Коммуникативная функция речи и её реализация в общении

Оглавление

Введение

Глава 1. Основные закономерности построения речевой коммуникации.

Глава 2. Механизмы конрсуггестии и их реализация в процессе речевой коммуникации.

2.1 Фонетический уровень непонимания

2.2 Семантический уровень непонимания

2.3 Стилистический уровень непонимания

2.4 Логический уровень непонимания

Глава 3. Способы преодоления барьеров непонимания.

 3.1 Преодоление фонетического уровня непонимания

 3.2 Преодоление семантического уровня непонимания

 3.3 Преодоление стилистического уровня непонимания

 3.4 Преодоление логического уровня непонимания

Глава 4. Вариант коммуникативного анализа текста

 4.1 Схема анализа коммуникативной структуры текста

 4.2 Анализ полилога по приведенной схеме

Заключение

Список литературы

Введение

Актуальность: Речь является основным средством человеческого общения. Без нее человек не имел бы возможности получать и передавать большое количество информации, в частности такую, которая несет большую смысловую нагрузку или фиксирует в себе то, что невозможно воспринять с помощью органов чувств (абстрактные понятия, непосредственно не воспринимаемые явления, законы, правила и т.п.). Без письменной речи человек был бы лишен возможности узнать, как жили, что думали и делали люди предыдущих поколений. У него не было бы возможности передать другим свои мысли и чувства. Благодаря речи как средству общения индивидуальное сознание человека, не ограничиваясь личным опытом, обогащается опытом других людей, причем в гораздо большей степени, чем это может позволить наблюдение и другие процессы неречевого, непосредственного познания, осуществляемого через органы чувств: восприятие, внимание, воображение, память и мышление. Через речь психология и опыт одного человека становятся доступными другим людям, обогащают их, способствуют их развитию.

Речь обычно определяют через ее коммуникативную способность, т.е. как исторически сложившуюся форму общения людей с помощью звуковых и зрительных знаков, благодаря чему возникла возможность передавать информацию не только непосредственно от человека к человеку, но и на гигантские расстояния, а также получать ее из прошлого и передавать в будущее. Коммуникативная функция речи является интегральной, обобщающей, поскольку речь вообще имеет смысл только в общении.

Цель работы: Исследовать коммуникативную функцию речи и её реализацию в процессе общения.

Объект исследования: Человеческая речь.

Предмет исследования: Коммуникативная функция речи.

Задачи:

• Определить основные закономерности построения речевой коммуникации

• Исследовать причины появления фонетического уровня непонимания

• Исследовать причины появления семантического уровня непонимания

• Исследовать причины появления стилистического уровня непонимания

• Исследовать причины появления логического уровня непонимания

• Составить схему коммуникативной структуры текста

• Провести коммуникативный анализ текста по составленной схеме

Гипотезы: Предполагается существование «постулатов нормального общения» — разделяемую партнерами по процессу коммуникации систему взглядов на внешний мир, на отражение его в сознании и в актах коммуникации. Для осуществления нормального процесса общения необходимо соблюдение постулата об информативности, постулата о неполноте описания, постулата о тождестве, постулата о детерминизме, постулата об общей памяти, постулата о способности прогнозировать будущее, постулата об истинности, постулата о семантической связности. Однако несмотря на соблюдение выше перечисленных правил в процессе коммуникации возникает непонимание. Это объясняется процессом контрсуггестии, проявляющейся в непонимании на фонетическом, семантическом, стилистическом и логическом уровнях непонимания. Существуют специальные приёмы преодоления контрсуггестии, устраняющие непонимание на различных уровнях. Также возможно создание схемы коммуникативного анализа текста и её применение для анализа реальной коммуникации.

Методы исследования: Метод анализа документов.

Основные понятия: Общение - сложный многоплановый процесс установления и развития контактов между людьми, порождаемый потребностями в совместной деятельности и включающий в себя обмен информацией, выработку единой стратегии взаимодействия, восприятие и понимание другого человека.

Коммуникация — это процесс передачи информации от отправителя к получателю. Отправитель, цель которого заключается в том, чтобы оказать на получателя определенное воздействие, передает то или иное сообщение с помощью определенного кода. Получатель, чтобы понять это сообщение, должен его декодировать. В некоторых случаях в роли отправителя выступает один человек, в роли получателя — несколько (учитель и ученики), бывает наоборот, и так, что и отправитель и получатель являются либо индивидами, либо группами. Коммуникация это частный случай общения связанный с обменом информацией.

Глава 1. Основные закономерности построения речевой коммуникации.

Для познания закономерностей человеческой коммуникации необходимо сравнение нормы с патологией, то есть имеет смысл применить способ доказательства от противного. Ведь всякая норма становится максимально отчетливой и заметной, когда ее удается сравнить с отклонением от нормы. Случайно встретившаяся аномалия позволяет понять конкретный механизм превращения неправильного в правильное, ненормального в нормальное и даже несовершенного в совершенное. Она подскажет, каких признаков ей недостает, чтобы ни в чем не отличаться от нормы. Это и будут признаки нормального общения. Если собрать целую коллекцию коммуникативных аномалий, то есть шанс сразу выявить систему значимых признаков.

О. Г. Ревзина и И. И. Ревзин проанализировали, что же именно делает коммуникацию ненормальной, бессмысленной. Определив отсутствующие элементы, Ревзины выделили «постулаты нормального общения» — разделяемую партнерами по процессу коммуникации систему взглядов на внешний мир, на отражение его в сознании и в актах коммуникации. Впервые удалось наполнить содержанием понятие «нормальное общение»: теперь это просто значит, что выполняются сформулированные Ревзиными постулаты.

Для анализа коммуникативных аномалий были использованы пьесы театра абсурда, в которых не только нарушаются драматургические традиции в целях доведения до абсурда тех или иных сторон бытия, но — что в контексте нашего разговора интереснее всего — наиболее последовательно проводится принцип от противного.

Что можно сказать о разговоре, в котором собеседники обмениваются такими фразами, как «Дом англичанина — его крепость», «Не следует натирать очки черной ваксой», «На деньги можно купить все, что хочешь», «Для тепла нужны уголь и электричество», перечисляют названия нот и дней недели? Подобные трюизмы нарушают постулат об информативности, согласно которому сообщения должны представлять интерес для собеседников, а не быть общеизвестными. Провозглашать такие истины при нормальном общении— значит заведомо потерять слушателей. В «абсурдной» же драме это допустимо.

 Рассмотрим монолог: «Ах, уже девять часов. Мы ели суп, рыбу, картошку, поджаренную на сале, английский салат. Дети выпили английской воды. Мы хорошо поели сегодня вечером». Здесь содержится информация, однако ее нелегко выделить из-за слишком подробного описания. Постулат об информативности выполняется, но для нормальной коммуникация, пожалуй, сказано слишком много — смысл сообщения замаскирован среди второстепенных деталей. Значит, надо ввести постулат о неполноте описания, согласно которому сообщение с полным описанием внешнего мира противоречит нормальной коммуникации, ибо из него невозможно вычленить значимую информацию.

