Эрнест Хемингуэй I. ИСТОКИ И КОРНИ Осенью 1926 года , после выхода первого романа “И восходит солнце” (“Ф иеста” ), 27-летний Хемингуэй сразу стал знаменит остью . Между тем он уже несколько лет был надеждой не только сверстников по пер у , но и таких мудрых стариков , как Линк ольн Стеффенс и Форд Медокс Форд . У не го за плечами было уже четыре книги — рассказов , стихов , сатиры . Но како в был тираж этих книг : последовательно — 300,170,1335,1250 экземпляров . Они были известны только в узком кругу завсегдатаев Монларнаса и Гринин Вилледжа и замечены только наиболее проницательными — из критиков Эд мундом Уилсоном , из редакторов Максуэллом Пер кинсом. Но Хемингуэй рано осознал себя человеком пишущим , не литератором , и еще не писателем , а просто тем , кто не м ожет не закреплять на бумаге свое восприя тие мира , не может не делиться им с друг ими. Эрнест Хемингуэй родился 21 июля 1899 года в Ок-Парке , маленьком , чистеньком городке , рядом с Чикаго — этим крупнейшим торгово-промы шленным Центром Среднего Запада . Гам делались дела и Деньги , а здесь , в этом гор одке коттеджей и колледжей , лишь оседал о нажитое в Чикаго. Он рос в культурной , обеспеченной семь е , и родители , каждый по-своему , пытались на править его интересы . Отец — врач по профессии и этнограф-любитель по душевной скл онности — увлекался охотой , брал с собой Эрна в леса , водил в индейские поселки , старался приучить сына наблюдать при роду , зверей , птиц , приглядываться к необычной жизни индейцев . Видимо , он надеялся , что старший сын продолжит традицию семьи Хе мин гуэев , которая насчитывала несколько естественник ов , врачей , этнографов , путеше с твеннико в-миссионеров. А мать — любительница музыки и ж ивописи , обучавшаяся пению и дебютировавшая в нью-йоркской филармонии , тут , в своем горо дке , принуждена была довольствоваться преподавани ем , пением в церковном хоре , а сына стр емилась обучить игре на в иолончели . Му зыканта из Эрна не получилось , но любовь к хорошей музыке и к хорошим картина м с новой силой пробудилась в Хемингуэе уже в зрелые творческие годы. Разумеется , нельзя целиком отождествлять действительного доктора Кларенса Хемингуэя и его жену с вымышленными образами родите лей Ника Адамса и Джордана , но вот как трансформируются отголоски жизни на страница х книг Хемингуэя . В ранних рассказах показ ан дом отца , провинциального доктора , очень напоминавшего чеховских земских врачей . Атмосфе ра скучных, серых будней и образ сла бовольного мужа под башмаком у елейного д еспота — жевпы. Именно она , жена , задает тон этого житья-бытья . Она член “ Общества христианско й науки” , на ее столике неизменная Библия и номер журнала “Христианская паука” (“До ктор и его ж ена” ). Она целыми дня ми молится о сыне и муже , зная , “ч то мужчины слабы” (“Дома” ). Она внушает муж у “Помни , тот , кто смиряет дух свой , си льнее того , кто покоряет города” , — и зудит его 'с неизменным припевом “милый” . После нескольких таких реплик у него р уки опускаются : “Ружье само стало в угол за шкафо м — расхотелось даже на охоту идти , и кипа нераспечатанных медицинских журналов ра стет на полу около его стола . А когда дверь за ним захлопнулась и раздался ее вздох , он говорит через окно : “Прости ”,— и слыш ит в ответ : “Ничего , мил ый” (“Доктор и его жена” ). Его единственная утеха — собирание коллекций . Сначала это заспиртованные змеи и ящерицы — она сожжет их при переезде в новый дом , потом индейские древности , и она опять со жжет их в его отсутствие при очер е дной уборке . “Я убирала подвал , мой Друг”,— улыбаясь , встречает она его па крыльце , и он молча принимается спасать об горевшие остатки , и максимум его протеста - ото сказанные Нику слова : “Самые лучшие наконечники про пали” (“На сон грядущий” ). И образ отца — хорошего , но слабого человека с безвольным подбородком , но зорким глазом и твердой рукой охотника и хирурга (“Отцы и дети” ). Он настолько подавлен и безответен , что близкие не принимают его всерьез даже в том , в чем он действительно мастер своего дела . К о гда он делает операцию кесарева сечения охотничьим ножом и зашивает рану вяленой жилой , дядя Джордж роняет : “Ну еще бы , ты у нас знаменитый хирург ! ” (“Индейский поселок” ). Отец — спутник его детства и отр очества . Но “после того , как ему исполнило сь пятнадц ать лет , у него не было ничего общего с отцом” (“Отцы и дети” ). Позднее отец возникает лишь в сумеречны х воспоминаниях и снах ночного существования , а спутник его возмужалости , пример упорн ого и мужественного дневного труда — это дед , участник Гражданской войны 1861-1865 годов. Ок-паркская средняя школа по уровню об щеобразовательной подготовки была на очень хо рошем счету . Хемингуэй с благодарностью вспом инал своих преподавательниц родного языка и литературы , а школьная газета “Трапеция” (“Тгареге” ) и школьн ый журнал “Скрижаль” (“ Tabu 1 а” ) дали ему возможность попробовать свои си лы и в фельетоне (особенно спортивном ), и в беллетристике . За что ни брался Эрни , он во всем старался не ударить лицом в грязь . Он был капитаном и тренером разных спортивных команд , брал призы по плаванию и стрельбе , был редактором “Трапеции” . В эти школьные годы он много читал и позднее , уже после “Фиесты” , у тверждав , что писать он научился , читая Би блию . Из традиционного школьного чтения Хемин гуэя не затронули ни стихи Теннисона и Л онгфелло , ни романы Вальтера Скот та , Купера , Гюго , Диккенса . Зато Шекспир ост ался на всю жизнь . Позднее он говорил , что слишком хорошо помнит “Ромео и Джулье тту” и “Отелло” , чтобы часто возвращаться к ним , но “Лира” , например , перечитывает ка ждый год . Так ж е на всю жизнь остался “Гекльберри Финн” Марка Твена , книг а , которую зрелый Хемингуэй считал истоком современной американской литературы . Но Марк Твен , как автор “Человека , который совратил Гедлпберг” , был , конечно , не в почете в Ок-Парке и едва ли попада л ся на глаза юного Хемингуэя . Как и Джек Лондон , автор “Железной пяты” и “Мартина Плена” . Интересно , что и потом , выросши , Хемингуэй к Джеку Лондону уже как-то не возвращался . А из внеклассного чтения от этой поры остались в памяти Хемингуэя простые и трез в ые морские рома ны Капитана Мариетта , “Королева Марго” Дюма , как книга о товариществе и верности , и рассказы Киплинга. В школьной газете и журнале Хемингуэй писал спортивные отчеты , юморески и “стра шные” рассказы . У школьников тогда в моде был живший в сосе днем Чикаго пис атель Ринг Ларднер , причем не столько как горький и жесткий сатирик , сколько как остроумный на свой чикагский лад фельетони ст и спортивный обозреватель . Ему-то на пе рвых порах усердно подражал и юный Эрна . Классному наставнику , как куратору школьного журнала , неоднократно попадало от и нспектора за ироническую вольность заметок уч еника Эрнеста Хемингуэя. Из тридцати с лишним публикаций в “Скрижали” выделяются три : в феврале 1916 года — основан ный на индейском фольклоре рассказ “Суд М аниту” — о б убийстве старым охотнико м молодого спутника по охоте . В апреле 1916 года— “Всё дело в цвете”— рассказ с тарого боксера о нечестном матче уже с характерным для позднейшего Хемингуэя рубленым диалогом и профессиональным языком . И , на конец , в ноябре 1916 го д а — “Сепи Жинган” — рассказ о кровавой мести , где рассказчик-индеец более поглощен оценкой разных сортов трубочного табака и заботой о своей собаке Сепи Жингане , чем воспоминаниями о свирепой расправе с обидчиком , которую он вспоминает так , между прочим. П о этим рассказам видно , что Х емингуэй успешно усваивал первоначальные навыки литературного письма ; видно и то , что он стремился закрепить непосредственные впечатле ния , а они , конечно , были главным в фор мировании человека и писателя . Дома , в Ок-П арке , его о кружал душный обывательск ий мирок , который он скоро ощутил , а не сколько позднее изобразил в рассказе “Дома”. У отца был за озером Мичиган , в нетронутых ещё тогда лесах , маленький охотн ичий домик на берегу Валун-Лэйк , куда он спасался от своих городских обя занност ей и жениных гостей , где он охотился , д аром лечил индейцев близлежащей резервации , с обирал коллекцию предметов индейского быта . Т уда он брал с собой сына ; там же , позднее , на Биг-ривер , охотился , уже в одиночку , и любимый герой Хемин гуэя Ник Адаме . Но и в этом доми ке верховодил не доктор , а его жена. Эрни было мало редких охотничьих выла зок с отцом . Он хотел повидать свет св оими глазами . На каникулах он не раз п ускался в бега — работал на фермах и ли мойщиком посуды в придорожных барах . За недели , а т о и месяцы этих ск итаний он встречал немало бродяг , пьянчужек , гангстеров , женщин легкого поведения — сло вом , всякую придорожную накипь , о которой позднее он писал в рассказах “Чемпион” , “С вет мира” . Но приходила осень , и Эрни , хлебнув свободы , возвращалс я к душно й школьной и домашней рутине. А зимой удавалось вырваться только в Чикаго , где он стал обучаться боксу . Н а первом же уроке тренер расквасил ему нос , позднее серьезно был поврежден глаз , но Эрни упорствовал и впоследствии стал первоклассным боксером . Уроки уроками , а попутно он приглядывался к новому для него миру боксеров , барменов , гангстеров , о которых он писал позднее в рассказах “ Пятьдесят тысяч” , “Убийцы” и др . Этот Чика го оказывался гораздо более неприглядным , чем Ок-Парк , и у Эрни назревало р ешение — “уеду я из этого города ”. . Шел 1917 год . Америка вступила в первую мировую войну , и Эрни , тем временем кончив школу , стремилс я попасть в армию . Но от матери он унаследовал нева жное зрение , к тому же сказалась травма глаза , полученная при трениров ке , и в армию его не принимали . Близость Чикаго сказалась на культурном уровне Ок-Парка . Когда вспоминаешь , что полученное в средней школе Ок-Парка образование уравняло на читаннос ть и тягу к знанию Хемингуэя со многи ми его сверстниками , получившими униве р ситетский диплом , что эта школа приохо тила его к Шекспиру , Мерло , Чосеру , — не приходится особенно сожалеть , что Хемингуэ й не кончил какой-нибудь теологический или философский факультет или узкотехническую школ у , где бы на него могли надеть те или иные де л яческие шоры. Взамен высшего академического образования Хемингуэй прошел целых три жизненных униве рситета . Первым из них была школа журнализ ма И первым курсом— репортерство в прови нциальной канзасской газете “Стар” . Для многи х американских писателей традиц ионным пут ем в литературу была газета , но Хемингуэю повезло , что он начал не в продажных органах желтой прессы , где ценилась тольк о сенсация , к тому же преподносимая в форме установившихся штампов . Для усвоения га зетной техники Хемингуэю пригодилось то , ч т о он был редактором школьной “Трапеции” , по от установившегося там развя зного газетного штампа пришлось отвыкать . “Ка нзас стар” была одной из независимых пров инциальных газет , руководимая журналистами старой школы . Здесь ценили факт и точную , дел овитую , л а коничную его подачу . За семь месяцев напряженной работы в “Стар” Хемингуэй получил много полезных профессиона льных навыков . О том , как воспитывали в Канзас-Сити нов ичков , можно судить по некоторым из сложен ных здесь “Ста заповедей газетчика” : — Пиши коротк ими предложениями . Первый абзац д олжен быть краток . Язык должен быть сильным. Утверждай , а не отрицай . — Бойся обветшалых жаргонных словечек , особенно когда они становятся о бщеупотребительными . Воспринимается только свежий сленг. — Избегай прилагательных , особенно таких пышных , к ак “потрясающий” , “великолепный” , “грандиозный” , “в еличественный”. “Единственная стоящая 'форма рассказа,— н аставлял молодых репортеров старый газетный в олк Л . К . Моис , — это объективное изло жение . Никаких этих потоков сознания . И н ечего разыгрывать из себя стороннего наблюдателя в одном абзаце и всезнающего господа бога в следующем . Словом , никаких этаких штучек”. От всех репортеров здесь неукоснительно требовали соблюдения подобных заповедей , и это пошло впрок Хемингуэю : “Работая в “Канзас стар” , — вспоминал он позд нее , — я старался о простых вещах пис ать просто” . Репортерская работа опять сталки вала Хемингуэя с преступными городскими низам и : гангстерами , грабителями , спортивными жучками и с полицией . Эти встречи снабдили ег о больши м запасом жизненных наблюдений . Ему открылась жизнь , где одним слишком хорошо , а д ругим — слишком плохо , где тягостны и невыносимая н ищета , и несносное благополучие . Где репортеру можно было писать всю правду о бродя ге и слишком мало правды о богачах . И по степенно накапливалось у него еще смутное сознание социального неблагополучия . Все это позднее отразилось во многих его произведениях , а некоторые страницы первого сборника Хемингуэя “В наше время” , как , например , миниатюры о подстреленных грабителях- венг р ах и о повешении Сэма Ка рдипелла , — 'это явно литературный задел канзасского репортера Хемингуэя. П . ВОЙНА Следующим из жизненных университетов стала для Хемингуэя первая мировая война . В те годы , когда Европа была уже охвачена войной , в США сознание свое й мощности и неуязвимости порождало настроение самодовольного изоляционизма и лицемерного п ацифизма . С другой стороны , в рабочей , в интеллигентской среде нарастал и сознательный антимилитаризм . Однако США уже с начала века стали империалистической и даже к олониальной державой . Как правительс тво , так и крупнейшие монополии были заинт ересованы в рынках , ревниво