"Опыты" Мишеля Монтеня

Введение 1. Опыты 2. О природе О человеке и его месте в м ироздании О Боге и бессмертии души О будущем Заключение Литература Введение Мишель Эйкем де Монтень (фр . Michel Eyquem de Montaigne, 1533— 1592) — французский писатель и философ-гуманист эпохи Возрожде ния. Родился 28 февраля 1533 вблизи г.Бордо. Появление Монтеня на свет совпало с началом религиозных войн во Франции, которые продолжались более трех д есятилетий (о событиях тех лет мы знаем по историческим романам Генриха Манна “Молодые годы короля Генриха IV", Проспера Мериме "Хроника времен Кар ла IX"). В самостоятельную жизнь он вступил в самый разгар Контрреформации, когда Европа начала содрогаться в пароксизме религиозного фанатизма, к огда насилие над духом и телом превзошло все то, что мы знаем по самым мрач ным временам средневековья. Дух и буква Триденского собора требовали от католиков признавать истиной любую нелепость, если она высказывалась п редставителем клира, независимо от того, был ли он князем церкви или стра нствующим монахом-францисканцем. Даже малейшее сомнение в том, что сказа л кюре на проповеди, рассматривалось как страшный грех, за которым следо вало обвинение в ереси со всеми вытекающими отсюда последствиями. "Кажды й ощущал на себе ледяной взор недремлющего ока инквизиции, ревностно заб отившейся о том, чтобы ни один еретик не остался безнаказанным и чтобы за плечных дел мастера не оставались без работы". Публичные казни, пытки был и обыденным явлением. Неизгладимый след в памяти юного Монтеня оставила страшная резня, учиненная в Бордо коннетаблем Монморанси, который был по слан усмирить непокорных подданных короля, воспротивившихся повышению налога на соль. Мрачная, беспросветная действительность подвигала мы слящих людей того времени задаваться вопросами о том, правильным ли путе м идет европейская цивилизация, верны ли те базисные предпосылки, из кот орых исходили гуманисты Треченто. Эти вопросы волновали Монтеня, которы й уже в юношеском возрасте поставил перед собой задачу поиска ответов на них. Монтень получил блестящее по тем временам образование. Сначала он обучался наукам и искусствам дома, где его наставником был от ец, влюбленный в Древнюю Грецию и Рим (он, подобно многим другим образован ным современникам, неоднократно бывал в Италии, боготворил гуманистов и считал классическую латынь единственным языком, способным адекватно в ыражать как мысль ученого, так и движения души поэта). Пребывая в экзальти рованной атмосфере родного дома, где преклонение перед культурой антич ности было нормой, Монтень в совершенстве овладел латынью и уже в юношес кие годы читал в подлинниках произведения римских философов, прозаиков, драматургов, а также греческих поэтов и мыслителей, переведенные на латы нь. Французским языком он начал овладевать только в колледже, где почти н ичего, кроме трудов античных авторов, не считал нужным изучать. По дошедш им до нас сведениям, после завершения подготовки в коллеже он закончил о дин из известнейших университетов южной Франции в Тулузе и через нескол ько лет был назначен королевским советником городского парламента в Бо рдо. В 80-е годы он дважды избирался мэром этого бывшего оплота гугенотов, н о затем отказался от этой почетной должности, сосредоточившись на литер атурном труде. Отказ от поста был в значительной степени вынужденным ибо Монтень, не примкнувший ни к партии Колиньи, ни к партии Гиза и считавший себя сторонником "политиков" (так тогда называли тех, кто хорошо понимал в сю пагубность религиозных войн, которые в конечном счете вели к укреплен ию власти крупных феодалов), постоянно оказывался между враждующими пар тиями, которые делали все возможное, чтобы склонить его на свою сторону. Н е желая насиловать свою совесть, Монтень отходит от активной политическ ой деятельности, сочтя для себя более приемлемой позицию человека, спосо бного к критическому осмыслению происходящего. В последние годы он подд ерживал в борьбе за власть Генриха Наваррского (в будущем короля Франции Генриха IV), рассматривая его как единственного крупного политика той эпо хи, который, по его мнению, был способен покончить с феодальной раздробле нностью страны и религиозными войнами. В воспоминаниях современников и памяти потомков Монтень остался великим ученым, прогрессивным политич еским деятелем, подлинным патриотом своей родины, бескорыстным человек ом, который никогда не изменял своим убеждениям ни при каких обстоятельс твах, как бы сложны и трагичны они ни были. Писатель скончался 1592 г. в замке Монтень. 1. Опыты Основным произведением Монтеня являются "Опыты". Эта книга не вписывается ни в один из существующих литер атурных жанров. Ее нельзя назвать научным трактатом, не напоминает она и литературно обработанную биографию. Это явно не роман и не собрание нрав оучительных сентенций. По воспоминаниям современников, Монтень вначал е не предполагал ее публиковать, предназначая свои размышления для узко го круга друзей и единомышленников. Однако замысленное как сочинение ин тимное, "Опыты" вскоре стали литературным произведением национального м асштаба, оказавшим огромное влияние на формирование философской, этиче ской, политической мысли не только Франции, но и других европейских стра н. В "Опытах" Монтень продолжает культурные традиции, связанные со стоици змом и эпикурейством; с ними Монтень познакомился, читая произведения ри мского