Миссис Смит. Ты знаешь, ведь у них двое детей — мальчик и девочка. Как их зовут?

Мистер Смит. Бобби и Бобби, как их родителей. Дядя Бобби Уотсон(а), старый Бобби Уотсон, богат и любит мальчика. Он вполне может заняться образованием Бобби.

Мистер Смит. Как же. Кузен Бобби Уотсон(а).

Миссис Смит. Кто? Бобби Уотсон?

Мистер Смит. 0 каком Бобби Уотсоне ты говоришь?

Миссис Смит. 0 Бобби Уотсоне, сыне старого Бобби Уотсона, другом дяде покойного Бобби Уотсона.

Мистер Смит. Нет. Это не тот. Это другой. Это Бобби Уотсон, сын старой Бобби Уотсон, тетки покойного Бобби Уотсона.

Миссис Смит. Ты говоришь о коммивояжере Бобби Уотсоне?

Миссис Смит. Все Бобби Уотсоны — коммивояжеры.

Миссис Смит. Это было бы естественно. И тетка Бобби Уотсон(а), старая Бобби Уотсон, смогла бы, в свою очередь, заняться воспитанием Бобби Уотсон, дочери Бобби Уотсон(а). Тогда мать Бобби Уотсон(а) может вновь выйти замуж. Есть у нее кто-нибудь на примете?

Что здесь получилось? Имя Бобби Уотсон не принадлежит конкретному лицу — им обозначается каждый новый человек, о котором заходит речь. Таким образом, каждая реплика изменяет предмет разговора (т. е. действительность), так что постоянное обозначение становится переменным. Нарушен постулат о тождестве, согласно которому партнеры должны исходить из одной и той же, тождественной хотя бы в течение разговора действительности.

Героям театра абсурда не чуждо представление о причинах и следствиях: «Мы хорошо поужинали сегодня. Это потому, что мы живем в окрестностях Лондона и наша фамилия Смит». Вот только представление это у них искаженное — в «абсурдном» мире причинно-следственная связь может быть установлена между любыми двумя событиями. Более того, причина вообще не обязательна: пожарный, не зная времени, утверждает, что «ровно через три четверти часа и шестнадцать минут должен быть пожар на другом конце города». Театру абсурда причины ни к чему (а если потребуются, то далеко за ними ходить не надо) — его герои не знают различия между редкими и обыденными событиями. Самые невероятные происшествия воспринимаются как должное, а тривиальные наблюдения вызывают изумление. Знание причинно-следственных отношений в мире — это понимание детерминированности одних явлений (следствий) другими( причинами). В пьесах театра абсурда нарушается даже самая слабая форма постулата о детерминизме: для наступления каких-либо событий причины или вовсе не нужны, или они могут быть произвольными, и тем самым все события равновероятны.

Нормальный, осмысленный диалог в театре абсурда — неожиданность. Но вот два персонажа — назовем их миссис М. и мистер М.— встретились в гостях и ведут светскую беседу:

Мистер М. Прошу прощения, мадам, мне кажется, если я не ошибаюсь, что я вас где-то видел.

Миссис М. Мне тоже кажется, что я вас где-то видела. Мистер М. Возможно ли, мадам, что я вас видел в Манчестере?

Миссис М. Вполне возможно, ведь я из города Манчестера. Но я не очень хорошо помню, я не могу сказать, видела я вас там или нет!

Мистер М. Боже мой! Как это странно! Я тоже из Манчестера, мадам!

Миссис М. Как странно!

Мистер М. Как странно! Однако я покинул Манчестер приблизительно пять недель тому назад.

Перескажем (для краткости), как данный разговор продолжался. Собеседников изумляет каждое новое совпадение: оказывается, они в одно и то же время выехали из Манчестера в Лондон, ехали в одном поезде, вагоне и купе, причем сидели напротив, а приехав, поселились на одной улице, в одном доме, на одном этаже, в одной квартире и, наконец, в одной комнате. После этого, выяснив, что и дети у них «совпадают», говорящие убеждаются, что они - супруги, мистер и миссис Мартин!

Таким образом, и этот диалог в высшей степени абсурден, ибо супруги могли бы и не выяснять, встречались ли они раньше. Характерно, что после каждого «совпадения» они восклицают, что не помнят, видели они там (в Манчестере, в поезде, в Лондоне и т. д.) друг друга или нет. Поэтому-то для нормальной коммуникации необходимо выполнение постулата об общей памяти, согласно которому говорящие должны иметь хотя бы минимальный общий запас сведений о прошлом.

Раздается звонок, вы открываете дверь. Если за дверью никого нет, то это или неумная шутка, или хулиганская выходка. Герои же «абсурдной» пьесы в этой ситуации затевают нелепый спор: а должен ли кто-нибудь быть за дверью, если раздается звонок? К общему мнению они прийти, конечно, не могут, и пожарный глубокомысленно заключает их спор: «Когда звонят в дверь, иногда это значит, что там кто-то есть, а иногда это значит, что никого нет».

Персонажи не способны опереться на известные им факты (общая память) и установить между ними причинно-следственную связь (детерминизм) — не удивительно, что произвести элементарнейший прогноз им не по силам. Поэтому для нормальной коммуникации необходим тесно связанный с двумя предыдущими постулат о способности прогнозировать будущее, согласно которому каждый человек должен уметь строить несложные предсказания.

Мистер Мартин рассказывает своей супруге: «Я ехал во втором классе, мадам. В Англии нет второго класса, но я тем не менее ехал во втором классе». Слова его, конечно, ложны, ибо они не отражают действительности. Ложь, как известно, не мешает нормальному общению, но такая нарочито бессмысленная ложь... Все-таки необходимо хоть какое-то соответствие между словами и действиями или между словами и внешним миром, т. е. должен выполняться постулат об истинности.

Этот постулат нарушает пожарный, который соглашается снять каску, но уверяет, что ему некогда присесть, а в результате садится, не снимая каски. Другие герои неоднократно заявляют, что уходят, однако не двигаются с места. Противоречивое суждение — это нарушение постулата об истинности, причем реальное положение вещей может так и оставаться неизвестным.

Например, об одной из Бобби Уотсон говорится: «У нее правильные черты лица, и все же ее не назовешь красивой. Она слишком большая и толстая. Черты лица ее неправильны, и все-таки можно сказать, что она красива. Она мелковата и худощава».

Когда герои пьесы ничем не связаны, говорить им как будто не о чем. Но все же они беседуют:

Мистер Смит. Следует постоянно думать обо всем.

Мистер Мартин. Потолок наверху, пол внизу.

Миссис Смит. Когда я говорю «да», это всего лишь способ выражаться.

Миссис Мартин. Каждому свое.

Хотя каждая фраза здесь вполне осмысленна, разговор получился бессвязным, ибо нет никакой, хотя бы подразумеваемой общей темы. Это одно из нарушений постулата о семантической связности. Введение бессмысленной фразы (типа «Кефир рекомендуется для желудка, почек, аппендицита и апофеоза» или «Можно доказать, что социальный прогресс лучше всего подавать с сахаром») предопределяет нарушение этого постулата, ибо к такой фразе партнер не сумеет подобрать никакого ответа, который бы сделал разговор осмысленным.