следили за пер еделом колоний , сфер влияния и т . п . Кр упнейшие капиталисты осуществляли усиленный эксп орт капитала . Дом Моргана совершенно неприкры то б ыл банкиром Антанты . Но офиц иальная пропаганда , этот рупор монополий , обра батывая общественное мнение , все громче крича ла о немецких зверствах : нападение на мале нькую Сербию , разрушение Лувена , наконец , подво дная война и потопление “Лузитании” . Газеты все настойчивее требовали , чтобы США приняли участие в “войне за спасение демократии” , в “войне , чтобы прикончить войн ы” и т . д. Конечно , были и в Соединенных Штатах трезвые 1 люди , которые не давали себя одурманить . Такие , как Джон Рид , который самолично вид ел колониальную войну в Мексике и империалистическую в Европе . Это Джон Рид , художники Арт Йонг , Джо Майнос и другие создали во время войны прог рессивный журнал “Мэссиз” , который проводил п оследовательную антимилитаристскую линию и привл ек в качестве сотр у дни ков лучших представителей как старшего поколения - ) радикального прот еста (Линкольн Стеффенс , Эптон Синклер , Карл Сэндберг , Билл Хейвуд ), так и еще не дифференцированную группу молодых сотрудников (Ма йкл Голд , Ленгстон Хьюз , художник Вильям Г роп-пер , Д жозеф Норт , в то время ещ е радикально настроенный Дос Пассос и др .). “Мэссиз” оказывал оздоровляющее и революционизирующее влияние па некоторую часть интеллигенции , о н находил своего читателя и среди рабочих . Но неискушенные круги американской молодежи был и 'одурманены газетной шумихой ; война представ ала в романтическом ореоле , она представлялас ь отдушиной из гнетущего мира повседневности . Возможность поступить санитарами и шоферами- добровольцами в Красный Крест и принять у частие в войне , не отсиживаясь в о копах , не проходя военной муштры , увлекала многих. Все это были лично храбрые , честные юноши ; призрак военщины и открывшаяся им изнанка войны заставляют их сторониться св оей армии . Дос Пассос , Г . Кросби , Хемингуэй работают в санитарных отрядах на итальян ск ом фронте . Из писателей с именем только Хемингуэй перешел в строй в ита льянские ударные части и был дважды награ жден за храбрость , да поэт Арчибальд Мак-Л иш , начавший со службы в фронтовом госпита ле , “от стыда” также перешел в строй и закончил войну капит а ном америка нской полевой артиллерии. Страшный опыт войны — чужой империал истической войны в . Европе — ломал и коверкал сознание едл '1 сформировавшихся юношей . Иные из них , как Хемингуэй , Мак-Лиш , “ста новились еще крепче на изломе” , но кое-кто оставался с н еизгладимой военной тра вмой , а то и шоком. Вот один из таких . Гарри Кросби , пл емянник самого Пирпонта Моргана , молодой , бога тый , удачливый , поэт-солнцепоклонник . В 1917 году п од Верденом на “Священной дороге” он попа л со своим санитарным автомобилем под ге рманский заградительный огонь . Товарищи К росби остались на полях под Верденом , а он уцелел только для того , чтобы почувс твовать , что внутри у него что-то родилось и сейчас же умерло , и дальше , через ряд лет , за видимостью внешнего успеха , личного счастья, меценатства , создания издательства “Черное солнце” , проходит сумасшедша я идея о смерти как мистическом приобщени и к солнцу , безумный дневник и самоубийств о на пароходе , по пути домой , в объятия х убитой им любовницы. Пожалуй , единственным освежающим впечатл ением для этих неоперившихся юнцов бы ла встреча с простыми , цельными , собранными , мужественными людьми , которых отбирала и ст авила в первый ряд война . Ричард Олдингтон — один из самых талантливых представите лей английской ветви “потерянного поколения” — т а к говорит о впечатлении , которое произвело на его героя , новобранца Джорджа Уинтер-борна (“Смерть героя” ) первая его встреча на пароходе с обстрелянными с олдатами : “В первый раз со дня объявления войны Уинтерборн почувствовал себя почти счастливым . Вот эт о люди ! Было в них что-то напряженно мужественное , что-то целомудренное , удивительно дружелюбное и бодрящ ее ... Эти люди казались измученными и поста ревшими , но кипели энергией , какой-то медлитель ной своеобразной и терпеливой энергией ... Это были люди !” Для тех , кто становился “крепче на изломе” , кому было доступно фронтовое б ратство,— такая встреча в значительной мере определила всю дальнейшую жизнь ; вот как писал об этом в 1936 году А . Мак-Лиш в своем “Слове к тем , кто говорит : “Товарищ” : Тот мне брат , кто со мною в окопах Горе делил , невзгоды и гнев. Почему фронтовик мне родное , чем брат ? Потому что мыслью мы оба шагнем ч ерез море И снова станем юнцами , что бились Под Суассоном , и Мо , и Верденом , и всюду. Французский кларнет и подкрашенные ресниц ы . Возвраща ют одиноким сорокалетним мужчи нам Их двадцатое лето и стальной запах смерти ; Вот что дороже всего в нашей жизн и — Вспоминать с неизвестным тебе челове ком Пережитые годы опасностей и невзгод. Так возникает из множества поколенье — Людская волна однокашников , однолеток . Перемирие было встречено с восторгом , но не принесло разряда накопившегося напряжения : “В первый день перемирия мы ликовали , а наутро не знали , что нам делать”,— пи сал американский критик и поэт М . Каули. Хемингуэй , как и многие его сверстники , рвался на > фронт . Но в американскую армию его упорно не принимали , и поэт ому вместе с товарищем он в апреле 1918 г ода завербовался в один из санитарных отр ядов , которые США направили в итальянскую армию . Это был один из самых ненадежных участков западн о го фронта . И та к как переброска американских частей шла медленно , эти добровольные санитарные колонны должны были также демонстрировать американскую форму и тем самым поднимать дух неохот но воевавших итальянских солдат. Вскоре автоколонна Хемингуэя попала на участок близ Фосс альты , на рек е Пьяве . Но он стремился на передовую , и ему поручили раздавать по окопам подарк и — табак , почту , брошюры. В ночь па 9 июля Хемингуэй выбрался на выдвинутый вперед наблюдательный пост . Т ам его накрыл снаряд австрийского ми н омета , причинивший тяжелую контузию и много мелких ранений . Два итальянца рядом с н им были убиты . Придя в сознание , Хемингуэй потащил третьего , который был тяжело ране н , к окопам . Его обнаружил прожектор и задела пулеметная очередь , повредившая колено и г олень . Раненый итальянец был убит . При осмотре тут же на месте у Хемингуэя извлекли двадцать восемь осколков , а всего на считали их двести тридцать с емь . Хемингуэя эвакуировали в Милан , где о н пролежал несколько месяцев и перенес ря д последовательных опер а ций колена . Выйдя из госпиталя , Хемингуэй добился назна чения лейтенантом в пехотную ударную часть , но был уже октябрь , и скоро было за ключено перемирие “Тененте Эрнесто” — Хеминг уэй был награжден итальянским военным крестом и серебряной медалью за доблест ь — вторым по значению военным отли чием. Однако война отметила его и другим . Он никогда не мог избавиться от потряс ений , описанных позднее в “Прощай , оружие ! ” ... После контузии он надолго лишился спос обности спать в темноте ночью и его д олго тревожили кошма ры ; это была не только физическая травма . Личные впечатления , общение с рядовыми итальянцами , их рассказы о капореттском разгроме , антивоенные демонст рации на улицах Милана , выкрики : “Долой офицеров !”