Принцип субстанциальности сознания: ещё раз о полемике материализма и идеализма

Принцип субс танциальности сознания: еще раз о полемике материализма и идеализма Момджян К.Х. Давая общую оценку концепции Маркса, Сорокин полагает, что она содержит в себе немалое число глубоких идей, которые тем не менее противоречат др уг другу и не способны составить целостное логически стройное учение. Дл я доказательства этой точки зрения Сорокин прибегает к доскональному р азбору тезисов, сформулированных в предисловии к работе Маркса «К крити ке политической экономии», выражающих, по убеждению многих марксистов, с ердцевину материалистического понимания истории. Напомним читателю содержание этого фрагмента. «Общий результат, к котор ому я пришел... — пишет Маркс, — может быть кратко сформулирован следующи м образом. В общественном производстве своей жизни люди вступают в опред еленные, необходимые, от их воли не зависящие отношения — производствен ные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственны х отношений составляет экономическую структуру общества, реальный баз ис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и кото рому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политическ ий и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их быт ие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание»58. Сорокин усматривает разительное противоречие в этих утверждениях Марк са, в которых, как он полагает, социально-философский тезис о первичности общественного бытия перед общественным сознанием опровергается своей собственной социологической конкретизацией. В самом деле, в качестве общественного бытия, полагает Сорокин, у Маркса в ыступает «способ производства материальной жизни», который представля ет собой единство производительных сил и производственных экономическ их отношений. Мы видим, что главный импульс функционирования и развития общества Маркс усматривает в производительных силах, которые определя ют характер производственных отношений, а через них — социальный и поли тический уклады общественной жизни и, далее, системы общественного созн ания. Но что представляют собой эти первичные «материальные производственны е силы»? При ближайшем рассмотрении выясняется, что в структуре производ ительных сил Маркс выделяет вещные компоненты — средства производств а — которые определяют способ «личного» участия людей в процессе произ водства, а в их структуре важнейшей считает технику — «костно-мускульну ю» основу трудовой деятельности. Осталось добавить, продолжает Сорокин, что столь важную во всех отношениях технику — первоисточник детермина ционного воздействия на сознание — Маркс определяет в других своих раб отах как «овеществленную силу знания». В итоге круг замыкается. Производительные силы, которые являлись взгляд у Маркса-философа как «материальная первооснова общества», важнейший к омпонент общественного бытия, определяющего общественное сознание, пр едстают перед взглядом Маркса-социолога как модус этого сознания, челов еческое знание, воплощенное в технических объектах, которое действител ьно определяет функционирование и динамику общества, но в качестве идеа льной, а не материальной, как полагал Маркс, силы. Как и Р. Арон, Сорокин упрекает Маркса за непонимание той истины, что истор ия людей всегда есть история идей — даже тогда, когда она есть история пр оизводительных сил. «Человеческое общество, — заявляет Сорокин, — вся культура и вся цивилизация в конечном счете есть не что иное, как мир поня тий, застывших в определенной форме и в определенных видах»59. Конечно, признает он, не все согласятся с подобной редукцией предметной социокультурной реальности, включающей в себя города с их зданиями, доро гами и мостами, заводы с их станками, армию с ее вооружением, к «бестелесны м» понятиям, которые «нельзя взвесить, измерить, ощупать». «Это замечание, — продолжает Сорокин, — с виду очень убедительно, но тем не менее оно поверхностно, и вот почему. Совершенно верно, мир понятий нел ьзя взвесить так просто, как мы взвешиваем хотя бы камень. Но, спрошу я в св ою очередь, разве можно взвесить, например, жизнь, не тот комплекс материи , в котором она воплощена, а саму жизнь? Нельзя, конечно, и, однако, никому в г олову не приходит отрицать ее реальность. То же относится и к миру поняти й: его нельзя непосредственно взвесить, но оглянитесь вокруг себя, и вы ег о увидите всюду! Вот, например, фабрика со сложнейшими машинами, вот школа , университет, академия, вот больница, построенная сообразно научным тре бованиям, вот почта и телеграф и т. д. и т. д., разве все это не застывшая мысль ? Разве все эти фабрики и заводы, больницы и школы, дома и одежда и т. д. сами с обой создались? Разве все это предварительно не было в виде мысли хотя бы в головах их изобретателей?» То же касается «всей техники, всей практики индивида ли или данной общес твенной группы: поведения, нравственности, права, форм общественной и по литической организации, «сил и орудий» производства и т. д., — все это обу словлено миром понятий и представляет ту или иную его трансформацию. Это положение, несмотря на противоположное утверждение марксизма, может бы ть подтверждено всей историей политических организаций, техники, нравс твенности и права и ежедневным опытом каждого. Машины, прежде чем принят ь «материальное» бытие, должны уже иметь «логически-психическое» сущес твование в мысли своего изобретателя, а не наоборот. Это ясно. То же относи тся и ко всей технике, и ко всем «орудиям» производства. Все это, по остроу мному выражению Тарда, есть «застывшая мысль». Фабрики и заводы, паровые и электрические двигатели, та или иная форма жилища, характер или состав пищи, форма одежды и вообще весь материальный быт в конце концов являютс я застывшей мыслью современной ли или же предыдущей эпох»60. Прежде чем оценить справедливость или несправедливость такой критики Маркса, мы должны констатировать, что основное расхождение во взглядах н а функционирование и развитие общества между ним и Сорокиным связано с в опросом о роли сознания в этих процессах. Выше, рассуждая о функциональной организации социального действия, мы у же рассматривали развитую Сорокиным теорию «двух аспектов» социокульт урной реальности, согласно которой уже в простейшем акте человеческой д еятельности именно идеальные компоненты «внутреннего аспекта», духовн ые значения оказываются тем