Позднее к вышеперечисленным постулатам был добавлен принцип кооперации, предложенный П. Грайсом. Он полагает, что цель задает направление совместного обсуждения, что она может присутствовать изначально либо вырабатываться прямо в ходе разговора, что она бывает и максимально четкой, и необычайно расплывчатой или принимает всевозможные промежуточные (между четкостью и расплывчатостью) значения. Направление диалога, бывает, претерпевает определенные изменения по взаимному согласованию партнеров, и это вполне допустимо, пока сохраняется взаимность, пока есть готовность к кооперации речевых действий. Если хотя бы в какие-то моменты беседа была целенаправленной, к ней приложим принцип кооперации: «Коммуникативный вклад на каждом данном шаге диалога должен быть таким, какого требует совместно принятая цель (направление) этого диалога».

Глава 2. Механизмы конрсуггестии и их реализация в процессе речевой коммуникации.

Однако не смотря на соблюдение постулатов нормальной коммуникации человек сталкивается с тем, что его слова, его желания и побуждения как-то неправильно воспринимаются собеседниками, «не доходят» до него. Иногда даже складывается впечатление, что собеседник защищается от его слов и переживаний, создавая преграды на пути поступающей информации Проходя через эти барьеры, слова частью застревают в них, частью изменяются до неузнаваемости. Между тем бывают (правда, значительно реже) и такие ситуации, когда то, что говорится, не наталкивается на преграды, когда путь для того, что передается, открыт и достигается полное взаимопонимание. Существует множество причин появления барьеров.

В сущности, каждому человеку есть что защищать от воздействия. Коммуникация — это влияние, следовательно, в случае успеха коммуникации должно произойти какое-то изменение в представлениях о мире того, кому она адресована. Между тем не всякий, кому адресована коммуникация, хочет каких- либо изменений, ведь они могут нарушить его представление о себе и мире, его образ мыслей, его отношения с другими людьми. Изменения, вызванные коммуникацией, могут потребовать решительной перестройки всего внутреннего мира человека, подорвать веру в себя, вынудить к несвойственным ему действиям. Естественно, что каждый человек защищается от чреватой последствиями информации и делает это твердо и решительно.

Разумеется, не всякая информация, не всякое влияние в коммуникации чем-то угрожает. Наоборот, есть большое количество таких ситуаций, когда те изменения, которых требует полученная информация, благотворны. Тогда они помогают человеку, укрепляют его жизненные позиции, дополняют (не внося противоречий) его картину мира и дают полное эмоциональное удовлетворение. От коммуникации, несущей такое, во всех отношениях положительное и приятное содержание, человек не будет защищаться, а станет активно осваивать ее, желать, искать соответствующие ситуации.

Получается, что, с одной стороны, человек естественно должен защищаться от любой «чужой», угрожающей неприятными последствиями, или подозрительной информации, но, с другой стороны, должен не пропустить, не оттолкнуть, искать «хорошую» информацию. И следовательно, он должен уметь каким-то образом отличать «хорошую» информацию от «плохой», «пропускать» первую и «останавливать» вторую.

Один из вариантов понимания механизмов, которые создают барьеры на пути коммуникативного воздействия, предложил выдающийся ученый, историк и психолог Б. Ф. Поршнев. Изучая истоки человеческого общения и взаимодействия, субстратом которых является речь, Б. Ф. Поршнев пришел к выводу, что в своем исходном существе речь была способом внушения, или суггестии, самым мощным и могущественным из средств воздействия, имеющихся в арсенале человека. Об этом он писал так: «Хотя всякий говорящий внушает, однако далеко не всякое словесное внушение приемлется как таковое, ибо в подавляющем большинстве случаев налицо и встречная психологическая активность», называемая контрсуггестией, «противовнушением», которая содержит в себе способы защиты от неумолимого действия речи. Именно контрсуггестия и является главной причиной возникновения тех барьеров, которые выстраиваются на пути коммуникации.

Одним из механизмов контрсуггестии является «непонимание». Б. Ф. Поршнев выделяет четыре уровня непонимания — фонетический, семантический, стилистический и логический. Как мы увидим в дальнейшем, все они связаны с определением некоторых свойств передаваемого сообщения, которые позволяют считать это сообщение «чужим» и потому опасным. Очень упрощая, можно сказать, что в основе всех этих способов определения угрожающей информации лежит следующее, вполне понятное представление: «чужие говорят не так, как мы», или «чужие говорят на чужом языке». Определив признаки «чужого» в сообщении, человек защищается — срабатывает контрсуггестия, он не понимает.

2.1 Фонетический уровень непонимания

Первый уровень непонимания — фонетический. Действительно, если с нами говорят на непонятном для нас языке, на иностранном, например, мы можем быть спокойны — внушение нам не угрожает. Мы ничего не понимаем, так как слушающий в таком случае располагает не тем набором фонем, чем говорящий, и произносимое сливается для него в трудно различимый или вовсе не различимый поток. Фонетическое непонимание имеет диапазон от незначительного (например, в произнесении некоторых слов) до полного и может иметь различные источники. Неполное понимание будет не только тогда, когда говорят непонятно, но и когда говорят быстро, невнятно, с акцентом, когда используются незнакомые или несоответствующие контексту жесты или жестикуляция слишком активная и быстрая.

Интересный пример «включения» фонетического уровня непонимания описан в истории антифашистской пропаганды. Антифашистская передача «Человек из народа», транслировавшаяся из Советского Союза на Германию на немецком языке в годы второй мировой войны, выходила в эфир в минуты пауз между передачами гитлеровских радиостанций и на их волне. Высказывания «человека из народа», ограниченные во времени, со- стояли всего из нескольких фраз, например: «Все ложь! Вспомните, что Гитлер обещал всем победоносно завершить войну еще в 1941 году». Опасность вклинивания восточной информации заставила фашистских дикторов говорить скороговоркой и сокращать паузы, и тут-то и срабатывал фонетический барьер. В результате стали поступать многочисленные жалобы немцев на непонимание дикторского текста и невозможность различить, где кончается одна передача и начинается другая.

Когда врачи не хотят, чтобы больной понял их, они говорят на латыни, и если больной сам не врач, то он, конечно, ничего не поймет — срабатывает фонетический барьер, который врачи используют сознательно. Тот же самый фонетический барьер, конечно, и не подозревая о его существовании, но уже понимая его действие, используют маленькие дети, когда изобретают свои тайные языки, в которых, например, в словах перед каждым слогом ставится другой слог — помеха, затрудняющая понимание речи. Например, если один малыш говорит другому: «КиМИкиША, киПОЙкиДЕМ киЛОкиВИТЬ киРАкиКОВ ки НА ки РЕЧкиКУ», то даже бдительные родители могут, сразу и не спохватиться, поскольку непонятная речь блокирует понимание.

