* Данная работа не является научным трудом, не является выпускной квалификационной работой и представляет собой результат обработки, структурирования и форматирования собранной информации, предназначенной для использования в качестве источника материала при самостоятельной подготовки учебных работ.
БОЖЕСТВЕННЫЙ ЮЛИЙ 3
БОЖЕСТВЕННЫЙ АВГУСТ 4
ТИБЕРИЙ 5
ГАЙ КАЛИГУЛА 6
БОЖЕСТВЕННЫЙ КЛАВДИЙ 8
НЕРОН 9
ГАЛЬБА 10
отон 11
ВИТЕЛЛИЙ 12
БОЖЕСТВЕННЫЙ ВЕСПАСИАН 13
БОЖЕСТВЕННЫЙ Т И Т 14
ДОМИЦИАН 15
БОЖ ЕСТВЕННЫЙ ЮЛИЙ
На шестнадцатом году он потерял отца. Год спустя, уже назначенный жрецом Юпитера, он расторг помолвку с Коссуцией, девушкой из всадническ ого, но очень богатого семейства, с которой его обручили еще подростком, — и женился на Корнелии, дочери того Цинны, который четыре раза был консу лом. Вскоре она родила ему дочь Юлию. Диктатор Сулла никакими средствами не мог добиться, чтобы он развелся с нею. Поэтому, лишенный и греческого с ана, и жениного приданого, и родо вого наследства, он был причислен к прот ивникам диктатора и даже вынужден скрываться. Несмотря на мучившую его п ере межающуюся лихорадку, он должен был почти каждую ночь ме нять убежищ е, откупаясь деньгами от сыщиков, пока, наконец, не добился себе помилован ия с помощью девственных веста лок и своих родственников и свойственник ов — Мамерка Эми лия и Аврелия Котты. Сулла долго отвечал отказами на пр осьбы своих преданных и видных приверженцев, а те настаивали и упорствов али; наконец, как известно, Сулла сдался, но воскликнул, повинуясь то ли бо жественному внушению, то ли собственному чутью: «Ваша победа, получайте его! но знай те: тот, о чьем спасении вы так стараетесь, когда-нибудь станет погибелью для дела оптиматов, которое мы с вами отстаивали: в одном Цезар е таится много Мариев!»
Оставив надежду получить пр овинцию, он стал домо гаться сана великого понтифика с помощью самой рас точи тельной щедрости. При этом он вошел в такие долги, что при мыс ли о них он, говорят, сказал матери, целуя ее утром перед тем, как отправиться на вы боры: «или я Вернусь понтификом, или сов сем не вернусь». И действительно, он настолько пересилил обоих своих опаснейших соперников, намного прев осходивших его и возрастом и положением, что даже в их собственных триба х он собрал больше голосов, чем оба они во всех вместе взятых.
Говорят, будто он боялся, что е му придется дать ответ за все, что он совершил в свое первое консульство в опреки знаменьям, законам и запретам: ведь и Марк Катон не раз клятвенно з аяв лял, что привлечет его к суду тотчас, как он распустит войско, и в народ е говорили, что, вернись он только частным че ловеком, и ему, как Милону, при дется защищать себя в суде, окруженном вооруженной охраной. Это тем прав доподобнее, что и Азиний Поллион рассказывает, как Цезарь при Фарсале, гл ядя на перебитых и бегущих врагов, сказал дословно сле дующее: «Они сами э того хотели! меня, Гая Цезаря, после всего, что я сделал, они объявили бы вин овным, не обратись я за помощью к войскам!» Некоторые, наконец, полагают, ч то Цезаря поработила привычка к власти, и поэтому он, взве сив свои и враж еские силы, воспользовался случаем захватить верховное господство, о ко тором мечтал с ранних лет. Так ду мал, по-видимому, и Цицерон, когда в третье й книге «Об обя занностях» писал, что у Цезаря всегда были на устах стихи Еврипида, которые он переводит так:
Коль преступить закон — то р ади царства; А в остальном его ты должен чтить.
Зрелища он устраивал самые р азнообразные: и битву гладиаторов, и театральные представления по всем к варталам города и на всех языках, и скачки в цирке, и состязания ат летов, и морской бой. В гладиаторской битве на форуме бились насмерть Фурий Лепти н из преторского рода и Квинт Кальпен, бывший сенатор и судебный оратор. В оенный танец плясали сыновья вельмож из Азии и Вифинии. В театре римский всадник Децим Лаберий выступал в миме собственного сочи нения; получив в награду пятьсот тысяч сестерциев и золотой перстень, он прямо со сцены через орхестру прошел на свое место в четырнадцати первых рядах. На скач ках, для которых цирк был расширен в обе стороны и окружен рвом с водой, зн атнейшие юноши правили колесницами четверней и парой и показывали прыж ки на лошадях. Троянскую игру исполняли двумя отрядами мальчики старшег о и младшего возраста. Зве риные травли продолжались пять дней; в заключе ние была показана битва двух полков по пятисот пехотинцев, двадцать слон ов и триста всадников с каждой стороны; чтобы просторнее было сражаться, в цирке снесли поворотные столбы и на их месте выстроили два лагеря друг против друга. Атлеты состя зались в течение трех дней на временном стади оне, нарочно сооруженном близ Марсова поля. Для морского боя было выкопа но озеро на малом Кодетском поле: в бою участвовали битремы, триремы и ква рдиремы тирийского и египетского образца со множеством бойцов. На все эт и зрелища отовсюду стеклось столько народу, что много приезжих ночевало в палатках по ули цам и переулкам; а давка была такая, что многие были зада влены до смерти, в том числе два сенатора.
Затем он обратился к устройс тву государственных дел. Он исправил календарь: из-за нерадивости жрецов , произвольно вставлявших месяцы и дни, календарь был в таком беспорядке, что уже праздник жатвы приходился не на лето, а праздник сбора винограда — не на осень. Он установил, применительно к движению солнца, год из 365 дней и вместо вставного месяца ввел один вставной день через каждые четыре г ода. Чтобы правильный счет времени велся впредь с очередных январских к аленд, он вставил между ноябрем и декабрем два лишних меся ца, так что год, когда делались эти преобразования, оказался сос тоящим из пятнадцати ме сяцев, считая и обычный вставной, также пришедшийся на этот год.
Говорят, он был высокого роста, свет локожий, хорошо сложен, лицо чуть полное, глаза черные и живые. Здоровьем о н отличался превосходным: лишь под конец жизни на него стали нападать вн езапные обмороки и ночные страхи, да два раза во время занятий у него были приступы падучей. За своим телом он ухаживал слишком даже тщательно, и не только стриг и брил, но и выщипывал волосы, и этим его многие попре кали. Бе зобразившая его лысина была ему несносна, так как часто навлекала насмеш ки недоброжелателей. Поэтому он обычно зачесывал поредевшие волосы с те мени на лоб; поэтому же он с наибольшим удовольствием принял и воспользо вался правом постоянно носить лавровый венок.
Среди его любовниц были и царицы — например, маври танк а Эвноя, жена Богуда: и ему и ей, по словам Назона, он делал многочисленные и богатые подарки. Но больше всех он любил Клеопатру: с нею он и пировал не р аз до рассвета, на ее корабле с богатыми покоями он готов был проплыть чер ез весь Египет до самой Эфиопии, если бы войско не отказалось за ним следо вать; наконец, он пригласил ее в Рим и отпустил с великими почестями и бога тыми дарами, позволив ей даже назвать новорожденного сына его именем. Не которые гре ческие писатели сообщают, что этот сын был похож на Цезаря и л ицом и осанкой. Марк Антоний утверждал перед сенатом, что Цезарь признал мальчика своим сыном и что это известно Гаю Матию, Гаю Оппию и другим друз ьям Цезаря; однако этот Гай Оппий написал целую книгу, доказывая, что ребе нок, выдаваемый Клеопатрой за сына Цезаря, в действительности во все не с ын Цезаря (как будто это нуждалось в оправдании и защи те). Народный трибу н Гельвий Цинна многим признавался, что у него был написан и подготовлен законопроект, который Цезарь приказал провести в его отсутствие: по этом у закону Цезарю позволялось брать жен сколько угодно и каких угодно, для рождения наследников. Наконец, чтобы не осталось сомне ния в позорной сл аве его безнравственности и разврата, напомню, что Курион-старший в како й-то речи называл его мужем всех жен и женою всех мужей.
В заговоре против него участвовало более шестидесяти ч еловек; во главе его стояли Гай Кассий, Марк Брут и Децим Брут. Сперва они к олебались, убить ли его на Марсовом поле, когда на выборах он призовет три бы к голосованию,— разделившись на две части, они хотели сбросить его с м остков, а внизу подхватить и заколоть,— или же напасть на него на Священн ой дороге или при входе в театр. Но когда было объявле но, что в иды марта се нат соберется на заседание в курию Пом пея, то все охотно предпочли именн о это время и место.
Он погиб на пятьдесят шестом году жизни и был сопри чтен к ботам, не только словами указов, но и убежден ием толпы. Во всяком случае, когда во время игр, которые впервые в честь ег о обожествления давал его наследник Август, хвостатая звезда сияла в неб е семь ночей подряд, появляясь около один надцатого часа, то все поверили , что это душа Цезаря, вознесен ного на небо. Вот почему изображается он со звездою над го ловой. В курии, где он был убит, постановлено было застроит ь вход, а иды марта именовать днем отцеубийственным и никогда в этот день не созывать сенат.
Из его убийц почти никто не прожил п осле этого больше трех лет и никто не умер своей смертью. Все они были осуж дены и все погибли по-разному: кто в кораблекрушении, кто в битве. А некото рые поразили сами себя тем же кинжалом, которым они убили Цезаря.
БОЖЕСТВЕННЫЙ АВГУСТ
Авг уст родился в консульство Марка Туллия Цицерона и Гая Антония, в девятый день до октябрьских календ, незадол го до рассвета, у Бычьих голов в палат инском квартале, где теперь стоит святилище, основанное вскоре после его смерти. Действительно, в сенатских отчетах записано, что некто Гай Летор ий, юноша патрицианского рода, обвиненный в прелюбодействе, умоляя смягч ить ему жестокую кару из внимания к его моло дости и знатности, ссылался п еред сенаторами и на то, что он является владельцем и как бы блюстителем т ой земли, ко торой коснулся при рождении божественный Август, и просил по милования во имя этого своего собственного и наследствен ного божества . Тогда и было постановлено превратить эту часть дома в святилище.