системообразующим фактором, который опред еляет социальный статус субъекта и объекта действия, причины и характер их взаимной связи. Тот же принцип последовательно проводится Сорокиным при рассмотрении более сложных общественных образований — систем социального взаимоде йствия. Коллективная деятельность людей — ее результаты и сам ее процес с, ее причины и механизмы — выводится Сорокиным из идеальных целей и зам ыслов, общих взаимодействующим субъектам, соединяющих воедино людей, пр едметы и процессы, никак не связанных между собой в аспекте своей «телес ной» материальной организации. Именно эти духовные значения создают си стемы социального взаимодействия — отдельные человеческие группы и о бщество в целом — определяют их качественную самотождественность, сущ ность во всех аспектах ее существования — генетическом, структурном, фу нкциональном и динамическом. В самом деле, что объединяет людей, участвующих в церковной службе, позво ляет нам рассматривать их как участников единой по своей сущности и соде ржанию совместной деятельности? Представим себе человека, попавшего на богослужение в католический хра м и не знакомого с христианским вероучением, его догматикой и ритуалами. В состоянии ли такой человек понять, что соединило вместе людей, занятых самыми различными формами деятельности — курением ладана, хоровым пен ием, зажиганием свеч, окунанием пальцев в чашу с водой и пр.? Очевидно, что самые глубокие знания в области естественных наук не помог ут ему сориентироваться в происходящем, установить каузальные или функ циональные зависимости между вещественно-энергетическими взаимодейс твиями, образующими процесс богослужения с его внешней стороны. Суть про исходящего станет ясной лишь тогда, когда мы проникнем в систему внутрен них «смыслов», набрасывающих сеть «логико-значимой» интеграции на субс тратно не связанные между собой процессы и объекты. «Лишенные своего значимого аспекта, — пишет Сорокин, — все явления чел овеческого взаимодействия становятся просто биофизическими явлениям и и, как таковые, предметом изучения биофизических наук. Намеренное или н енамеренное в совместной деятельности, солидарность или антагонизм, га рмония или дисгармония, религиозное и нерелигиозное, моральное или немо ральное, научное или художественное — все эти социокультурные характе ристики вытекают не из биофизических свойств взаимодействия, но из знач имых компонентов, налагающихся на них. То же самое справедливо в отношен ии любой социальной системы взаимодействия — такой, как государство, се мья, церковь, университет, академия наук, политическая партия, профсоюз, а рмия и военно-морской флот. В химическом мире не существует научных или ф илософских элементов или молекул тред-юнионизма... в биологическом мире мы не находим религиозных клеток, юридических хромосом или моральных тк аней...»61. Именно сознание, по Сорокину, есть определ яющий фактор генезиса любых социальных систем, становление которых, как уже упоминалось выше, проходит три взаимосвязанных этапа. Первый предст авляет собой фазу логического синтеза, когда в сознании творцов зарожда ются замыслы неких новых социальных явлений, каковыми являются не тольк о вещи (средства труда и предметы потребления), но и организационные форм ы общественной жизни — будь то программа создания новой религии, партии или даже общественного строя (как это произошло с К. Марксом, разработавш им теоретические основы коммунизма). Именно этот идеальный проект Сорокин счи тает подлинным «базисом» любых общественных явлений. «Независимо от то го, что представляет собой логический базис новой системы — идею ли нов ого стихотворения, картины, технического изобретения или целый синтез и дей, создающих новую научную теорию, религиозное верование, свод законов , экономическую или политическую систему — подобная интеграция всегда является логически первой фазой возникновения нового в социокультурно й реальности»62. Эта фундаментальная роль логической интеграции в развит ии социального мира не меняется в зависимости от того, совершена ли она н амеренно или случайно, в результате долгой серии опытов и расчетов или с понтанно. Так же несущественно, происходит ли этот логический синтез в о дном или многих рассудках, в результате удачного стечения обстоятельст в или под давлением внешних условий. Важно лишь, полагает Сорокин, что умс твенная интеграция есть первооснова любых общественных инноваций. Второй этап становления связан с объективацией идей, их переходом в предметную форму существования пут ем соединения с некоторыми материальными проводниками. Если логическу ю интеграцию Сорокин уподобляет зачатию нового человека, то стадия объе ктивации подобна появлению новорожденного на свет — ибо самая величес твенная система значений, существующая лишь в сфере «чистого разума», «з ачатая, но еще не рожденная», не является реальным компонентом окружающе й нас социальной действительности, способным влиять на другие ее компон енты. В результате объективации система идеальных смыслов превращаетс я в совокупность реальных символических объектов — рукописей, книг и пр ., становящихся «перевозчиками» смысла, благодаря которым возможна его п ередача от человека к человеку. Наконец, третья фаза становления систем взаимодействия (которую Сороки н уподобляет введению ребенка в общество других людей) — это фаза социа лизации, когда идеи, способные распространяться в обществе, находят люде й, берущих их на вооружение, строящих свое поведение в соответствии с ним и. В процессе такой социализации системы взаимосвязанных идей, превращая сь в надындивидуальные программы поведения, создают системы взаимодей ствующих людей или социальную реальность в узком смысле слова, означающ ем организационные формы коллективной деятельности. Это значит, что кул ьтурная система христианского вероучения превращается в институт хрис тианской церкви, представляющей собой систему социальную, точнее, социо кулыпурную. В самом деле, поскольку люди — в отличие от атомов или молекул — могут об ъединяться только на основе некоторых идей, ценностей и норм, любая реал ьная социальная система является именно социокультурным образованием , в котором культурный компонент выступает как внутреннее организацион ное условие коллективности. Представить себе реальный социальный инст итут, лишенный функционального единства смысловых структур поведения, логически невозможно — в то