— все 'это на мн огое открыло глаза Хемингуэю глубоко пот рясло его . В рядах чужой армии , в чужой стране , он стал свидетелем бесцельн ой бойница чужие и чуждые интересы , где , в отличие от чикагских боен , мясо прост о зарывали в землю . Здесь впервые раскрылс я Хемингуэю страшный мир , где все конфликт ы хотят решать в о йной , открылся и основной закон этого волчьего мира — война всех против всех. “Уходишь мальчиком на войну , полный ил люзий собственного бессмертия . Убьют других , н е тебя ... А потом , когда тебя серьезно р анят , ты теряешь эту иллюзию и понимаешь , что могут убить и тебя” . Так бы ло с самим Хемингуэем , так стало и с его героями . Война показала Хемингуэю смерт ь без покровов и героических иллюзий . “Абс трактные слова , такие , как “слава , подвиг , д облесть” или “святыня” , были непри стойны рядо м с конкретными ... н а званиями рек , номерами полков и датами” . Непристойны пото му , что они действительно были лживы в данной обстановке . А потом пришло время , когда для его полковника Кант-уэлла (“За рекой , в тени деревьев” , 1950) неотступным кошма ром стал самый номер его собс т венного полка , полегшего в ненужной ат аке уже на полях второй мировой войны. Тогда , в Италии 1918 года , Хемингуэй был еще не писателем , а 'солдатом , но , несомн енно , что впечатления и переживания этого полугода на фронте не только наложили неи згладимую печа ть на весь его дальнейш ий путь , но и непосредственно отразились в ряде его произведений. В 1918 году Хемингуэй возвращался домой в Соединенные Штаты в ореоле героя , одним из первых раненых , одним из первых на гражденных . Может быть , это некоторое время и ль стило самолюбию молодого ветерана , но очень скоро он разделался и с этой иллюзией. Однако вскоре Хемингуэй стал тяготиться журнализмом . Не то чтобы ему не нрави лась работа разъезд иного корреспондента , но он стал опасаться , что увлечение ею п овредит ему ка к писателю . Позднее , в своей “Автобиографии” , патриарх американского ж урнализма Линкольн Стеффенс вспоминал : “Как-то вечером , во время Лозаннской м ирной конференции , Хемингуэй показал мне своп депепти с греко-турецкого фронта . Он толь ко что перед тем верну лся с театр а войны , где наблюдал исход греческих беже нцев из Турции , и его депеша сжато и ярко передавала все детали этого трагическ ого потока голодных , перепуганных , отныне безд омных людей . Я словно сам их видел , чит ая строки Хемингуэя , и сказал ему об э т ом . “Нет,— возразил он,— вы читаете код . Только код . Ну , разве это не замечательный язык ?” Он не хвастал , это была правда , но я помню , как поз же , много позже он говорил : “Пришлось отка заться от репортажа . Очень уж меня затягив ал язык телеграфа”. Долгие год ы Хемингуэй-газетчик был свидетелем всякого рода парламентской возни , его это приучало путать большие политическ ие вопросы , волнующие все человечество , с интригами и корыстной игрой политиканов — и он часто отмахивался от политики воо бще . Сказывалась типи ч но американская нелюбовь к теории , анархо-индивидуализм запад ного интеллигента его поры , ненависть ко в сяким закулисным махинациям . И все же , всп оминая позднее о кризисном для него 1923 годе , он пишет : “Помню , как я возвратился с Ближнего Востока ... совер ш енно под авленный тем , что происходит , и в Париже пытался чем-то помочь делу , то есть стат ь писателем ... Холодный , как змий , я ре шил стать писателем и всю свою жизнь писат ь как можно правдивее” . Хемингуэй говорил о том , как полезна для писателя работа в г а зете . Но что же все-таки извлек он сам из этой работы ? Прежде всего , жизненный опыт , запас впечатлений и но меньший запас наблюдений от встреч с широким кругом людей . А в выработке его стиля закрепление одного из уже да вно приобретенных им качеств : емкого лаконизма , умения выжать главное и пос тавить это главное на ударное место , в ключевую фразу или заглавие. Почти два года длился второй тур газетной работы Хемингуэя ; постоянной базой е го был Париж . За эти годы Хемингуэй мн ого повидал и многому научился. Хе мингуэй годами воспитывал в себ е честное и серьезное отношение к слову , а именно такого отношения и не было в газете Хайндмарша , и не этого от него требовали редактора. Именно в Торонто Хемингуэй пытался ук лониться от этих поручений , пародируя в св оих фель етонах напыщенный стиль газеты . Такова , например , его парозия на рекламные публикации об американских курортах : “Прекрасное озеро Мухобойное гнездится ка к язва в самом сердце больших северных лесов . Вокруг него громоздятся величественные горы . А над ними в ысится величест венное небо . Со всех сторон его окружают величественные берега . А берега усеяны ве личественной дохлой рыбой — заснувшей от скуки”. Хемингуэй всегда ставил непременным услов ием для писателя совесть , чувство справедливо сти . “Писателю , не умеющ ему различать , что справедливо и что несправедливо , лучше бы , чем писать романы , взяться за издание ежегодник а похвальных дипломов первых учеников”. Он окончательно решил бросить газету , где ему становилось тесно и , главное , душн о . В январе 1924 года он сн ова надолго прощается с Америкой и уезжает в Пар иж , чтобы стать писателем . Здесь ему снова приходится очень туго . Все надо было начинать сначала . Ведь в ноябре 1922 года у жены его , ехавшей к нему в Лозанну , выкрали чемодан , а в чемодане было все до этого времени написанное Хемингу эем : почти законченный роман , восемнадцать рас сказов , тридцать стихотворений . Однако нет худ а без добра : начинать можно было , минуя уже пройденный ученический этап. III. НА ПОДСТУПАХ К МАСТЕРСТВУ Итак , опять Париж , но уже не как штаб-квартира ко рреспондента , в которой оттачивалось острие х емингуэевской манеры , а как литературный унив ерситет , как мастерская художника , где отшлифо вывались грани его мастерства. Еще в конце 1921 года он получил дост уп в литературные круги Парижа реком е ндательными письмами к Эзре Паунду и Герт руде Стайн . На некоторое время они и с тали его первыми наставниками в Париже. Одной из первых публикаций Хемингуэя была напечатанная в 1922 году в нью-орлеанском журнале Двурушник” (“ Double - Dealer ” ) издевательская