Он пересмотрел старые законы и ввел некоторые новые: например, о роскоши, о прелюбодеянии и разврате, о подкупе, о порядке брака для всех сословий. Этот последний закон он хотел сделать еще строже других, но бурное сопротивление вынудило его отменит ь или смягчить наказания, дозволить трехлетнее вдов ство и увеличить на грады. Но и после этого однажды на все народных играх всадники стали наст ойчиво требовать от него от мены закона; тогда он, подозвав сыновей Герма ника, на виду у всех посадил их к себе и к отцу на колени, знаками и взглядам и убеждая народ не роптать и брать пример с молодого отца. А узнав, что нек оторые обходят закон, обручаясь с несовершенно летними или часто меняя жен, он сократил срок помолвки и огра ничил разводы.
Однажды в цирке во время обет ных игр он занемог и возглавлял процессию, лежа на носилках. В другой раз, когда он открывал праздник при освящении театра Марцелла, у его кон суль ского кресла разошлись крепления, и он упал навзничь. На играх, которые он давал от имени внуков, среди зрителей вдруг началось смятение — показал ось, что рушится амфитеатр; тогда, не в силах унять их и образумить, он соше л со своего места и сам сел в той части амфитеатра, которая казалась особе нно опасной.
Что касается пищи — я и этого не х очу пропустить,— • то ел он очень мало и неприхотливо. Любил грубый хлеб , мелкую рыбешку, влажный сыр, отжатый вручную, зеленые фиги второго сбора ; закусывал и в предобеденные часы, когда и где угодно, если только чувство вал голод. Вот его собственные слова из письма: «В одноколке мы подкрепил ись хлебом и финиками». И еще: «Возвращаясь из царской курии, я в носилках съел ломоть хлеба и несколько ягод толстокожего винограда». И опять: «Ни какой иудей не справлял субботний пост с таким усердием, милый Тиберий, к ак я постился нынче: только в бане, через час после захо да солнца, пожевал я кусок-другой перед тем, как растираться». Из-за такой беззаботности он н е раз обедал один, до прихода или после ухода гостей, а за общим столом ни к чему не притра гивался.
С виду он был красив и в любом возрасте сохранял привлекательность, хотя и не старался прихорашивать ся. О своих волосах он так мало заботился, что давал причесывать себя для с корости сразу нескольким цирюльникам, а когда стриг или брил бороду, то о дновременно что-нибудь читал или даже писал. Лицо его было спокойным и яс ным, говорил ли он или молчал: один из галльских вождей даже признавался с реди своих, что именно это поколебало его и остановило, когда он собиралс я при переходе через Альпы, приблизившись под предлогом разговора, столк нуть Августа в пропасть. Глаза у него были светлые и блестящие; он любил, ч тобы в них чудилась некая божественная сила, и бывал доволен, когда под ег о пристальным взглядом собеседник опускал глаза, словно от сияния солнц а. Впрочем, к старости он стал хуже видеть левым глазом. Зубы у него были ре дкие, мел кие, неровные, волосы — рыжеватые и чуть вьющиеся, брови — срос шиеся, уши — небольшие, нос — с горбинкой и заостренный, цвет кожи — меж ду смуглым и белым. Росту он был невысоко го — впрочем, вольноотпущенник Юлий Марат, который вел его записки, сообщает, что в нем было пять футов и т ри четверти,— но это скрывалось соразмерным и стройным сложением и было заметно лишь рядом с более рослыми людьми.
Смерть его, к рассказу о которо й я перехожу, и посмерт ное его обожествление также были предсказаны сам ыми несо мненными предзнаменованиями. Когда он перед толпою народа сове ршал пятилетнее жертвоприношение на Марсовом поле, над ним появился оре л, сделал несколько кругов, опустился на соседний храм и сел на первую бук ву имени Агриппы; заметив это, он велел своему коллеге Тиберию произнест и обычные обеты на новое пятилетие, уже приготовленные и записанные им н а табличках, а о себе заявил, что не возьмет на себя то, чего уже не исполнит . Около того же времени от удара молнии расплавилась первая буква имени п од статуей; и ему было объявлено, что после этого он проживет только сто дн ей, так как буква С означает именно это число, и что затем он будет причтен к богам, так как AESAR, остальная часть имени Цезаря, на этрусском языке означ ает «бог».
Скончался он в той же спальне, что и его отец Октавий, в консульство двух Секстов, Помпея и Апулея, в четырнад цатый день до сентябрьских календ, в девятом часу дня, не дожив трид цати пяти дней до полных семидесяти шести лет.
ТИБ ЕРИЙ
Некоторые полагали, что Тиберии родился в Фундах, но это лишь нен адежная догадка, основанная на том, что в Фундах родилась его бабка по мат ери и что впоследствии по постанов лению сената там была воздвигнута ст атуя Благоденствия. Од нако более многочисленные и надежные источники п оказывают, что родился он в Риме, на Палатине, в шестнадцатый день до де ка брьских календ, в консульство Марка Эмилия Лепида (вторич ное) и Луция Мун ация Планка, во время филиппийской войны. Так записано в летописях и в гос ударственных ведомостях. Впрочем, иные относят его рождение к предыдуще му году, при консулах Гирции и Пансе, иные — к последующему, при консу лах Сервилии Исаврике и Лупии Антонии.
В первые два года после приня тия власти он не отлу чался из Рима ни на шаг; да и потом он выезжал лишь изр едка, на несколько дней, и только в окрестные городки, не дальше Анция. Нес мотря на это, он часто объявлял о своем намерении объехать провинции и во йска; чуть не каждый год он готовился к походу, собирал повозки, запасал по муниципиям и колониям продовольствие и даже позволял приносить обеты о его счаст ливом отправлении и возвращении. За это его стали в шутку на зы вать «Каллипидом», который, по греческой пословице, бежит и бежит, а все ни на локоть не сдвинется.
Много и других жестоких и зве рских поступков совер шил он под предлогом строгости и исправления нрав ов, а на деле — только в угоду своим природным наклонностям. Неко торые д аже в стихах клеймили его тогдашние злодеяния и предре кали будущее:
Ты беспощаден, жесток — гов орить ли про все остальное? Пусть я умру, коли мать любит такого сынка.
Всадник ты? Нет. Почему? Ста т ысяч, и тех не найдешь ты. Ну, а еще почему? В Родосе ты побывал.
Цезарь конец положил золот ому сатурнову веку — Ныне, покуда он жив, веку железному быть.
Он позабыл про вино, хваченн ый жаждою крови: Он упивается ей так же, как раньше вином.
Ромул на Суллу, взгляни: не тво им ли он счастлив несчастьем?
Мария, вспомни возврат, Рим потопивший в крови; Вспомни о том, как Антоний рукой, привыкшей к убийства м.
Ввергнул отчизну в пожар братоуби йственных войн. Скажешь ты: Риму конец! никто, побывавший в изгнанье,
Не становился царем, крови л юдской не пролив.
Сперва он пытался видеть в этом не подлинные чувства, а только гнев и ненависть тех, кому не по нраву его с трогие меры; он даже говорил то и дело: «Пусть ненавидят, лишь бы соглашали сь». Но затем он сам показал, что все эти нарекания были заведомо справедл ивы и основательны.
Его мятущийся дух жгли еще бо льнее бесчисленные поношения со всех сторон. Не было такого оскорбления , кото рого бы осужденные не бросали ему в лицо или не рассыпали подметным и письмами в театре. Принимал он их по-разно му: то, мучась стыдом, старался утаить их и скрыть, то из пре зрения сам разглашал их ко всеобщему сведени ю. Даже Артабан, парфянский царь, позорил его в послании, где попрекал его убийствами близких и дальних, праздностью и развратом, и пред лагал ему с корее утолить величайшую и справедливую ненависть сограждан доброволь ной смертью. Наконец он сам себе стал постыл: всю тяжесть своих мучений вы разил он в начале одного письма такими словами: «Как мне писать вам, отцы с енаторы, что писать и чего пока не писать? Если я это знаю, то пусть волей бо гов и богинь я погибну худшей смертью, чем погибаю вот уже много дней».
Некоторые полагают, что он зн ал о таком своем бу дущем заранее и давно предвидел, какая ненависть и как ое бес славие ожидают его впереди. Именно потому, принимая власть, отказа лся он так решительно от имени отца отечества и от при сяги на верность ег о делам: он боялся покрыть себя еще боль шим позором, оказавшись недостой ным таких почестей. Это можно заключить и из его речи по поводу обоих пред ложений. Так, он говорит, что покуда он будет в здравом уме, он останет ся та ким, как есть, и нрава своего не изменит; но все же, чтобы не подавать дурног о примера, лучше сенату не связывать себя верностью поступкам такого чел овека, который может под влия нием случая перемениться. И далее: «Если же когда-нибудь усомнитесь вы в моем поведении и в моей преданности,— а я мо лю, чтобы смерть унесла меня раньше, чем случится такая перемена в ваших м ыслях,— то для меня немного будет чести и в звании отца отечества, а для в ас оно будет укором либо за опрометчивость, с какой вы его мне дали, либо з а непостоян ство, с каким вы обо мне изменили мнение».
Телосложения он был дородно го и крепкого, росту выше среднего, в плечах и в груди широк, в остальном те ле статен и строен с головы до пят. Левая рука была ловчее и сильнее правой , а суставы ее так крепки, что он пальцем протыкал све жее цельное яблоко, а щелчком мог поранить голову мальчика и даже юноши. Цвет кожи имел белый, в олосы на затылке длинные, закрывающие даже шею,— по-видимому, семейная ч ерта. Лицо красивое, хотя иногда на нем вдруг высыпали прыщи; глаза больши е и с удивительной способностью видеть и ночью, и в потемках, но лишь ненад олго и тотчас после сна, а потом их зрение вновь притуплялось. Ходил он, на клонив голову, твердо держа шею, с суровым лицом, обычно молча: даже с окру жающими разговаривал лишь изредка, медленно, слегка поигрывая пальцами. Все эти неприятные и надменные черты замечал в нем еще Август и не раз пыт ался оправдать их перед сенатом и народом, уверяя, что в них повинна приро да, а не нрав. Здоровьем он отличался превосходным, и за все время своего п равления не болел ни разу, хотя с тридцати лет заботил ся о себе сам, без по мощи и советов врачей.
В свой последний день рождения он видел во сне ста тую Аполлона Теменитского, огромную и дивной работы, к ото рую он привез из Сиракуз, чтобы поставить в библиотеке при новом храм е; и статуя произнесла, что не ему уже освятить ее. За несколько дней до его кончины башня маяка на Капри рухнула от землетрясения. А в Мизене, когда в столовую внесли для обогревания золу и уголья, давно уже погасшие и осты вшие, они вдруг вспыхнули и горели, не погасая, с раннего вечера до поздней ночи.