философа Сенеки и историка Плутарха. Сенека много писал о человеч еской мудрости, которая заключается в том, чтобы стать над страданиями и смертью, презреть их: стоики учили о превосходстве разума над чувствами, прежде всего такими, как боль, страдание и страх смерти. Выше всех человеч еских качеств для писателя оказывается "добродетель", которая может быть лишь следствием постоянного и неослабевающего усилия воли, и этим она о тличается от обычной, естественной доброты. Там, где человеку не нужно пр едпринимать усилий, вступать в борьбу со страстями, там нет "добродетели". Этот конфликт, борьба возможны только при активном участии разума, котор ый один лишь может победить страх смерти и подчинить себе страсти. Такая интерпретация роли разума, человеческой воли, активности направлена пр отив подчинения судьбе, провидении, фатальной необходимости. Мировоззрении Мишеля Монтеня – продукт своей эпохи. Но философ говорит и с людьми всех эпох. Сегодня мы читаем "Опыты" Монтеня че рез призму своего опыта – XXI 2. О природе Монтеневский стоицизм отдает н есомненную дань уважения природе, это мировоззрение в очень большой мер е характерно для людей эпохи Возрождения. "Не беспокойтесь, что не сумеет е умереть: сама природа, когда придет срок, достаточно основательно науч ит вас этому. Она сама все за вас сделает, не занимайте этим своих мыслей." Цель человека - вслушиваться в природу; наиболее верное средство для человека, помогающее преодолевать стоящие перед ним трудн ости, - умеренность, она позволяет избегать уничтожающих личность крайно стей, позволяет ей существовать в тех пределах, которые поставлены самой природой. "Мудрецы затратили немало усилий, чтобы предостеречь на с от ловушек наших страстей и научить отличать истинные, полновесные удо вольствия от таких, к которым примешиваются заботы и которые омрачены им и. Ибо большинство удовольствий, по их словам, щекочет и увлекает нас лишь для того, чтобы задушить до смерти, как это делали те разбойники, которых е гиптяне называли филетами. И если бы головная боль начинала нас мучить р аньше опьянения, мы остерегались бы пить через меру. Но наслаждение, чтоб ы нас обмануть, идет впереди, прикрывая собой своих спутников. Книги прия тны, но если, погрузившись в них, мы утрачиваем в конце концов здоровье и б одрость - самое ценное достояние наше, - не лучше ли оставить и их." Думаю, зд есь уместно было бы вспомнить и известное изречение: " за удовольствия на до платить". Дело в том, что ничто не происходит в нашем мире, не оставляя сл еда. И у наслаждения, как и у любой вещи, существуют в качестве присущих ем у свойств различного рода противоречия. Вопрос весь в том, как найти разу мное равновесие и уметь его поддержать. "Красоту и изящество мы замечаем лишь тогда, когда они пр едстают перед нами искусственно заостренными, напыщенными и надутыми. Е сли же они скрыты за непосредственностью и простотой, то легко исчезают из поля столь грубого зрения, как наше. Прелесть их - неброская, потаенная: лишь очень ясный и чистый взор может уловить это тихое сияние." Мне кажетс я, что важную роль здесь играет и настрой нашего зрения: что мы хотим увиде ть, что разглядеть. И насколько это для нас важно: сколько мы согласны потр атить усилий ума, чтобы найти желаемое. Удовлетворяющийся поверхностны м взглядом, конечно же, не увидит то, что внутри. " Любой из нас гораздо богаче, чем ему кажется, но мы приуч ены жить займами и подаяниями, мы воспитаны так, чтобы охотнее брать у дру гих, чем извлекать нечто из самих себя. Ни в чем не умеет человек ограничит ься лишь тем, что ему необходимо. Любовных утех, богатства, власти - всего э того он хочет получить больше, чем в состоянии насладиться ими. Алчность его не знает удержу. Я полагаю, что-то же самое налицо и в стремлении к знан ию. Человек притязает на то, чтобы сделать больше, чем ему по силам и чем эт о вообще нужно, считая в науке полезным для себя все без исключения, что он а охватывает". Но мне кажется, что такая тяга к "поглощаемости вещей" свойс твенна людям изначально, по природе своей. Изменить же положение можно, о чевидно, волею разума. 3. О человеке и его месте в мироздании Монтень не раз говорил в своей кн иге, что предмет, о котором он повествует, - это человек, человеческая судь ба и жизнь. У Монтеня человек отнюдь не мыслится как вещь, по аналогии с др угими вещами мира, он противник того подхода к личности, когда она рассма тривается объективно, наравне с прочими предметами. При объективном, бес пристрастном рассмотрении любого предмета рассматривающий должен пол ностью избавиться от самого себя, и чем меньше останется от него, тем ближ е он к истине. Но дело складывается по- другому, если исследователь попыта ется поймать, уловить человеческую личность и жизнь. В таком случае он ок азывается в положении змеи, хватающей хвост. "Если вы сосредоточите все у силия своей мысли на том, чтобы уловить бытие, это будет равносильно жела нию удержать в пригорошне зачерпнутую воду; чем больше вы будете сжимать и задерживать то, что текуче по своей природе, тем скорее вы потеряете то, что хотели удержать и зажать в кулаке. Так как все вещи претерпевают непр ерывно одно изменение за другим, то наш разум, ищущий реального бытия, ока зывается обманутым; он не может найти ничего постоянного и неизменного, ибо всякая вещь либо еще только возникает, но еще не существует, либо начи нает