басенка . “Наконец” Он старался выплюнуть истину ; Сначала во рту пересохло, Потом оп заболтал , распуская слюни ; Истина повисла на его подбородке. “ Среди других стихов есть сатирические зарисовки политических деятелей в духе приведенного выш е стихотворения о Теодоре Рузвельте . Так овы , например , стихи об участниках Лозаннской конференции , политиканах Стамбулинском , Венизелос е и др . под ироническим заглавием “Все они хотят мира — что есть мир ?” . Есть еще стихотворение “Митральеза” о верн ой портативной машинке “Корона” , котор ая , как пулемет , прикрывает медленное продвиже ние пехоты ума по труднопреодолимому полю гладкого белого листа . Есть два-три стихотво рения о жестокости и грязи дойны , одно об индейцах Оклахомы , одно о прощании с юностью , одно о буднях Латинс к ого квартала — “Монпарнас” и, наконец , стихотворение “Эпиграф для главы , которое звучит действит ельно , словно эпиграф для главы романа “Фи еста” : Мы загадывали далеко, Но шли кратчайшим путем. И плясали под сатанинскую скрипку, Спеша , домой помолиться , . И служить одному господину ночью, Другому — днем. Некоторые стихи Хемингуэя были напечатаны в журналах “Литтл ревью” и “Поэтри” , даже в немецком “Квершнит” . Всего известно около дюжины стихотворений Хемингуэя , из ни х десять были напечатаны в 1923 году в книжке “Три рассказа и десять стихо твор ений” , тиражом в триста экземпляров . Но Хе мингуэй не обманывался и не переоценивал себя как поэта ; он продолжал упорно работа ть над прозой . Хемингуэй отработал некоторые свои канзасские заметки репортера , зарисовк и 'военного корреспондента , зарисовки боя быков в виде миниатюр размером в десять — двадцать строк , и восемнадцать таких ми ниатюр были изданы в Париже в 1924 году п од заглавием “В наше время” тиражом в сто семьдесят экземпляров . Книжка эта была , конечно , то лько разведкой , наряду с которой Хемингуэй готовился и к серьезному прорыву. Он писал много рассказов , и опубликова ть некоторые из них помогла ему работа в журнале “Трансат-лантик ревью” Этот недол говечный журнал был детищем Форда Медокса Форда . Уже пожило й , опытный романист , в прошлом соавтор Джозефа Конрада по одному из романо в . Форд Медокс Форд обосновался в начале 20-х годов в Париже , охотно возился с начинающими авторами , создал для них журнал . Хемингуэй жадно слушал рассказы Форда о Конраде , Гарди , Йе тсе и охотно пом огал ему редактировать журнал. Шел второй год вторичного пребывания Хемингуэя в Париже . Уже около пяти лет он общался в Европе с людьми “потерянн ого поколения” . Накоплен был большой запас наблюдений , отточено мастерство . И вот в 1925 году э то дало свои результаты . Хем ингуэй задумал и в очень короткий срок написал роман “И восходит солнце” ', который был издан осенью 1926 года и принес ему , наконец , мировое признание. В середине 1927 года Хемингуэй второй раз женился — на парижской журналистке Полине Пфейфер , американке из Сэнт-Льюиса . Л етом 1928 года , в разгар работы над романом “Прощай , оружие !” , она перенесла трудные роды . Ребенок был извлечен путем кесарева сечения . К счастью , выжили и мать и сын ( но связанные с этим переживания отраз ились ив “Прощай , оружие !” и ос тались незабываемыми . О них написал Хемингуэй в Предисловии к “Прощай , оружие !” (1948). Н аписал он здесь , как уже упоминалось , и о том , что в ту же осень 1928 года в Ок-Парке покончил с собою его отец . Л егко представить себе , что э ти с обытия могли повлиять на общий тон романа , определить один из его мотивов — ут рата всего дорогого и любимого. Хемингуэй пробыл на передовой недолго , всего с неделю ; его ранило , и после госпиталя , уже перед окончанием войны , к е го фронтовому опыту приба вилась служба в пехотной ударной части . Вот и все . Но недаром говорил сам Хемингуэй , что пис ателю нужно знать войну , но не окунаться в нее надолго . Может быть , именно крат кость пребывания на фронте не дала притуп иться первому впечатлению , а ранение еще з а о стрило его . Потом за месяцы , проведенные в госпитале , Хемингуэй проверил и расширил - охват своих переживаний , слушая свидетелей катастрофы под Ка-поретто. И вот не только самые факты , но и художественная догадка , а в известной степени л разгадка происшедш его , сделал и неделю на фронте достаточной для того , чтобы через десять лет развернуть широкое полотно романа. В раннем стихотворении , уже цитированном выше , Хемингуэй писал , что днем служит одному , а ночью другому господину . “Религиоз ное чувство появляется у меня только ночью” , D откликается Фредерик Генри . И признается : “И ногда по ночам я боюсь бога” . И в этой расколотости на дневное и ночное нет ничего необычайного . Хемингуэй был человеком действия , не очень склонным к медитациям . Однако и перед ним в эти ночные часы раскр ывалась та сторона человеческого существа , о которой писал Тютчев : Как океан объемлет шар земной . Земная жизнь кругом объята снами ; И мы плывем , пылающею бездной . Со в сех сторон окружены. Это чувство расколотости на дневное и ночное свойс твенно бывает даже людям такого светлого мироощущения , как , например , Пушкину в “Воспоминании” (1828) или Роберту Фро сту (“Теперь я знаю : с ночью я знаком...” ). Еще не изгладились последствия контузии , как для Хемингуэя наступили другие жизне нные испытания , недовольство собою , тоска , “треклятая жизнь” , от которой заслониться м ожно было только работой . И вот когда с работой не ладилось , а мозг бывал к тому же расторможен похмельем , то , что начиналось как ночные раздумья , вторгалось и в строй дневных мыслей. В начале 30-х годов для Хемингуэя з акончился напряженный творческий период , когда он , работая сосредоточенно и упорно , выпусти л за четыре года (1925 — 1929) четыре прогремевши е книги. Внешне кризис даже как бы не затр онул его жизни , но на самом деле отбро сил свою густую тень на его творчес тво . Ведь кризис был повсюду — ив США , и в Европе , и в нем самом. Хемингуэю уже не сиделось в Европе Ему , видев -( чему Рим и Рур еще в годы зарождения фашизма , Ев-с попа рисовалас ь жертвой Гитлера и Муссолини , а позднее Фран ко и Лаваля , Блюма и Невиля Чемберлена . Она делалась Европой оголтелого натиска фашизма и лицемерных уступок , закон чившихся Мюнхеном и второй мировой войной . Для Хемингуэ я это было отвратительно , и после “Прощай , оружие !” oHjf распрощавшись с Европой , в 1 929 году обосновался во Флориде . После десятилетней внешней эмиграции , он , по сути дела , оказался внутренним эмигрантом , мало связанным с американской дей ствительностью — “в своей стране был сло вно иностранец” Почти все основные книги Хемингуэя по казывают разные виды сопротивления социальн ому неустройству , но , как правило , это обра зцы мужественного сопротивления в