Смерть его вызвала в народе л икование. При первом же известии одни бросились бегать, крича: «Тиберия в Тибр», другие молили Землю-мать и богов Манов не давать покойнику места, к роме как среди нечестивцев, третьи грозили мертвому крюком и Гемониями. К памяти о былых неистовствах прибавлялась по следняя жестокость. Дело в том, что по решению сената казнь приговоренных свершалась только на де сятый день; и вот, для некоторых день кары совпал с вестью о смерти Тиберия . Они умоляли всех о помощи, но Гай еще не появлялся, заступиться и вмешать ся было некому, и стража, во избежание противоза-кония, задушила их и сброс ила в Гемонии. От этого нена висть вспыхнула еще сильней: казалось, что и с о смертью тирана зверства его не прекращаются. Когда тело вынесли из Миз ена, многие кричали, что его надо отнести в Ателлу и поджарить в амфитеатр е, но воины перенесли его в Рим, и там оно было сож жено и погребено всенаро дно.
ГАЙ КАЛИГУЛА
Гай Цезарь родился накануне сентябрьских календ в консульство своего отца и Гая Фонтея Капитона. Где он родил ся, неясно, так как свидете льства о том разноречивы. Гней Лентул Гетулик пишет, будто он родился в Ти буре. Плиний Секунд утверждает, что в земле треверов, в поселке Амбитарви й, что выше Конфлуэнт: при этом он ссылается на то, что там показывают жерт венник с надписью: «За разрешение Агриппины». Стишки, ходившие вскоре по сле его прихода к власти, указывают, что он появился на свет в зимних лагер ях:
В лагере был он рожден, под отцо вским оружием вырос: Это ль не знак, что ему высшая власть суждена?
Я же отыскал в ведомостях, что он родился в Анции.
Прозвищем «Калигула» («Сапож ок») он обязан лагер ной шутке, потому что подрастал он среди воинов, в оде жде рядового солдата. А какую привязанность и любовь войска’ снискало е му подобное воспитание, это лучше всего стало видно, когда он одним своим видом несомненно успокоил солдат, возмутившихся после смерти Августа и уже готовых на всякое безумие. В самом деле, они только тогда отступились, когда заметили, что от опасности мятежа его отправляют прочь, под защиту ближайшего города: тут лишь они, потря сенные раскаянием, схватив и удерж ав повозку, стали умолять не наказывать их такой немилостью.
Вместе с отцом совершил он и поездк у в Сирию. Во ротившись оттуда, жил он сначала у матери, потом, после ее ссыл ки — у Ливии Августы, своей прабабки; когда она умерла, он, еще отроком, про изнес над нею похвальную речь с рост ральной трибуны. Затем он перешел жи ть к своей бабке Ан тонии. К девятнадцати годам он был вызван Тиберием на Капри: тогда он в один и тот же день надел тогу совершен нолетнего и вперв ые сбрил бороду, но без всяких торжеств, какими сопровождалось совершенн олетие его братьев. На Капри многие хитростью или силой пытались вымани ть у него выражения недовольства, но он ни разу не поддался искушению: каз алось, он вовсе забыл о судьбе своих ближних, словно с ними ничего и не слу чилось. А все, что приходилось терпеть ему самому, он сносил с таким неверо ятным притворством, что по справедливости о нем было сказано: «не было на свете лучшего раба и худшего государя».
Однако уже тогда не мог он обу здать свою природную свирепость и порочность. Он с жадным любопытством п рисут ствовал при пытках и казнях истязаемых, по ночам в наклад ных волос ах и длинном платье бродил по кабакам и притонам, с великим удовольствие м плясал и пел на сцене. Тиберий это охотно допускал, надеясь этим укротит ь его лютый нрав. Про ницательный старик видел его насквозь и не раз предс казывал, что Гай живет на погибель и себе, и всем и что в нем он вскар мливае т ехидну для римского народа и Фаэтона для всего земного круга.
Консулом он был четыре раза: в первый раз с июльских календ в течение двух месяцев, во второй раз с январ ских ка ленд в течение тридцати дней, в третий раз — до январских ид, в чет вертый раз — до седьмого дня перед январскими идами. Из этих консульств два последних следовали одно за другим. В третье консульство он вступил в Лугдуне один, но не из надменности и пренебрежения к обычаям, как думают не которые, а только потому, что в своей отлучке он не мог знать, что его тов арищ по должности умер перед самым новым годом. Всенародные раздачи он у страивал дважды, по триста сестерциев каждому. Столько же устроил он и ро скошных уго щений для сенаторов и всадников и даже для их жен и детей. При втором угощении он раздавал вдобавок мужчинам наряд ные тоги, а женщина м и детям красные пурпурные повязки. А чтобы и впредь умножить народное в еселье, он прибавил к празднику Сатурналий лишний день, назвав его Ювена лиями.
Гладиаторские битвы он устраивал не раз, иногда в амфитеатре Тавра, иногда в септе; между поединками он выво дил отряды кулачных бойцов из Африки и Кампании, цвет обеих областей. Зре лищами он не всегда распоряжался сам, а иногда уступал эту честь своим др узьям или должност ным лицам. Театральные представления он давал посто ян но, разного рода и в разных местах, иной раз даже ночью, зажигая факелы п о всему городу. Разбрасывал он и всяческие по дарки, раздавал и корзины с закусками для каждого. Одному римскому всаднику, который на таком угощен ии сидел напротив него и ел с особенной охотой и вкусом, он послал и свою с об ственную долю, а одному сенатору при подобном же случае — указ о назна чении претором вне очереди. Устраивал он много раз и цирковые состязани я с утра до вечера, с африкан скими травлями и троянскими играми в промежу тках; на самых пышных играх арену посыпали суриком и горной зе ленью, а ло шадями правили только сенаторы. Однажды он даже устроил игры внезапно и без подготовки, когда осматривал убранство цирка из Гелотова дома, и нес колько человек с соседних балконов его попросили об этом.
Кроме того, он выдумал зрелищ е новое и неслыханное дотоле. Он перекинул мост через залив между Байями и Путеоланским молом, длиной почти в три тысячи шестьсот шагов: для этого он собрал отовсюду грузовые суда, выстроил их на якорях в два ряда, насыпа л на них земляной вал и выровнял по образцу Аппиевой дороги. По этому мост у он два дня подряд разъезжал взад и вперед: в первый день — на раз убранн ом коне, в дубовом венке, с маленьким щитом, с мечом и в златотканом плаще; н а следующий день — в одежде возницы, на колеснице, запряженной парой сам ых лучших скакунов, и перед ним ехал мальчик Дарий из парфянских заложни ков, а за ним отряд преторианцев и свита в повозках. Я знаю, что, по мнению м ногих, Гай выдумал этот мост в подражание Ксерксу, который вызвал такой в осторг, перегородив много более узкий Геллеспонт, а по мнению других — ч тобы славой исполинского сооружения устрашить Германию и Британию, кот орым он грозил войной. Однако в детстве я слышал об ис тинной причине этог о предприятия от моего деда, который знал о ней от доверенных придворных: дело в том, что когда Тиберий тревожился о своем преемнике и склонялся уж е в пользу родно го внука, то астролог Фрасилл заявил ему, что Гай скорей н а конях проскачет через Байский залив, чем будет императором.
До сих пор шла речь о правител е, далее придется го ворить о чудовище.
Он присвоил множество прозвищ: его называли и «бла гочестивым», и «сыном лагеря», и «отцом войска», и «Це зарем благим и величайшим». Услыхав однажды, как за обедом у него спорили о знатности цари, явившиеся в Рим поклониться ему, он воскликнул:
...Единый да будет властитель, Ц арь да будет единый]
Немного недоставало, чтобы он тут ж е принял диадему и видимость принципата обратил в царскую власть. Однак о его убедили, что он возвысился превыше и принцепсов и царей. Тогда он нач ал притязать уже на божеское величие. Он распорядился привезти из Греции изображения богов, прославленные и почитанием и искусством, в их числе д аже Зевса Олимпийского,— чтобы снять с них головы и заменить своими. Пал атинский дворец он продолжил до самого фору ма, а храм Кастора и Поллукса превратил в его прихожую, и часто стоял там между статуями близнецов, при нимая бо жеские почести от посетителей; и некоторые величали его Юпи тер ом Латинским. Мало того, он посвятил своему божеству особый храм, назначи л жрецов, установил изысканнейшие жертвы. В храме он поставил свое извая ние в полный рост и облачил его в собственные одежды. Должность главного жреца отправляли поочередно самые богатые граждане, сопер ничая из-за н ее и торгуясь. Жертвами были павлины, фламин го, тетерева, цесарки, фазаны, — для каждого дня своя порода. По ночам, когда сияла полная луна, он неуст анно звал ее к себе в объятия и на ложе, а днем разговаривал наедине с Юпит ером Капитолийским: иногда шепотом, то наклоняясь к его уху, то подставля я ему свое, а иногда громко и даже сердито. Так, однажды слышали его угрожа ющие слова:
— Ты подними меня, или же я теб я...—
а потом он рассказывал, что бог нако нец его умилостивил и даже сам пригласил жить вместе с ним. После этого он пере бросил мост с Капитолия на Палатин через храм божественного Август а, а затем, чтобы поселиться еще ближе, заложил себе новый дом на Капитолий ском холме.
Свирепость своего нрава обна ружил он яснее всего вот какими поступками. Когда вздорожал скот, которы м откармлива ли диких зверей для зрелищ, он велел бросить им на растерзан ие преступников; и, обходя для этого тюрьмы, он не смотрел, кто в чем винова т, а прямо приказывал, стоя в дверях, забирать всех, «от лысого до лысого». О т человека, который обещал биться гладиатором за его выздоровление, он п отребовал исполнение обета, сам смотрел, как он сражался, и отпустил его л ишь побе дителем, да и то после долгих просьб. Того, кто поклялся отдать жи знь за него, но медлил, он отдал своим рабам — прогнать его по улицам в вен ках и жертвенных повязках, а потом во ис полнение обета сбросить с раскат а. Многих граждан из первых сословий он, заклеймив раскаленным железом, с ослал на рудничные или дорожные работы, или бросил диким зверям, или сами х, как зверей, посадил на четвереньки в клетках, или перепи лил пополам пи лой,— и не за тяжкие провинности, а часто лишь ‘ за то, что они плохо отозв ались о его зрелищах или никогда не клялись его гением. Отцов он заставля л присутствовать при казни сыновей; за одним из них он послал носилки, ког да тот попробовал уклониться по нездоровью; другого он тотчас по сле зре лища казни пригласил к столу и всяческими любезностями принуждал шутит ь и веселиться. Надсмотрщика над гладиатор скими битвами и травлями он в елел несколько дней подряд бить цепями у себя на глазах и умертвил не ран ьше, чем почув ствовал вонь гниющего мозга. Сочинителя ателлан за стишок с двусмысленной шуткой он сжег на костре посреди амфитеатра. Один римски й всадник, брошенный диким зверям, не переставал кричать, что он невинен; о н вернул его, отсек ему язык и снова прогнал на арену.