Фонетический барьер, как и все остальные, работает автоматически. Однако нельзя представить себе дело таким образом, что сначала определяется язык сообщения как чужой, за- тем сообщение квалифицируется как опасное и как следствие этого возникает непонимание. Так можно объяснить происхождение этого барьера, но не его действие, которое значительно проще: мы не понимаем фонетически непривычную речь. Между тем это именно защита, так как ее можно «убрать» — если нам очень важно получить сообщение, то мы понимаем любую, даже совершенно бессвязную речь. Но в обычных условиях барьер — на месте, и поэтому контрсуггестия, защита от воздействия, включаются автоматически — мы не понимаем.

2.2 Семантический уровень непонимания

Точно так же автоматически срабатывает защита от воздействия и в том случае, если коммуникация происходит, казалось бы, на нашем языке, во всяком случае фонетически он «наш», но по передаваемому смыслу «чужой», В таком случае фиксируется не чужая фонетика, а чужая семантика, и можно говорить о семантическом непонимании. Существование этого барьера на пути понимания определяется самим фактом многозначности слов любого языка. Сам термин «значение» имеет необычайно широкое, расплывчатое многозначное содержание. Им покрываются, как отмечал академик В. В. Виноградов, сложные и многообразные элементы мысли, воплощенные в звуковой комплекс. «Значение» употребляется как всеохватывающий термин, включающий в себя любой аспект языка и речи, что во многом определяет те трудности, которые возникают при изучении его природы.

Многообразие взглядов на значение таково, что практически каждое самостоятельное течение в языкознании, психологии имеет свою собственную концепцию значения. Систематизируя только наиболее распространенные и показательные из них, Н. Г. Комлев выделяет 11 основных концепций значения. Значение есть:

1. называемый предмет;

2. представление о предмете;

3. понятие;

4. отношение между знаком и предметом;

5. отношение между знаком и представлением о предмете;

6. отношение между знаком и понятием;

7. отношение между знаком и деятельностью людей;

8. отношение между знаками;

9. функция слово - знака;

10. инвариант информации;

11. отражение действительности

Каждая из перечисленных концепций содержит рациональное зерно, и многообразие взглядов на значение отражает реальную многосторонность объекта.

Первая из концепций, наиболее старая, представляет значение как отнесенность слова к объекту (референцию): «слово называет вещи», между именем и обозначаемым предметом существуют достаточно прямые отношения. Собственное имя связывается с одним объектом, нарицательное- с кругом объектов, глагол называет действия, прилагательные и наречия — свойства объектов и действий, предлоги отражают отношения между объектами.

Представления подобного рода, получившие название номинативной парадигмы, существенно упрощают реальные отношения. Так, многие слова и словосочетания (междометия, вводные слова и др.) не называют какие-либо объекты; непонятно также, что называют слова, относящиеся к абстрактным понятиям. Сама по себе референция еще не составляет значения — например, имена собственные имеют референтов, но не имеют значения.

На пути решения трудностей номинативной парадигмы возникла точка зрения, согласно которой слово соотносится не только с предметом, но и с определенным умственным содержанием. Эта идея нашла свое наглядное воплощение в «семантическом треугольнике», или треугольнике Фреге (рис 1). Представленный на рисунке комплекс — три элемента и связи между ними — образует слово языка.

Такое определение соответствует наиболее общему подходу к значению.

Описывая основные элементы, образующие значение отдельного слова, рассматриваемая концепция абстрагируется от того, что реально слово имеет не одно, а несколько, иногда много значений. Слово характеризуется как самостоятельная значащая единица вне системы многообразных смысловых отношений. Но любое слово, да и любое действие, имеет обычно не одно значение и в зависимости от контекста употребления включает в себя еще много-много смыслов.

Поскольку в языке каждый элемент структуры имеет лишь относительно самостоятельное значение, его содержание определяется только в системе целого построения, зависит от характера контекста. Отмечая динамичность функционирования значений, В. В. Виноградов писал, что потенциально «в сознании» слово имеет различный скрытый смысл. Конкретное значение слова реализуется в речи и определяется в контексте. По сути, можно выделить столько значений слова, сколько существует контекстов его употребления.

Согласно точке зрения А. А. Леонтьева; значение как психологический феномен «есть не вещь, но процесс». Отмечая динамический характер функционирования значений, зависимость их от ситуативных, контекстных и иных факторов речи, Леонтьев связывает это явление с процессом психофизиологического порождения речевого высказывания. Предполагается, что в процессе осуществления речевой деятельности значение выступает своей динамической стороной, на уровне контроля за ее протеканием— статичной; психологическая структура значения определяется системой соотнесенности и противопоставления слов в процессе их употребления в деятельности.

Эта же сторона подчеркивается А. Р. Лурией. Отмечая, что слово практически никогда не имеет одной твердой и однозначной предметной отнесенности, он ставит вопрос о том, каким образом словарные наборы многих значений одного слова приобретают конкретность и ограниченность в речи. Намечая пути к решению данной проблемы, Лурия обсуждает тему «смысловых, семантических полей». Исследованиями Кента и Розанова (1910 г.), Дизе (1962 г.) и других показано, что словесное воздействие состоит не только в указании на предмет, но приводит к «всплыванию в сознании» других слов, связанных с исходным по ситуации, по логике, по звучанию и т. п. «Слово становится центральным узлом для целой сети вызываемых им образов и „коннотативно" связанных с ним слов, которые говорящий или воспринимающий задерживает, тормозит с тем, чтобы из всей сети „коннотативных" значений выбрать нужное в данном случае, „ближайшее" или деннотативное „значение" ». Предполагается, что при назывании и восприятии слова партнеры речевого общения (говорящий и слушающий) производят сложный выбор «ближайшего значения слова» из всего активированного им «семантического поля».

 «Смысловое поле» — это система стабильных функциональных образований с устойчивыми связями. Ее формирование с психологической стороны представляет процесс усвоения языка, его лексико-семантической структуры. Предполагается, что «смысловое поле» составляет тот материальный субстрат, на котором по ходу речевых процессов осуществляются динамические изменения состояний: формируются различные виды мозаики активности, синтезы, дифференцировки. Механизм семантики слова как часть общего внутренне речевого механизма также имеет две стороны: стабильную и динамическую. С одной стороны, семантическая система языка оказывается фиксированной в памяти человека, и структура слова как элемент этой системы включается в сеть системных отношений с другими структурами. С другой стороны, по ходу речевой деятельности в этой системе должны происходить закономерные функциональные сдвиги, обеспечивающие ограничение исходного «семантического потенциала» слова при его употреблении.

Воздействие словесного сигнала вызывает активацию как той структуры, к которой он непосредственно адресован, так и соактивацию других структур, соответствующих связанным с ним (семантически и акустически) словам. Это значит, что звучащее слово приводит к оживлению констелляции структур, целого узла «смыслового поля»: в наибольшей мере должна активироваться структура воздействующего слова, в ослабленной — других связанных в «смысловом поле» словесных структур. Такое латентное совозбуждение примыкающих структур должно вызывать в сознании человека вместе с воспринимаемым словом (объектом) его связи, дополнительные свойства, признаки, противопоставления и т. п. Этим создается объемность и нечеткость значения слова, возможность оперировать целым полем значений, легко использовать в речи взаимозаменяемые, близкие или контрастные по значению слова.