одиночку , и Хемингуэю ясны тщета и крах этих поп ыток . А / . Герой Хемингуэя — песчинка в бурях первой мировой войны и в водовороте по слевоенного просперити и кризиса . Хемингуэй не судит , не осуждает своих героев . Он скорее соответчик . Он не дает им ника ких рецептов , потому что сам рецептов не знает . Разве что заставляет их , закусив губу , с достоинством переносить испытания и самое смерть ; он идет р ядом с ними , сочувствует многим из них . Но Хемингуэй все-таки нашел для себя отдушину , общаясь с простыми людьми во Франции , И спании , у берегов Флориды , в Африке и н а Кубе . Однако в начале 30-х годов много е было еще впереди , и Хемингуэй переживал тяжелый к ризис . За семь лет — с 1929 по 1936 год— Хемингуэй опубликовал только сборник-рассказ ов , а также две книги смешанного и нео пределенного жанра . Творческая работа Хемингуэя не прекращалась , она приняла только новые формы . Это была ") О и проба новых жан ров , и поиски новых средств выражения , и вдумчивая оглядка на уже сделанное . Э то сказывалось не только в трактате “Смед ть после полудня” и в путевом дневнике “Зеленые холмы Африки” , но даже в серии фельетонов для популярного журнала “Эскуайр” / Меньше было непосре дственных творческ их достижений и больше раздумий . Иногда , о глядываясь , он все же недоумевал : “А как же это у меня , в сущности , получилось ?” — и примеривался , как писать еще точнее , осязательнее и правдивее . Шло накаплив ание новых и по-новому осмысленных в печатлений , отсев наиболее значительных и волнующих его тем . Словом , Хемингуэй , и приостановившись , собирался с силами для но вого броска вперед. [В 1933 году вышел его третий сборник рассказов “Победитель не получает ничего” . В эту книгу опять вошли расска зы разных лет . В ней был продолжен и заве ршен (в рассказе “Отцы и дети” ) цикл о Нике Адамсе , закреплены некоторые давние воспоминания , но прежде всего , выявлены и заострены настроения последних лет . Мрачно и безнадежно заглавие этой книги , и сборник оправ д ывает его . Это , пожалуй , самая мрачная и безнадежная книга Хемингуэя. Свои мысли о возврате к непосредствен ному , неиспорченному восприятию мира Хемингуэй подкрепляет размышлениями о несовершенстве “ма шинного века” , который , по представлению запад ных интелл игентов , внес столько путаницы за последние полтора столетия , а также размышлениями о бренности цивилизации этого века , очищаемой , по мысли Хемингуэя , потоком Гольфстрима , который непреходящ , как творения настоящей человеческой культуры и искусства . Хеминг уэя дотянуло уехать дальше . Он вместе с женой зимой 1933 — 1934 года предпринял о хотничью экспедицию в восточную экваториальную Африку. В годы своего кризиса Хемингуэй писал очень по-разному , на разные темы и в разной манере . Не утрачивая достигнутого мастер ского владения недоговоренным намеком ранних рассказов и скупой четкостью изоб разительного штриха описаний “Фиесты” , Хемингуэй в 30-х годах дополняет свою языковую п алитру и другими средствами . Как зоркий ху дожник , он для описаний все чаще пользуетс я разв и тым и разветвленным период ом с подробной детализацией. Неизвестно , сколько времени еще улаживал бы Хемингуэй свой материал , но он еха л на войну в Испанию , и время не ж дало . Кто знает — вернешься ли еще к рукописи . И надо денег , побольше денег для Испании . И надо скорее бросить в лицо богачам эту книгу , как пощечину за их отказ помочь или за подачки . Свои три рассказа он объединил в роман летом 1937 года , на время , приехав из Исп ании во Флориду. В 1936 году Хемингуэй был психологически подготовлен к выходу и з своего кризис а и к “прыжку” в Испанию уже тем , что он осознал этот кризис и отчасти воплотил его в “Снегах Килиманджаро” . Однако события в Испании влекли его туда и по другой при чине . Свои социально-экономическ ие знания писатель получил на практике : на своей шкуре участника первой миро вой войны , глазами корреспондента на Генуэзск ой и Лозаннской конференциях , на Ближнем В остоке и в Руре . Революция представлялась ему как прямое действие , как стихийный взр ыв народного гнева в результате непереносимых угнет е нии и особенно после в оенного разгрома . “За проигранную войну , проиг ранную позорно и окончательно , приходится рас плачиваться распадом государственной системы” (“С тарый газетчик” , 1934). Организованная революционная б орьба рабочего класса была ему чужда , а политика представлялась , прежде всего , хитросплетением всяких парламентских сделок , грязной игрой демагогов и политиканов . На подоге 20-х годов он скорее чувством , чем умом , ощущал предреволюционную обстановку по слевоенной Европы и эмоционально готовился к коренной ломке . “Непосредственно п осле войны , — писал он в 1934 году , — мир был гораздо ближе к революции , чем теперь . В те дни мы , верившие в не е , ждали ее с часу на час , призывали ее , возлагали на нее надежды — по тому что она была логическим выводом”. В Италии он видел первые бои всег о прогрессивного против наглеющего фашизма и навсегда вынес ненависть к фашизму всех мастей и оттенков. Считая своим долгом не только рассказ ать , но и показать американской общественност и , какие испытания и какие зверства т вердо выносят испанцы ради победы Рес публики как народ своим мирным трудом под держивает ее Хемингуэй с головой уходит в съемку фильма “Испанская земля” , сценаристом и диктором которого был он сам , режис сером — Йорис Ивенс ,/ а оператором — Джон Ферно . В тр у дной и опасно й боевой обстановке они снимают эпизоды б оев за Университетский городок , атаку интербр игадовцев на реке Хараме , бомбежку Мадрида . В мае Хемингу эй повез пленку в США . Ему удалось пок азать фильм в Белом Доме президенту Рузве льту . Он добился выпу ска его в про кат с гордостью пишет в письмо от 24 ию ля 1937 года , что фильм принес крупную сумму в фонд помощи Испании . Сценарий “Испанско й земли” был опубликован в Кливленде , и авторский гонорар Хемингуэй послал вдове Х ейльбруна . На выручку от проката и н а деньги , собранные Хемингуэем среди б огатых знакомых , были куплены еще санитарные машины и медикаменты , но они так и не попали в Испанию : на них было ра спространено эмбарго по акту о невмешательств е. В августе 1937 года Хемингуэй вернулся в Испанию , побыв ал на Арагонском фронте и под Теруэлем . В конце сентября в Мадриде была раскрыта крупная вредительская , шпионская и террористическая организация “пято й колонны” . Поздней осенью и зимой Хемингу эй сидел в пустом , полуразрушенном отеле Ф лорида , и о нем говор и ли : “Сиди т в отеле Флорида и пишет веселую ком едию”. Весной 1938 года Хемингуэй ненадолго уехал домой в Америку . Но вести о мартовском прорыве фронта на Эбро , о гибели боль шей части батальона Линкольна на речных п