Топология субъекта

Топология субъекта (опыт фено менологического исследования ) Границы "Я " или "зонд " сознания Субъект-объектное членение реальности – одна из самых фунд аментальных оппозиций , укоренившихся в мышлении человека нового времени , – образует наибол ее ясную и на первый взгляд простую и нтуицию . Я достаточно легко и просто могу сказ ать , относится ли тот или ино й феномен к иному или не-иному, т. е ., другими словами , это Я или не-Я. Каждое совер шающееся со мной событие я могу непроблем атично квалифицировать как случив шееся со мной или сделанное мной. В первом случае я сталкиваюсь с нез ависимыми от меня силами объективного мира , во вт ором – выступаю автором своего поступка . Граница , проходящая между этими событиями , и есть граница , отделяющая объект от субъекта. Эта простая и очевидная интуиция сраз у же становится запутанной , если мы за дадимся несколькими простыми вопросами . Ч то служит критерием различения этих событий ? Является ли эта граница устойчивой , что ее определяет и как она устанавливается ? Неоднозначность местоположения такой границы может быть продемонстрирована в классическо м психологическом феномене зонда (Бор , 1971; Леонтьев , 1975). Его смысл заключается в том , что человек , использующий для ощупывания объе кта зонд , парадоксальным образом локализует с вои ощущения не на границе руки и зон да (объективно разделяющей его тело и не его зонд ), а на границе зонда и объекта . Ощущение оказывается смещенным , в ынесенным за пределы естественного тела в мир внешних вещей . Зонд , включенный в сх ему тела и подчиненный движению , воспринимает ся как его продолжение и не объективирует ся . А . Н . Леонтьев проницательно отмечал , что локализация объекта в пространстве в ыражает его отделенность от субъекта : это "очерчивание границ " его независимого от субъе кта существования . Границы эти обнаруживаются , как только деятельность субъекта вынуждена подчин иться объ екту : "Замечательная особенность рассматриваемого отношения заключается в том , что эта грани ца проходит как граница между двумя физич ескими телами : одно из них – оконечность зонда - реализует познавательную перцептивную активность субъекта , другое – составляет объект этой деятельности . На границе этих двух материальных вещей и локализуются ощу щения , образующие "ткань " субъективного образа объекта : они выступают как сместившиеся на осязающий конец зонда – искусственного ди стант-рецептора , который об р азует прод олжение руки действующего субъекта " (1975, с . 61-62). Наиболее важно в этом феномене то , что граница локализации ощущений (т . е . граница между Я и не-Я ) прямо зависит от границы автономности /предсказуемост и . В случае с зондом , например , ощущение сразу смещается на границу рука /зо нд , если зонд начинает двигать не только сам субъект . Движимая другим лицом или неясным механизмом палка , которую я держу в руке , сразу же перестает быть зондом , а становится объектом . То же самое пр оисходит , если мне не известна кон фигурация зонда и ожидаемые ощущения не с овпадают с действительными . Феномен зонда позволяет продемонстрировать как минимум два момента субъект-объектной д иссоциации . Во-первых , факт подвижности границ субъекта , а во-вторых , универсальный прин ци п объективации : свое феноменологическое существов ание явление получает постольку , поскольку об наруживает свою непрозрачность и упругость . С ознание проявляет себя лишь в столкновении с иным, получая от него "возражение " в попытке его "по глотить " ("иное " н е может быть предсказа но , и именно граница этой независимости ес ть граница субъект-объектного членения ). Все , чт о при этом оказывается по одну сторону этой границы , есть Я, а то , что лежит по другую ,- иное. Нестабильность границы позволяет изменять содерж ание объективного мира , и можно создать специальную ситуацию , в которой про явится не существующее в обычных условиях явление . Так , в широко известной иллюзии "глазного яблока " (Джемс , 1901) обнаруживается несуще ствующее реально движение видимого мира . Под внешней простотой эта иллюзия сод ержит весьма необычные моменты , которые стоит рассмотреть подробнее . Нажав на глазное я блоко рукой , мы убеждаемся в нарушении ста бильности воспринимаемого объекта в виде его несуществующего движения . Интерес в данном случа е это явление представляет п отому , что оно связано непросто с движение м самого глазного яблока , а именно с е го необычным принудительным характером . В нор ме под воздействием светлой точки , попадающей на периферию сетчатки , глаз тотчас же перемещается на нее, и испытуемый сра зу видит ее стабильно локализованной в об ъективном пространстве . То , что . испытуемый не воспринимает вовсе ,- это смещение этой то чки относительно сетчатки в момент скачка и самого движения глаза . Последние "прозрачн ы ", не объективированы и не существ уют для субъекта именно потому , что полнос тью "предсказаны " и учтены в акте восприят ия . Светящаяся же точка объективирована именн о потому , что она независима от познающего субъекта . Спонтанное и принудительное движен ие глазного яблока разнятся т олько в одном : первое "нормально ", поэтому учтено и вписано в картину ожидаемых изменений . и движение стимула относительно сетчатки в этом случае не воспринимается . Последнее же в силу "ненормальности " такого движени я не имеет программы ожидаемых изменени й , и смещение проекции на сетчат ке расценивается как движение самого объекта . Сходный механизм лежит в основе "феномен а Гельмгольца ", при парализации глазной мышцы попытка двигать глазами приводит к скачк у изображения в том же направлении , в котором перево д ится взор . Объективный мир существует для моего сознания именно постольку , поскольку не может быть раз и навсегда учтен и требует постоянного приспособления , осуществляющегося "зд есь и сейчас ". Плотность внешнего мира опр еделяется степенью его "предсказуе мости ". п ридающей его элементам оттенок "моего ", т. е . понятного и знакомого , или , напротив , "чуждого ", т . е . неясного , "непрозрачного ". Становясь "с воим ", внешний мир начинает терять свою пл отность , растворяясь в субъекте , продвигающем свою границу вовне. Близкий мне мир внешних вещей постепенно начинает исчезать , я перестаю замечать , слышать и ощущать конс трукцию моего жилища , родного города , знакомые запахи к звуки , удобную и привычную о дежду и даже других , но знакомых и при вычных мне людей и т . п . Этот привычный мир , образующий своего рода сложное тело , пронизанный чувством причастности , "теплоты " (Бахтин М ., 1979), и теряющий в нем свою плотность , может вдруг ее обнаружить при резком изменении окружения . Человек , поп авший в новые условия быта , столкнув ш ись с резкими переменами , испытывает " культурный шок ", со страхом и удивлением о бнаруживая забытую плотность бытия . Размерность субъектности резко сокращается , а в мире объектов появляются , казалось бы , уже давно исчезнувшие вещи , неудобные детали , неприв ы чные отношения , создающие ощущение враждебного , непослушного , "чужого ". Наиболее четким критерием освоенности , св орачивания в устойчивый конструкт служит само исчезновение феномена , которым я начинаю пользоваться , не испытывая никаких затруднений , и само существование которого становится для меня неявным . Так , осваивая язык ( или в более широком смысле , по Л . Витге нштейну (1991), "языковые игры "), я научаюсь им по льзоваться совершенно бессознательно , затрудняясь даже рефлексировать лежащие в его основе пра в ила . Язык , которым я овладел , должен быть как бы "проглочен ", и затр уднения , с которыми я сталкиваюсь , суть за труднения того , что сказать , но не как это сделать . Прим ер с языком – частный случай таких р астворений , которые можно продемонстрировать и в актах восприятия (конструкты , перцептивн ые универсалии , решетки , схемы ), и в действи ях с орудиями . Культурная история человека , история создания орудий , инструментов , метричес ких систем , способов действия , технологий и пр .