 «Смысловые поля» слов у разных людей различны, и, следовательно, одни и те же (на первый взгляд) слова и действия могут по разным причинам иметь различный (от чуть-чуть другого до прямо противоположного) смысл для разных людей.

Особенно хорошо это видно на примере использования жаргонов или тайных языков. В таких языках известные всем обычные слова «наделяются» совершенно новыми значениями, благодаря чему непосвященный человек не в состоянии что-либо понять. К примеру, в так называемом блатном жаргоне «капуста», «хвост», «перо» не имеют ничего общего с тем значением, которое они имеют в обыденном языке. Следует, однако, уточнить, что далеко не всегда при использовании жаргона или подобного ему языка специально преследуется

цель «быть непонятным». Существует, скажем, научный жаргон, профессиональный, студенческий. Так, далеко не все родители студентов знают, что их дети могут называть родной дом «стойлом», а общежитие «резиденцией». И если их сын сообщает, что «у нашего ректора, наверное, крыша поехала — он решил, что надо стоять буквой зю не месяц, а два», то сомнительно, что они поймут, о чем идет речь. Мало того, они могут решить, что это их не касается. Между тем речь идет о том, что сыну предстоит поехать на картошку на целых два месяца и он по этому поводу высказывает свое мнение о начальстве. Кроме того, возможен «жаргон» внутри каких-то компаний, обязанный своим возникновением обычно общим для всех воспоминаниям, событиям. Но каково бы ни было происхождение «непонятного» языка, его пользователи всегда образуют некую группу «знающих язык». Вот пример:

«Между слушателями произошел разговор, и, хотя они говорили по- русски, я ничего не понял, настолько он был загадочен... Миша имел обыкновение, обсуждая что-либо бегать по комнате, иногда внезапно останавливаясь.

— Осип Иваныч? — тихо спросил Ильчин, щурясь.

— Ни-ни, — отозвался Миша и вдруг затрясся в хохоте.— Вообще старейшины... — начал Ильчин. — Не думаю, — буркнул Миша.

Дальше слышалось: „Да ведь на одних Галкиных да на подсобляющем не очень-то..."...

— А как же Сивцев Вражек?...

— Да и Индия, тоже неизвестно, как отнесется к этому дельцу,— добавил Ильчин.

— На кругу бы сразу все поставить, — тихо шептал Ильчин, — они так с музычкой и поедут.

— Сивцев! — многозначительно сказала Евлампия Петровна.

Тут на лице моем выразилось, очевидно, полное отчаяние, потому что слушатели оставили свой непонятный разговор и обратились ко мне» (М. А. Булгаков. «Театральный роман».

Часто именно семантический уровень непонимания возникает в общении детей и взрослых, хотя они говорят на одном языке, но у детей наблюдается, как правило, урезанные семантические поля слов, и поэтому нет полного взаимопонимания.

Действие семантического уровня непонимания приводит к очень резкому снижению эффективности общения. Это связано не только с тем, что какие-то наши переживания и слова «не дойдут» до партнера, семантический барьер может не просто задержать непонятное, но и перестроить его — «свято место пусто не бывает» — на место одного смысла слова, непонятного по причине семантических различий, подставляется другой смысл, вместо одной эмоции видится другая, в результате возникает не просто отказ, а неверное, другое понимание, причем часто неожиданное. Иначе говоря, эффект общения есть, а эффективность низкая.

Очень ярко эти неожиданные эффекты проявились, например, в первых опытах демонстрации кино, когда оно только начинало свою историю. Не будучи знакомы с «языком кино», люди просто вообще ничего не понимали и, видя, например, крупным планом лицо артиста, принимали его за отрубленную голову, пугались и уходили. Такая реакция есть явное и очень яркое проявление именно семантического уровня непонимания.

Для адекватного понимания какого-либо сообщения необходима определенная общность «тезаурусов» отправителя информации и адресата. Этот термин введен в научный обиход советским философом Ю. А. Шрейдером. В переводе с древнегреческого «тезаурус» означает «сокровище». В данном случае под ним понимается «представление о мире», вся совокупность информации, которой располагает данный человек. Данный подход строится на использовании некоторых общих положений теории информации. Так, принято считать, что для того, чтобы извлечь из сообщения информацию, принимающая система должна обладать некоторым набором сведений о той сфере действительности, к которой относится поступающее сообщение, и этот набор сведений образует тезаурус, опорную структуру, в которой указаны смысловые связи между зафиксированными значениями. Применительно к речевому общению это означает, что в памяти носителя языка фиксируется не дискретное множество значений слов, а семантическая система языка, общая для всего языкового коллектива и позволяющая оперировать словами со смысловой точностью, достаточной для взаимопонимания. Предполагается, что как элемент этой системы слово обладает определенным «семантическим потенциалом», образованным сетью

системных отношений данного слова с другими словами. Конкретная ситуация употребления определяет характер перехода слова из системного (внеситуативного) семантического состояния в ситуативное, когда семантический потенциал реализуется в виде множества конкретных «контекстуальных значений». У собеседников не должно быть больших различий в запасе информации, ибо это препятствует эффективным коммуникациям. Например, отмечает Ю. А. Шрейдер, «текст очень содержательной математической статьи не содержит, по существу, никакой информации для человека, который не является специалистом в данной области математики. Тот или иной жест руководителя может не иметь никакого смыслового значения для новичка, но быть вполне конкретным приказом с точки зрения опытного работника, давно знающего своего руководителя. Таким образом, взаимная согласованность тезаурусов источника информации и адресата является предпосылкой успеха коммуникации».

Эта согласованность тезаурусов может существовать на разной основе. Представители одного поколения понимают друг друга лучше, чем «отцы и дети». Люди, которые читали одни и те же книги, смотрели одни и те же фильмы, жили одной жизнью, имеют не только похожий жизненный опыт, но и один и тот же «духовный багаж». Например, полный смысл вопроса «Здесь продается славянский шкаф?» может понять только человек, смотревший фильм «Подвиг разведчика». Человек же, не знающий происхождения этой фразы вряд ли ее поймет адекватно. Представим себе, что происходит жаркий спор, и кто-то, пытаясь успокоить уж очень разволновавшегося спорщика, скажет ему: «Александр Македонский, конечно, великий полководец, но зачем же стулья ломать». Всем, кто смотрел фильм «Чапаев», смысл реплики ясен: «Успокойся, не нервничай, не кипятись, здесь все друзья и т. п.». Но если человек никогда не видел этого фильма, то он воспринимает эту фразу как абракадабру, да еще может и обидеться, заподозрив что-то для себя оскорбительное в этих «непонятных» словах.

— Сергей, опомнись, — сказал Скворцов. — Конечно, Александр Македонский был великий человек, но зачем же стулья ломать?

— При чем тут Александр Македонский? — сердито спросил Шумаев.

Чашкин улыбнулся.