время как существование систем культуры, по терявших своих актуальных носителей, в принципе возможно (как это имеет место с египетскими пирамидами, иероглифическим письмом и прочими «иск опаемыми останками» исчезнувших цивилизаций). Такая «живучесть» духовных значений лишний раз свидетельствует об их о пределяющей роли в процессе функционирования и развития созданных ими социальных систем. Представим себе, утверждает Сорокин, что церковная ор ганизация потеряла большую часть материальных предметов культа или ли шилась значительной части прихожан. Опыт «катакомбных» конфессий свид етельствует о том, что и в таких критических условиях социокультурная си стема способна существовать, сохраняя свою идентичность, потенцию к воз рождению и даже увеличению прежних сил. Иначе обстоит дело в случае, когд а изменения произошли в сфере религиозной догматики. Нетрудно убедитьс я в том, что их последствия для самосохранения системы могут быть несопо ставимы по своему значению с изменениями в сфере «материальных проводн иков» и субъектных носителей религиозного культа. Достаточно вспомнит ь те тяжелейшие следствия для русской православной церкви, которые вызв ала такая «малость», как новое написание имени Христа или замена двуперс тного крещения трехперстным... Среди духовных значений, конституирующих культуру, Сорокин выделяет тр и основных вида: «1) когнитивные значения в узком смысле термина, такие, как идеи философии Платона, математические формулы или марксова теория прибавочной стоим ости; 2) значимые ценности, такие, как экономическая ценность земли или любой др угой собственности, ценность религии, науки, воспитания или музыки, демо кратии или монархии, жизни и здоровья; 3) нормы, рассматриваемые как образец, подобно нормам права и морали, норма м этикета, техническим нормам, предписаниям, регулирующим конструирова ние машин, написание стихов, приготовление пищи или выращивание овощей» 63. Особое значение для генезиса, функционирования и развития социальных с истем имеют, по Сорокину, нормы права и морали, которые рассматриваются и м как первопричина и основа консолидации социальных групп. «Правовые и м оральные нормы группы, — пишет Сорокин, — определяют поведение, отноше ния, собственность, преимущества, повинности, функции и роли, социальный статус и позиции своих членов. Все эти характеристики производны от соот ветствующих правовых и моральных норм группы»64. Именно благодаря дистрибутивной и организационной функции норм возник ают системы «стратификации любой организованной группы с ее унилинейн ым или мультилинейным характером, все формы отчетливой или размытой, про должительной или краткосрочной иерархии высших и подчиненных рангов... с истема владения, пользования и распоряжения, управления и распределени я всех материальных средств группы и ее членов»65. Итак, мы видим, что похвальное стремление Сорокина избежать редукциониз ма, доказать несводимость социального взаимодействия к его природному субстрату заканчивается абсолютизацией сознания, которое рассматрива ется как субстанция коллективной деятельности, порождающая и определя ющая все многообразие ее явлений, их связи и зависимости между собой. Име нно такое понимание сознания, унаследованное Сорокиным от Платона, Нико лая Кузанского, Гегеля становится основой его функциональной концепци и общества, социальной динамики и философии истории. Как понимает читатель, мы не собираемся возражать против самой логики су бстанциального взгляда на социум, принимая его целиком и полностью. Одна ко, разделяя такой подход, мы рассматриваем сознание не как самодостаточ ную субстанцию общества, а как атрибут иной, подлинной субстанции — цел енаправленной человеческой деятельности, непредставимой без сознания , включающей его в себя в качестве необходимого информационного механиз ма, но все же не сводящейся к нему во всех своих значимых проявлениях. Субстанциализацию сознания Сорокиным мы воспринимаем как неправомерн ую абсолютизацию роли идеального в общественной жизни людей. Признаемс я, что в данном вопросе наши симпатии находятся, скорее, на стороне Маркса , придерживающегося иного взгляда на эту роль. Однако эти симпатии отнюд ь не безоговорочны, так как десубстанциализация сознания, осуществляем ая Марксом, заходит слишком далеко, приводит к необоснованному умалению его роли в реальной жизни людей. Кратко поясним сказанное. * * * Как мы помним, Маркс не склонен отрицать то т факт, что отличие человеческой деятельности от природных процессов св язано именно с наличием сознания, способностью людей (в отличие от пчел) с троить «в голове» то, что потом будет построено в реальности. Маркс — в от личие от некоторых своих последователей — охотно соглашается с тем, что сознательные цели человека «как закон определяют способ и характер его действий», т. е. являются действительной причиной социальной деятельнос ти, существенно влияющей на ее результаты. Вместе с тем Маркс убежден в том, что вера во всесилие сознания, его способ ность по своему «хотению» или по собственным имманентным законам опред елять строение, функционирование и развитие социальных систем есть наи вный взгляд на общество, не понимающий, что далеко не все явления обществ енной жизни могут быть выведены из сознания людей и объяснены им. Соглашаясь с такой оценкой, мы утверждали и утверждаем, что к сознанию не могут быть сведены уже простейшие элементы действия, представленные ее субъектами и объектами. Так, большой натяжкой является попытка Сорокина рассматривать в качест ве модуса сознания любые явления социальной предметности — не только з наковые объекты, действительно представляющие собой опредмеченное соз нание, но и вещи как средства практической адаптации человека в мире. Конечно, мы должны были согласиться с Сорокиным в том, что в качестве реал ьного (а не материального) явления общественной жизни вещи опосредованы сознанием, которое является целевой причиной их возникновения и необхо димым фактором функционирования. Фабрики и заводы, дома и одежду действи тельно можно рассматривать как «застывшую мысль», они действительно не сами собой создались и предварительно существовали в виде идеальных пр оектов в головах своих изобретателей. Все так, и все же не сознание является первопричиной этих вещей, а та объек тивная надобность в них, которая вытекает из природы человека как «предм етного существа». Иными словами, первопричиной вещей следует считать не опредмеченные в них значения (как в этом убежден Сорокин), а объективиров анные в них функции, нередуцируемые к идеальным факторам деятельности. К онечно, лекарство от рака может быть создано только усилиями научного со знания, однако функциональная надобность в таком лекарстве есть выраже ние некоторых свойств человека, которые явно выходят за рамки его сознан ия. Речь идет, как догадался читатель, о уже ра ссматривавшихся нами выше потребностях и интересах, которые в качестве адаптивных алгоритмов деятельности отличны от сознания, первичны по от ношению к нему, определяют его содержание. Будучи объективными свойства ми субъекта, такие потребности и интересы мешают нам редуцировать к его сознанию, заставляют нас видеть в родовой природе людей отличные от него факторы, оказывающие принудительное воздействие на идеальные програм мы поведения. Именно это положение акцентировал К. Марк с, утверждавший: «...