- это одновременно история формировани я и человеческого тела , и конфиг урации субъект-объектного членения . Инструмент лиш ь тогда становится "орудием ", когда он хоро шо освоен и перестает существовать в каче стве объекта , на границе с которым действует субъект . Вписыв аясь в схему моего тела , он тра нсп онирует границу субъект-объектного членения к другому объекту , на который становится направлена моя активнос ть . Пианист начинает играть не на клавишах , а музыку , художник – не рисовать лин ию , а писать картину , ремесленник – работ ать не с инструментом , а с объектом труда , ребенок - не гулить , а говорить . Однако , абсолютизируя эту точку зрения , мы сталкиваемся с весьма интересным явлени ем : с полной утратой самого субъекта , онба ру-живающего себя лишь в месте столкновения с "иным " и отливающегося в его форму ; со странной "черной дырой " чистого п ознающего Ego, не имеющего ни формы , ни содер жания и ускользающего от любой возможности его фиксации . Феноменологически это проявляется в интенциональности сознания , являющегося вс егда "сознанием о " (Brentano, 1924; H u sseri, 1973) и его "трансфеноменальности " (Sartre, 1988). Собственно субъект , чисто е Ego познающего сознания прозрачно для самого себя и если удалить из него все объективированное содержание , все не- сознание , то не оста ется ничего , кроме неуловимой , но оч ев идной способности проявлять себя , создавая об ъекты сознания в виде ли мира , тела ил и эмпирического и особого , трудно передаваемо го "чувства авторства ". В этом виде оно представляет собой весьма специфическую реальность . Оно не нат урально и не субстанцио нально . Про нег о трудно сказать , что оно обладает определ енными качествами : оно не имеет "природы ". С ознание – "ничто " в том смысле , что не возможно найти феномен , о котором мы могли бы сказать , что вот именно это и есть сознание , и ни один сознательный фе н омен не обладает "привилегией " пр едставлять сознание (Sartre, 1988). Но каким же образом с этой точкой зрения согласуется тот очевидный для каж дого факт , что кроме "черной дыры " и об ъективированного мира существует огромная област ь "эмпирического я "? Ведь на самом дел е существует мое тело . Я знаю , что это я испытываю те или иные чувства , это мои воспоминания , это я думаю или говорю . Эти очевидные для каждого инту иции невозможно просто отбросить . Необходимо понять , что я имею в виду , говоря "мое ", и что пре дставляет собой на само м деле чувство самоидентичности . Феномен тела Можно попытаться ответить на эти вопросы , начав . с фено мена "тела ", использовав его как удобную мо дель для понимания феноменологии "своего " и "чужого ". "Собственное тело для нас прототип и ключ всех форм . Только его мы знаем динамически , изнутри , и лишь в с илу этого знания получаем возможность истолко вывать . как форму пространственные грани веще й . Мы угадываем в них изнутри идущий н апор , который , встречая противодействие извне , остановле н в своем нарастающем усил ии и несмиренный напряженно закрепляет себя в пространстве " (Бахтин Н ., 1993). Внутри ощущения "моего тела ", содержится универсальный принцип порождения феномена субъ ективности , реальность которого обнаруживается ли шь в точке сопр отивления , соприкосновения с иным, Если допустить , что ощущение локализуется не на границе рецепторов , а на границе автономн ости субъекта , то весьма интересным становитс я вопрос о возможности существования самих телесных ощущений , их локализации в телесно м пространстве . Тело , полностью подчиненное субъекту , есть универсальный зонд и должно осознаваться лишь на уров не своих границ , разделяющих мир и субъект а , вернее , именно своими грани цами, уподобляющимися границам мира . Поскольку внешняя реальность может себ я обнаружить лишь через воздействие (Бор , 1971) на меня , мое тело , то именно происходящи е в них измене ния я интерпретирую как факт внешнего мира . Сама размерн ость тела может быть изменена за счет включения в него инородных частей , но л ишь постольку , пос кольку они войдут в его границы (например , зонд , хорошо освоен ный протез и пр .) и не будут объективир оваться . Свое существование (как объект сознан ия ) тело получает , лишь демонстрируя упругость и непрозрачность , неадекватность прогнозирования и управления. Совершая какое-либо действ ие , я никогда в привычных условиях неозабо чен тем , как мне необходимо управлять им : пытаясь что-либо взять или куда-то пойти , я не учитываю , что между моим волевым усилием и необходимым действием лежит вп олне объективный посредн и к – мех анизм тела (Бахтин М ., 1979). Если оно мне не послушно или осуществление такого акта с талкивается с каким-либо затруднением , лишь в подобном случае я обнаруживаю существование этого неловкого посредника . Но именно эта исходная , всегда присуща я телу "недостаточность " и несовершенство его механизма порождают стабильное существован ие самого феномена тела . Тело как физическ ий механизм подчиняется целому ряду объективн ых законов и ограничений : я не могу по днимать неограниченную тяжесть , не могу перед виг а ться с неограниченной скоростью , тело недостаточно ловко для выполнения м оих причуд , он " слабо , устает и пр . Его "прозрачность " исходно неполна , и естественным и формами его "проявления " выступают физиологи ческие функции . Мы не можем управлять голо дом и жа ж дой , не полностью и не всегда способны регулировать естественные отправления , вегетативных проявления эмоциональных состояний , сексуальные и некоторые другие потребности . Наконец , тело подвержено деструкци и со стороны внешнего мира : для него , а не для суб ъ екта существуют з аконы физики , острота ножа и жар огня . Короче говоря , тело – это еще и орган изм [прим .1] , с чем приходится мириться . При этом тело более или менее мне послушно , я могу им управлять . И именн о это чувство авторства позволяет мне наз ывать его моим. Это внутреннее противоречие зафиксировано язык ом в самом определении "мое тело ", подчерки вающем его одновременную принадлежность /неп ринадлежность . Тело – это не вполне Я, ибо для чего бы тогда его выделять , и в то же время мое , т . е . не вполне чужое . Знач ительная часть ограничений , накладываемых на тело , усваивается субъектом так же , как пе рцептивные схе мы и языковые игры , "рас творяя " жесткую конструкцию организма-объекта и оставляя лишь его редуцированную , "превращенную " часть , которую я и называю – "мое тело ". Для ребенка на стадии овладения произ вольными движениями и телесной регуляцией тел о должно ма ксимально объективироваться и восприниматься как "отдельное ", "чужое ", "предсто ящее " образование . Осваивая собственное тело , р ебенок тем самым параллельно формирует и собственное Я, заме чая , что он является автором собственных т елесных движений , присоединя я к себе к ак субъекту "нехватки " (испытывающему голод , жаж ду , страх ) чувство субъекта-автора . Ж . Лакан , высказывая гипотезу о роли стадии зеркала как образующей функцию Я, замечает особое чувство , испытываем ое маленьким ребенком , наблюдающим себя в зеркало (Lacan, 1988). Можно объяснить странность особ ого отношения к визуальному образу в холо дном стекле , на фоне куда более значимых для ребенка объектов , таких , как мать или его близкие , любимые игрушки и пр ., если понять , что причиной такого выделения столь малозначительного объекта служит то , что он относится к числу тех редких зависимых от ребенка предметов , движение , появление и исчезновение которых определяетс я им самим . Это развивающееся "чувство автора " как центр самоидентичности хорошо иллюстрируется классическим случаем детской игры "прочь - сюда ", описанной З . Фрейдом (1991), в которой ребенок распространяет свое управление катушко й с нитками на символическое овладение пр иходом и уходом матери . По мере освоения в онтогенезе тело становится "прозрачны м ", растворяясь в с убъекте и проявляя себя лишь в особых случаях "противостояния ", например таких , как освоение необычных движений , неловкость при опьянении , "одеревенение ", "онемение ", "непослушность ", либо резкого изменения стереотипа [прим .2] . Существование артикуляционного аппарат а становится очевидным при обучении иностранн ому языку (как , кстати , и существов ание самого языка , в обычной ситуации столь же неочевидного для нас , как неочевидно для героя Мольера , что он говорит прозо й ), а существование рук и ног – при обучении танцам . Впоследствии по мере автом атизации они вновь "исчезают ". Это может пр оизойти не только при "появлении " н ового феномена , но и при "исчезновении " ста рого : например , необычное и ясное ощущение , возникающее после удаления зуба . Своеобразный зонд представляют собой перц ептивные схемы . Восприятие и другие познавате льные процессы – это не п росто о перации , совершаемые в голове индивида , но и акты взаимодействия с миром , и такое взаимодействие не просто информирует субъекта , но и трансформирует его (Найссер , 1981). В этом случае сворач ивается не телесная конструкция , а вынесенная вовне когнити вная активность . Именно возможность пренебречь опосредующим звеном , "раств орить " промежуточный зонд , задавая особую топо логию субъекта , создает и ряд специфических переживаний иного. Параллакс , изменения сетчаточного изображения , последовательность пережив аются как "расстоян ие ". "Вряд ли будет преувеличением , если уже из психологических опытов заключить , что понятия пространства и времени в сущности приобретают определенный смысл лишь благодаря тому , что можно пренебречь взаимодействием со средствами измер е ния " (Бор , 1971, с . 