Налоги он собирал новые и небывалы е — сначала через откупщиков, а затем, так как это было выгоднее, через пр ето рианских центурионов и трибунов. Ни одна вещь, ни один человек не оста вались без налога. За все съестное, что продавалось в .городе, взималась тв ердая пошлина; со всякого судебного дела заранее взыскивалась сорокова я часть спорной суммы, а кто отступался или договаривался без суда, тех на казывали; носиль щики платили восьмую часть дневного заработка; простит утки — сцену одного сношения; и к этой статье закона было прибавлено, что такому налогу подлежат и все, кто ранее занимался блудом или сводничеств ом, даже если они с тех пор вступили в законный ‘ брак.
Росту он был высокого, цветом лица очень бледен, тело гру зное, шея и ноги очень худые, глаза и виски впалые, лоб широкий и хмурый, вол осы на голове — редкие, с плешью на темени, а по телу — густые. Поэтому счи талось смертным пре ступлением посмотреть на него сверху, когда он прох одил мимо, или произнести ненароком слово «коза». Лицо свое, уже от при ро ды дурное и отталкивающее, он старался сделать еще свирепее, перед зерка лом наводя на него пугающее и устрашающее выра жение.
Здоровьем он не отличался ни телесным, ни душевным. В дет стве он страдал падучей; в юности хоть и был вынослив, но по временам от вн езапной слабости почти не мог ни ходить, ни стоять, ни держаться, ни прийти в себя. А помраченность своего ума он чувствовал сам, и не раз помышлял уд алиться от дел, чтобы очистить мозг. Думают, что его опоила Цезония зельем , которое должно было возбудить в нем любовь, но вызвало безу мие. В особен ности его мучила бессонница. По ночам он не спал больше чем три часа подря д, да и то неспокойно: странные видения тревожили его, однажды ему приснил ось, будто с ним разговаривает какой-то морской призрак. Поэтому, не в сила х лежать без сна, он большую часть ночи проводил то сидя на ложе, то блужда я по бесконечным переходам и вновь и вновь призывая желанный рассвет.
БОЖ ЕСТВЕННЫЙ КЛАВДИЙ
Клавдий родился в консульство Юла Антония и Фабия Африкана, в кал енды августа, в Лугдуне, в тот самый день, когда там впервые был освящен же ртвенник Августу. Назван он был Тиберий Клавдий Друз; потом, когда его ста рший брат был усы новлен в семействе Юлиев, он принял и прозвище «Германи к». В младенчестве он потерял отца, в течение всего детства и юности страд ал долгими и затяжными болезнями, от которых так осла бел умом и телом, чт о в совершенных летах считался не способ ным ни к каким общественным или частным делам. Даже пос ле того, как он вышел из-под опеки, он еще долго ост авался в чу жой власти и под присмотром дядьки: и он потом жаловался в одн ой своей книге, что дядькой к нему нарочно приставили варва ра, бывшего ко нюшего, чтобы тот его жестоко наказывал по любо му поводу. Из-за того же не здоровья он и на гладиаторских играх, которые давал вместе с братом в пам ять отца, сидел на распоря дительском месте в шапке, чего никогда не водил ось, и в день со вершеннолетия был доставлен на Капитолий в носилках, сред и ночи, и без всякой обычной торжественности.
Благоустройство и снабжение город а было для него все гда предметом величайшей заботы. Когда в Эмилиевом пр едместье случился затяжной пожар, он двое суток подряд ночевал в дирибит ории; так как не хватало ни солдат, ни рабов, он через старост созывал для т ушения народ со всех улиц и, поставив перед собою мешки, полные денег, тут же награждал за помощь каждого . по заслугам. А когда со снабжением начали сь трудности из-за непрерывных неурожаев и однажды его самого среди фо р ума толпа осыпала бранью и объедками хлеба, так что ему едва ; удалось черн ым ходом спастись во дворец,— с тех пор он ни перед чем не останавливался , чтобы наладить подвоз продовольствия • даже в зимнюю пору. Торговцам о н обеспечил твердую прибыль, обещав, если кто пострадает от бури, брать уб ыток на себя; а за ^ постройку торговых кораблей предоставил большие выго ды для лиц всякого состояния: гражданам— свободу от закона Папия-Поппея, латинам — гражданское право, женщинам — право четырех детей. Эти устан овления в силе и до сих пор.
Постройки он создал не столько многочисленные, сколь к о значительные и необходимые. Главнейшие из них — водо провод, начатый Г аем, а затем — водосток из Фуцинского озера и гавань в Остии, хоть он и зна л, что первое из этих предприятий было отвергнуто Августом по неотступны м просьбам марсов, а второе не раз обдумывалось божественным Юлием, но бы ло остановлено из-за трудностей. По водопроводу Клавдия он при вел в горо д воду из обильных и свежих источников Церулейского, Курциева и Альбудиг на, а по новым каменным аркам — из реки Аниена и распределил ее по множест ву пышно украшенных во доемов.
Наружность его не лишена была внушительности и до стои нства, но лишь тогда, когда он стоял, сидел и в особенности лежал: он был выс ок, телом плотен, лицо и седые волосы были у него красивые, шея толстая. Но к огда он ходил, ему изменяли слабые колени, а когда что-нибудь делал, отдыха я или занима ясь, то безобразило его многое: смех его был неприятен, гнев — отвратителен: на губах у него выступала пена, из носу текло, язык заплет ался, голова тряслась непрестанно, а при малейшем дви жении — особенно.
Здоровье его, хоть и было когда-то некрепко, во все время правления оставалось превосходным, если не считать болей в желудке, кото рые, по его словам, были так мучительны, что за ставляли помышлять о самоу бийстве.
Природная его свирепость и кровожадность обнару живал ась как в большом, так и в малом. Пытки при допросах и казни отцеубийц заст авлял он производить немедля и у себя на глазах. Однажды в Тибуре он пожел ал видеть казнь по древнему обычаю, преступники уже были привязаны к сто лбам, но не нашлось палача; тогда он вызвал палача из Рима и терпеливо ждал его до самого вечера. На гладиаторских играх, своих или чужих, он всякий р аз приказывал добивать даже тех, кто упал случайно, особенно же ретиарие в: ему хотелось посмотреть в лицо умирающим. Когда какие-то единоборцы по разили друг друга насмерть, он тотчас приказал изготовить для него из ме чей того и другого маленькие ножички. Звериными травлями и полуденными п обоищами увлекался он до того, что являлся на зрелища ранним утром и оста вался сидеть даже когда все расхо дились завтракать. Кроме заранее назн аченных бойцов, он посы лал на арену людей по пустым и случайным причинам — напри мер, рабочих, служителей и тому подобных, если вдруг плохо работа ла машина, подъемник или еще что-нибудь. Однажды он заставил биться даже о дного своего раба-именователя, как тот был, в тоге.
Умер он от яда, как признают все; но кто и где его дал, о том говорят по-разному. Одни сообщают, что сделал это евнух Галот, проверявши й его кушанья за трапезой жрецов на Капитолии, другие — что сама Агриппи на за домашним обедом поднесла ему отраву в белых грибах, его любимом лак омстве.
Предвещанием его смерти были важные знаменья. На небе я вилась хвостатая звезда, так называемая комета; молния ударила в памятни к его отца. Друза; много должностных лиц, больших и малых, скончалось в тот же год. Да и сам он, как ка жется, знал и не скрывал близости своего конца. Эт о видно из того, что при назначении консулов он назначил их только до ме с яца своей смерти; в последний раз присутствуя в сенате, он вся чески увеще вал сыновей жить меж собою в согласии и с мольбою просил сенаторов позаб отиться об их молодости; а в последний раз заседая в суде, он произнес, что близок его жизненный пре дел и, несмотря на общее возмущение, повторил эт о снова и “нова.
НЕР ОН
Нерон родился в Анции, через девять месяцев после смерти Тиберия , в восемнадцатый день до январских календ, на рассвете, так что лучи восхо дящего солнца коснулись его едва ль не раньше, чем земли. Тотчас по его гор оскопу многими было сделано много страшных догадок; пророческими были и слова отца его Домиция, который в ответ на поздравления друзей воскликну л, что от него и Агриппины ничто не может ро диться, кроме ужаса и горя для ч еловечества. Другой знак его будущего злополучия был замечен в день очи щения: Гай Цезарь, когда сестра попросила его дать младенцу имя по своему желанию, взглянул на своего дядю Клавдия (который потом, уже будучи прави телем, и усыновил Нерона) и назвал его имя, себе на потеху и назло Агриппин е, так как Клавдий был посме шищем всего двора.
Трех месяцев он потерял отц а; по завещанию он получил третью часть наследства, да и ту не полностью, п отому что все имущество забрал его сонаследник Гай. Потом и мать его была сослана, а он, в нужде и почти в нищете, рос в доме своей тетки Лепиды под над зором Двух дядек, танцовщика и цирюльника. Но когда Клавдий принял власт ь, ему не только было возвращено от цовское имущество, но и добавлено насл едство его отчима Пассиена Криспа. А благодаря влиянию и могуществу мат ери, возвращенной из ссылки и восстановленной в правах, он достиг такого положения, что ходил даже слух, будто Мессалина, жена Клавдия, видя в нем с оперника Британику, подсылала убийц задушить его во время полуденного с на. Добавляли к этой выдумке, будто бы с его подушки навстречу им бросился змей, и они в ужасе убежали. Возникла такая выдумка оттого, что на его ложе у изголовья была найдена сброшенная змеиная кожа; кожу эту, по желанию Аг риппины, вправили в золотое за пястье, и он долго носил его на правой руке, но потом сбросил, чтобы не томиться воспоминаньями о матери, и тщетно иск ал его вновь в дни своих последних бедствий.
Еще в детстве, не достигнув да же отроческого возраста, выступал он в цирке на Троянских играх, много ра з и с большим успехом. На одиннадцатом году он был усыновлен Клавдием и от дан на воспитание Аннею Сенеке, тогда уже сенатору. Говорят, что на следую щую ночь Сенека видел во сне, будто воспитывает Гая Цезаря; и скоро Нерон, при первых же поступках обнаружив свой жестокий нрав, показал, что сон бы л вещим. Так, своего бра та Британика, когда тот по привычке приветствовал его Агено-барбом и после усыновления, он стал обзывать перед лицом Клавд ия незаконнорожденным. А против своей тетки Лепиды он открыто давал пока зания в суде в угоду матери, которая ее преследовала.