меня определяют и насилуют мои собственные потребнос ти, насилие надо мной совершают не нечто чуждое, а лишь моя собственная пр ирода, являющаяся совокупностью потребностей и влечений...»66 Непонимани е этого обстоятельства есть результат поверхностной самооценки людей, которые «привыкли объяснять свои действия из своего мышления, вместо то го, чтобы объяснять их из своих потребностей (которые при этом, конечно, от ражаются в голове, осознаются), и этим путем с течением времени возникло т о идеалистическое мировоззрение, которое овладело умами в особенности со времени гибели античного мира»67. Обратное воздействие сознания на потребности человеческих индивидов, способность «подбирать» их под некий сознательно избранный образ жизни не меняют общей картины вещей. В о-первых, свобода такого выбора не является абсолютной, поскольку ограни чена константами родовой природы человека, т. е. представляет собой, как м ы пытались показать выше, возможность ранжировать предписанные нам пот ребности, а вовсе не отказываться от них. Во-вторых, такая свобода существ енно ограничена устойчивыми статусно-ролевыми характеристиками субъе кта, создаваемыми не сознанием людей, а их включенностью в систему общес твенного распределения деятельности (разделения труда и собственности на его предметные средства), о чем следует сказать особо. В самом деле, нередуцируемость к сознанию, свойственная уже элементарны м формам деятельности, не исчезает и в случае с ее сложными формами, основ анными на взаимодействии людей. Интегральные реалии общественной жизн и, которые возникают в процессе такого взаимодействия, — устойчивые, во спроизводимые субъект-субъектные связи между людьми — как и вещи, не мо гут считаться простым порождением сознания. Вопрос о функциональном статусе таких отношений решается Сорокиным с з авидной простотой — он или игнорирует их существование в качестве неид еальной компоненты совместной человеческой деятельности или рассматр ивает их как инобытие сознания. Так, во многих случаях Сорокин не усматривает важнейшего различия между идеальностью духовных значений и невещественностью тех свойств, связе й и отношений человеческой деятельности, которые отличны от сознания и н е могут быть редуцированы к нему. В самом деле, мы видели, что в число идеальных факторов деятельности у Сор окина попали не только истины науки или нормы морали, но и «ценность земл и или любой другой собственности». В принципе понимание ценности как явл ения общественного сознания не является ошибкой, если вспомнить, что в о дном из своих значений термин «ценность» характеризует систему идеаль ных интенций — устойчивых предпочтений человеческого духа, ценящего н ечто больше, чем иное. В этом смысле ценность земли может пониматься, к при меру, как любовь крестьянина к своему наделу или духовная привязанность помещицы Раневской к вишневому саду. Беда, однако, в том, что Сорокин имеет в виду экономическую ценность земли , то есть числит по разряду духовных явлений ее потребительскую стоимост ь, которая представляет собой реальное, а не идеальное отношение значимо сти объекта для субъекта, а также ее меновую стоимость, выражающую объек тивную взаимосоотнесенность товаров с точки зрения их общественной по лезности и заключенной в них меры общественно необходимого труда. Очеви дно, что так понятая ценность вовсе не сводится к явлениям сознания и обл адает значительной независимостью от него. В самом деле, знакомство с эк ономическими науками подскажет нам, что любовь чеховской героини к свое му вишневому саду может повлиять лишь на цену товара, но не на его реальну ю стоимость, которая в условиях товарного производства определяется не сентиментальными переживаниями, а суровой конъюнктурой рынка, его «нев идимой рукой», определяющей объективную экономическую ценность вещей, не считаясь с ее репрезентациями в сознании людей. Такой же «идеализации» Сорокин подвергает другое важнейшее общественн ое отношение, а именно экономическое отношение собственности. В отличие от стоимости Сорокин рассматривает его не как состояние сознания, а как реальное, существующее за пределами «чистого разума» отношение между л юдьми по поводу «материальных средств деятельности». Однако эти отноше ния непосредственно выводятся Сорокиным из состояний общественного со знания, а именно из юридической системы норм, порождающих и определяющих феномен собственности. «Правовые нормы, — полагает он,— регулируют и определяют среди прочего , кто из членов, когда, где и какими средствами может владеть, пользоваться , распоряжаться. Регулируя все соответствующие взаимодействия, правовы е нормы, естественно, определяют все эти экономические, материальные пра ва и обязанности каждого члена. Имеет ли группа систему частной собствен ности или коммунальной или государственной собственности — определяе тся ее правовыми нормами; какая часть материальных ценностей группы пре дназначена каждому члену, как, при каких условиях, когда и где эти части мо гут использоваться — опять-таки определяется правовыми нормами групп ы»68. Соответственно, Сорокин категорически не согласен с посылкой Маркса, со гласно которой система имущественного права является всего лишь произ водным «волевым» выражением реальных отношений собственности, характе р которых определяется не сознанием людей, а объективными законами орга низации производства — прежде всего уровнем развития производительны х сил общества. Нужно сказать, что