60) [прим .3] . Плотность тела , плотность мира , состоящего из неудобных , жестких предмето в , осва ивается ребенком , пока не исчезает совершенно . Так же как он обучается языку , не имея представления о лингвистике , он осваив ает законы тела-механизма и физические законы мира (закон инерции через столкновение с массой , а закон всемирного тяготения ч ерез практику падений ); итак же , как в случае языковых игр , эти законы не рефлексируются , но их существование всег да можно обнаружить , создавая особую эксперим ентальную ситуацию . Что касается "внутреннего тела ", то в реализации тех же принципиальных услов ий его порождения можно отметить значительно меньшие возможности для объективации , меньшу ю непредсказуемость-случайных событий , связанную с гомогенностью и автономностью среды возможно й топологии . За исключением , пожалуй , ощущений со стороны желудочно-киш е чного тр акта , пульсации сердца и ритма дыхания для здорового человека "внутреннего тела " практич ески не существует и он не знает о работе и расположении своих внутренних орг анов до того момента , пока они осуществляю тся автоматически . Ситуация совершенно м еняется в сл учае соматического заболевания . Патологическим пр оцессом нарушается нормальное протекание телесны х функций , и они "проявляют " себя , объективи руясь в границах тела и получая качества чувственного содержания . Естественно , что отс утствие готового словаря интрацептивных значений затрудняет возможности их тонкой дифференциации , рефлексии или вербализации . В первую очередь , на уровне продрома , используют ся эмоционально-оценочные координаты , категории са мочувствия , готовые словари знакомых ощущений и л ишь затем – с формированием соответствующей категориальной сети – проис ходит формирование специализированных словарей , д ающих возможность четкого выделения тех или иных состояний . Использование "готовых " словар ей и телесных конструктов приводит к част ым д и агностическим ошибкам , "маскировк е " симптомов , стереотипному реагированию . Так , п рактически любые недомогания в детском возрас те связаны с жалобами "на живот ". Эта с итуация становится вполне понятной , если учес ть , что желудочно-кишечный тракт – одна и з на и более рано выделяемых и освоенных телесных областей (первичность ощущений голода и жажды , систематическое обучение правильным отправлениям , частые диспепсические ра сстройства , внимание , уделяемое в нашей культу ре питанию ребенка ). Возникновение препятстви й внутри собс твенного тела создает специфическую конфигурацию , топологию "внутреннего тела ", погруженного вну трь анатомического тела человека . Если зонд выносит эту границу вовне , то в случае соматического заболевания тело из универсаль ного зонда , совпада ю щего с размерн остью внешнего тела , становится собственным о бъектом , сжимаясь до границ нового сопротивле ния . "Культурное " т ело Другой , не мене е важный способ объективации телесности связа н со специфически человеческими особенностями его бытия . Человек вкл ючен не тольк о в мир внешних вещей , противопоставленных ему самой силой природы , с безличной "же лезной " необходимостью навязывающей ему свои законы , но и в человеческую среду , осущест вляющую свои коммуникативные запреты . "Коммуникати вные акты обнаруживают, придают оформленност ь и постоянно перепроверяют присутствие говор ящего в пространстве человеческого общения . О ни создают его "место " и одновременно мест о других , с чьим сопротивпением -противоречием говорящий в этом пространстве сталкивается " (Тищенко , 19 91 а , с . 29). С самого раннего детства ребенка приучают к "правильному " осуществлению целого ряда функций , связанных с питанием , отправле ниями , овладением инструментами . Мать , добиваясь от ребенка контроля за функциями его о рганизма путем соблюдения режима пита ния , награды и наказания , приписывания ответст венности и вины , по сути дела , создает совокупность "сопротивлений ", порождающих конфигурацию "культурного тела ", особый контур ft, не совпадающий с гран ицами Я, очерченным и природными преградами . Культурна я функц ия не только не равна натуральной , на почве которой она формируется , но способна в значительной степени ее видоизменять . Мет афора Ф . Кафки становится буквальной , и об щество "вырезает " свой приговор на теле св оей жертвы . Результат этой операции – но в ая реальность "культурного ", содержаща я в себе новые возможности и пространство "культурной патологии ". М . Фуко приводит очень интересный прим ер детского онанизма , возникший в качестве педагогической проблемы достаточно поздно . Нет сомнений , что как натур альный феномен онанизм существовал во все времена , но рассматривался как чисто физиологический акт , за который ребенок не нес ответственности . Изменяя атрибуцию ответственности , приписывая вину , общество создает целую технологию кон троля : от внутренней – п равил п оведения до внешней – изменения архитектуры дортуаров учебных заведений (Foucault, 1978). Ограничения , налагаемые обществом на нату ральные функции , создают принципиально новый " ландшафт " культурного тела . Запреты и правила еды и отправлений образую т новую реальность "алиментарного тела ", правила гигиены – субъективный феномен "чистоты и грязи ", сексуальные запреты – "эротическое тело ". Особенно демонстративна в этом смысле последняя группа запретов . Сексуальная потребно сть , сталкиваясь с регламента цией ее п роявлений , формирует совершенно особые представле ния об эротическом /неэротическом , тесно связа нные с историческими , религиозными и этически ми вариантами запрещенного /разрешенного . В ев ропейской культуре XVII-XIX вв . эротически провоцирующим для м у жчин было обнажение же нщиной даже части ноги , тогда как размер декольте , явно превышая допустимый в наше время , не нес практически никакого эротич еского оттенка . Вместе со снижением требовани я к степени закрытости ног снижается и их эротическая привлекате л ьность . Т рудно представить современного поэта , которого , как Пушкина , могла бы настолько взволновать женская лодыжка . Одна и та же часть тела в зависимости от регламентации ситуац ии ее обнажения способна вызывать совершенно различные чувства . В качестве п р имера можно назвать ситуации нудистского пляжа , бани и стриптиза . На мой взгляд , абсолютно необходимым условием существования эротики является само существование запрета , в зоне нарушения которого она и возник ает . Эротично именно это "преодоление ", тогда к ак полная отмена запретов привед ет к деструкции "эротического тела ". Тема э ротики демонстрирует еще один , довольно интер есный пример необходимости иного для возникновения Я. Почти любая форма се ксуальной активности (за исключением некоторых "неполных ", мар гинальных форм : онанизма и др .) требует "партнера ", т . е . непрозрачного другого, создающег о плотность моего эротического тела . Так же как в случае "моего тела ", моя идентификация может быть рождена в рамках коммуникативных затруднений . "Эмпирическое Я " пр оясняется на ограничениях , налагаем ых на меня как на субъекта социальных отношений . Когда я идентифицирую себя с отцом , воином , гражданином , то речь идет о подмене чистого Ego на эмпирическое Ego в вид е физической , социальной или духовной личност и (если и с пользовать терминологию У . Джемса ). Я, ид ентифицированное как Отец, не совпадает с чистым Ego познающего сознания . Это весьма интересное несовпадение можно отметить в различных точках , но прежде всего в степени свободы , открытого волеизъявления , границе ин ициации и кон троля поступка . У У . Джемса приведен отчет ливый пример такого несовпадения : "...например , ч астное лицо может без зазрения совести по кинуть город , зараженный холерой , но священник или доктор нашли бы такой поступок н есовместимым с их понятием ч ести . Честь солдата побуждает его сражаться и умереть при обстоятельствах , когда другой ч еловек имеет полное право скрыться в безо пасном месте или бежать , не налагая на свое социальное Я позорного пятна " (Джемс , 1901, с . 