Впервые в Риме он устроил пятилетн ие состязания по греческому образцу, из трех отделений — музыкальное, г имна стическое и конное. Он назвал их Нерониями и освятил для них бани и г имнасий, где каждый сенатор и всадник безденежно поль зовался маслом. Су дей для состязаний назначил он по жребию из консульского звания, судили они с преторских мест. В латинских речах и стихах состязались самые дост ойные граждане, а потом он сам спустился в орхестру к сенату и по единодуш ному желанию участников принял венок; но перед венком за лирную игру он т олько преклонил колена и велел отнести его к подножию статуи Августа.
Расширять и увеличивать державу у него не было ни охоты, ни надежды. Даже из Британии он подумывал вывести войска и не сделал этог о лишь из стыда показаться завистни ком отцовской славы. Только Понтийс кое царство с согласия Подемона да Альпийское после смерти Коттия он обр атил в про винции.
Злодейства и убийства свои он начал с Клавдия. Он не был з ачинщиком его умерщвления, но знал о нем и не скрывал этого: так, белые гри бы он всегда с тех пор называл по греческой поговорке «пищей богов», пото му что в белых грибах Клавдию поднесли отраву. Во всяком случае, преследо вал он покойника и речами и поступками, обвиняя его то в глупости, то в лют ости: так. он говаривал, что Клавдий «перестал блажить среди людей», приба вляя в насмешку лишний слог к слову «жить»; многие его решения и постанов ления он отменил как сделанные челове ком слабоумным и сумасбродным; и д аже место его погребально го костра он обнес загородкой убогой и тонкой.
За умерщвлением матери последовало убийство тетки. Ее о н посетил, когда она лежала, страдая запором; старуха погла дила, как обыч но, пушок на его щеках и сказала ласково: «Уви деть бы мне вот эту бороду ос триженной, а там и помереть мож но»; а он, обратясь к друзьям, насмешливо ск азал, что острижет ее хоть сейчас, и велел врачам дать больной слабительн ого свыше меры. Она еще не скончалась, как он уже вступил в ее наследство, с крыв завещание, чтобы ничего не упустить из рук.
С не меньшей свирепостью расправлялся он и с людьми чуж ими и посторонними. Хвостатая звезда, по общему поверью грозящая смертью верховным властителям, стояла в небе не сколько ночей подряд; встревоже нный этим, он узнал от астро лога Бальбилла, что обычно цари откупаются от таких бедствий какой-нибудь блистательной казнью, отвращая их на головы вель мож, и тоже обрек на смерть всех знатнейших мужей государ ства — те м более что благовидный предлог для этого предста вило раскрытие двух з аговоров: первый и важнейший был составлен Пизоном в Риме, второй — Вини цианом в Беневенте. Заговорщики держали ответ в оковах из тройных цепей: одни добровольно признавались в преступлении, другие даже вменяли его с ебе в заслугу — по их словам, только смертью можно было помочь человеку, з апятнанному всеми пороками. Дети осужденных были изгнаны из Рима и убиты ядом или го лодом: одни, как известно, были умерщвлены за общим завтра ком , вместе со своими наставниками и прислужниками, другим запрещено было з арабатывать себе пропитание.
Пугали его также и явно зловещие сновидения, гадания и з наменья как старые, так и новые. Никогда раньше он не видел снов; а после уб ийства матери ему стало сниться, что он правит кораблем и кормило от него ускользает, что жена его Октавия увлекает его в черный мрак, что его то пок рывают стаи крылатых муравьев, то обступают и теснят статуи народов, что воздвигнуты в Помпеевом театре, и что его любимый испанский скакун пре в ратился сзади в обезьяну, а голова осталась лошадиной и испу скала громк ое ржание. В Мавзолее сами собой распахнулись двери и послышался голос, з овущий Нерона по имени. В январ ские календы только что украшенные стату и Ларов обрушились как раз, когда им готовились жертвы; при гадании Спор п однес ему в подарок кольцо с резным камнем, изображавшим похище ние Проз ерпины; во время принесения обетов при огромном сте чении всех сословий с трудом отыскались ключи от Капитолия. КЗ) Когда в сенате читалась его ре чь против Виндекса, где .говорилось, что преступники понесут наказание и скоро примут достойную гибель, со всех сторон раздались крики: «Да будет так, о Август!» Замечено было даже, что последняя трагедия, кото рую он пел перед зрителями, называлась «Эдил-изгнанник» и заканчивалась стихом:
Жена, отец и мать мне умереть ве лят.
Росту он был приблизительно средн его, тело — в пятнах и с дурным запахом, волосы рыжеватые, лицо скорее кра сивое, чем приятное, глаза серые и слегка близорукие, шея толстая, живот вы пирающий, ноги очень тонкие. Здоровьем он пользовал ся отличным: несмотр я на безмерные излишества, за четырна дцать лет он болел только три раза, да и то не отказывался ни от вина, ни от прочих своих привычек. Вид и одеяни я его были совер шенно непристойны: волосы он всегда завивал рядами, а во время греческой поездки даже отпускал их на затылке, одевался он в засто льное шелковое платье, шею повязывал платком и так выхо дил к народу, расп оясанный и необутый.
Скончался он на тридцать втором году жизни, в тот самый д ень, в который убил когда-то Октавию. Ликование в наро де было таково, что ч ернь бегала по всему городу в фригий ских колпаках. Однако были и такие, к оторые еще долго укра шали его гробницу весенними и летними цветами и вы ставляли на ростральных трибунах то его статуи в консульской тоге, то эд икты, в которых говорилось, что он жив и скоро вернется на страх своим враг ам. Даже парфянский царь Вологез, от правляя в сенат послов для возобновл ения союза, с особенной настойчивостью просил, чтобы память Нерона остав алась в поче те. И даже двадцать лет спустя, когда я был подростком, явился человек неведомого звания, выдававший себя за Нерона, и имя его имело так ой успех у парфян, что они деятельно его поддержи вали и лишь с трудом сог ласились выдать.
ГАЛЬБА
Нерону наследовал Гальба, с домом Цезарей никаким родством не св язанный, но, бесспорно, муж великой знатности, из видного и древнего рода: в надписях на статуях он всегда писал себя правнуком Квинта Катула Капит олийского, а сделав шись императором, выставил у себя в атрии свою родосл овную, восходящую по отцу к Юпитеру, а по матери к Пасифае, супруге Миноса.
Сервий Гальба, император, родился в консульство Марка Валерия Мессалы и Гнея Лентула, в девятый день до ян варских календ, в усадьбе, что на холме б лиз Таррацины, по левую сторону как идти в Фунды. Усыновленный своей маче хой Ливией, он принял ее фамилию вместе с прозвищем Оцеллы и переменил им я, назвавшись Луцием вместо Сервия,— это имя он носил, пока не стал импера тором. Как известно. Август, когда Гальба мальчиком приветствовал его ср еди сверстников, ущипнул его за щечку и сказал: «И ты, мал ютка, отведаешь моей власти». А Тиберий, узнав, что Гальба будет императором, но только в старости, сказал: «Пусть живет, коли нас эт о не касается». Дед его однажды совершал жертвоприношение после удара м олнии, как вдруг орел выхватил внутренности жертвы у него из рук и унес на дуб, покрытый желудями; ему сказали, что это возвещает их роду верховную в ласть, хотя и не скоро, а он на смешливо отозвался: «Еще бы — когда мул ожер ебится!» И впо следствии, когда Гальба поднимал свой мятеж, мул ожеребилс я, и это более всего внушило ему уверенности: другие ужасались этому мерз кому диву, а он один считал его самым радостным знаком, памятуя о жертвопр иношении и словах деда. В день совершеннолетия он увидел во сне Фортуну, к оторая сказала, что устала стоять на его пороге, и если он не поторопится е е при нять, она достанется первому встречному. Проснувшись, он рас пахнул дверь и нашел у порога медное изображение богини, длиной побольше локтя. На своей груди от отнес его в Тускул, где обычно проводил лето, посвятил ем у комнату в своем доме и с этих пор каждый месяц почитал его жертвами и каж дый год — ночными празднествами.
В почетные должности вступал он раньше положенного возра ста. В бытность претором он показал на Флоралиях не виданное дотоле зрел ище: слонов-канатоходцев. Потом около года управлял провинцией Аквитани ей. Затем он был очередным консулом в течение шести месяцев, причем случи лось так, что в этой должности предшественником его был Луций Домиций, от ец Нерона, а преемником — Сальвий Отон, отец Отона — видимое предвестие того, что в будущем он станет императором в промежутке между сыновьями о боих.
Он правил суд в Новом Карфагене, когд а узнал о вос стании в Галлии: его просил о помощи аквитанский легат. Пото м пришло письмо и от Виндекса с призывом стать освободителем и вождем ро да человеческого. После недолгого колебания он это предложение принял, п обуждаемый отчасти страхом, отчасти на деждою. С одной стороны, он уже пер ехватил приказ Нерона о своей казни, тайно посланный прокураторам, с дру гой стороны, ему внушали бодрость благоприятные гаданья и знаменья, а та кже пророчества одной знатной девицы — тем более что в это время жрец Юп итера Клунийского по внушению сновидения вынес из святилища точно таки е же прорицания, точно так же произнесенные вещей девою двести лет назад; а говорилось в них о том, что будет время, когда из Испании явится правител ь и владыка мира.
В насмешку над ним рассказывали — справедливо ли, нет ли, — будто однажды при виде роскошного пира он громко застонал; будто очер едному управителю, поднесшему ему крат кую сводку расходов, он за старан ие и умение пожаловал блюдо овощей; и будто флейтисту Кану, восторгаясь е го игрой, он по дарил пять денариев, вынув их собственной рукой из собстве нного ларца.
Многие .знаменья одно за другим еще с самого начала его пра вления возвещали ожидавший его конец. Когда на всем его пути, от города к г ороду, справа и слева закалывали жертвен ных животных, то один бык, оглуше нный ударом секиры, порвал привязь, подскочил к его коляске и, вскинув ног и, всего обрыз гал кровью; а когда он выходил из коляски, телохранитель по д напором толпы чуть не ранил его копьем. Когда он вступал в Рим и затем на Палатин, земля перед ним дрогнула и послышался звук, подобный реву быка. Д альнейшие знаки были еще ясней. Для своей Тускуланской Фортуны он отложи л из всех богатств одно ожерелье, составленное из жемчуга и драгоценных камней, но вдруг решил, что оно достойно более высокого места, и посвятил е го Венере Капитолийской; а на следующую ночь ему явилась во сне Фортуна, ж алуясь, что ее лишили подарка, и гро зясь, что теперь и она у него отнимет вс е, что дала. В испуге он на рассвете помчался в Тускул, чтобы замолить снов идение, и послал вперед гонцов приготовить все для жертвы; но, явившись, на шел на алтаре лишь теплый пепел, а рядом старика в черном, с фимиамом на ст еклянном блюде и вином в глиняной чаше. Замечено было также, что при новог однем жертвоприно шении у него упал с головы венок, а при гадании разлете лись куры; и в день усыновления при обращении к солдатам ему не поставили должным образом на трибуну военное кресло, а в се нате консульское кресл о подали задом наперед. Наконец, ут ром, в самый день его гибели, гадатель п ри жертвоприношении несколько раз повторил ему, что надо остерегаться о пасности — убийцы уже близко.