— Стыдно, Сергей, не знать классиков. А вот лейтенант Чашкин, тот знает, судя по его лицу. Ну-ка, скажите ему, Чашкин, откуда это?

Чашкин покраснел и сказал:

— Из «Чапаева» (И. Грекова «На испытаниях»).

Очень часто семантический уровень непонимания проявляется в тех случаях, когда у человека нет тех же ассоциаций, знаний, того культурного контекста, который позволяет адекватно воспринять не только прямое, «буквальное» значение слов и выражений, но и другие, подразумевающиеся смыслы. Очень мало, например, найдется людей, которые будут думать, что не полностью понимают такой всем известный отрывок из «Евгения Онегина»:

Он по-французски совершенно

Мог изъясняться и писал,

Легко мазурку танцевал

И кланялся непринужденно.

Чего ж вам больше? Свет решил,

Что он умен и очень мил.

Действительно, что тут непонятного? Все слова ясны, разве что слово «мазурка» не очень (ясно, что танец, но какой?), общий смысл тоже очевиден. Можно даже вполне оценить ироничный оттенок последних двух строк — подумаешь, говорит по-французски, умеет танцевать и кланяться, много ли нужно ума. Между тем контекст содержит в себе определенный смысл. А состоит он в том, как пишет Ю. М. Лотман, что в приведенном отрывке «перечислены признаки, по которым светская элита отграничивала людей своего круга от „чужих"». Если мы не знаем об этом своеобразном «социальном пароле» той эпохи, то не сможем полностью понять и пушкинский текст.

Но даже в тех случаях, когда люди владеют общим культурным контекстом своей эпохи, несогласованность их тезаурусов все равно может иметь место. Она будет определяться тогда другими причинами — уровнем образования, профессией, индивидуальными особенностями. Непонимание очень ярко проявляется в восприятии терминов, иностранных слов, используемых, например, в газетах. Обычно смысл этих слов или хотя бы их оценочная окраска легко понимается из контекста, и поэтому человеку трудно осознать, что слова эти ему непонятны, что ему неизвестно их значение. Однако в прямом эксперименте реальная ситуация с пониманием значения и смысла этих слов проясняется.

В эксперименте, проводившемся в Новокузнецке, участвовало 112 человек — студенты первого курса факультета русского языка и литературы. Им предложили дать определение словам, входящим в обычную газетную лексику: бундесвер, эскалация, левые силы, курс акций, тенденция, координация, вояж, потенция, стабильность, реакционер и др. Из 1120 ответов правильными оказались 89 (7%), неточными — 426 (39%), неправильными 605 (54% ). Из 112 человек не знали значения слов «вояж»— 57 человек, «координация» — 66, «либерал» — 65, 94 человека не смогли объяснить, что значит «курс акций», 58 — не дали определения понятию «левые силы». Вот некоторые примеры определений, данных участниками эксперимента:

Агентура — общество, руководимое работой; что-то вроде того, что было при Шерлоке Холмсе; управление, или контора какая-либо.

Вояж — поклажа; человек; свадебное путешествие; большая сумма.

Левые силы — малочисленные люди при расколе партии; люди антисоветских взглядов; отходники, которые отошли от основной линии партии; сторонники капиталистических идей.

Курс акций — следование определенным взглядам; денежная валюта; определенная работа по вопросам политики; выпуск денежной лотереи.

Либерал — пессимист; человек, относящийся к высшим слоям.

Вермахт — военное министерство в 30-х годах в Германии; президент в Германии; верхушка темных сил над бундесвером; главнокомандующий.

Эскалация — прекращение военный действий, свертывание; что-то военное; перенос войны в другое место.

Можно легко представить себе, какие искажения возможны при понимании речи человека, использующего эти слова. Такие изменения смысла, связанные с непониманием отдельных слов, при дальнейшей трансляции могут все дальше и дальше уходить от первоначальных намерений, искажаясь до неузнаваемости.

2.3 Стилистический уровень непонимания

Следующим уровнем непонимания, который может быть причиной затруднений в общении и его низкой эффективности, является уровень стилистический или синтаксический.

Человек обязан понять и, следовательно, отразить в каком-то ответе или действии только то словесное обращение, которое подчинено установленной грамматической структуре. В противном случае он вправе третировать обращающегося как невежду или иностранца, а в случае глубокого нарушения грамматики не находить смысла в его словах и, следовательно, игнорировать их.

Не только явное нарушение грамматики вызывает реакцию непонимания, но и явное нарушение стиля, некоторого соотношения между формой и содержанием сообщения. Например, следующая тирада может вызвать у слушающего в лучшем случае смех; «Показ Пушкиным поимки золотой рыбки, обещавшей при условии ее отпуска в море значительный откуп, не использованный вначале стариком, имеет важное значение. Не менее важна и реакция старухи на объяснение ее старика о неиспользовании им откупа рыбки, употребление старухой ряда вульгаризмов, направленных в адрес старика и принудивших его к повторной встрече с рыбкой, посвященной вопросу о старом корыте».

Может привести к непониманию и стилевое переусложнение, когда родной язык воспринимается почти как иностранный. Пример такой ситуации, к сожалению, довольно часто встречающейся в действительности, в юмористической форме выглядит так:

«Доклад кончился, и председательствующий профессор Дробыш предложил задавать вопросы. Первым поднялся Пятаков:

— Скажите, пожалуйста, ваш молоток не очень сильно трясет?

Докладчик, услышав вопрос, оторопело захлопал глазами. Его путь в науку пролег через среднюю с уклоном и высшую школы. С живым производственником он встретился впервые. Наступила томительная пауза. На помощь молодому коллеге пришел многоопытный профессор Дробыш:

— Товарищ имеет в виду,— пояснил он, — в какой степени одна из важнейших характеристик установки — вибрационная константа — соответствует условиям применения, исключающего негативное воздействие виброфактора на исполнителя.

— Вопрос понял,— облегченно кивнул головой кандидат.— Поясняю. В результате проведенных экспериментов удалось выяснить, что частотная амплитуда среднеквадратичной погрешности отклонения рабочей поверхности от мнимой геометрической оси совпадает с математическим ожиданием результата, поэтому есть все основания предполагать, что данное соответствие действительно имеет место.

Теперь захлопал глазами Пятаков. На помощь опять поспешил профессор:

— Докладчик считает, что работать молотком можно. У вас еще есть вопросы (В. Дубровский).

По сути дела, стиль сообщения, стиль коммуникации точно также «наводит» на определение групповой принадлежности его «хозяина», как фонетика и семантика. Если стиль коммуникации определяется как «чужой», а тем более «враждебный», то понимания ждать не приходится. Существенно, что различение «своего» и «чужого» зависит не от «объективных» характеристик стиля, а от субъективных представлений слушающего. Скажем, студент первого курса университета еще не очень владеет «переводом с научного» стиля, но если он хочет стать «своим» среди ученых, чем человек, искренне не любящий этих «очкариков с галстуками, говорящих на каком-то птичьем языке».

Важно отметить, что стиль — это не только способ словесных сообщений, но и способ достижения соответствия формы и содержания в коммуникации.