137). Заметим , что социальное Я куд а менее свободно , и его поступки определяются не рациональностью (подразу мевающей свободный выбор ), а более или мен ее четким , предписанным (а следовательно , не вполне рациональным ) каноном сохранения той или иной формы самоидентификации . Эти идент ификации ограничены в волеизъявлении и именно этими ограничениями и созданы . Су бъект , идентифицировавшийся с отцом , солдатом и пр ., должен совершать поступки , не вытека ющие из его воли , но предписанные избранно й ролью . Гражданин античного полиса , совершая суицид , п редписанный ему понятием о благе полиса , не совершал свободного поступка . Его свобода заканчивалась выбором с воей социальной идентификации . Плотность коммуникативных ограничений , запрет ов , табу "вырезает " особую конфигурацию , ответст венности и вины за про явление моих желаний и реализацию наслаждения . Super-ego суть п родукт сворачивания , интериоризации своеобразного зонда контроля , формирующего особую форму с амоидентичности : топологию социального , морального субъекта (Фрейд , 1924). Конверсия как патология "культурного " тела Несовпадение натур ального и культурного тела человека образует зазор , в пространстве которого развиваются специфические расстройства , относимые обычно к группе функциональных или конверсионных симп томов . Принципиальной особенностью таког о рода расстройств является сочетанное отсутствие какой бы то ни было объективной пато логии с особым символическим смыслом данного нарушения . Принципиальная возможность их реа лизации обусловлена подвижностью границ телесног о Я, позволяющих создать особую к онфигурацию "ложных гра ниц ", имитирующих органическую патологию . Хотя эта гипотеза нуждается в специальном обсужден ии и доказательстве , можно предположить , что механизм формирования конверсионных симптомов заключается в том , что они разворачиваются только в сфере "полупрозрачных " функ ций , которыми человек овладевает (или принципи ально может овладеть ). Сущность конверсионной патологии заключается именно в отказе-поломке управления этими функциями (или , напротив , введ ении скрытого управления ранее автоматизи р ованными функциями ) и перемещении границ ы субъекта с внешнего контура к внутренне му . Нарушение движений в случае астазии-абазии , мутизм , колиты , запоры , поносы , энурез , нар ушение глотания , рвота , одышка , аспирация и пр . происходят не на анатомическом или ф изиологическом уровне , а именно к ак нарушение регуляции , перемещение зоны конт роля . Они , как правило , исчезают во сне , под воздействием психотропных препаратов или даже при отвлечении внимания . Сама возможно сть конверсионных функциональных расстройств ест ь плата за превращение анатомическо го организма в культурное тело и приобрет ение им семиотических свойств . "Культурность " функции предполагает возможно сть овладения ею и включения ее в кон тур произвольной регуляции в соответствии с определенными правилами , не совпадающими с требованиями природы . Произвольные и непр оизвольные функции в отношении прозрачности к ним телесного механизма сходны только вн ешне . В условиях нормального функционирования непроизвольные функции прозрачны для субъекта первично, они тол ько еще могут стать непрозрачными при овладении ими , они подчинены логике механизма и описывают ся на языке тропизмов . Прозрачность произволь ных функций вторична, они уже стали прозрачными после освоения , но свернута я внутри них возможность снова стать объе ктом легко демонстрирует себя в разли чных сложных ситуациях . Они могут стать пр оизвольными , лишь пройдя путь растворения в субъекте , продвигая постепенно границу субъекти вности . Но когда-то они были объектными и сохранили в замаскированном виде свой ис ход н ый характер . Мы просто забывае м , сколько усилий необходимо было затратить ребенку , обучавшемуся правильно есть , пользоват ься горшком , ходить , бегать , говорить , писать , рисовать , ездить на велосипеде и пр . Вписывание ребенка в контекст культуры связано с о собой практикой объективаци и его физической активности , физиологических проявлений , установлением ограничений , последующее преодоление , "сворачивание " которых и есть п уть социализации , развития произвольности и в торичной прозрачности телесных функций . Соз д ание "объектов " на пути субъекта – это постоянно текущее задание новой топологии субъект-объектного членения . Патология же в данном случае лишь подтверждает с уществование этой уже скрытой внутренней "нес ущей конструкции ". Различные культуры и истори ческие эпохи , приписывая субъекту спец ифические атрибуции ответственности и вины , с оздают различные конфигурации субъект-объектного разрыва и соответственно различные типы скрыт ых конструкций ; определяющих культурно-исторический патоморфоз конверсионных расстрой с тв (Якубик , 1982). Довольно демонстративным примером роли ат рибуции ответственности может служить патогенез психогенной импотенции . Сексологами давно от мечена необычно высокая частотность нарушений и поразительная психологическая хрупкость стол ь физиологи чески прочной эректорной функц ии (Частная сексопатология , 1983). Одновременно хорошо известно , что психогенная импотенция практич ески не встречается , например , в культурах Полинезии . Это не значит , конечно , что поли незийские мужчины устроены намного прочн е е . Дело в том , что в культуре , к которой они относятся , мужчина не несет никакой субъективной ответственности за рабо ту своего полового органа , сексуальная неудач а не является виной мужчины . А в индое вропейской культуре фаллос издревле выделялся как весьм а важный показатель муже ственности его обладателя , которую он должен был подтверждать и которая была самым безусловным свидетельством его жизненной актив ности (Фрезер , 1983). Большое семиотическое значение фаллоса от разилось в многочисленных памятниках иск у сства , обрядах , ритуалах , фольклоре . В "Сатирико не " Петрония можно найти одно из самых старых дошедших до нас свидетельств этого переживания вины и ответственности . Герой , утративший мужскую силу , обращается к своем у непослушному органу с целой обвинител ь ной речью : "Ну что ты скажешь , позорище перед людьми и богами ,- потому что нельзя даже причислить себя к веща м мало-мальски серьезным ? Неужели я заслужил , чтобы ты , отняв у меня цветущие весенни е молодые годы , навязал мне бессилие глубо кой старости ?" (Пет р оний , 1924, с . 212). В этой обвинительной речи сопряжены два моме нта : во-первых , четкое разделение субъекта и конкретного телесного органа и , во-вторых , и звестная ответственность за . работу последнего (хотя причиной недомогания героя является м есть Приапа, он тем не менее использ ует слово "позорище "). Фаллос стал означающим столь многих с оциальных означаемых , что такая нагрузка , есте ственно , не могла не привести к плачевным для европейского мужчины результатам . Этот пример не только показывает , как попытка овладения произвольной регуляцией мало приспособленными для этого областями телесност и может привести лишь к ухудшению их натуральной работы , но и демонстрирует принци пиально различные механизмы "культурной " и орг анической патологии [прим .4] . "Отчуждение " к ак деструкция топологии субъекта " "Упругость ", "непо датливость ", "непрозрачность ", по-видимому , составляю т универсальное условие объективации как внешнего мира , тела , так и сознания . О бычно я легко и просто идентифицирую мои мысли , мои чувства , мои желания , мою волю , м ою речь . Но чтобы понять , ка кие серьезные теоретические затруднения лежат за обманчивой прос тотой этих интуиций , отметим , что в психопатологии описаны ос обые необычные , незнакомые , непривычные состояния отчуждения мыслей , чувств , воспоминаний , желан ий и воли . Например , я могу испытывать удивительное для меня ощущение ненависти к тому , что привык любить , мне прих одят в голову странные желания , мысли или воспоминания . Но возможна и истинная отчу жденность состояний , проявляющаяся в синдромах деперсонализации , дереализации , психического автома тизма , обсессий и пр . Вдумываясь в феномен отчуждения созн ания , мы сталкиваемся с целым рядом противоречий . Зададимся вопросом о том , что служит критерием различения таких состояний : например , как я способен испытываемые мной мысли или ч увства отличить от не моих ? Каким образом вообще можно испытывать не свои чув ства или мыс лить не свои мысли – ведь сам факт их испытывания прямо доказывает их принадл ежность мне ? Универсальным критерием такого р азличения (как и в феномене тела ) служит степень сопротивления (мера управляемости ), испы тываемого субъектом на границе ин ого, погруженного уже в само сознание , и само существование феномена говорит о его хотя бы частичн ой объективированности . Содержание сознания ("объек т-сознание ") порождено "непрозрачностью " мыслей , памя ти , чувств , на напряженной границе с котор ыми и возник ает субъективный образ мо его сознания – я-для-себя. Я узнаю о существовании мышления , лишь сталкиваясь с трудностями решения , о памяти – когда она мне отказывает . Собственно мышление или память в их норма льном протекании мне недоступны , так как п розрачны , а я могу зафиксировать лишь моменты столкновения с непрозрачным иным. "Лишь в акте проблематизации разум оказывается открыт существ ующему самому себе (подлинно интенсионален по отношению к нему ), и , одновременно , лишь в этом акте нечто реально существует д ля познающего разума именно как от него не зависящая реальность , как неподатли вая , сопротивляющаяся уяснению в понятии плот ность бытия . Только получая воздействие извне , объект обнаруживает свою "массу " и только в действии на другой объект – "силу ". Точно так же "масса " и "сила " познающего разума обнаруживаются только придя в соприкосновение с не-разумом " (Тищенко , 1991 б , с . 