ереправах сорвали его опять из Флориды . В И спании он застал тяжелые дни . Вс е лицемернее была политика невмешательства , в се теснее кольцо эмбарго , все настойчивее требование распустить интербригады , а с друго й стороны , все откровеннее помощь генералу Франко со стороны Гитлера и Муссолини . ” На доро г ах и переправах Кат алонии Хемингуэй увидел поток беженцев . По свежему впечатлению Хемингуэй пишет очерк “Старик у моста” А Это уже не фронтовой боец , а мирный крестьянин , уцелевший , быть может , то лько потому , что стоит нелетная погода . Но он не остается у фашистов и , по кинув своих животных , уходит вместе с арми ей . На трех страницах показана трагедия ми рного населения Испании , согнанного с насижен ных мест . Очерк был написан под гнетущим впечатлением поражения. Осень 1938 года принесла развал фронта на Эбро , а затем и потерю всей Кат алонии . Новости из Испании уже не интересо вали телеграфные агентства . Очередь была за Чехословакией . Для дальнейшего пребывания ненуж ного здесь агентству корреспондента Хемингуэю требовались деньги , и он засел за серию очерков-рас с казов для того же журнала “Эскуайр” , который выручал его в недавние годы . Писал он их под гнетущим впечатлением надвигающейся катастрофы . Это б ыли , собственно , заготовки для уже задуманного им большого полотна , но позднее замысел изменился , и он не воспол ь зов ался этими эскизами. Осенью 1960 года в журнале “Лайф” были опубликованы главы так и не вышедшей к ниги “Опасное дето” о поездке Хемингуэя в 1959 году в Испанию 1 / Внешний повод к созданию этой книги был прост . Сын друга Хемингуэя , ма тадора Каэтана Ордон ьеса (выведенного им под именем Педро Ромеро в “Фиесте” ), — молодой Антонио Ордоньес проводил соревнов ания с нынешним фаворитом Домингином , а Хе мингуэй в роли , так сказать , морального ас систента и “летописца” сопровождал его по целой серии коррид в разных г ородах Испании. Хемингуэй за сорок лет видел королевс кую Испанию , наконец , стряхнувшую цепи феодаль ных порядков . Видел республиканскую Испанию , у порно боровшуюся за честь и свободу испан ского народа , но из-за предательства всякого рода “пятых колонн” не см ог шую спр авиться с вооруженным вмешательством . Наконец — подавленную и закованную в новые цеп и страну непобежденных , которую он увидел во франкистской Испании , в 1959 году . Каждую и з этих Испании Хемингуэй так или иначе отразил на страницах своих книг , х о тя о последней он мог говорить ли шь эзоповым языком намеков . Хемингуэй после семи лет , проведенных на различных фронтах , наконец обосновался с четвертой своей же ной Мэрп Уэлш на Кубе и начал писать “большую книгу” , огромное полотно , которое должно было по к азать виденное и пережитое за эти годы на земле , в воде и в воздухе” . По-видимому , эта кшгг а включила бы и военные впечатления , но работа над ней была рассчитана на мног о лет , а Хемингуэю не терпелось высказать свое отношение к тому , как велась эта война американцами , и дать оценку того , к чему она привела . В 1949 году Хемингуэй прервал работу над “большой книгой” и начал писать рассказ на военном ма териале . Но тут подоспела поездка в Италию . На охоте отлетевший пыж попал ему в глаз . Началось заражение кр о ви . Некоторое время состояние Хемингуэя считали безнадеж ным . Спасли его только огромные дозы пениц иллина . Временно он полуслеп . Все это , по-ви димому , нашло отражение в рассказе “Нужна собака-поводырь”. Очевидно , опасаясь , что он не успеет сказать о войне т о , что он , може т быть , хотел сказать о ней на страниц ах “большой книги” , Хемингуэй поспешил закреп ить это в начатом рассказе . По собственным его словам , он “не мог остановиться , и рассказ вырос в роман” Хемингуэй считал своей основной целью писать только о том , что знаешь , и писать правду . А кого начинающий писатель знает лучше себя ? Однако Хемингуэй не писал автобиографии , все проведено им сквоз ь призму художественного вымысла , который для него правдивее эмпирических фактов . Хемингуэ й обычно берет кусок ж и зни и , выделив основное , переносит его в условн ый план искусства , сохраняя и в вымысле много увиденного и пережитого . И внутреннюю жизнь Хемингуэя можно лучше всего просле дить и понять по тому , что 'волновало е го воображение и что воплощено им в х удожеств е нных образах. Хемингуэй мастерски владел многими видами литературного оружия и в разное время применял их порознь , а иногда и вместе , в зависимости от поставленной цели , худо жественной задачи и данных обстоятельств. Вторая мировая война . Хемингуэй на пят ь лет , позабыл , что он писатель . Он рядовой боец-фронтовик . И за все эти год ы только немногие корреспонденции. Послевоенное похмелье и новые разочарован ия . Затвор в Финка Виджиа , подступающая ст арость . Долгая судорожная работа над “большой книгой”. Тысяча де вятьсот пятидесятый — п ятьдесят четвертый годы — один удар за другим . Инвалидность , которая сужает творческие возможности и побуждает спешить . Оглядка полковника Кантуэлла на свою юность и его плевок в генералов-политиков в романе “За рекой , в тени деревь е в” , котор ый соединяет памфлет с романтикой . Мягкость тона в рассказе “Нужда собака-поводырь” ; тра ктовка старика и мальчика — в этом в се явственнее более человечное отношение к своим героям. Тысяча девятьсот пятидесятые годы . После ряда новых ударов старост ь , наконец , наступила . Писательское дело — теперь у же вынужденно одинокое дело . Думающий старик , вслед за образом Ансельмо , создает фигур у Сантьяго . Повестью “Старик и море” — возвращение “на круги своя” . На фоне ре минисценций Хемингуэй сливает реальный о б раз рыбака с мыслями и чувствами автора и создает повесть-то налог. Тысяча девятьсот шестьдесят — шестьдесят первый годы . Хемингуэй сорван событиями с насиженных мест на Кубе . Начинается угаса ние . “Большая книга” положена в сейф , как наследство . Прощание с прошлым . Паломнич ество по местам , где проходила юность . “Оп асное лето” , “Парижские годы” . Последняя огляд ка. И в ночь на 2 июля 1961 года — кон ец . Точка в далеко не завершенной жизненно й рукописи Хемингуэя. Только двигаясь по кругу — от со держания к форме и от нее опять к содержанию,— можно хотя бы попытаться о чертить то огромное пространство , которое зан имает в уме , сердце и воображении мирового читателя творчество Хемингуэя , этого писател я-человека , со всеми его , такими человеческими , слабостями и заблу ж дениями и со всем его обаянием человека во весь рост , имя которого действительно звучи ! г ордо . Ошеломленный войной и неожиданной славо й ветерана , многого не понимая и даже не видя , двадцатилетний Хемингуэй снова окуну лся в привычный мирок родного городка, но скоро почувствовал , что задыхается . Кругом было