умирать еще до своего рождения". Единственным выходом, на мой взгляд, в такой ситуации является рассмотрение вещей относительно конкретного момента времени и конкретного пространства, или же относительно друг др уга, но в различные моменты времени и пространства. "Весь мир - это вечные качели. Все, что он в себе заключает, непрерывно качается: земля, скалистые горы Кавказа, египетские пирамиды , - и качается все это вместе со всем остальным, а также и само по себе. Даже у стойчивость - и она не что иное, как ослабленное и замедленное качание. Я н е в силах закрепить изображаемый мною предмет. Он бредет наугад и пошаты ваясь, хмельной от рождения, ибо таким он создан природою. Я беру его таким , каков он предо мной в то мгновение, когда занимает меня. И я не рисую его пр ебывающим в неподвижности. Я рисую его в движении, и не в движении от возра ста к возрасту, но от одного дня к другому, от минуты к минуте". Монтень разрушает антропоцентризм, желание человека р ассматривать себя как центр вселенной. Он создает новую иерархию челове ка в мире. Несомненно, наличие у Монтеня его стихийно-материалистическог о убеждения в объективности независимо от всякого сознания существующ их предметов и объектов. Человек, считает он, не автономная единица в прир оде, живущая по сверхъестественным законам, которые полагаются неким ве рховным существом. Он часть природы и подчиняется естественным законам. "Рассмотрим же человека, взятого самого по себе, без всяк ой посторонней помощи, вооруженного лишь своими человеческими средств ами и лишенного божественной милости и знания, составляющих в действите льности всю его славу, его силу, основу его существа. Посмотрим, чего он ст оит со всем этим великолепным, но чисто человеческим вооружением. Пусть он покажет мне с помощью своего разума, на чем покоятся те огромные преим ущества над остальными созданиями, которые он приписывает себе. Кто увер ил человека, что это изумительное движение небосвода, этот вечный свет, л ьющийся из величественно вращающихся над его головой светил, этот грозн ый ропот безбрежного моря, - что все это сотворено и существует столько ве ков только для него, для его удобства и к его услугам! Не смешно ли, что это н ичтожное и жалкое создание, которое не в силах даже управлять собой, и пре доставлено ударам всех случайностей, объявляет себя властелином и влад ыкой вселенной, малейшей частицы которой оно даже не в силах познать, не т о, что повелевать ею! На чем основано то превосходство, которое он себе при писывает, полагая, что в этом великом мироздании только он один способен распознать красоту и устройство, что только он один может воздать хвалу творцу и отдавать себе отчет в возникновении и распорядке вселенной! Кто дал ему эту привилегию! Пусть он покажет нам грамоты, которыми на него воз ложены эти сложные и великие обязанности..." Сегодня, думается, уже достато чно, к счастью, утвердилось представление о человеке как о части природы, и отнюдь не центральной. Однако психология современного человека далек о не перестроилась в соответствии с этим принципом. Приведу наглядный пр имер, хотя таких примеров не тысяча, и не две (а особенно в стране, где людям сначала приходится думать о хлебе насущном для собственного выживания, а потом уже о братьях меньших). Проведенные научные исследования, по неда внему сообщению средств массовой информации, доказали некоторую закон омерность: чем больше объем мозга животного, тем оно разумнее. Но разве тогда не варварство, не дикость истреблять кит ов, мозг которых превосходит по объему даже мозг человека, считающего се бя наиболее разумным представителем фауны Земли! "По суетности того воображения он равняет себя с богом, п риписывает себе божественные способности, отличает и выделяет себя из м ножества других созданий, преуменьшает возможности животных, своих соб ратьев и сотоварищей, наделяя их такой долей сил и способностей, какой ем у заблагорассудится. Как он может познать усилием своего разума внутрен ние и скрытые движения животных! На основании какого сопоставления их с нами он приписывает им глупость... Когда я играю со своей кошкой, кто знает, не забавляется л и скорее она мною, нежели я ею! Тот недостаток, который препятствует общению животных с нами, - почему это не в такой же мере и наш недостаток, как их! Трудно сказа ть, кто виноват в том, что люди и животные не понимают друг друга, ибо ведь м ы не понимаем их так же, как и они нас. На этом основании они так же вправе сч итать нас животными, как мы их. Нет ничего особенно удивительного в том, чт о мы не понимает их: ведь точно так же мы не понимаем басков или троглодито в. Однако некоторые люди хвастались тем, что понимают их, например, Апполо ний Тианский, Мелапм, Тиресий, Фалес и другие. И если есть народы, которые, как утверждают географы, выб ирают себе в цари собаку, то они должны уметь истолковывать ее лай и движе ния. Нужно признать равенство между нами и животными: у нас есть некоторо е понимание их движений и чувств, и примерно в такой же степени животные п онимают нас. Они ласкаются нас, угрожают нам, требуют от нас; то же самое пр оделываем и мы с ними. В то же время известно, что и между самими животными суще ствует глубокое общение и полное взаимопонимание, причем не только межд у животными одного и того же вида, но и различных видов. Заслышав собачий лай, лошадь распознает злобно ли лает собака, и