48). Выражаясь точнее , субъект может осоз нать себя лишь в превращенной внесубъектной форме – в форме объекта , в результат е чего "при осознании мышления мыс ли действительно воспринимаются как бы извне " (Фрейд , 1924, с . 21). При объективации мир , тело и сознание приобретают оттенок "чуждости ", и только в "отчужденном " виде они могут существовать для меня и становятся доступны анализу . В случае нормального протекания мыш ления оказывается весьма затруднительным указать , что это , собственно говоря , такое . Мысля , я не могу выделить никакого особенного инструмента мышления , аналогично тому , как , совершая движение , я не фиксирую наличия м едиат о ра-тела , лежащего между моей волей и объектом , на который она направле на . То , что я называю мыслью , есть толь ко фиксация затруднений , задержек , имеющая так же мало общего с мышлением , как тело с организмом . "Мысль несется стремглав , та к что почти всегда п р иводит н ас к выводу раньше , чем мы ее успеваем захватить . Если же мы и успеваем захв атить ее , она мигом видоизменяется " (Джемс , 1901, с . 120). Особый интерес для понимания субъективной феноменологии мышления представляет его связ ь с речью . Речь , в которой выражается объективированная мысль , не совпадает с с оответствующей мыслью и не может ей предш ествовать . Речевое высказывание по своей прир оде сукцессивно , тогда как лежащая в его основе мысль симультанна : начиная высказыван ие , я более или менее представл я ю себе , чем оно окончится . Поэтому изначально высказывание скорее представляет собо й намерение , к которому я подбираю адекват ные слова и "можно допустить , что 2/3 душевно й жизни состоят именно из этих предварите льных схем мыслей , не облеченных в слова " (т а м же ). Именно задержка обле чения в слова , демонстрирующая упругость язык а как объективной лингвистической реальности , поиск "точного " адекватного слова , зазор между словом и мыслью образуют реальность моего языка (и , в значительной степени , мышления ) для-м еня. Язык не существует , если он полностью мне подвластен ; он мой , если я могу управлять его неподатливо стью (вернее , он может быть репрезентирован мне лишь в форме неподатливости ); он чуж ой , если не подчиняется мне совсем . Отчужд ение мысли , проявляющееся в различных пс ихопатологических синдромах (от "скачки идей " и навязчивых мыслей до синдрома Кандинского-Кл ерамбо ), – это всегда утрата контроля : от контроля над течением до контроля над содержанием . Аналогично могут быть интерпретированы и эмоциональные с остояния , испытываемые че ловеком . Правда , здесь мы наталкиваемся на некоторые не вполне ясные моменты , но мож но попытаться наметить хотя бы гипотетическую линию рассуждения . Сложность заключается в том , что согласно идее "прозрачности " эмоции должны быть н аправлены лишь на внешний мир : именно внешний объект оценив ается как страшный , приятный или неприятный . Однако в действительности они в большей степени характеризуют мое субъективное состоян ие : мне страшно , печально , грустно , весело и пр . Можно предположи т ь , что ар хаическая функция эмоций как определенного эт апа "первовидения " в восприятии внешнего мира была заменена более развитыми категориальным и системами , но сохранила свое значение дл я оценки внутреннего субъективного мира . Возм ожность их "непрозрачнос т и " связана , по-видимому , с диссоциацией физиологического ме ханизма эмоций (сопровождающихся вегетативными из менениями , выделением гормонов , активацией срединн ых отделов мозга ) и их феноменологическим содержанием [прим .5] . Физиологические структуры можно рассматрив ать как своеобразный аналог организма , имеюще го возможность стать субъективным телом . То , что "тело " эмоций имеет весьма малое сходство с их анатомическим и физиологич еским аппаратом , не должно нас смущать : су бъективное тело тоже имеет весьма приблизител ьное сходство с организмом . В рамках такого подхода могут быть по-новому осмыслены теории эмоций Джем с а-Ланге и Кэннона-Барда . Высказанным в них положениям о том , что после восприятия соб ытия , вызвавшего эмоцию , субъект переживает ее как ощущение физиологических изменений в организме (которые по сути и есть сама эмоция ), не нашлось адекватного места в по з днейших психологических теориях , хотя эти положения и были подтверждены целым рядом экспериментальных исследований . Еще Г. Мораньоном (цит . по : Блум , Лейзерсон , Хофс тедтер , 1988) было показано , что при введении и спытуемым адреналина , часть из них ощущала н ечто схожее с эмоциональными сос тояниями , другие же говорили , что не чувст вуют эмоций , но описывали состояние физиологи ческого возбуждения . Люди , сообщавшие об эмоциях , уточняли , что они чувствовали себя так , "как если бы " они были напуганы . Но когда Моран ьо н говорил с этими людьми о некоторых важных событиях их недавнего прошлого , о с мерти членов семьи , о предстоящей свадьбе , их чувства теряли форму "как если бы " и становились настоящими эмоциями , будь то печаль или радость . Необходимость контекста для пр и обретения физиологической а ктивацией конкретного субъективного содержания н еоднократно подтверждалась и в позднейших исс ледованиях [прим .6] . Для нашего рассуждения важно то , что в этих экспериментах демонстрируется особая отчужденность , в рамках которой могут пор ождаться эмоциональные состояния . Когда я гов орю о своей тоске , радости или тревоге , я имею в виду не которую особую ситуацию неуправления этими состояниями , овладева ющими мной . Это особая форма отчуждения , остающаяся (так же , как в слу чае с телом ) либо в зоне моего, либо , в случае ос обой упругости или интенсивности , в виде иного, например , д епрессии , вита льной тоски , навязчивого стр аха или возбуждения . Такие состояния не вы текают из реальных событий жизни и отчетл иво рефлексируются субъектом как не его истинное состояние : я не могу ничего поделать со своим настроением , не могу развеселиться , опечалиться ил и иным образом "взять себя в руки ". Эмоциональные состояния и явления внешнег о мира с самого начала мало управляемы и исходно отличаются высокой степенью отчу жденности , создавая фиксированные полюса объектив ации мира и меня . То , что я могу ск азать о мире, – это совокупность пр отивостоящего мне иного, а в сердцевине того , что я могу сказать о себе , – совокупность особого иного, мира м оих эмоций и чувств . Радикал отчужденности присущ всему содерж анию моего сознания , но степень ее выражен ности зависит от воз можностей произвольно го овладения . Патологические феномены отчуждения часто отмечаются больными именно в тех сферах , где это овладение хорошо развито (произвольные движения , мышление , память , воля ), и значительно реже там , где овладение р азвито мало , такж е и в норме (два полюса "нормальной " отчужденности : внешний мир и эмоциональные состояния ). Отчуждение – это не появление у меня чужих мыслей или желаний , а особая трансформация моего, переживаемая ка к утрата чувства самости. Проблема "истин ного " субъекта Здесь мы сталк иваемся с весьма важным феноменом онтологии я-для-себя. Если поставить вопрос о том , что же останетс я в сознании , если исчезнут все точки сопротивления в виде эмоций , чувств , неудовлет воренных желаний , совести , вины , то мы снов а столкнемся с исчезновением я-для-себя. Утрачивая сопротивле ние иного (неважно , где я с ним встречаюсь ), сознание пре вращается в исчезающую "шагреневую кожу ", в "черную дыру " ничего. Лишение субъекта точек опор , снятие плотности окружающего мира в экспериментах по сенсо рной депривации (помещение испы туемого в темноте и тишине в ванну , на полненную жидкостью с температурой и плотност ью , равными температуре и удельному весу ч еловеческого тела ) приводили его к дезориента ции во времени и пространстве , нарушениям мышления , ос о бым эмоциональным состоя ниям , галлюцинациям (Bexton, 1954). Предлагаемые интерпретации этого состояния как проявления мотивации о бщения (Нюттен , 1975) не кажутся вполне убедительны ми . На самом деле речь идет о более фундаментальном моменте : о самой возмож н ости очерчивания местоположения субъекта , для чего абсолютно необходимо существование разрыва , размечающего Я и не-Я. Моя самоидентичность есть другая сторо на границы не-Я . Я находится именно там , где начинается не-Я. Возможность и необходимость онтологии субъекта связаны с универсальностью