вопрос о связи отношений собственности, образующих, п о Марксу, экономический базис общества, с общественным сознанием людей д алеко не прост. Характеризуя эту проблему, мы должны перейти от комплиме нтов в адрес материалистического, решения проблемы общественного созн ания к критическим замечаниям в его адрес, выявлению целого ряда слабых мест, точно подмеченных Сорокиным. Как мы видели выше, в своей полемике против материалистического пониман ия истории Сорокин использует идею Маркса о «материальных производств енных отношениях», которые зависят от «материальных производительных сил» и не зависят от сознания людей, при этом последнее Маркс определяет через систему промежуточных детерминант. Приходится признать, что эта и дея дает реальные основания для критики, ибо свидетельствует о необосно ванном принижении функциональных возможностей сознания влиять на орга низационные формы общественной жизни людей. В действительности, как мы полагаем, любые организационные связи челове ческой деятельности, включая производственные отношения собственност и, не могут рассматриваться как та исходная «социальная материя», котора я не зависит от сознания людей в генетическом, функциональном и динамиче ском аспектах своего существования. Конечно, в противоположность взглядам Сорокина, мы признаем, что эти отн ошения обладают вполне определенными формами объективности в том, что к асается человеческого сознания, формами независимости от него, которые, однако, не соответствуют общим социально-философским критериям матери альности. Дело в том, что определяющее воздействие на сознание людей могут оказыва ть три разных типа детерминант, обладающих разного рода объективностью. Первый из этих типов представлен объективными внешними условиями деят ельности, которые сложились еще до того, как ее субъекты оказались спосо бны к целенаправленной активности. Как мы видели выше, спиралевидная дет ерминация деятельности приводит к тому, что результаты закончившихся ц иклов становятся предпосылками ее новых актов. Это значит, что каждый пр едприниматель, становящийся субъектом производства, или политик, прише дший к власти в стране, не могут не считаться с той экономической конъюнк турой или тем раскладом политических сил, который создан деятельностью их предшественников. Бесспорно, что эти внешние по отношению ко всякой н овой деятельности условия оказывают сильнейшее детерминационное возд ействие на нее, интериоризуются в ней через систему интересов (которые, к ак мы помним, определяют конкретные способы удовлетворения потребност ей в сложившейся среде существования). В то же время эти условия имеют впо лне объективный характер по отношению к сознанию обусловленных ими суб ъектов, не зависят от их желаний и стремлений в силу своей фактической да нности, хронологической необратимости времени, невозможности изменить прошлое. Однако столь же очевидно, что подобная объективность внешних условий ко нкретной человеческой деятельности не превращает их в явления социаль ной материальности. Достаточно сказать, что в роли таких объективных усл овий могут выступать абсолютно идеальные по своей природе феномены — д остигнутый уровень научной теории или сложившийся стиль эстетического творчества, которые не зависят от сознания ученых или художников нового поколения, но вовсе не от сознания людей, продуктом деятельности которы х они стали. Второй тип объективности характеризуют у же не внешние условия конкретной деятельности людей, а внутренние механ измы целереализации в ней. Речь идет об объективности тех предметно-орга низационных средств и механизмов деятельности, которые предписаны чел овеку самим характером избранных им целей. Очевидно, что люди, решившие п остроить себе жилище, должны иметь необходимый для этого материал, должн ы учитывать определенные законы строительства, которые не позволяют на м возводить крышу дома до того, как будут построены его стены. Точно так же всякое общество, пытающееся создать эффективное товарное производств о, должно считаться с его объективными законами, определяющими связь меж ду производством, распределением и обменом — в частности, с необходимос тью рынка, который опосредует процесс потребления совместно произведе нной продукции. Независимо от желаний людей, в такой экономике возникают стоимостные соотношения товаров, которые определяются не нормами, а тру дозатратами, необходимыми для производства этих товаров, или степенью и х полезности. Но можно ли считать подобную объективнос ть механизмов целереализации признаком из материальности? Едва ли это т ак. Тот факт, что избранная людьми форма активности осуществляется по не которым не зависящим от их сознания законам, не отменяет другого факта, в соответствии с которым именно сознание выступает целевой причиной это й активности, предшествующей ее средствам и результатам. Прибегая к аналогии, можно сказ ать, что дерево, посаженное человеком, растет по законам, от него не завися щим, но это не дает нам оснований считать, что процесс посадки не зависит о т воли человека, принявшего решение: расти дереву или нет. Точно так же и в обществе сознание инициирует процессы, объективные по своему содержан ию, но находящиеся от него в генетической зависимости, и именно эта генет ическая первичность идеального мешает нам расценивать данный тип объе ктивности как материальность. Другое дело, что цели людей как информационная причина их поведения не я вляются его действительными первопричинами. За ними всегда стоит та или иная потребность — та самая объективность третьего рода, которая соотв етствует всем критериям материального в общественной жизни. В отличие о т внешних условий деятельности потребности являются ее собственным вн утренним фактором, не зависящим от любой исторической конъюнктуры. В отл ичие от объективных механизмов целереализации, причинно опосредованны х сознанием, потребности предпосланы ему в качестве факторов целепоста новки, которые не созданы и не могут быть созданы сознательными усилиями людей. Именно эти соображения мешают нам согласиться с идеей «материальных пр оизводственных отношений». Как мы видели, в пользу этой идеи не может сви детельствовать тот факт, что система технологической и экономической о рганизации производства, которую застает каждое новое поколение людей, не зависит от их сознания — точно так же, как от него не зависит никакая д анность, имеющая силу