Росту он был среднего, голова совершенно лысая, глаза голу бые, нос крючковатый, руки и ноги искалеченные подагрой до того, что он не мог ни носить подолгу башмак, ни читать или просто держать книгу. На право м боку у него был мясистый нарост, так отвисший, что его с трудом сдерживал а повязка.
Убит он был у Курциева озера и там остался лежать; наконец, какой-то рядовой солдат, возвращаясь с выдачи пайка, сбросил с плеч мешок и отрубил ему голову. Так как ухватить ее за волосы было нельзя, он сунул е е за пазуху, а потом поддел пальцем за челюсть и так преподнес Отону; а тот отдал ее обозникам и харчевникам, и они, потешаясь, носили ее на пике по ла герю с криками: «Красавчик Гальба, наслаждайся молодо стью!» Главным пов одом к этой дерзкой шутке был распростра нившийся незадолго до этого сл ух, будто кто-то похвалил его вид, еще цветущий и бодрый, а он ответил:
«...Крепка у меня еще сила!»
Затем вольноотпущенник Патробия Не рониана купил у них го лову за сто золотых и бросил там, где по приказу Гал ьбы был казнен его патрон. И лишь много позже управляющий Аргив похорони л ее вместе с трупом в собственных садах Гальбы по Аврелиевой дороге.
отон
П редки Отона происходят из города Ферентина, из се мейства древнего и зна тного, берущего начало от этрусских кня зей. Дед его, Марк Сальвий Отон, бы л сыном римского всад ника и женщины низкого рода — может быть, даже не с во боднорожденной; благодаря расположению Ливии Августы, в доме которой он вырос, он стал сенатором, но дальше преторского звания не пошел. Отец е го, Луций Отон, по матери принад лежал к очень знатному роду со многими вл иятельными связями, а лицом был так похож на императора Тиберия и так им л юбим, что иные ‘ видели в нем его сына. Почетные должности в Риме, проконсу льство в Африке и внеочередные военные поручения выполнял он с большой т вердостью. В Иллирике после мятежа Камилла несколько солдат в порыве рас каянья убили своих на чальников, якобы подстрекнувших их отложиться от Клав дия,— он приказал их казнить посреди лагеря у себя на глазах, хотя и знал, что Клавдий за это повысил их в чине. Таким поступком он приобрел сл аву, но потерял милость; однако вско ре он вернул расположение Клавдия, ра скрыв по доносу рабов измену одного римского всадника, замыслившего уби ть импера тора. Действительно, сенат почтил его редкою честью — статуей на Палатине, а Клавдий причислил его к патрициям, восхвалял его в самых ле стных выражениях и даже воскликнул: «Лучше этого человека я и детей себе желать не могу!» От Альбии Теренции, женщины видного рода, он имел двух сын овей, старшего Луция Тициана и младшего Марка, унаследовавшего отцовско е прозвище; была у него и дочь, которую, едва она подросла, он обручил с Друз ом, сыном Германика.
Император Отон родился в четвертый д ень до майских календ в консульство Камилла Аррунция и Домиция Агенобар ба. С ранней молодости он был такой мот и наглец, что не раз бывал сечен отц ом; говорили, что он бродил по улицам ночами и всякого прохожего, который б ыл слаб или пьян, хватал и под брасывал на растянутом плаще. После смерти отца он по дольстился к одной сильной при дворе вольноотпущеннице и даж е притворился влюбленным в нее, хотя она и была уже дрях лой старухой. Чер ез нее он вкрался в доверие к Нерону и легко стал первым из его друзей из-з а сходства нравов, а по некоторым слухам — и из-за развратной с ним близос ти. Могущество его было таково, что у одного консуляра, осужденного за вым ога тельство, он выговорил огромную взятку и, не успев еще до биться для н его полного прощения, уже ввел его в сенат для принесения благодарности.
Соучастник всех тайных замыслов императора, в день, назна ченный для убийства матери Нерона, он, во избежание подозрений, устроил д ля него и для нее пир небывалой изыс канности; а Поппею Сабину, любовницу Нерона, которую тот увел у мужа и временно доверил ему под видом брака, он не только соблазнил, но и полюбил настолько, что даже Нерона не желал терп еть своим соперником. Во всяком случае, говорят, что, когда тот за нею прис лал, он прогнал посланных и даже са мого Нерона не впустил в дом, оставив е го стоять перед дверьми и с мольбами и угрозами тщетно требовать доверен ного другу сокровища. Потому-то по расторжении брака Отон был под ви дом н аместничества сослан в Лузитанию. Ясно было, что Нерон не хотел более стр огим наказанием разоблачать всю эту коме дию; но и так она получила оглас ку в следующем стишке:
Хочешь узнать, почему Отон в поче тном изгнание? Сам со своею женой он захотел переспать!
Провинцией управлял он в квесторском сане десять лет, с ре дким благоразумием и умеренностью. Когда же наконец представился случа й отомстить, он первый примкнул к начинанию Гальбы. В то же время он и сам в озымел немалую надежду на власть — отчасти по стечению обстоятельств, о тчасти же по предсказанию астролога Селевка: когда-то он обещал Отону, чт о тот переживет Нерона, а теперь сам неожиданно явился к нему с вестью, что скоро он станет императором. Поэтому он шел теперь на любые одолжения и з аискивания: устраивая обед для правителя, всякий раз одарял весь отряд т елохранителей золотом, других солдат привязывал к себе другими способа ми, а когда кто-то в споре с соседом из-за межи пригласил его посредни ком, о н купил и подарил ему все поле. Вскоре трудно было найти человека, который бы не думал и не говорил, что только Отон достоин стать наследником импер ии. Сам он надеялся, что Гальба его усыновит, и ожидал этого со дня на день. Но когда тот предпочел ему Пизона и надежды его рухнули, он решил прибегн уть к силе. Кроме обиды, его толкали на это огромные долги: он откровенно г оворил, что ежели он не станет импера тором, то ему все равно, погибнуть ли от врага в сражении или от кредиторов на форуме.
За несколько дней до выступлен ия ему удалось вытя нуть миллион сестерциев у императорского раба за до став ленное ему место управляющего. Эти деньги стали началом всего дела. Сперва он доверился пятерым телохранителям, потом, когда каждый привлек двоих,— еще десятерым. Каждому было дано по десяти тысяч и обещано еще по пятьдесят. Эти солдаты подго ворили и других, но немногих: не было сомнени я, что едва дело начнется, как многие пойдут за ними сами. Он собирался был о тотчас после усыновления Пизона захватить лагерь и напасть на Гальбу в о дворце за обедом, но не решился, подумав о когорте, которая несла стражу: она навлекла бы общую ненависть, если бы, покинув в свое время Нерона, позв олила теперь убить и Гальбу. А потом еще несколько дней отняли дурные зна мения и Предостережения Селевка.
Был он, говорят, невысокого роста, с не красивыми и кривыми ногами, ухаживал за собою почти как женщина, волосы н а теле выщипывал, жидкую прическу прикрывал накладными волосами, прилаж енными и пригнанными так, что никто о том не догадывался, а лицо свое кажды й день, с самого первого пушка, брил и растирал моченым хлебом, чтобы не ро сла борода; и на празднествах Исиды он при всех появлялся в священном пол от няном одеянии.
Вот почему, думается, смерть его, столь непохожая на жизнь, казалась еще удивительнее. Многие воины, которые там были, со слезами цел овали ему мертвому руки и ноги, величали его доблестным мужем и несравне нным императором и тут же, близ погребального костра, умирали от своей ру ки; многие, которых там и не было, услыхав эту весть, в отчаянии бились друг с другом насмерть. И даже многие из тех, кто жестоко ненавидел его при жизн и, стали его превозносить после смерти, как это водится у черни: говорили д аже, что Гальбу он убил не затем, чтобы захватить власть, а затем, чтобы вос становить свободу и республику.
ВИТЕЛЛИЙ
И мператор Авл Вителлий, сын Луция, родился в кон сульство Друза Цезаря и Но рбана Флакка, в восьмой день до октябрьских календ, а по другим сведениям — в седьмой день до сентябрьских ид. Гороскоп его, составленный астроло гами, при вел его родителей в такой ужас, что отец его с тех пор неотступно заботился, чтобы сын, хотя бы при его жизни, не по лучил назначения в прови нцию, а мать при вести о том, что он послан к легионам и провозглашен импер атором, стала оплаки вать его как погибшего.
В Рим он вступил при звуках труб, в вои нском плаще, с мечом на поясе, среди знамен и значков, его свита была в похо д ной одежде, солдаты с обнаженными клинками. Затем, все более и более дер зко попирая законы богов и людей, он в день битвы при Аллии принял сан вели кого понтифика, должностных лиц назначил на десять лет вперед, а себя объ явил пожизненным консулом. И чтобы не оставалось никакого сомнения, кто будет его образцом в управлении государством, он средь Марсова поля, окр уженный толпой государственных, жрецов, совершил поми нальные жертвы по Нерону, а на праздничном пиру, наслаждаясь рением кифареда, он при всех по просил его исполнить что-нибудь Из хозяина, и когда тот начал песню Нерон а, он первый стал ему хлопать, и даже подпрыгивал от радости. Таково было н ачало; а затем он стал властвовать почти исключительно по прихоти и воле самых негодных актеров и возниц, особенно же — отпущенника Азиатика. Эт ого юношу он опозорил взаимным развратом; тому это скоро надоело, и он беж ал; Вителлий поймал его в Путеолах, где он торговал водой с уксусом, закова л в оковы, тут же выпустил и снова взял в любим чики; потом, измучась его стр оптивостью и вороватостью, он про дал его бродячим гладиаторам, но, не дож давшись конца зрелища и его выхода, опять его у них похитил. Получив назна чение в провинцию, он, наконец, дал ему вольную, а в первый же день своего пр авления за ужином пожаловал ему золотые перстни, хотя еще утром все его о б этом просили, а он возмущался мыслью о таком оскорблении всаднического сословия.