также несоответствие избранной словесной формы тому эмоциональному содержанию, которое передается. В любом случае можно говорить о «неправильном» стиле коммуникации, который и приводит к трудностям в понимании.

2.4 Логический уровень непонимания

Еще одной причиной неэффективности общения может быть логический уровень непонимания, который вызывается неприятием одним из участников общения логики и аргументов другого. Наличие языка и его сложных логико-грамматических структур позволяет человеку делать выводы на основе логических рассуждений, не обращаясь каждый раз к своему непосредственному чувственному опыту Наличие языка позволяет человеку осуществить операцию вывода, не опираясь на непосредственные впечатления и ограничиваясь лишь теми средствами, которыми располагает сам язык. Это свойство языка создает возможность сложнейших форм дискурсивного (индуктивного и дедуктивного) мышления, конные являются основными формами продуктивной интеллектуальной деятельности человека. В языке человека имеются объективные средства как для отвлечения и обобщения, так и для формулирования мысли, средства; они созданы тысячелетиями и являются основными орудиями формирования сознания. Средства языка направлены на то, чтобы обеспечить человеку возможность не только называть и обобщать предметы, не только формулировать словосочетания, но и обеспечивать новый, отсутствующий у животного процесс продуктивного логического вывода, который протекает на вербально -логическом уровне и позволяет человеку выводить следствия, не обращаясь непосредственно к внешним впечатлениям.

Сложившийся в течение многих тысяч лет общественной истории аппарат логического сочетания нескольких высказываний образует основную систему средств, лежащих в основе логического мышления человека. Моделью логического мышления, осуществляющегося с помощью речи, может являться силлогизм.

В типичном силлогизме имеются, как известно, две исходные посылки, т. е. два отдельных суждения, которые, однако, связаны друг с другом не только прямой последовательностью, но гораздо более глубокими логическими отношениями.

В наиболее простой форме силлогизма первая (большая) посылка заключает в себе известное общее суждение (суждение, имеющее всеобщий характер). Вторая (малая) посылка указывает, что данный объект относится именно к той категории, которая была сформулирована в большой посылке. В результате сочетания большой и малой посылок формулируется вывод, который делается на основании общего правила, что те закономерности, которые справедливы по отношению ко всей категории объектов, должны распространяться на все объекты, которые относятся к этой категории. Возьмем самый обычный силлогизм:

Драгоценные металлы не ржавеют.

Платина — драгоценный металл.

Следовательно, платина не ржавеет.

Прежде всего человек должен принять первое положение (или посылку), заключающее в себе общее правило. Это всеобщее суждение и служит основой для всех дальнейших выводов. Вторая (малая) посылка указывает, что определенный конкретный объект относится именно к данному классу объектов и, следовательно, должен обладать всеми качествами объектов этого класса. Третья часть силлогизма— вывод — является результатом включения конкретного объекта в данную категорию; он констатирует, что этот объект обладает всеми указанными свойствами.

Таким образом, силлогизм как аппарат логического мышления, образованный в процессе общественной истории, позволяет сделать вывод только из этой данной системы логических связей, не опираясь ни на какие дополнительные материалы наглядного опыта. Наличие некоего «логического чувства» заставляет высокоразвитого человека, прослушавшего две первые посылки силлогизма, заполнить «логическую неполноту» и сделать конечный вывод, который и замыкает всю логическую систему.

Силлогизм представляет собой лишь один из сложных исторически сложившихся вербально-логических аппаратов логического мышления. Логическое мышление человека обладает многообразными кодами или логическими матрицами, являющимися аппаратами для логического вывода и позволяющими получить новые знания не эмпирическим, а рациональным путем. Оно дает возможность вывести необходимые системы следствий как из отдельных наблюдений, которые с помощью языка включаются в соответствующую систему обобщений, так и из общих положений, которые формулируют общечеловеческий опыт в системе языка.

На первых этапах развития логического мышления процесс вывода из силлогизма путем соотнесения двух посылок в единую систему требует дополнительных развернутых опор, то на поздних этапах операции вывода становятся привычными.

Три условия являются необходимыми для осуществления процесса логического вывода, т. е. вывода из сформулированного в первой посылке положения, без апелляции к дополнительным сведениям, полученным из непосредственного опыта.

Первое условие сводится к тому, чтобы положение, выраженное в большой посылке, действительно приобрело всеобщий характер и не допускало исключений.

Второе условие необходимо для того, чтобы большая посылка вызвала логическую операцию; оно заключается в наличии полного доверия к ней; субъект должен принять это положение, не сопоставляя его с личным опытом.

Существует, наконец, и третье, едва ли не наиболее существенное условие для того, чтобы продуктивный логический вывод из данных посылок стал возможным. Необходимо, чтобы обе посылки — большая и малая— рассматривались не как два изолированных положения, а как положения, замкнутые в единую логическую систему.

 Если человек, с нашей точки зрения, говорит или делает что-то в противоречии с правилами логики, то мы его не только отказываемся понимать, но и эмоционально воспринимаем его отрицательно. При этом неявно предполагаем, что логика есть только одна — правильная, т. е. наша. Однако ни для кого не секрет, что есть и «женская», и «детская» логика. И каждый человек живет и думает по своей логике, но вот в общении, если эти логики несоотнесены или если у человека нет ясного представления о логике партнера, о ее отличиях от собственной, тогда и «срабатывает» барьер логического уровня непонимания.

Примеров несовпадения логических правил, используемых разными людьми, достаточно много. Когда ребенок говорит, что «солнце живое, потому что оно движется», он мыслит по своей, подчиняющейся достаточно строгим законам логике. И хотя взрослого человека не убедит его аргумент и он может даже посмеяться над ним, тем не менее для детей это вполне достаточный аргумент, и они друг друга отлично понимают.

В исследованиях советских психологов, проводившихся в 20-х годах в Туркмении, испытуемым предлагалось два вида силлогизмов. В одном случае силлогизмы строились из посылок, в которых испытуемые имели собственный практический опыт, только опыт этот переносился в новые условия. Например: «Там, м где жарко и сухо, хорошо растет хлопок; в Англии холодно и сыро; растет там хлопок или нет?» В другом случае силлогизмы оперировали материалом, в котором испытуемые не имели личного опыта и операции вывода из силлогизма должны были носить чисто теоретический характер. Например: «На дальнем севере, где снег, все медведи белые; Новая Земля находится на дальнем севере. Какого цвета там медведи?»

Испытуемые, живущие в наиболее отсталых условиях (прежде всего женщины-ичкари), отказывались делать какие-либо выводы даже из силлогизмов, относящих к первому виду. Они обычно заявляли, что не бывали в неизвестном для них месте и не знают, растет ли там хлопок. Лишь при продолжении опыта и просьбе ответить на вопрос («что следует из слов экспериментатора?») они соглашались сделать вывод («по вашим словам, должно получиться, что там хлопок расти не может, если там холодно и сыро; когда холодно и сыро, хлопок не растет»). Еще более решительно они отказывались делать выводы, когда предлагался второй вид силлогизмов. Как правило, многие отказывались принять большую посылку, заявляя, что «они никогда не были на севере и никогда не видели медведей; для ответа на этот вопрос нужно обратиться к людям, которые были на севере и видели медведей». Часто они, полностью игнорируя посылку, заменяли вывод из силлогизма собственными соображениями («медведи бывают разные, если он родился красным, он и останется красным»; «мир большой, я не знаю, какие бывают медведи») и заводили общие, основанные на слухах рассуждения о жизни медведей разговоры, т. е. каждый раз уходили в сторону от решения задачи.