разрыва между мной и не-мной, в просвете которого и существует то , что называется моим сознанием ; разрыва , который должен заполняться здесь и сейчас и в котором рождается эм пирическое Я. По одну сторону этого разрыва нах одится "черная дыра " истинного субъекта , по другую – плотный мир . Мир вещей и сознания возможен толь ко в гетерогенной среде , в ситуации неусто йчивого равновесия , когда между состоянием ну жды и ее удовлетворением нет сиюминутной непосредственной связи . Мом е нт рожден ия сознания можно с известными оговорками отнести к моменту рождения человека , перехо дящего из гомогенной пренатальной среды в гетерогенную и сталкивающегося с жаждой , го лодом , теплом , холодом , осваивающего первое ком муникативное орудие – крик – д ля овладения миром , персонифицированным м атерью . "Невыносимая плотность бытия " – не затруднение , а обязательное условие существован ия сознания : пловцу только кажется , что пл отность воды мешает ему плыть , на самом деле именно она дает ему эту возможнос ть . С этой точки зрения истинный субъект очень схож с истинным субъектом психоана лиза – Оно. Ещ е З . Фрейд проницательно заметил , что "созн ание является поверхностью психического аппарата ", а "Я является измененной частью Оно. Изменение произошло вследствие пря мого влияния внешнего мира при посредстве воспринятого – сознатель ного " (1924, с . 14). Субъект есть неопознанное и бе ссознательное Оно, которое поверхностно охвачено Я, возникшим как ядро из сист емы восприятия . Я не целиком охватывает Оно , а покрывает его лишь настолько , насколько система во сприятия образует его поверхность . "Нетрудно у бедиться в том , что Я есть только измененная под прямым влиянием внешнего мира и при посредстве внешнего восприятия часть Он о ..." (там же , с . 22). Близкое пони мание ограничен ности сознательного Я содержится в филосо фии М . М . Бахтина (1979), считавшего , что я-для-себя - это не в есь Я . Я превыш ает всякий объект в переживании своей суб ъективности и абсолютной неисчерпанности в об ъекте в противоположность чистой исчерпанности Друг ого. Понимание сознательного Я не как истинного субъекта поз воляет пересмотреть декартовское доказательство онтологии субъекта . Для Декарта (1950) субъект – прежде всего рациональный субъект : Я есть Я мыслящее. В онтологическо м обосновании используется пр инцип тоталь ного сомнения : если я могу усомниться во всех своих чувствах и ощущениях , то с ам факт существования меня со мневающегося сомнению не подлежит . Необходимость тотального сомнения вытекает из идеи поиска абсолютно несомненного и и стинного места суб ъекта , хотя само по себе тотальное сомнение – не большее доказательство суще ствования , чем ложное ощущение . Истинность или ложность моих ощущений не имеет принципи ального значения , доказательством является сам факт ощущения бе зотносительно к проблеме истин ности – кто-то ведь все равно должен испытывать ложные ощущения . Вопрос в том , существую ли я там , где я испытываю эти ощущения , или , в терминологии Декарта , ubi cogito – ibi sum (где мыслю-там и существую ). Если признать , что место чувст вования или место cogito это не место субъекта , а место его столкновения с иным, место его превращения 8 иное, лишь в виде которого оно может замутиться , утратив прозрачность , то более точным бы ло бы утверждение , что Я как истинный субъект существую там , где не мыслю , или я есть там , где меня нет. Практика психоанализа привела Ж . Лакана , правда совсем другим путем , к такому же отказу от декартовской парадигмы . Формула связи бытия и сознания , по его мнению , не может быть двучленной , так как мысль не обосновывает бытие непоср едственно . Cogito не исчерпывает субъекта , а из очевидности не следует экзистенция . По Лакану , я м ыслю там , где я не есть , а я есть там , где я не мыслю . Субъект мышления и субъект существования не идентичны (Lacan, 1988). Фантом реально сти Форма феноменол огического существования субъекта , требующая своего превращения в отчужденную форму ч ерез иное (Я мо жет существовать только в форме не-Я ), принципиально есть фантом, иллюзорно совпадающий с истинной реальностью . Тело по отношению к организму , образ мира по отношению к миру , эмпир ическое Эго по отношению к чистому Эго суть более или менее адекватно адаптированные фантомы реальности , позволяющие с минимизирован ным припуском жить в реальном мире . Усвоен ная субъективная схема реальности , существующая в виде ли перцептивных конструктов , я зыковых игр , свернутых правил , ставших прозрач ными и незаметно для меня структурирующих мир , вносит в него порядок и саму в озможность разрядить "невыносимую плотность бытия ". Набор существующих скрытых , сетей , образующих констру к цию фантома , можно обнару жить в особых , случаях : например , иллюзиях , наркотических галлюцинациях и пр . Обнажение этой универсальной конструкции реализуется в классическом фантомном ощущении . После ампутации больной испытывает абсолютно реальные ощущения о тсутствующей у не го конечности , степень убедительности которых настолько велика , что , даже видя отсутствие ноги или руки , он тем не менее може т пытаться на нее встать или потянуться к предмету . Фантом есть проявление свернуто го зонда , чья усвоенная схема с т ала невидимой , но чье существование становить ся очевидным при изменении условий функционир ования . Подобные зонды в виде перцептивных схем , стереотипов движения , сематико-перцептивных универсалий , проявляясь в особых условиях , п риводят к иллюзиям , внутри к аждой из которых может быть найден этот скры вавшийся зонд . Телесный фантом – просто н аиболее демонстративный частный случай внезапног о обнаружения ранее скрытой схемы , вернее - факта абсолютной необходимости ее существования . Фантомность мира нужно понимат ь н е как его нереальность , а как единственно возможный вариант приспособления к миру , зависящий не только от его объективно сущ ествующих качеств , но и от возможностей и конструкции совокупности опосредствующих воспри ятие зондов . Искажения , вносимые в эти к онструкции , могут менять качества воспринимаемого мира , остающегося на самом деле неизменным . Наркотическое опьянение , специаль ные психотехники , медитация , трансовые состояния на самом деле не открывают другой реал ьности , как склонны думать их апологеты , а скорее строят иной фантом . При чем непосредственно-чувственное переживание его р еальности не более доказательно , чем ощущение реальности фантомной конечности или галлюцин ации . Странные переживания больных в состояни и комы проще понять не как свидетельства "жизни после смерти ", а как р езультат восприятия в условиях измененного фу нкционального состояния , как особый фантом фу нкциональной депривации , неординарных условий , фун кционирования . Сходство же подобных переживаний у различных людей доказывает не сущест в ование особого мира , а универсаль ность ; освоенных перцептивных зондов . В экспериментах по сенсорной депривации были получены результаты , которые можно и нтерпретировать как нарушения топологии субъекта . В особых условиях обедненности или искаж енности внешн ей стимуляции у испытуемых возникали странные ощущения изменения формы и размерности тела , конечностей и пр . (Bexton, 1954). Г . Бекеши были продемонстрированы фантомы пространственного "передвижения " ощущение , которое могло локализоваться вне тела . Исполь з уя пару специальных вибраторов , раздражав ших кончики пальцев или бедра , и изменяя интервалы между стимулами , Г . Бекеши пока зал , что ощущение может локализоваться в п ространстве между пальцами или между коленями (Becesy, 1967). Фантомное ощущение можно рас сматриват ь как реализацию сохранившейся схемы тела при изменившейся анатомии : чем прочнее эта схема освоена , тем прочнее фантом . В а мпутированной правой руке ощущения сохраняются дольше , чем в левой , а в руках дольш е , чем в ногах . Утрата схемы-зонда может порождать н е только тактильные или гаптические фантомы . Г . Бекеши описывает изменение локализации звуков при использовании двух слуховых апп аратов , воспроизводящих звук от микрофонов , ра сположенных на груди . В этих условиях при утрате бинаурального парал л акса стереофонический эффект оставался , но восприятие расстояния до источника звука было утрач ено (там же ). Скрытая сеть перцептивных кон структов обнаруживает себя , например , в иллюзи ях , заставляя нас искажать реальность в со ответствии с упроченными схема м и , а их культурная детерминированность как раз и вытекает из культурной детерминированности лежащих в 1, их основе схем . Существуют особые перцептивные схемы , порождающие необычны е ощущения : например , описанная У . Найссером (1981) ; когнитивная карта море п лавателей острова Палават – "этак ", не имеющая ник аких аналогов