все то же , привычное , обжитое , но теперь бесконечно чуждое . Позднее , в рассказе “Дома” , Хемингуэй вспоминал : “В гор оде ничего не изменилось ... но мир , в ко тором они жили , был не тот мир , в к отором жил он”. Все было чертовски с ложно , и надо было врать , врать на кажд ом шагу , о войне , о героизме , о прикова нных цепями германских нулем чеках , и надо было становиться на колени рядом с т енью и молиться о том , чтобы снова ста ть добр мальчиком . И ему , как Кребсу , г е рою этого рассказ несносна была обязательная повседневная рутина : работать в конторе , приглядывать невесту , ходить в ц ерковь , заводить полезные знакомства , спекулироват ь на рассказах о собственных мифических п одвигах . Только ложь , притворство , подлаживани е к взглядам и вкусам могли обеспечить ему место л признание . Не мудре но было сломаться и уступить . Но Хемингуэй прибег к уже испытанному лекарству : лето 1919 года он провел в лесах Мичигана . Охо тился , удил рыбу , читал , пробовал писать и там же решил , что э то стане т его жизненным делом . Но первые его л итературные опыты неизменно возвращались из р едакций. Еще в годы детства Хемингуэя основным и центрами американской культурной жизни были Бостон с его Гарвардским университетом , ц итаделью аристократического акад емизма так называемых “бостонских браминов” , и многонацион альный Нью-Йорк как издательский и театральны й центр и прибежище богемы в так назы ваемом Гринич Вилледже . Хемингуэю одинаково ч ужды были и Гарвард , и Гринич Вилледж . Выросший вблизи грубоватого , ки п учего и размашистого Чикаго , Хемингуэй был типи чным юношей демократии ческого Среднего Запад а . К этому времени Ок-Парк стал уже пре дместьем Чикаго , и его нельзя было считать провинциальным захолустьем , но влияние новог о , культурного Чикаго на Хемингуэя ск а зывалось еще очень слабо . Вырываясь ещ е в школьные годы на побывку в Чикаго , Хемингуэй на первых порах встречал там больше всего боксеров и других спортсмен ов , а то и липнувших к этой среде гангстеров и аферистов . После возвращения из Европы , отдышавшись в лесах Мичиг ана , Хемингуэй пытался обосноваться в Чикаго . Он даже попробовал войти в состав ре дакции журнала “Кооперетив Ком-монуэлс” , однако вся затея с журналом оказалась аферой , и Хемингуэй поспешил поскорее разделаться с этой работой . Не по душе было Х емингуэю в этой шум ной столице дельц ов и бандитов как спортивной арены , так и биржи . К счастью , он познакомился с работником рекламного агентства Смитом и п оселился в его семье . В доме Смитов и его жена , и свояченица (впоследствии выше дшая замуж за Дос П а ссоса ), и еще один постоялец , товарищ Хемингуэя,— все занимались и интере совались литературой и вообще искусством , но серьезнее всех отн осился к своей литературной профессии сам Хемингуэй . Хорошим знакомым Смитов был Шерв уд Андерсон , который очень высоко оценил первые рассказы Хемингуэя , в том чи сле “У нас в Мичигане” . В доме Смитов Хемингуэй познакомился с начинающей пианистк ой мисс Хэдли Ричард сон , и осенью 1921 го да они поженились. Тем временем Хемингуэй усиленно готовился к писательской деятельности . Он пытался точно зафиксировать на бумаге то , что видел , слышал на матчах , в тренировочных залах,— движения , свет , запах , любую деталь . Надо было работать , и он устроился ко рреспондентом газеты в пограничном канадском городе Торонто . Зимой 1920 года и весн о й 1921 года он напечатал в газетах “Т оронто дейли стар” и “Торонто стар цикли” полтора десятка репортажей и фельетонов на самые разнообразные темы : рыбная ловля и снобизм обывателей , заметки фронтовика и репортаж о чикагских боксерах и гангстерах . К гораз д о позже. Вскоре после женитьбы Хемингуэй договорил ся с редакцией торонтской газеты о том , чтобы ему , как человеку , уже побывавшему в Европе и знающему языки , предоставлены были права внештатного корреспондента газеты с очень широким и свободным полем деят е льности , с оплатой разъездных расходов , но без всякого гарантированного оклада . Шер вуд Андерсен снабдил Хемингуэя рекомендательными письмами к своим парижским литературным друзьям , и в декабре 1921 года чета Хемингуэе в двинулась в Париж. Политический накал послевоенной жизни вовлек Хемингуэя и в более серьезное д ело : ему поручили осветить работу Генуэзской конференции . Правда , из Генуи и Рапалло он шлет корреспонденции , довольно необычные для дипломатического обозревателя Так , канцлер Вирт напоминает ему с о листа на трубе в оркестре германской делегации , какой-то важный итальянский генерал показан о дним звуковым штрихом : позвякиваньем орденов при каждом движении . У англичан он подмеча ет джентльменский вид и отличные костюмы . Но многое он разглядел в Италии л у чше , чем иные “искушенные” корреспондент ы . Так , некоторые из них преподносили Мусс олини либо как великого человека . Наполеона современности , как человека , способного железно й рукой одернуть ленивый и недисциплинированн ый итальянский народ ; либо склонны бы л и рассматривать его просто как надуто го шута. Хемингуэю удалось разглядеть Муссолини по ближе . И , разоблачая его , как величайшего ш арлатана Европы , он тут же предостерегает читателей своей газеты от недооценки зловещих возможностей этого политикана и демаго га. От Хемингуэя ждали корреспонденции о красной опасности в Италии , а он писал о подстроенном Муссолини убийстве фашистами социалистического депутата Маттеоти , преступлении , которое сделало Хемингуэя убежденным антифа шистом , каким он и оставался до конца своих дней . Один из соратников Хемингу эя — поэт Роберт Мак-Элмон писал о Му ссолини : Вот Муссолини . У нас ему бы не удалось — Только не в нашей стране. Руку за лацкан . Пятиминутная пауза И глаза , гипнотизирующие аудиторию... Да мы , в нашей стране, Забросали бы его тухлыми яйцами На второй минуте его гипнотического с еанса. Знаем мы этих странствующих гипнотизеров. Прямолинейный и влюбленный в свою род ину , Мак-Элмон питал иллюзии , которых не из бежал позднее и Синклер Льюис , назвав свой роман о нарождающемся в США фашизм е “У нас это невозможно”. А вот Хемингуэй оказался более чутким , он не скло-зен был преуменьшать для С ША самую угрозу фашизма . И это он напи сал стихи о “защитнике” трудящихся от тре стов , а на деле воинствующем политикане и певдодемократе , умело и гравшем на обм ане рабо чих.— словом , о президенте Теодоре Рузвельте : Рабочие верили, Что он борется с трестами, И выставляли в окнах его портрет. “Вот он показал бы бошам во Франц ии !” — • Говорили они. Все может быть — Он мог бы сложить там голову, Может бы ть, Хотя генералы чаще умирают в постели Как умер и он. И все легенды , порожденные им в жи зни, Живут и процветают, И он не мешает им своим существов анием.