свершившегося факта69. В пользу этой идеи не говорит и то важнейшее обстоятельство, что опосред ованная сознанием система разделения труда и распределения его предме тных средств обладает вполне определенной функциональной независимос тью от воли своих субъектов и носителей (которые, как мы отмечали выше, зан имают лишь «места», предопределенные каждой ставшей или становящейся ф ормой общественного воспроизводства). Генетическая первичность сознан ия в отношении подобных связей есть та «малость», которая мешает нам счи тать их соответствующими критериям социальной материальности (несмотр я на то, что в определенные эпохи истории подобные связи могут возникать стихийно, что не отменяет, однако, их потенциальной родовой зависимости от сознания). Не будем забывать, что в соответствии с канонами того же марксизма эти от ношения представляют собой результат развития производительных сил, « материальность» которого также вызывает серьезные сомнения. Сорокин, к онечно, не прав, когда утверждал, что функционирование и развитие произв одственного комплекса, состоящего из людей и приводимых ими в действие с редств и предметов груда, определяются сознанием, имеют его своей первоп ричиной. Однако он прав в том, что эти процессы направляются сознанием, чт о именно оно в форме технологических и организационных инноваций являе тся непосредственной целевой причиной развития производственных стру ктур, передаточным звеном между ними и потребностями людей. Сказанное означает, что производительные силы общества, не способные пр етендовать на генетическую первичность в отношении сознания и функцио нальную независимость от него, соответствуют критериям реального, а не м атериального явления общественной жизни, т.е. существуют вне сознания, н о не независимо от него, находясь, как минимум, в генетической зависимост и от активности сознания. То же касается и производственных отношений. Мы можем утверждать, что, из обретая новые средства труда, создавая новые виды производства, меняя ег о организационные формы («придумывая» мануфактуру или отказываясь от н ее), человеческое сознание всегда воздействовало на технологические от ношения производства (распределение «живого» труда), а в последнее время обрело способность непосредственно влиять на его экономические отнош ения, программируя целенаправленные изменения форм собственности (их н ационализацию, приватизацию и пр.). Человеческая история все решительнее уподобляет производство организационных связей целенаправленному пр оизводству вещей (фактически реализуя идею Маркса, писавшего: «Г-н Прудо н-экономист очень хорошо понял, что люди выделывают сукно, холст, шелковы е ткани в рамках определенных производственных отношений. Но он не понял того, что эти определенные общественные отношения так же произведены лю дьми, как и холст, лен и т.д.»70). Заканчивая свои рассуждения о различии объективного, реального и матер иального в коллективной деятельности людей, мы осознаем, что нетерпелив ый читатель может упрекнуть нас за столь повышенное внимание к этой, каз алось бы, схоластической проблеме. В действительности, однако, она имеет большое теоретическое значение. Достаточно сказать, что попытка выдать общественные отношения и прочие реальные результаты человеческой деят ельности за ее материальные первопричины свидетельствует о существенн ых дефектах социально-философской доктрины Маркса, из-за которых многие вполне полезные идеи перестают «работать» на конкретном историческом материале, превращаются в мертвую схему, навязываемую истории. В самом деле, принцип материалистического понимания истории не вызывае т у нас ни малейших сомнений до тех пор, пока он ограничивает всевластие ч еловеческого сознания в истории, ставя его в «дисциплинарную зависимос ть» от потребностей родовой природы общественного человека. Но этот при нцип начинает вызывать самые серьезные сомнения тогда, когда пытается р аспространить предопределяющее воздействие материальных факторов де ятельности не только на цели, но и на реальные результаты конкретной чел овеческой деятельности, осуществляемой в реальном времени и пространс тве. Тем самым идея материализма переходит объективные границы своей пр именимости, стремительно теряя свою немалую познавательную ценность. В самом деле, руководствуясь этой идеей, мы можем уверенно сказать, почем у действуют данные люди, но она не дает нам возможности однозначно предс казать, чем кончится их деятельность, в какой форме и степени им удастся у довлетворить инициирующие ее потребности и будут ли они удовлетворены вовсе. В значительной мере это объясняется регулятивными возможностям и сознания, выступающего как сильнейший «возмущающий» фактор обществе нной жизни, который делает возможными самые неожиданные исторические « выбросы», осуществление наименее вероятных результатов. Естественно, приведенное утверждение нуждается в серьезных разъяснени ях, чтобы неприятие фатализма в понимании деятельности людей не перерос ло в легкомысленное отрицание ее объективных, не зависящих от воли людей законов. Прежде всего, мы должны сказать, что своеобразный «принцип неопределенн ости» результатов человеческой деятельности касается, в первую очеред ь, реальных событий человеческой истории, творимых исторически конкрет ными людьми в определенных обстоятельствах места и времени. Рискуя повторить уже сказанное, мы вновь подтверждаем тот факт, что любы е события — конкретные революции, войны и пр., ставшие результатами совм естной деятельности людей, — обладают объективной логикой своего осущ ествления. «На войне, как на войне», — говорят люди, заранее смиряясь с тя желыми и неприятными вещами, которые придется делать, чтобы избежать физ ического уничтожения или порабощения. Проигранную войну нельзя выигра ть, скажем мы, признав тем самым предопределенность результатов человеч еской деятельности, наступившую тогда, когда событие вступило в фазу сво ей неотвратимости, стало неизбежным. И тем не менее существует как минимум один аспект исторических событий, в котором они субстанциально зависимы от человеческого сознания. Речь и дет об их генезисе, ибо любую войну можно начать, а можно не начинать, зара нее капитулировав перед врагом, признав неизбежность поражения. В этом п лане мы не можем считать астрономически непреложным, не зависящим от соз нания людей ни одно событие истории, сколь бы масштабным оно ни было, скол ь бы ни