нисколько не пугается, когда собака лает совсем по-иному. Но и от носительно животных, лишенных голоса, мы без труда догадываемся по тем у слугам, которые они оказывают друг другу, о каком-то существующем между н ими способе общения; они рассуждают и говорят с помощью своих движений". Наверное, абсолютно во всех отношениях равнять кошку и человека и не следует, однако то, что все мы, и люди, и кошки являемся частям и природы (причем наиболее вредной для нее же самой частью сегодня являе мся именно мы) достаточно очевидно. Для Монтеня примером стоического мужества являются пр остые люди, поступающие по велению своей натуры, стойко выдерживающие вс е страдания и беды. "Сколько мне приходилось видеть бедняков, не боящихся своей бедности! Сколько таких, что желают смерти или принимают ее без стр аха и скорби! Человек, работающий у меня в саду, похоронил нынче утром отца или сына. Даже слова, которыми простой человек обозначает болезни, словн о смягчают и ослабляют их тяжесть. О чахотке он говорит "кашель", о дизенте рии - "расстройство желудка", о плеврите - "простуда", и, именуя их более мягко, он переносит их легче." Честно говоря, не думаю, чтобы бедняки "желали смер ти" по собственной воле, без давления на них определенных обстоятельств жизни, бедности, нужды. И к слову об обозначении болезней: действительно, д остаточно часто встречаются случаи, когда упрощая, делая менее "страшным " название болезни, люди и переносят ее легче - но здесь все зависит от особ енностей характера человека: есть натуры, для которых преграды, опасност и - лишь дополнительный стимул к борьбе за выживание, вызывающий в них нов ые жизненные соки; есть и другие, легче переносящие жизненные трудности тогда, когда их не воспринимать слишком сложными, тяжелыми. Однако я не о р азличиях душевных свойств людей. Мне кажется, что, знай бедняки верные на звания своих болезней, не все из них упрощали бы "страшные названия", и воп рос здесь стоит о хотя бы элементарном образовании людей, не теряя, конеч но же, столь любимой Монтенем естественности. Отождествление высокой философской мудрости и народн ой мудрости позволяет Монтеню провести параллель между людьми высочай шей просвещенности и образованности и людьми самыми простыми. Только эт и две категории людей, считает Монтень, достойны уважения. "Метисы же, прен ебрегшие состоянием первоначального неведения всех наук и не сумевшие достигнуть второго, высшего состояния ... опасны, вредны и глупы: они то и вн осят в мир смуту." Такое же суждение высказывается и в отношении творчест ва: "Поэзия посредственная, занимающая место между народною и тою, котора я достигла высшего совершенства, заслуживает пренебрежения, недостойн а того, чтобы цениться и почитаться." Однако со свойственным ему самоунич ижением к "сидящим между двух стульев метисам" Монтень относит и себя, как , впрочем, и большинство своего поколения. Ушедшие от первоначального не ведения по великой гордыне своей и не дошедшие до "великих умов" по скудос ти ума своего, метисы - есть усомнившиеся. "Что касается меня, - говорит Монт ень, - то я стараюсь, насколько это в моих силах, вернуться к первоначально му, естественному состоянию, которое совсем напрасно пытался покинуть." В качестве примера "естественной" жизни Монтень приводи т жизнь туземцев Нового Света. Монтень проявляет интерес к особенностям социального строя, жизни и обычаев туземцев Америки, противопоставляя э ти нравы и обычаи порядкам, принятым у него на родине. Устройство обществ енной жизни туземцев, по мнению Монтеня, ближе к естественному, первонач альному состоянию людей, не исковерканных противоестественными социал ьными установлениями. "Эти народы кажутся мне варварскими только в том с мысле, что их разум еще мало возделан и они еще очень близки к первозданно й непосредственности и простоте. Ими все еще управляют естественные зак оны, почти не извращенные нашими. Они все еще пребывают в такой чистоте, чт о я порою досадую, почему сведения о них не достигли нас раньше, в те време на, когда жили такие люди, которые могли бы судить об этом лучше, чем мы. Мне досадно, что ничего не знали о них ни Ликург, ни Плато н; ибо то, что мы видим у этих народов своими глазами, превосходит, по моему, не только все картины, которыми поэзия изуукрасила золотой век, и все ее в ыдумки и фантазии о счастливом состоянии человечества, но даже и самые п редставления о пожелании философии. Философы не были в состоянии вообра зить себе столь простую и чистую непосредственность, как та, которую мы в идим собственными глазами; они не могли поверить, что наше общество може т существовать без всяких искусственных ограничений, налагаемых на чел овека. Вот народ, мог бы сказать я Платону, у которого нет никакой торговли , никакой письменности, никакого знакомства со счетом, никаких признаков власти или превосходства над остальными, никаких следов рабства, никако го богатства, никакой бедности, никаких наследств, никаких разделов имущ ества, никаких занятий, кроме праздности, никакого особого почитания род ственных связей, никаких одежд, никакого земледелия, никакого употребле ния металлов, вина или хлеба. Нет даже слов, обозначающих ложь, предательс тво, притворство, скупость, зависть, злословие, прощение..." Не будучи доста точно хорошо знакомой с историей туземцев Нового Света, я, однако, позвол ю себе заметить, что "столь простая и чистая непосредственность" отнюдь