Но больше всего отличался он об жорством и жесто костью. Пиры он устраивал по три раза в день, а то и по четы ре — за утренним завтраком, дневным завтраком, обедом и ужином; и на все е го хватало, так как всякий раз он принимал рвотное. В один день он напрашив ался на угощение в разное время к фазным друзьям, и каждому такое угощени е обходилось не ‘ меньше, чем в четыреста тысяч. Самым знаменитым был пир , устроенный в честь его прибытия братом: говорят, на нем было подано отбор ных рыб две тысячи и птиц семь тысяч. Но сам он затмил и этот пир, учредив та кой величины блюдо, что сам называл его «щитом Минервы гр адодержицы». Здесь были смешаны печень рыбы скара, фазань и и павлиньи мозги, языки фла минго, молоки мурен, за которыми он рассылал корабли и корабельщиков от Парфии до Испанского пролива. Не зная в чрево угодии меры, не знал он в нем ни поры, ни приличия — даже при жертвопринош ении, даже в дороге не мог он удержаться; тут же, у алтаря хватал он и поедал чуть ли не из огня куски мяса и лепешек, а по .придорожным харчевням не бре зговал и тамошней продымленной снедью, будь то хотя бы вчерашние объ едк и.
Наказывать и казнить кого угодно и за что угодно было для н его наслаждением. Знатных мужей, своих сверстников и однокашников, он об хаживал всяческими заискиваниями, чуть ли не делился с ними властью, а по том различными коварствами убивал. Одному он даже своими руками подал от раву в холодной воде, когда тот в горячке попросил пить. Из откупщиков, за имодавцев, менял, которые когда-нибудь взыскивали с него в Риме долг или в дороге пошлину, вряд ли он хоть кого-нибудь оставил в живых. Одного из них он послал на казнь в ответ на приветствие, тотчас потом вернул и, между тем как все вос хваляли его милосердие, приказал заколоть его у себя на гла з ах,— «Я хочу насытить взгляд»,— промолвил он. За другого про сили двое е го сыновей, он казнил их вместе с отцом. Римский всадник, которого тащили на казнь, крикнул ему: «Ты мой наследник!» — он велел показать его завещан ие, увидел в нем своим сонаследником вольноотпущенника и приказал казни ть всадника вместе с вольноотпущенником. Несколько человек из простона родья убил он только за то, что они дурно отзывались о «синих» в цирке: в эт ом он увидел презрение к себе и надежду на смену правителей. Но больше все го он злобствовал против насмешников и астрологов и по первому доносу лю бого казнил без суда: его приводило в ярость подметное письмо, появившее ся после его эдикта об изгнании астрологов из Рима и Италии к календам ок тября: «В добрый час, говорят халдеи! а Вителлию Германику к календам октя бря не быть в живых». Подозре вали его даже в убийстве матери: думали, что о н во время болез ни не давал ей есть, потому что женщина из племени хаттов, которой он верил, как оракулу, предсказала ему, что власть его лишь тогда б удет твердой и долгой, если он переживет своих родителей. А другие расска зывают, будто она сама, измучась настоящим и страшась будущего, попросил а у сына яду и полу чила его без всякого труда.
Погиб он вместе с братом и сыном на пятьдесят восьмом году жизни. И не обманулись в догадках те, кто по вещему случаю в Виенне, нами уже упомянутому, предрекли ему попасть в руки каког о-то человека из Галлии: в самом деле, погубил его Антоний Прим, неприятель ский полководец, родом из Толозы, которого в детстве звали «Беккон», что о значает «петуший клюв».
БОЖЕСТВЕННЫЙ ВЕСПАСИАН
Веспасиан родился в земле сабинов, близ Реате в деревушке под наз ванием Фалакрины, вечером в пятнадцатый день до 1 декабрьских календ, в ко нсульство Квинта Сульпиция Камерина и Гая Поппея Сабина, за пять лет до к ончины Августа. Рос он под ^надзором Тертуллы, своей бабки по отцу, в ее пом естье близ Козы. Уже став правителем, он часто посещал места своего детст ва: виллу он сохранял в прежнем виде, чтобы все, к чему привык его взгляд, ос тавалось нетронутым. А память бабки чтил он так, что на праздниках и торже ствах всегда пил только из ее серебряного кубка.
После Нерона, когда за власть борол ись Гальба, Отон и Вителлий, у него явилась надежда стать императором. Вну шена она была ему еще раньше, и вот какими знаменьями. В заго родном имени и Флавиев был древний дуб, посвященный Марсу, и все три раза, когда Веспаси я рожала, на стволе его неожиданно вырастали новые ветви — явное указан ие на будущее каждого младенца. Первая была слабая и скоро засохла — и де йствитель но, родившаяся девочка не прожила и года; вторая была крепкая и длинная, что указывало на большое счастье; а третья сама была как дерево. П оэтому, говорят, отец его Сабин, ободренный вдоба вок и гаданием, прямо об ъявил своей матери, что у нее родился внук, который будет цезарем, но та ли шь расхохоталась на это и подивилась, что она еще в здравом уме, а сын ее уж е спятил. Потом, когда он был эдилом, Гай Цезарь рассердился, что он не забо тится об очистке улиц, и велел солдатам навалить ему грязи за пазуху сена торской тоги; но нашлись толкователи, ска завшие, что так когда-нибудь поп адет под его зашиту и как бы в его объятия все государство, заброшенное и п опранное в меж доусобных распрях.
Щедр он был ко всем сословиям: сенаторам пополнил их состояния, нуждавшимся консулярам назначил по пя тьсот ты сяч сестерциев в год, многие города по всей земле отстроил еще лу чше после землетрясений и пожаров, о талантах и искусствах обнаруживал в еличайшую заботу. Латинским и греческим ри торам он первый стал выплачи вать жалованье из казны по сто тысяч в год; выдающихся поэтов и художнико в, как, например, восстановителя Колосса и Венеры Косской, он наградил бол ь шими подарками; механику, который обещался без больших за трат поднять на Капитолий огромные колонны, он тоже выдал за выдумку хорошую награду, но от услуг отказался, промолвив: «Уж позволь мне подкормить мой народец ». На зрелищах при освящении новой сцены в театре Марцелла он возобновил даже старинные представления. Трагическому актеру Апелларию он дал в на граду четыреста тысяч сестерциев, кифаредам Терпну и Диодору — по двест и тысяч, другим — по сотне тысяч, самое меньшее — по сорок тысяч, не говор я о множестве золотых венков. Званые пиры он также устраивал частые и рас кошные, чтобы поддержать торговцев съестным. На Сатурналиях он разда ва л подарки мужчинам, а в мартовские календы — женщинам.
Все же загладить позор былой своей скупости ему не уда лось. Александрийцы неизменно называли его селедочником, по прозвищу одного из св оих царей, грязного скряги. И даже на его похоронах Фавор, главный мим, выс тупая, по обычаю, в маске и изображая слова и дела покойника, во всеуслышан ье спросил чиновников, во сколько обошлось погребальное шест вие? И услы шав, что в десять миллионов, воскликнул: «Дайте мне десять тысяч и бросайт е меня хоть в Тибр!»
Роста он был хорошего, сложени я крепкого и плотного, с натужным выражением лица: один остроумец метко с казал об этом, когда император попросил его пошутить и над ним: «По шучу, к огда опорожнишься». Здоровьем он пользовался прекрас ным, хотя ничуть о том не заботился, и только растирал сам себе в бане горло и все члены, да од ин день в месяц ничего не ел. Образ жизни его был таков. Находясь у власти, в ставал он всегда рано, еще до свету, и прочитывал письма и доклады от всех чиновников; затем впускал друзей и принимал их привет ствия, а сам в это в ремя одевался и обувался. Покончив с текущими делами, он совершал прогул ку и отдыхал с какой-нибудь из наложниц: после смерти Цениды у него их было много. Из спальни он шел в баню, а потом к столу: в это время, говорят, был все го добрее и мягче, и домашние старались этим пользоваться, если имели как ие-нибудь просьбы.
Даже страх перед грозящей смерть ю не остановил его шуток: когда в числе других предзнаменований двери Ма взолея вдруг раскрылись, а в небе появилась хвостатая звезда, он ска зал, что одно знаменье относится к Юнии Кальвине из рода Авгу ста, а другое — к парфянскому царю, который носит длинные во косы; когда же он почувствов ал приближение смерти, то промол вил: «Увы, кажется, я становлюсь богом».
В девятое свое консульство он,, находясь в Кампании, почувствовал легкие приступы лихорадки. Тотчас он в ернулся в Рим, а потом отправился в Кутилии и в реатинские поместья, где об ычно проводил лето. Здесь недомогание усилилось, а холод ной водой он вдо бавок застудил себе живот. Тем не менее он про должал, как всегда, занимат ься государственными делами и, лежа в постели, даже принимал послов. Когд а же его прослабило чуть не до смерти, он заявил, что император должен умер еть стоя; и, пытаясь подняться и выпрямиться, он скончался на руках под де рживавших его в девятый день до июльских календ, имея от роду шестьдесят девять лет, один месяц и семь дней.
Всем известно, как твердо он вер ил всегда, что родил ся и родил сыновей под счастливой звездой; несмотря н а непре кращавшиеся заговоры, он смело заявлял сенату, что наследовать е му будут или сыновья, или никто. Говорят, он даже видел од нажды во сне, будт о в сенях Палатинского дворца стоят весы, на одной их чашке — Клавдий и Не рон, на другой — он с сы новьями, и ни одна чашка не перевешивает. И сон его не обма нул, потому что те и другие правили одинаковое время — ровно “тол ько же лет.
БОЖЕСТВЕННЫЙ Т И Т
Т ит, унаследовавший прозвище отца, любовь и отрада рода человеческого, на деленный особенным даром, искусством или счастьем снискать всеобщее ра сположение,— а для императора это было нелегко, так как и частным челове ком и в правление отца не избежал он не только людских нареканий, но даже и ненави сти,— Тит родился в третий день до январских календ, в год па мятн ый гибелью Гая, в бедном домишке близ Септизония, в тем ной маленькой комн атке: она еще цела и ее можно видеть.
Воспитание он получил при двор е, вместе с Британиком, обучаясь тем же наукам и у тех же учителей. В эту пор у, говорят, Нарцисс, вольноотпущенник Клавдия, привел одного физиогнома, чтобы осмотреть Британика, и тот решительно заявил, что Британик никогда не будет императором, а Тит, стоявший рядом, будет. Были они такими друзья ми, что, по рассказам, даже питье, от которого умер Британик, пригубил и Тит, лежавший рядом, и после того долго мучился тяжкой болезнью. Памятуя обо в сем этом, он впоследствии поставил Британику на Палатине статую из золот а и посвятил ему в свеем присутствии другую, конную, из слоновой кости, кот орую и по сей день выносят в цирке во время шествия.
Телесными и душевными достоинствам и блистал он еще в отрочестве, а потом, с летами, все больше и больше: замеча тель ная красота, в которой было столько же достоинства, сколько приятно сти; отменная сила, которой не мешали ни невысокий рост, ни слегка выдающи йся живот; исключительная память и, на конец, способности едва ли не ко вс ем военным и мирным ис кусствам. Конем и оружием он владел отлично; произ носил речи и сочинял стихи по-латыни и по-гречески с охотой и легко стью, д аже без подготовки; был знаком с музыкой настолько, что пел и играл на кифа ре искусно и красиво. Многие сообщают, что даже писать скорописью умел он так проворно, что для шутки и потехи состязался со своими писцами, а любом у почерку подражал так ловко, что часто восклицал: «Какой бы вышел из меня подделыватель завещаний!»