велика была вероятность его осуществления. Теория, учитывающая это обстоятельство, может предложить лишь набор бол ее или менее вероятных вариантов, «сценариев», по которым способно пойти реальное развитие событий. Она может и должна указать на те варианты, кот орые в наибольшей степени соответствуют объективным потребностям дейс твующих людей, отличив их от вариантов самоубийственных, противоречащи х объективным законам достижения желаемого. И все же она не в состоянии о днозначно определить, какой из всех возможных сценариев будет реализов ан на практике. Подобная предопределенность касается лишь сферы объект ивно невозможного для действующих лиц (так, любой человек без малейшего риска ошибиться может уверенно предсказать, что России не удастся в ближ айшие три года догнать и перегнать Америку по уровню жизни своих граждан ). В сфере же объективно возможного (только и интересующего ученых) мы должны признать отсутствие объективной предо пределенности в возникновении событий, становящихся результатами чело веческой деятельности. Понимая, какие именно причины заставляют бороть ся различные социальные силы современной России, мы не можем с такой же о пределенностью сказать, чем именно кончится эта борьба, кто окажется в н ей победителем (и будут ли в ней победители вообще). Более того, предметом подобной неопредел енности может служить история человечества в целом, если учесть, что до с амого последнего момента само ее продолжение, физическое существовани е людей на Земле зависело от трезвости политиков, их способности преодол еть катастрофическую по последствиям взаимную подозрительность. И до с их пор весь социальный мир со всеми его формациями, цивилизациями, культ урами зависит от флуктуации, «выбросов» самого сознания в виде столь ест ественного человеческого «права на ошибку» — увы, простой неосторожно сти операторов или недостаточной компетенции конструкторов, как показ ал печальный опыт Чернобыля, может хватить для того, чтобы привести чело веческую историю к досрочному завершению. По сути дела так же обстоит дело и с безличными структурами человеческой деятельности, обладающими, как мы пытались показать на всем протяжении нашей книги, объективными, не за висящими от воли людей законами существования. И все же мы полагаем, что э ти законы распространяются по преимуществу на функционирование и разв итие уже ставших структур, но не предопределяют с астрономической непре ложностью сам факт их возникновения. Это понятно уже на уровне событий когда каждый родившийся человек стано вится неотвратимо смертным, что не означает, конечно же, неотвратимости его рождения. Империя Александра Македонского, возникнув, была обречена на распад, но нельзя считать предопределенным само ее возникновение. То же касается и организационных типов общества: так, по утверждению многих историков, институт рабовладения (в его античной форме, столь повлиявше й на весь ход дальнейшей истории человечества), возникнув и утвердившись , развивался по «неотвратимым» объективным законам — чего нельзя сказа ть о самом факте его возникновения, которое определилось стечением мног их обстоятельств, отнюдь не обладавших неотвратимостью солнечного зат мения. Все сказанное заставляет нас весьма настороженно относиться к той верс ии материалистического понимания истории, согласно которой общественн ое развитие имеет «естественно исторический характер». Убеждение в том, что субстанциальная независимость от воли людей распространяется не т олько на причины, но и на результаты исторического движения, приводит к в есьма спорному взгляду на историю как на неуклонную смену способов прои зводства и основанных на них общественно-экономических формаций (имеющ ую в финале неотвратимое, заранее предписанное наступление социализма и коммунизма). Конечно, сторонники подобного взгляда, как мы увидим ниже в философско-и сторическом разделе нашей работы, прибегают к множеству оговорок, призв анных смягчить эту идею, ограничить ее применимость лишь сменой глобаль ных» исторических структур, «суперфаз» человеческой истории (утвержда ют, к примеру, что победа социализма предзадана в масштабах длительной п ереходной эпохи, а не в случае каждой конкретной, отдельно взятой социал истической революции). Однако и в смягченном виде подобный подход воспри нимается многими теоретиками как вариант фаталистического понимания и стории, «историцизм» в попперовском понимании термина71, абсолютизирующ ем те реальные моменты неотвратимости, которые действительно имеют мес то в истории. Вернемся, однако, к Питириму Сорокину. Очевидно, что критика теорий, пытаю щихся представить общественные отношения между людьми как не зависящу ю от их воли материальность, не дает никаких оснований для другой характ ерной для него крайности. Мы не можем считать, что субтанциальной первоо сновой таких отношений является сознание, по собственному усмотрению с оздающее и меняющее типы экономической, социальной или политической ор ганизации. Нельзя воспринимать — как это делает Питирим Сорокин — возн икновение ремесленников и торговцев, помещиков и крепостных (слава Богу , что не мужчин и женщин!) как прямое и непосредственное следствие приняти я обществом тех или иных юридических норм, правовых установлений. Как и в о всех других случаях, первопричиной этих реалий общественной жизни явл яется не сознание, а потребности действующих субъектов и исторически ко нкретная система их интересов, через которую проявляются эти потребнос ти. Не принимая этого утверждения, Сорокин рисует заведомо неточную картин у социального взаимодействия, генезиса и функционирования его институ циональных форм. Мысль о том, что единственной причиной и основой консол идации людей являются духовные значения, не выдерживает серьезной крит ики. Прежде всего игнорируется тот факт, что многие социальные группы, именуе мые в социологии историческими общностями людей, складываются сугубо с тихийным образом, без участия сознания, планирующего и программирующег о этот процесс, как это происходит в случае с генезисом разнообразных ор ганизаций. Характерно, что Питирим Сорокин частично учитывает это обстоятельство, связывая его с различием между реальными и «как бы организованными» гру ппами, о котором уже говорилось выше. Рассматривая в качестве таких груп п крепостных крестьян, с одной стороны, и помещиков, с другой, он признает, что «большинство членов каждой