со стандартными способами ориен тации . Признание гибкости , подвижности и фантомн ости границ субъекта , строящихся каждый раз заново , позволяет с иной точки зрения в зглянуть на старый спор между Дж . Э . Муром и Л . Витгенштейном (Moor, 1925; Витгенштейн , 1991). Причиной этого спора послужило утверждение Дж . Э . Мура о существовании очевидно истин ных положений типа "Я знаю , что это моя рука ". Аргументация Л . Витгенштейна сводилась к тому , что такого рода утверж дения находятся за пределами собственно знани я и базируются на некотором пред-знании : "картине мира " и "языковых играх ". Это некий предел обо снования , ниже которого сомнение не может простираться . В высказываниях типа "Я знаю , что это моя рука " или "Я знаю , чт о мне больно " содержится невыводимый из ло гики и лежащий вне ее элемент , базирующийс я на непосредственном чувстве , которое не может быть оспорено . Когда человек , хорошо владеющий языком и не дезинформирующий окруж ающих , говорит : "Я себя пло х о ч увствую ", то в этом случае он : 1) не подве ржен ошибке , 2) не нуждается в дополнительных доказательствах , 3) не может быть опровергнут (Malcolm, 1977). Эмоции и чувства не нуждаются в по дтверждении , так как они говорят о самих себе и их доказательством я вля ются они сами . Это очень интересный момент , ибо на самом деле эта неопровержимость относится и к высказываниям типа "Я в ижу ..." или "Я слышу ...". Опровержение существования того , что я вижу или слышу , ни в какой степени не является опровержением фа кта, что это вижу или слышу Я. Вообще следует признать , что ощущение имеет лишь одну модальность – модальность истинности . Иметь ложные ощущения также нс-возможно , как невозмо жно испытывать ложные чувства . Для субъекта ощущение и истинное ощущение – абсолютная тавтология , зафиксированная в языке как "очевидность ". Я принципиально не могу чувствовать ложно. Каж дое испытываемое ощущение может быть только истинным , и его ложность , понятая мной из опыта , есть лишь смена его на др угое ощущение . Просто знание без пра ктики иных ощущений не прив одит к изменению ложных чувств . Самая масс овая иллюзия в истории человечества заключает ся в том , что , хотя разумное представление о расстоянии до Луны и ее размерах существует по крайней мере 2000 лет со вре мен Гипарха , мы продол жаем видеть ее как диск диа метром 30 см на расстоянии 1-1,5 км (Грегори , 1972). В классической иллюзии Мюллера-Лайнера даже пр едпринятое измерение не изменяет непосредственно го ощущения разной длины стрелок , а измене ния воспринимаемой формы комнаты Эймса и ли гипотез в рисунках Рубина происход ят скачкообразно : от одного "истинного " восприя тия к другому . Странность переживания сюрреал истических изображений или гравюр У . Хогарта и М . Эшера вытекает из столкновения в заимно противоречивых , но одинаково "истинны х ", восприятий . Пример абсолютно очевидного , по мнению Дж . Мура , предложения Я знаю , что это моя рука несостоя телен не только с философской и логическо й точек зрения , но и с психологической . Оче-видность ощущения может свидетельствовать лишь о существовани и этого ощущения . Д ж . Мура было бы весьма трудно ответить на вопрос Н . Винера о том , является ли искусственная рука механика , пытающегося п очинить автомобиль , частью механизма , с которы м возится механик , или частью механика , за нятого починкой (Найссер , 19 8 1). Дело в том , что на этот вопрос не существует объективного ответа : частью механика в од ном случае может быть и отвертка , которой он работает , а может и не быть да же оставшаяся от руки культя . Граница , раз деляющая субъекта и объект , не задана раз и навсе гда , а образуется каждый раз заново и может сдвигаться в любую сторону . Если речь идет о чистом Эг o, то оно есть нечто вроде "черной дыры " и попрост у непредставимо иначе как в превращенных формах эмпирического Эго, являющихся , строго говоря , более об ъектив ными , чем субъективными . Если же речь идет о формах эмпирическ ого Эго, то вопрос о локали зации – это вопрос об управляемости или границе преграды , местонахождение которой не имеет фиксированного адреса , а задается л ибо условиями деятельности , либо целым ря дом специальных технологий . Варианты социальной идентичности , задаваемые введением коммуникативных или социальных огр аничений (или бенефитов , являющихся перевернутыми ограничениями ), порождают столь же иллюзорно реальные фантомы социальной , классовой , кас товой , корпоративной или национальной иде нтичности . Кровь , пролитая человечеством , защищающи м эти кажущиеся ему абсолютно бесспорными фантомы , лучше всяких аргументов доказывает степень их феноменологической "реальности ". Наиболее важная особенность , позв оляю щая зонду "сворачиваться ", – это его контр олируемость , отсутствие "непредсказанных " изменений . В соответствии с наиболее фундаментальной интуицией инерции с зондом не должно прои сходить никаких самопроизвольных изменений – он должен быть механическим , мертвым проводником активности , субъекта . Любая непредсказанность , обнаруживаемая зондом , интерпретируется как его активность и приводит к его вычленению , сдвигу г раницы субъективности . На уровне непосредственно-ч увственного переживания он начинает восприн иматься как непонятный [прим .7] . С этой точки зрения познание может идти только одним способом : через превра щение жизни в мертвый , расчленяемый об ъект , ибо лишь таким образом его можно превратить в зонд . Понятое – значит вк люченное в границы субъекта , у -своенное. Эта особенность заставля ет ученого , строящего специфический зонд – научное знание , использовать прин цип об ъективации . "Созданная исследователем экспериментальна я идеализация есть форма объективации самого познающего разума , вынесенная вовне ... К ст авшему чужим , т . е . отчужденному своему же собственному бытию разум применяет тот ж е схематизм , что и к соз е рцаем ому в пространстве объекту . Идеализация остае тся сама собой (т . е . разум не сталкива ется с "иным ") в том случае , когда она либо "покоится ", либо находится в состоянии "равномерного движения " – изменяется в н аправлении обнаруживаемых дедуктивно логиче с ких возможностей . Отклонение экспериментально й идеализации (в результате опыта ) из сост ояния "покоя " или "равномерного движения ", т . е . отклонение в сферу логически и теорети чески невозможного , означает для разума встречу с иным, ст олкновение с неподатливо й плотностью внеш него для познающего разума бытия (Тищенко , 1991 б , с . 14). Необходимость превращения познавательного акта в мертвый зонд укореняет принципиал ьные , противоречия и ограничения объективного знания : на рациональном уровне оно может существова т ь лишь в такой же форме окаменелости, как и эмпирическое Эго. В этом состоят "блеск и нищета " рационального познания и объективного метод а : создавая принципиальные возможности для по знания , они приводят к тому , что знание , полученное в результате процедуры объект ивации , может быть по своей природе только мертвой структурой . "Степень оформленности ес ть степень хрупкости . И именно то , что дает вещи ее бытие , именно как этой ве щи , – то же самое обрекает ее к у ничтожению " (Н . Бахтин , 1993). Из этого положения вытекают довольн о важные следствия . В частности , мысль о том , что законы , посредством которых строитс я топология социального субъекта , могут быть лишь жесткими , "мертвыми ". "Мягкость " закона не позволяет его интериоризовать и разрушает четкость границ отв е тственности . С феноменологической точки зрения "закон " – это не то , что написано на бумаге , п усть оно и называется "конституцией ", а в первую очередь именно его неумолимость , пус ть нигде не записанная , ибо я могу пре вратить в зонд лишь негибкие , однозначн о предсказуемые вещи . В этом смы сле древние были правы , говоря , что "dura lex, sed lex" [прим .8] . Это свидетел ьство не ограниченност и , а , наоборот , проницательности . Размывание кар ательных функций власти , обязанной быть гаран том неукоснительности исполнения закона , приводит к коррозии морали и нравственности именн о потому , что "необъективность " законов , возможн ос т ь их неоднозначной интерпретации – путь к деструкции топологии социально го субъекта . Нестабильность закон а-зонда - что прежде всего нес табильность меня . Интуиция важности стабильных ограничений рождала специальные практики , позволявшие примири ть жесткость морали с ее нарушениями . Исповеди и индульгенции имели глубочайший смысл , заключавшийся в возможности сохранить жесткость налагаемых христианством правил , создав ая легитимный канал , в котором естественное для грешной души человека стремление к нарушению с трогих запретов не подта чивало самого факта обязательности наиболее в ажных моральных скреп . Для