н е вечна, она имеет место быть постольку, поскольку возраст этого обществ а еще не достиг того предела, за которым возникают разного рода проблемы, без решения которых ставится под сомнение сам факт дальнейшего существ ования этого общества. Это может быть и проблема природных ресурсов, и це лый комплекс вопросов, связанных с психологией людей, например, неудовле творенность какого-либо члена общества своим социальным положением, ро лью в обществе; и в случае, если в таком положении окажется человек с задат ками лидера, способный убеждать и вести за собой, то наличие хотя бы конфл иктных ситуаций уже обеспечено (особенно, если таких людей окажется неск олько). Я не очень доверяю теории "положительности" человека, ибо, на мой вз гляд, в человеке изначально присутствует и "черное" и "белое", причем прибл изительно в равных пропорциях; и это соотношение может сохраниться, наве рное, только в социальном вакууме. По ходу развития общества, как и любого организма, будут возникать и многие другие проблемы, требующие решения. Следовательно, сохраниться значениям всех описательных "атрибутов" это го общества (отсутствие торговли, власти и, конечно же, занятий, деятельно сти, необходимость в которой, может быть, и является одной из первопричин развития общества) , не измениться в какой-то мере и укладу, структуре обще ства, наверное, не удастся. А, следовательно, возможно и возникновение раз ного рода "искусственных" ограничений, накладываемых на человека, и тако е, изменившееся общество вряд ли уже будет так восторгать Монтеня. Однак о философ старается не рассматривать подобных перспектив, восхищаясь у кладом жизни и нравами "чистого общества" (что на мой взгляд, несколько пох оже на праздные мечтания, но что, впрочем, можно понять, если вспомнить, ка кая ситуация сложилась во Франции в годы написания "Опытов"), все же понима я временность такого благополучия: "Их способ ведения войны честен и бла городен, и даже извинителен и красив настолько, насколько может быть изв инителен и красив этот недуг человечества: основанием для их войн являет ся исключительно влечение к доблести. Они начинают войну не ради завоева ния новых земель, ибо все еще наслаждаются плодородием девственной прир оды, снабжающей их, без всякого усилия с их стороны, всем необходимым для ж изни в таком изобилии, что им незачем расширять собственные пределы. Они пребывают в том благословенном состоянии духа, когда в человеке еще нет желаний сверх вызываемых его естественными потребностями; все то, что пр евосходит эти потребности им ни к чему. Всех своих единомышленников, кот орые примерно одинакового с ними возраста, они называют братьями, младши х - своими детьми, стариков же - отцами. Эти последние оставляют свое имуще ство в наследство всей общине, без раздела и без всякого иного права на вл адение им, кроме того, какое дарует своим созданиям, производя их на свет, природа. Если их соседи, перейдя через горы, совершают на них нападение и о держивают победу, то вся добыча победителя только в славе да еще в сознан ии своего превосходства в силе и доблести; им нет дела до имущества побеж денных, и они возвращаются в свою область, где у них нет недостатка ни в че м, а главное в том величайшем благе, которое состоит в умении наслаждатьс я своей долей и довольствоваться ею. Так же поступают, в свою очередь, и он и сами, когда им случается быть победителями. Они не требуют от своих плен ных иного выкупа, кроме громко сделанного заявления, что те признали себ я побежденными; но в течение целого столетия не нашлось среди них такого, который не предпочел бы умереть, нежели хоть сколько-нибудь поступиться в своих речах или действиях величием своего несокрушимого мужества; и не встретишь среди них такого, который из страха быть убитым и съеденным ун изился бы до просьбы о помиловании. Они предоставляют пленникам полную с вободу для того, чтобы жизнь приобрела для них тем большую цену, и постоян но напоминают им об их близкой смерти, о муках, которые им предстоит вытер петь, о приготовлениях, производимых с этой целью, о том, как они разрубят их на кусочки и будут лакомиться ими на своем пиршестве. Все это делается исключительно для того, чтобы вырвать у них хотя бы несколько малодушных и униженных слов или пробудить в них желание бежать и таким образом, напу гав их и сломив их стойкость, почувствовать свое превосходство над ними." Монтень считает жестокость этих в буквальном смысле сл ова каннибалов более оправданной, чем жестокость его современников евр опейцев. "Я нахожу, что гораздо большее варварство пожирать человека заж иво, чем пожирать его мертвым, большее варварство раздирать на части пыт ками и истязаниями тело, еще полное живых ощущений, поджаривать его на ме дленном огне, выбрасывать его на съедение собакам и свиньям ( а мы не тольк о читали об этих ужасах, но и совсем недавно были очевидцами их, когда это проделывали не с закосневшими в старинной ненависти врагами, но с соседя ми, со своими согражданами, и, что хуже всего, прикрываясь благочестием и р елигией), чем изжарить человека и съесть его после того, как он умер". Пожал уй, с этим можно и нужно согласиться, сравнивая мораль времени инквизици и и обычаи дикого племени каннибалов; хотя, впрочем, и сегодня гуманность является не самым распространенным свойством души современных цивилиз аций. Но в данном случае следует, наверное, руководстьвоваться