из этих групп, особенно крепостных, может не находиться в сколь-нибудь близком взаимодействии друг с другом, може т не знать о существовании друг друга, может не иметь единого руководств а. И все же, благодаря объективно навязанным условиям, все крепостные вын уждены думать и действовать как крепостные, страдать каждый от тех же ус ловий, иметь тех же угнетающих господ и стремиться к освобождению от угн етения»72. Но какова же причина, создающая ту объективную общность условий, которая соединяет не связанных целенаправленным взаимодействием людей? Ответ, предлагаемый Сорокиным, чрезвычайно прост: «Приняв закон, который предо ставляет существенные привилегии одной части населения и навязывает с ерьезное лишение прав, к примеру, крепостное право, другой его части, мы со здаем группы помещиков и крепостных»73. Ни разделение труда, ни распредел ение собственности, не говоря уж о вызывающих их причинах, не упоминаютс я Сорокиным, который верен своему принципу: by passing a low... groups are created. В действительности отнюдь не идеи, ценности и нормы являются первопричи ной организации людей, их дифференциации и стратификации в социальных к оллективах. Особенно важно понимать, что это касается не только историче ских общностей, но и реальных организаций, сознательно создаваемых людь ми. Очевидно, к примеру, что в отличие от классов, возникших вполне стихийно, с уществовавших тысячелетия до того, как их существование было зафиксиро вано сознанием, государство как утверждал Ф. Энгельс, «изобретается» люд ьми. Люди не могут лечь спать в обществе, в котором отсутствовал институт публичной власти, и проснуться в невесть откуда взявшейся системе госуд арственного управления. Но значит ли это, что именно сознание определяет историческую необходим ость возникновения этого института? Или же вернее считать, что человечес кий разум всего лишь осмысливает и реализует эту необходимость, которая определена не капризами сознания, а объективными потребностями жизни л юдей в условиях усложнения социальной организации, в результате чего пр офессионализация управления становится предметом вполне объектного и нтереса? Попросив прощения за рискованную аналогию, мы уподобили бы твор ческое сознание людей собаке-поводырю, без которой невозможно движение слепого. И все же вовсе не она выбирает направление этого движения, решая за слепого, куда ему следует отправиться — в магазин или в баню. Важно подчеркнуть, что вторичная роль сознания может быть прослежена и в случае со структурами, возникновение которых не связано с исторической необходимостью. Так, в отличие от государства, олимпийское движение обяз ано своим возрождением не исторической необходимости (каковой являетс я упоминавшаяся нами институциализация управления), а фантазии, воле и э нергии одного человека — Пьера де Кубертена, который подвижнически про нес эту идею через всю свою жизнь, привлек к ней внимание общественности. Казалось бы, лучшего примера, чтобы подтвердить справедливость сорокин ских взглядов на генезис социокультурных суперсистем, нельзя и желать. И все же не будем забывать, что реализация этой идеи оказалась возможной л ишь потому, что она соответствовала многим актуальным потребностям люд ей, без чего ее ждала бы участь тысяч других нереализованных проектов. Учитывая сказанное, мы можем утверждать, что людей объединяет прежде все го общность потребностей и выражающих их интересов, которая репрезенти руется, а не создается общностью идей. Конечно, без устава и программы общ ество любителей хорового пения не сможет существовать, но все же в его ос нове лежит неистребимая потребность в эстетическом наслаждении, средс твом которого в данном случае оказывается пение. Точно так же любое политическое объединение может быть сколь-нибудь про чным лишь в том случае, если людей сводят вместе не модные лозунги, а общие интересы. Ход истории показывает, что самые серьезные разногласия могут быть преодолены, если у людей сохраняются общие потребности, удовлетвор ение которых требует совместных действий. Так, феодальный крестьянин мо г ненавидеть своего господина, но он нуждался в нем для защиты от внешних врагов, угроза которых заставляла найти в том числе и идейную почву для о бъединения. Напротив, самое трогательное согласие не может быть долговечным при отсутствии общих интересов и тем более их вра ждебности. Конечно, можно предположить, что волки и овцы вдохновились об щей идеей и заключили союз; но он просуществует ровно столько, сколько по требуется волкам, чтобы проголодаться и съесть своих компаньонов. Идея, как справедливо отмечал Маркс, всегда посрамляла себя, когда отрывалась от интереса. Опыт многих политических движений — в частности, демократи ческого движения в современной России — подтверждает вывод, сделанный им при анализе Французской революции: она не может быть успешной, «когда для самой многочисленной части массы... принцип революции не был ее дейст вительным интересом... а был только «идеей», следовательно, только предме том временного энтузиазма и только кажущегося подъема»74. Закончим на этом обсуждение вопроса о рол и сознания в структурах социального взаимодействия. Не будем забыть, что функциональный анализ общества не ограничивается рассмотрением завис имостей между внутренними факторами любой коллективной деятельности: потребностями «родовой природы» ее субъектов, их интересами, выражающи ми способ удовлетворения потребностей в системе статусно-ролевых отно шений, индивидуальными или надындивидуальными состояниями сознания, а также операциональными средствами и результатами совместной активнос ти людей. Важнейшей задачей функциональ ной теории является рассмотрение детерминационных опосредований межд у различными типами такой активности — материальным производством, ор ганизационной, социальной и духовной деятельностью людей. Учитывая при нцип потребностей детерминации, мы формулируем этот вопрос как вопрос о взаимоопосредовании между группами человеческих потребностей, вызыва ющих соответствующие формы коллективной деятельности. Функциональная теория обязана ответить на вопрос: существуют ли между п отребностями общества в дееспособных субъектах, оптимальных связях де ятельности, ее вещных и знаковых средствах устойчивые, воспроизводимые зависимости? Если да, то имеют ли такие зависимости субординационный или чисто координационный характер эквивалентного взаимовлияния?