согрешившего челов ека как бы оставалась возможность "начать все сначала ", ибо иначе он либо должен был жить с ощущением безнадежности , либо п одвергнуть сомнени ю сами скрепы [прим .9] . Отказ от закона не может происходи ть безнаказанно для субъекта ; законы могут нарушатьс я , но не могут отменяться . Моральная деструкция общества , осуществленная энц иклопедистами , совершавшими ревизию "ненатуральных " законов (Маркиз де Сад , 1992), не преодолена до настоящего времени . Из совершенно правильн ой мысли о том , что в мире не суще ств у ет никаких неподвижных объективны х моральных законов , ими был сделан соверш енно неправомочный вывод о возможности их полной отмены . Заключение И мир , и те ло , и сами феномены сознания равно становя тся реальностью как сопротивляющаяся субстанция , как то , чт о не может быть раз и навсегда учтено , а требует постоянного приспособления . Содержание сознания существует как не "растворенный " им остаток . Оно рож дается из необходимости преодолеть непрозрачност ь не-сознания, репре зентируя его в качестве эмоций , чувстве нных ощущений , абстрактных конструкций , яз ыка , мышления , памяти , совести , вины , морали и пр . Качество предметности связано не про сто с отнесенностью вовне-сознани я - предметным может быть и само сознание . Явление объективируется самим фактом представленнос ти в сознании . Уро вень же отнесенности определяется "длиной зонда " сознания и в зависимости от границы автономности мо жет простираться до любой точки связки "со знание – тело – мир ". Членение диады "субъект – объект " проходит по линии напр яженного взаимодей ствия , непрозрачная граница между элементами которого и рождает необ ходимость субъективного образа объективной реаль ности . Сам субъект может появиться лишь в этом разрыве , точке непрозрачности , порождающ ей одновременно и субъекта и то , что н азывалось в ср е дневековой философии "иным ". Граница этого разрыва создает топологию субъекта , не являющуюся постоянной и однозначной , но р ожденную предшествующим индивидуальным опытом и наличной ситуацией . Топология субъекта не совпадает с эмпирическими границами его те л а : она может быть как вынесена во вне , так и погружена внутрь тела и даж е в само содержание сознания . В рамках идеи зонда возможно переосмы сление метапсихологии психоанализа . Я и Сверх-Я можно интерпретировать как пре вращенные , окаменелые формы объективаци и истинного субъекта психоанализа – Оно. Во всяком случае д анная модель обладает преимуществами экономии : она постулирует не три автономных психичес ких образования , а только одно , предлагая к тому же вполне конкретным и универсальн ый психологический механи зм экспликации е го производных форм взамен метафорических кон струкций классического психоанализа . Предложенная модель построения топологии субъекта имеет не только чисто теоретическое значение . Она , на мой взгляд , позволяет по-новому поставить целый ряд д остаточн о актуальных вопросов : от понимания психопато логических феноменов и телесности до проблем коммуникаций , обучения , воспитания , власти , нас лаждения , смерти , ответственности , вины и свобо ды. СПИСОК ЛИТЕРАТ УРЫ Бахтин М . М . Эстетика словесного творчеств а . М .: Иску сство , 1979. 424 с . Бахтин Н . М . Форма как ступень обре ченности // Независимая газета . 20.04.93. С . 7. Блум Ф ., Лейзерсон А ., Хофстедтер Я . Мозг , разум , поведение . М .: Мир , 1988. 248 с . Бор Н . Квант действия и описание п рироды //Избр . науч . тр уды . М .: Наука , 1971. Т . 2. С . 56-62. Витгенштейн Л . О достоверности // Вопр . ф илос . 1991. ї 2. С . 67- 120. Гомер . Одиссея . М .: Тип . И . Д . Сытина , 1913. 224 с . Грегори Р . Л . Разумный глаз . М .: Мир , 1972. 215 с . Декарт Р . Избранные произведения . М .: По л итиздат , 1950. 712 с . Джемс У . Психология . Спб .: Тип . М . П . Сойкина , 1901. 408 с . Достоевский Ф . М . Братья Карамазовы . М .: Гослитиздат , 1958. Т . 1. 420 с .: Т . 2. 536 с . Леонтьев А . Н . Деятельность , сознание , л ичность . М .: Политиздат , 1975. 304 с . Марки з де Сад . Жюстина . М .: Ник , 1992. Т . 1. 540 с .: Т . 2. 542 с . Наиссер У . Познание и реальность . М .: Прогресс , 1981. 230 с . Нюттен Ж . Мотивация // Эк cп epиментальная психология / Под ред . П . Фресс , Ж . Пиаже . М .: Прогресс , 1975. С . 16-99. Петроний Арбитр Т. Сатирикон . М .; Л .: Госиздат , 1924. 289 с . Тищенко П . Д . Психосоматическая проблема (объективный метод и культурологическая интерпр етация ) // Телесность человека : междисциплинарные ис следования . М .: Изд . Философского общества , 1991 а . С . 26-36. Тищенко П . Д . Что значит знать ? М .: Изд . Российского открытого университета , 1991 б . 64 с . Фрезер Дж . Золотая ветвь . М .: Политиздат , 1983. 703 с . Фрейд З . По ту сторону принципа на слаждения // //Я и Оно . Тбилиси : Мерави , 1991. С . 139-192. Фрейд З . Я и Оно . Л .: Academia, 1924. 62 с . Частная сексопатология // Под ред . Васильчен ко Г . В . М .: Медицина , 1983. Т . 1. 302 с . Якубик А . Истерия . М .: Медицина , 1982. 342 с . Becesy G. von. Sensory Inhibition. Princeton: Prins. Univ. Press, 1967. Bexton W. Н . Effects of decreased varyation in the sensory environment // Canad. J. Psychol. 1954. ї 8. P. 70-76. Brentano F. Psychologie. Vom empirische Standpunkt. Hamburg: Meiner, 1924. 270 S. Foucault М . Surveiller et Punir: Naissance de la prison. Paris: Gallimard, 1978. 318 p. Husseri E. Zur Phanamenologie der Inter-subjektivitat Text aus dem Nachlass. Erster Toil: 1905-1920 // Husserliana. Haag: Nijhoff, 1973. Bd. XIII. 360 S. Lacan J. Ecrit. Paris: Seuil. 1988. 657 p. Malcolm N. Moor and Wittgenstein on the Sense of "I Know" // Malcolm N. Thought and Knowledge, Ithaca – London: Cornell Univ. Press. 1977. P. 170-198. Moor S. G. E. A defens of common sense // Contemporary of British philosophy, 2-nd ser. Oxford, 1925. P. 62-108. Sartre J.-P. L'Etre et ie Neant. Essai d'antologie. Paris: Gallimard, 1988. 724 p. СНОСКИ 1. закономерностям и всегда равной самой себе (независимо от того , чувствуем ли мы сердце или пе чень , они работают , в них происходят биохи мические процессы , которые никак в своем п рямом виде не могут быть доступны ч еловеческому сознанию ), и "телом ", как реальност ью субъективной и не равной своему объект ивному корреляту – организму ("тело " может включать неорганизменные компоненты : протезы , з онды и пр ., иллюзорные органы или части : фантомные ощущения , псевд о галлюцинации и пр . – или , напротив , не включать объективно существующих частей "организма "; игно рирование частей тела , недоступность сознанию многих реально происходящих процессов или фу нкций ). 2. Например , феномен "остановившегося эскалато ра ". По внезапн о остановившемуся эскалатор у , ничем фактически не отличающемуся от об ычной лестницы , очень трудно идти . Это мож ет быть объяснено только резким изменением стереотипа . 3. Существование подобных скрытых опосредующ их инструментальных зондов . отчетливо вскрыва ется при резком переходе к непривычно й системе измерений , например , для европейца , попавшего в США , температура по Фаренгейту , длина в футах и милях , вес в фунт ах лишены непосредственного чувственного содержа ния температуры , веса и размера . 4. Это позволя ет понять высокую э ффективность терапевтических приемов , связанных с о снятием ответственности ; например , временных "запретов " полового акта . 5. Ср .: "В грудь он ударил себя и сказал раздраженному сердцу : Сердце , смирись ..." (Гомер , 1904). Здесь отчетливо видны объектива ция эмоционального состояния ( он не равен "раздраженному сердцу ", а "говорит " ему ) и смешение эмоции и телесного ощущения ("раздраженное сердце "). 6. По сути дела , современные психиатры , использующие анксиолитики и антидепрессанты , в оздейс твуют именно на физиологический суб страт эмоций , однако почему-то совершенно не уделяют внимание созданию необходимого когнити вного контекста. 7. Та же интуиция лежит в основе разделения на мертвое и живое. Мертвое не должно нарушать принцип инертности , а если я сталкива юсь с его непредсказуемостью , то начинаю п риписывать ему качество жизни . З . Гиппиус , описывая восприятие кинематографа в начале ве ка . очень точно передает ощущение ужаса от действия автомата , имитирующего жизнь . В норме именно границы допус т имых и зменений задают интуиции живого-неживого , а их нарушения – одушевление природы . Дикарь , населяющий мир духами и богами , на самом деле дает наиболее очевидное , простое и ясное объяснение непонятному происходящему . 8. Закон суров , но это закон (лат .) (Прим . Д.С .) 9. Отсюда же вытекает вопрос Алеши Ка рамазова о том , что если нет бога , то возможно любое преступление , ибо нет верх овного гаранта , а следовательно и нет неот вратимого наказания (Достоевский , 1958).