принципом : "из двух зол выбирают меньшее", так как при всем понимании исторических о собенностей разных временных периодов, я считаю злом любую жестокость, и менно жестокость, по отношению к человеку. По Монтеню культура, нравы и об раз жизни этих дикарей во многом превосходят европейские. "Потрясающее в еликолепие городов Куско и Мехико и среди прочих диковинок сад их короля , где все деревья, все плоды и все травы, расположенные так же, как они обычн о произрастают в садах, и с соблюдением их натуральной величины, были пор азительно искусно выполнены из золота, каковыми были в его приемной и вс е животные, которые водились на его землях и в водах его морей, и, наконец, к расота их изделий из камня, перьев и хлопка, а также произведения их живоп иси наглядно показывают, что они нисколько не ниже нас и в ремеслах. Но что касается благочестия, соблюдения законов, доброты, щедрости, честности, искренности, то нам оказалось весьма и весьма кстати, что всего этого у на с не в пример меньше, чем у них; из за этого преимущества перед нами они сам и себя погубили, продали, предали. Что до смелости и отваги, до твердости, с тойкости, решительности перед лицом страданий, голода, смерти, то я не поб оюсь сопоставить находимые мной среди них образцы с наиболее прославле нными образцами античности, все еще бережно хранимыми памятью нашего ми ра по эту сторону океана... Какая жалость, что это столь благородное приобретение н е было сделано при Александре или при древних греках и римлянах и столь в еликие преобразования и перемены в судьбе стольких царств и народов не п роизошли при тех, кто мог бы бережно смягчить и сгладить все, что тут было дикого, и вместе с тем поддержать и вырастить добрые семена, брошенные зд есь самою природой, не только привнося в обработку земли и украшение гор одов искусство Старого Света, но также привнося в добродетели туземцев д обродетели греческие и римские! Каким это было бы улучшением и каким усо вершенствованием нашей планеты, если бы первые образцы нашего поведени я за океаном вызвали в этих народах восхищение добродетелью и подражани е ей и установили между ними и нами братское единение и взаимопонимание! До чего же легко было бы ей завоевать души столь девственные, столь жадны е к восприятию всего нового, в большинстве своем с прекраснейшими задатк ами, вложенными в них природою! Мы же поступили совсем по иному, воспользо вались их неведеньем и неопытностью, чтобы тем легче склонить их к преда тельствам, роскоши, алчности и ко всякого рода бесчеловечности и жестоко сти по образу и подобию наших собственных нравов. Кто когда нибудь покуп ал такою ценою услуги, доставляемые торговлей и обменом товарами? Стольк о городов разрушено до основания, столько народов истреблено до последн его человека, столько миллионов людей перебито беспощадными завоевате лями, и богатейшая и прекраснейшая часть света перевернута вверх дном ра ди торговли перцем и жемчугом: бессмысленная победа! Никогда честолюбие , никогда гражданские распри, толкавшие людей друг на друга, не приводили их к столь непримиримой вражде и не причиняли им столь ужасающих бедстви й". Здесь остается только согласиться с Монтенем в том, что в истории вообщ е всего человечества существует много моментов, при, будь это в нашей вла сти, изменении которых судьба человечества и Человека оказалась нескол ько иной, по нашему разумению более, ну что ли, счастливой. Насколько это актуально звучит в наше время, можно поня ть, если вспомнить, с какими трудностями сталкивается теперь европейска я цивилизация в том, что касается экологии, охраны среды, заботы о здоровь е, о всестороннем развитии человека и т.д. Все это во многом следствие того , что западная культура пошла по пути внешнего, поверхностного овладения природой, пренебрегая человеческим фактором, фактором духовного, внутр еннего совершенствования. 4. О Боге и бессме ртии души Но только ли природа и человек, к ак ее составная часть, являются частями мироздания! Существует ли бог, а е сли да, то каково оно, это божество. В период расцвета инквизиции во Франци и, давления религиозных догм Монтень открыто не мог ответить на эти вопр осы в "Опытах", однако позиция философа очерчена достаточно ясно. Монтень предлагает обзор толкований древними авторам и идеи божества и называет его гвалтом философских школ. Такая сумятицы мнений оставляет у Монтеня одно сомнение - сомнение в идее божества вооб ще! Монтень оказался перед противоречием: если бог существует, он - сущест во одушевленное, если он существо одушевленное, то он имеет органы чувст в, а если он имеет органы чувств, то он подвержен развращающему влиянию ст растей. Если он не имеет телесной сущности, он не имеет и души, а, следовате льно, не может и действовать; если он имеет тело, то он не избавлен от гибел и. Слабость человеческого разума, считает писатель, не в с остоянии рационально обосновать веру, которая может быть обнаружена то лько в "откровении". "Ведь если бы это было возможно, то неужели столько нео быкновенно одаренных и выдающихся умов древности не смогли бы силами св оего ума достигнуть этого познания." Но именно поэтому, освободившись та ким образом от всяких отношений с верой, разум человека оказывается абсо лютно свободным, независимым в том, что касается человеческих дел. Оторвав религиозную истину от разума и реальной жизни, Монтень превращает своего бога в абстрактную сущность, не имеющую никак их конкретных черт, вечную, вневременную, не определенную никакими атриб утами. Объективно это привело к растворению идеи бога в бесконечном, нео пределимом, т.