальнем Востоке, не смогло породит ь его на Ближнем? И вполне допустимо, что даже проблема цивилизационного статуса России, являющаяся главной или, по крайней мере, заглавной темой большинства процитированных работ, но при этом по-прежнему остающаяся д искуссионной, нашла бы в этом случае удовлетворяющее имеющимся фактам р ешение. Варианты цивилизации различаются между со бой институционально (или — в том числе и институционально); это, пожалуй , является общепризнанным фактом. Но максимально высокий, равный самой Ц ивилизации, таксономический статус Запада и Востока в рассмотренной ве рсии институционального подхода представляется только данью дихотоми ческому мышлению. Реальность же цивилизации представляется все-таки сл ожней. *** 1 Не вдаваясь в толкования поняти я "редкий ресурс", можно принять утверждение, что слабая выделенность эко номических институтов в доцивилизованном обществе связана с отсутстви ем ресурсов, которые считались бы редкими. В этом смысле доцивилизованно е общество является в каком-то смысле еще и "доэкономическим". 2 Широко распространенное представление о том, что Запад в конечном счет е появляется в ходе событий, породивших современность (modernity), тесно связано с теориями модернизации. Такой "относительный" Запад есть, конечно, тольк о фаза развития и синоним современности. Запад же в той бинарной констру кции, о которой идет речь, — это абсолютный Запад. 3 Характерно, что В.В. Ильин и А.С. Ахиезер рассматривают древнее Двуречье к ак Восток [8, с. 37]. Список литературы Февр Л. Цивилизация: Эволюция слова и группы идей // Февр Л. Бои за историю. М.: Наука, 1991. С. 239– 281. Ильин В.В., Ахиезер А.С. Российская цивилизация: Содержание, границы, возмо жности. М.: Изд-во МГУ, 2000. Ахиезер А.С. Россия: Критика исторического опыта (социокультурная динами ка России). Т. 2. Теория и методология: Словарь. Новосибирск: Сибирский хроно граф, 1998. Toynbee A. A Study of History / Abridgment of vol. I-VI by D.C. Somervell. New York: Oxford University Press, 1957. Романенко Л.М. Социальные технологии в трансформационных процессах рос сийской модели гражданского общества. Ч. 1. М., 1996. Кирдина С.Г. Институциональные матрицы и развитие России. М.: ТЕИС, 2000. Долан Э. Линдсей Д. Микроэкономика. СПб.: Санкт-Петербург оркестр, 1994. Ильин В.В., Ахиезер А.С. Российская государственность: Истоки, традиции, пе рспективы. М.: Изд-во МГУ, 1997. Романенко Л.М. Социальные технологии разрешения конфликтов гражданско го общества: Экзистенциальные альтернативы современной России на поро ге третьего тысячелетия. М.: Центр конфликтологии Ин-та социологии РАН, 1998. Радаев В.В., Шкаратан О.И. Социальная стратификация. М.: Наука, 1995. История древнего мира / Под ред. И.М. Дьяконова, В.Д. Нероновой, И.С. Свенцицко й. [Кн. 1.] Ранняя древность. М.: Наука, 1989. Васильев Л.С. Цивилизации Востока: Специфика, тенденции, перспективы // Цив илизации. Вып. 3. М.: Наука, 1995. С. 141– 151.