От природы он отличался редкостной добротой. Со времен Ти берия все цезари признавали пожалования, сделанные их пред шественника ми, не иначе как особыми соизволениями,— он пер вый подтвердил их сразу, единым эдиктом, не заставляя себя просить. Непременным правилом его было никакого просите ля не отпускать, не обнадежив; и когда домашние упрекал и его, что он обещает больше, чем сможет выполнить, он ответил: «Ни кто не до лжен уходить печальным после разговора с императо ром». А когда однажды за обедом он вспомнил, что за целый день никому не сделал хорошего, то прои знес свои знамени тые слова, памятные и достохвальные: «Друзья мои, я поте рял день!»
К простому народу он всегда был особенно внимателен. Однажды, готовя гладиаторский бой, он объявил, что у строит его не по собственному вкусу, а по вкусу зрителей. Так оно и было: ни в какой просьбе он им не отказывал и сам побуждал их просить, что хочется. Сам себя он объявил поклонником гла диаторов-фракийцев, из-за этого прис трастия нередко перешу чивался с народом и словами и знаками, однако ник огда не те рял величия и чувства меры. Даже купаясь в своих банях, он иногд а впускал туда народ, чтобы и тут не упустить случая уго дить ему.
Его правления не миновали и сти хийные бедствия: извер жение Везувия в Кампании, пожар Рима, бушевавший т ри дня и три ночи, и моровая язва, какой никогда не бывало. В таких и стольки х несчастиях обнаружил он не только заботливость пра вителя, но и редкую отеческую любовь, то утешая народ эдик тами, то помогая ему в меру своих с ил. Для устроения Кам пании он выбрал попечителей по жребию из числа конс уляров; безнаследные имущества погибших под Везувием он пожертвовал в п омощь пострадавшим городам. При пожаре столицы он вос кликнул: «Все убыт ки — мои!» — и все убранство своих усадеб отдал на восстановление постр оек и храмов, а для скорейшего совершения работ поручил их нескольким ра спорядителям из всаднического сословия. Для изгнания заразы и борьбы с б о лезнью изыскал он все средства, божеские и человеческие, не ос тавив бе з пробы никаких жертвоприношений и лекарств.
Скончался он на той же вилле, чт о и отец, в сентябрьские иды, на сорок втором году жизни, спустя два года, дв а месяца и двадцать дней после того, как он наследовал отцу. Когда об этом стало известно, весь народ о нем плакал, как о родном, а сенат сбежался к ку рии, не дожидаясь эдикта, и перед закрытыми, а потом и за открытыми дверями воздал умершему такие благо дарности и такие хвалы, каких не приносил ем у даже при жиз ни и в его присутствии.
ДОМИЦИАН
Д омициан родился в десятый день до ноябрьских календ, когда отец его был н азначенным консулом и должен был в сле дующем месяце вступить в должнос ть; дом, где он родился, на Гранатовой улице в шестом квартале столицы, был им потом об ращен в храм рода Флавиев. Детство и раннюю молодость про вел он, говорят, в нищете и пороке: в доме их не было ни одного серебряного сосу да, а бывший претор Клодий Поллион, на ко торого Нероном написано стихотв орение «Одноглазый», хранил и изредка показывал собственноручную запи ску Домициана, где тот обещал ему свою ночь; некоторые вдобавок утвержда ли, что его любовником был и Нерва, будущий его преемник.
Его управление государством н екоторое время было неровным: достоинства и пороки смешивались в нем пор овну, пока, наконец, сами достоинства не превратились в пороки — можно ду мать, что вопреки его природе жадным его сделала бедность, а жестоким — с трах.
Зрелища он устраивал постоянн о, роскошные и велико лепные, и не только в амфитеатре, но и в цирке. Здесь, к роме обычных состязаний колесниц четверкой и парой, он представил два ср ажения, пешее и конное, а в амфитеатре еще и морское. Травли и гладиаторски е бои показывал он даже ночью при факе лах, и участвовали в них не только м ужчины но и женщины. На квесторских играх, когда-то вышедших из обычая и те перь возоб новленных, он всегда присутствовал сам и позволял народу тре бовать еще две пары гладиаторов из его собственного училища: они выходил и последними и в придворном наряде. На всех гладиаторских зрелищах у ног его стоял мальчик в красном и с удивительно маленькой головкой; с ним он б олтал охотно и не только в шутку: слышали, как император его спрашивал, зна ет ли он, почему при последнем распределении должностей намест ником Ег ипта был назначен Меттий Руф?
В начале правления всякое кров опролитие было ему не навистно: еще до возвращения отца он хотел эдиктом запретить приношение в жертву быков, так как вспомнил стих Вергилия:
Как нечестивый народ стал быков заклать себе в пищу...
Не было в нем и никаких признаков алч ности или скупости, как до его прихода к власти, так и некоторое время позж е: напро тив, многое показывало, и не раз, его бескорыстие и даже велико душ ие.
Однако такому милосердию и бес корыстию он оставался верен недолго. При этом жестокость обнаружил он ра ньше, чем алчность. Ученика пантомима Париса, еще безусого и тяжело больн ого, он убил, потому что лицом и искусством тот напоми нал учителя. Гермог ена Тарсийского за некоторые намеки в его «Истории» он тоже убил, а писцо в, которые ее переписывали, велел распять. Отца семейства, который сказал, что гладиатор-фракиец не уступит противнику, а уступит распорядителю иг р, он приказал вытащить на арену и бросить собакам, выставив над пись: «Щи тоносец — за дерзкий язык».
После междоусобной войны свир епость его усилилась еще более. Чтобы выпытывать у противников имена скр ываю щихся сообщников, он придумал новую пытку: прижигал им срам ные член ы, а некоторым отрубал руки. Как известно, из видных заговорщиков помилов аны были только двое, трибун сенатор ского звания и центурион: стараясь д оказать свою невинов ность, они притворились порочными развратниками, п резираемы ми за это и войском и полководцем.
Свирепость его была не только б езмерной, но к тому же изощренной и коварной. Управителя, которого он расп ял на кресте, накануне он пригласил к себе в опочивальню, усадил на ложе ря дом с собой, отпустил успокоенным и довольным, одарив даже угощеньем со с воего стола. Аррецина Клемента, бывшего консула, близкого своего друга и соглядатая, он казнил смертью, но перед этим был к нему милостив не меньше , если не больше, чем обычно, и в последний его день, прогуливаясь с ним вмес те и глядя на доносчика, его погубившего, сказал: «Хочешь, завтра мы послуш аем этого негодного раба?»
Росту он был высокого, лицо скро мное, с ярким румян цем, глаза большие, но слегка близорукие. Во всем его те ле были красота и достоинство, особенно в молодые годы, если не счи тать т ого, что пальцы на ногах были кривые; но впоследствии лысина, выпяченный ж ивот и тощие ноги, исхудавшие от дол гой болезни, обезобразили его. Он чув ствовал, что скромное выражение лица ему благоприятствует, и однажды даж е похвас тался в сенате: «До сих пор, по крайней мере, вам не приходи лось ж аловаться на мой вид и нрав...» Зато лысина доставляла ему много горя, и есл и кого-нибудь другого в насмешку или в обиду попрекали плешью, он считал э то оскорблением себе. Он издал даже книжку об уходе за волосами, посвятив ее другу, и в утешение ему и себе вставил в нее такое рассуждение:
«Видишь, каков я и сам красив и в еличествен видом? —
А ведь мои волосы постигла та же судь ба! Но я стойко терплю, что кудрям моим суждена старость еще в молодости. В ерь мне, что ничего нет пленительней красоты, но ничего нет и недолго вечн ей ее».
Утомлять себя он не любил: недар ом он избегал ходить по городу пешком, а в походах и поездках редко ехал на коне, и чаще в носилках. С тяжелым оружием он вовсе не имел дела, зато стрел ьбу из лука очень любил. Многие видели не раз, как в своем Альбанском помес тье он поражал из лука по сотне
Накануне гибели ему подали грибы; он велел оставить их на завтра, добавив: «Если мне суждено их съесть»; и оберн ув шись к окружающим, пояснил, что на следующий день Луна обагрится кровь ю в знаке Водолея, и случится нечто такое, о чем будут говорить по всему ми ру. Наутро к нему привели герман ского гадателя, который на вопрос о молни и предсказал пере мену власти; император выслушал его и приговорил к сме рти.. Почесывая лоб, он царапнул по нарыву, брызнула кровь: «Если бы этим и к ончилось!» — проговорил он. Потом он спросил, который час; был пятый, кото рого он боялся, но ему нарочно сказали, что шестой. Обрадовавшись, что опас ность миновала, он поспешил было в баню, но спальник Парфений остановил е го, сообщив, что какой-то человек хочет спешно сказать ему что-то важное. Т огда, отпустивши всех, он вошел в спальню и там был убит.
О том, как убийство было задуман о и выполнено, рас сказывают так. Заговорщики еще колебались, когда и как на него напасть — в бане или за обедом; наконец, им предложил совет и помо щь Стефан, управляющий Домициллы, который в это время был под судом за рас трату. Во избежание подозрения он притворился, будто у него болит левая р ука, и несколько дней подряд обматывал ее шерстью и повязками, а к назна ч енному часу спрятал в них кинжал. Обещав раскрыть заговор, он был допущен к императору; и пока тот в недоумении читал его записку, он нанес ему удар в пах. Раненый пытался со противляться, но корникуларий Клодиан, вольноо тпущенник Парфения Максим, декурион спальников Сатур и кто-то из гла диа торов набросились на него и добили семью ударами. При убий стве присутст вовал мальчик-раб, обычно служивший спальным ларам: он рассказывал, что п ри первом ударе Домициан ему крикнул подать из-под подушки кинжал и позв ать рабов, но под изголовьем лежали только пустые ножны, и все двери ока з ались на запоре; а тем временем император, сцепившись со Стефаном, долго б оролся с ним на земле, стараясь то вырвать у него кинжал, то выцарапать ему глаза окровавленными пальцами.
Погиб он в четырнадцатый день д о октябрьских календ, на сорок пятом году жизни и пятнадцатом году власт и. Тело его на дешевых носилках вынесли могильщики. Филлида, его кормилиц а, предала его сожжению в своей усадьбе по Латин ской дороге, а останки ег о тайно принесла в храм рода Флавиев и смешала с останками Юлии, дочери Ти та, которую тоже вы кормила она.