е. в природе, в "великом целом". За идеей бога Монтень признает , таким образом, значение некой непостижимой первопричины. Но, отделив эт у первопричину от всего земного и мирского, он приходит к безграничной с вободе человека в посюсторонних делах. "Если вера не открывается нам сверхъестественным наити ем, если она доходит до нас не только через разум, но и с помощью других чел овеческих средств, то она не выступает во всем своем великолепии и досто инстве; но все же я полагаю, что мы овладеваем верой только таким путем. Ес ли бы мы воспринимали бога путем глубокой веры, если бы мы познавали его ч ерез него самого, а не с помощью наших усилий, если бы мы имели божественну ю опору и поддержку, то человеческие случайности не в состоянии были бы н ас так потрясать, как они нас потрясают. Наша твердыня не рушилась бы от ст оль слабого натиска. Пристрастие к новшествам, насилие государей, успех той или иной партии, случайная и неожиданная перемена наших взглядов не могли бы заставить нас поколебать или изменить нашу веру, мы не решились бы вносить в нее раскол под влиянием какого-нибудь нового довода или уго воров, сколь бы красноречивыми они ни были. С непреклонной и неизменной т вердостью мы сдерживали бы напор этих потоков. Если бы этот луч божества как-нибудь касался нас, он проя влялся бы во всем: это сказалось бы не только на наших речах, но и на наших д ействиях, на которых лежал бы его отблеск; все исходящее от нас было бы оза рено этим возвышенным светом. Нам должно быть стыдно, что среди последов ателей всех других религий никогда не было таких, которые не сообразовал и бы так или иначе свое поведение и образ жизни со своими верованиями - как бы ни были эти верования нелепы и странны, - в то время как христиане, испов едующие столь божественное и небесное учение, являются таковыми лишь по названию; хотите убедиться в этом - сравните наши нравы с нравами магомет анина или язычника - и вы увидите, что мы окажемся в этом отношении стоящим и ниже. А между тем, судя по превосходству нашей религии, мы должны были бы сиять несравненным светом, что о нас следовало бы говорить: "Они справедл ивы, милосердны, добры. Значит, они христиане". Монтень по-своему подходил и к проблеме бессмертия души . Он ее решает в духе материализма, доказывая, что состояние тела непосред ственно отзывается на душе: достаточно укуса бешеной собаки, чтобы потря сти душу до основания. Отрицая идеи Платона о воздаянии в будущей жизни, о н спорит с этим, так как тот, по его мнению, кто будет испытывать эти наслаж дения, уже не будет прежним человеком, это будет что-то совсем иное. "Когда Магомет обещает своим единоверцам рай, устланный коврами, украшенный золотом и драгоценными камнями, рай, в котором нас жд ут девы необычайной красоты и изысканные вина и яства, то для меня ясно, чт о это говорят насмешники, приспособляющиеся к нашей глупости: они стремя тся привлечь и соблазнить нас этими описаниями и обещаниями, доступными нашим земным вкусам. Ведь впадают же некоторые наши единоверцы в подобно е заблуждение и надеются после воскресения вернуться к земной и телесно й жизни со всеми мирскими благами и удовольствиями. Можно ли поверить, чт обы Платон - с его возвышенными идеями и столь близкий к божеству, что за н им сохранилось прозвище божественного, - допускал, что такое жалкое созд ание, как человек, имеет нечто общее с этой непостижимой силой! Можно ли пр едставить себе, чтобы он считал наш разум и наши слабые силы способными у частвовать в вечном блаженстве или терпеть вечные муки! От имени человеч еского разума следовало бы сказать ему: если те радости, которые ты сулиш ь нам в будущей жизни, такого же порядка, как и те, которые я испытывал здес ь на земле, то это не имеет ничего общего с бесконечностью. Даже если все м ои пять чувств будут полны веселья и душа будет охвачена такой радостью, какой она только может пожелать и на какую может надеяться, это еще ничег о не значит, ибо меру ее возможностей мы знаем. И если в этом есть хоть что-н ибудь человеческое, значит, в этом нет ничего божественного. Если оно не о тличается от нашего земного существования, то оно ничего не стоит. Все ра дости смертных тоже смертны. Если нас еще может трогать и радовать в буду щем мире то, что мы узнаем наших родителей, наших детей и наших друзей, есл и мы еще ценим такие удовольствия, то это показывает, что мы находимся еще во власти земных и преходящих радостей. Мы не в состоянии достойным обра зом оценить величие этих возвышенных и божественных обещаний, если спос обны их как-то понять; ибо для того, чтобы представить их себе надлежащим о бразом, их следует мыслить невообразимыми, невыразимыми, непостижимыми и глубоко отличными от нашего жалкого опыта. "Не видел того глаз, - говорит апостол Павел, - не слышало того ухо, и не приходило то на сердце человеку, ч то приготовил Бог любящим Его". И если для того, чтобы сделать нас к этому с пособными, потребуется преобразовать и изменить наше существо (как ты эт ому учишь, Платон, путем описанных тобой очищений), то это изменение должн о быть таким коренным и всесторонним, что мы перестанем быть в физическо м смысле тем, чем были, и эти награды на том свете получит уже какое-то друг ое существо. Ибо когда мы говорим о метемпсихозе Пифагора и о том, как он представлял себе переселение душ, то разве мы думаем, что лев, в котором воплотилась душа Цезаря, испытывает те же страсти, которые волновали Це заря, или что лев и есть Цезарь! Если бы это было так, то были бы правы те, кто, оспаривая это мнение Платона, упрекали его в том, что в таком случае могло бы оказаться, что превратившаяся в мула мать возила бы на себе сына, и прив одили другие подобные нелепости. И разве новые существа, возникшие при э тих превращениях одних животных в других того же вида, не будут иными, чем их предшественники. Говорят, что из пепла феникса рождается червь, а пото м другой феникс; можно ли думать: что этот второй феникс не будет отличать ся от первого. Мы видим. что шелковичный червь умирает и засыхает и из него образуется бабочка, а из нее в свою очередь другой червь, которого нелепо было бы принимать за первого. То, что однажды прекратило существование, т ого больше нет. И когда в другом месте ты, Платон, говоришь, что этими возда яниями в будущей жизни будет наслаждаться духовная часть человека, то ты говоришь нечто маловероятное. Ибо тот, кто будет испытывать это наслажд ение, не будет больше человеком, а следовательно, это будем не мы; ведь мы с остоим из двух основных частей, разделение которых и есть смерть и разру шение нашего существа. Не говорим же мы, что человек страдает, когда черви точат части его бывшего тела или когда оно гниет в земле". 5. О будущем "Не все, что колеблется, падает. Ос тов столь огромного образования держится не на одном гвозде, на великом множестве их. Он держится уже благодаря своей древности; он подобен стар ым строениям, из-за своего возраста потерявшим опору, на которой они поко ились, без штукатурки, без связи. и все же не рушищимся и поддерживающим се бя своим весом. К тому же никак нельзя одобрить поведение тех, кто обсле дует лишь внешние стены крепости и рвы перед ними; чтобы судить о ее надеж ности, нужно взглянуть, кроме того, откуда могут прийти осаждающие и како вы их силы и средства. Лишь немногие корабли тонут от своего веса и без нас илия над ними со стороны. Давайте оглядимся вокруг: все распадается и раз валивается; и это во всех известных нам государствах, как христианского мира, так и в любом другом месте; присмотритесь к ним, и вы обнаружите явну ю угрозу ожидающих их изменений и гибели. Астрологи ведут беспроигрышну ю игру, предвещая, по своему обыкновению, великие перемены и потрясения; и х предсказания толкуют о том, что без того очевидно и осязаемо; за ними нез ачем отправляться на небеса." Может, это применимо и к нам... Америка, "замечательная" Америка уже напугана угрозой н ациональной войны "белых и черных", народы африканского континента вымир ают от голода, отсутствия лекарств, экономический кризис стоит у порого всех развитых промышленных стран, экологическая катастрофа угрожает в сему человечеству. Есть о чем подумать, читая Монтеня. "И если это сочетание бедствий и вечной угрозы наблюдае тся повсеместно, то отсюда мы можем извлечь для себя не только известное утешение, но и некоторую надежду на то, что наше государство устоит, как и другие; ибо где падает все, там в действительности ничто не падает. Болезн ь, присущая всем, для каждого в отдельности есть здоровье; единообразие - к ачество, противоборствующее распаду. Что до меня, то я отнюдь не впадаю в о тчаяние, и мне кажется, что я вижу перед нами пути к спасению. Кому ведомо, н е будет ли господу богу угодно, чтобы и с нами произошло то же самое, что по рою случается с иным человеческим телом, которое очищается и укрепляетс я благодаря длительным и тяжелым болезням, возвращающим ему более полно е и устойчивое здоровье, нежели то, какое было ими у него отнято!" Мне остае тся добавить только: "Дай-то бог!" Заключение Перечисленную выше совокупност ь идей, содержащихся в трудах Мишеля Монтеня, трудно рассматривать как ц елостную концепцию культуры. Впрочем, это и не удивительно. Монтень нико гда не ставил перед собой такой задачи, и этим прежде всего объясняется т от факт, что перед нашими глазами, когда мы берем его работы, предстает рос сыпь блестящих мыслей, которые весьма трудно объединить в систему. Тем н е менее Мишель Монтень вошел в историю европейской мысли как один из сам ых глубоких философов рубежа позднего Возрождения и Нового времени, чьи труды оказали глубокое воздействие на критически мыслящие умы последу ющих столетий. Его вклад в становление культурологической теории так же несомненен, как и вклад его великого предшественника Петрарки. "Опыты"- один из замечательных памятников, в котором нашл и яркое отражение гуманистические идеалы и вольнолюбивые идеи передов ой культуры французского Возрождения. Литература 1. Монтень М. Опыты. Избранные главы: Пер. с фр./Сост., вступ. ст., п римеч. В.П.Яковлев. – Ростов-на-Дону: "Феникс", 1998 – 544с. Монтень М. Об искусстве жить дост ойно. Философские очерки. Изд. 3-е. Сост. и авторы предисл. А. Гулыга и Л. Пажитн ов. Худож. Л. Зусман. М.: "Дет. лит.", 1995. – 206 с. с ил. Монтень М, Ларошфуко Ф, Паскаль Б. О природе человека: Пер с фр. Бобович А. М.: "Ламартис", 2008. – 619с. Шендрик А.И. Теория культуры: Учеб. пособие для вузов. - М.: Ю НИТИ-ДАНА, Единство, 2002. - 519с. Кузнецов В.Г., Кузнецова И.Д., Миронов В.В., Момджян К.Х. Филос офия: Учебник.-М.:ИНФРА-М, 2008.-519с