Некоторые испытуемые полностью отрицали возможность сделать какой бы то ни было вывод из силлогизма этого вида, заявляя, что они «могут рассуждать только о том, что они видели», «не хотят врать», «дать ответ на этот вопрос могут только те люди, которые или видели, или знают». Даже наводящие вопросы («как получается по моим словам?») не приводили здесь к успеху. Они отказывались обратиться к операции логического вывода из данных посылок.

Полное отрицание возможности сделать вывод из положения, в котором нет собственного опыта, недоверие к любой логической операции, если она носит чисто теоретический характер, однако признание возможности делать выводы из собственного практического опыта — вот наиболее характерные особенности этой группы испытуемых.

Очевидно, что если коммуникация, адресованная таким людям, будет построена исключительно по правилам формальной логики, то она вряд ли будет эффективной.

По сути дела, логика тоже бывает «наша», «своя» и «чужая». Чужая логика — неправильная, и следовательно, к ней мы можем относиться недоверчиво или пренебрежительно. Если мы отказываем логике сообщения в правильности, то на нас не произведут никакого впечатления разнообразные «следовательно», «исходя из... мы можем заключить», «потому что» и т. п., так как мы расцениваем это только как «подделку» под логику, и ей не верим. В таком случае можно сказать, что воздействие «натыкается» на логический барьер, непонимания.

Глава 3. Способы преодоления барьеров непонимания.

3.1 Преодоление фонетического уровня непонимания

В целом результаты исследований свидетельствуют о том, что в отношении каждого фонетического параметра существуют верхний и нижний предел восприятия, определяющийся психофизиологическими возможностями человека. Скажем, для скорости речи можно найти такую скорость (верхний предел), при которой восприятие невозможно при любых усилиях слушающего, так как речь говорящего сливается для него в один нерасчленимый поток, и такую скорость (нижний предел), когда промежутки между словами становятся настолько большими, что опять-таки невозможно установить между ними связь. Такие же пределы можно указать и для других параметров. Однако коммуникация редко проходит на пределе, обычно принципиальная возможность понимания существует. Поэтому имеет смысл поговорить об оптимальных значениях параметров, при которых происходит наиболее полное восприятие. Например, какова оптимальная скорость речи? Оказалось, что она зависит от многих переменных. От степени знания языка — чем хуже знает человек язык, тем медленнее надо говорить (маленькие дети, к примеру, очень плохо понимают быструю речь). Оптимальная скорость речи зависит и от степени знакомства с содержанием — чем хуже человек знает предмет обсуждения, тем медленнее надо говорить. На восприятие быстрой или медленной речи влияют образование (чем оно выше, тем лучше слушающий понимает быструю речь), принятые нормы (в разных странах говорят с различной скоростью), возраст, индивидуальные особенности. Разумеется, многие учитывают эти особенности интуитивно, но иногда это надо делать осознанно. Особенно, если предстоит разговор не с одним человеком, а с большой аудиторией: скажем, люди пожилые поймут хуже быструю речь, а молодые — медленную.

Кроме того, для преодоления фонетического барьера необычайно важна обратная связь. В конкретном общении оптимальную скорость речи или дикцию можно установить по ходу дела, опираясь на реакцию слушателя.

Но, конечно, самым важным является просто не забывать о существовании этого барьера. Практически у каждого человека хватит опыта и знаний, чтобы преодолеть этот барьер, если он будет относиться к нему со вниманием.

3.2 Преодоление семантического уровня непонимания

Семантический барьер является следствием несовпадения тезаурусов людей. В силу того, что каждый человек имеет неповторимый индивидуальный опыт, он имеет и неповторимый тезаурус. В определенном смысле вообще принципиально невозможно наличие одинаковых тезаурусов у разных людей. Но из этого не следует, что невозможно и взаимопонимание. Конечно, в любом общении в процессе понимания всегда есть какое-то несоответствие — каждое слово, каждое сообщение будет иметь для воспринимающего чуть-чуть другой, новый смысл. Однако важно, чтобы это «чуть-чуть» не превращалось в «совсем». Если человек понял совсем не то, что ему сказали, то можно говорить о семантическом барьере и о неэффективной коммуникации. Преодоление этого барьера возможно при более полном представлении о тезаурусе партнера. В сущности в этом нет ничего невозможного — мы постоянно учитываем тезаурус партнера в общении, хотя и делаем это непроизвольно. Вряд ли кто-нибудь в беседе с ребенком будет употреблять специальные термины— очевидно, что он их не поймет. Объясняя какую-нибудь специальную проблему непрофессионалу, мы также будем стараться говорить на доступном его пониманию языке. Многочисленные ошибки в коммуникации связаны именно с недооценкой разности тезаурусов. Вполне реальный пример такой недооценки приводит советский логик А. А. Ивин:

 «Бригадиру строителей надо было поправить балконную стойку, покривившуюся на самом видном месте. Он влез туда с молодым взрослым парнем — новичком на стройке, поддел стойку ломом и приказал:

— Бей по ребру! Парень удивился и спросил: — Ты что, с ума сошел!

— Бей по ребру, так тебя!.. — закричал бригадир и добавил несколько разъясняющих слов. Тогда парень размахнулся и ударил бригадира кувалдой по ребрам. Бригадир птицей полетел с третьего этажа, к счастью, в сугроб.

Суд новичка оправдал, а в частном определении указал: „Прежде чем отдавать команды, надо объяснить, что они означают"».

Очевидно, что причина происшествия — семантический барьер. Вероятно, бригадир не представлял себе, что человек может понимать слово «ребро» только как ребро человека. Что же касается его молодого коллеги, то малый профессиональный опыт еще не обогатил его тезаурус представлением о том, что у балки тоже могут быть ребра. Результат известен.

Конечно, этот случай кажется смешным исключением, ведь обычно-то мы друг друга понимаем. Однако именно такое благодушное отношение к этим проблемам и приводит к тому, что семантический барьер блокирует понимание.

Постоянно недооценивается разность тезаурусов, так как участники коммуникации исходят из презумпции «все всё понимают, как я». Между тем правильно как раз обратное «все всё понимают по-своему». При таком подходе предпринимаются определенные усилия: либо нужно говорить максимально просто, либо заранее договорится о понимании ключевых моментов. Именно так происходит в общении с детьми — единственной категорией партнеров, о которой мы точно знаем, что они все понимают, не так, как мы. Вероятно, такой же тактике надо следовать и в любом другом случае, чтобы избежать неправильного понимания, как в классическом примере, который приведен ниже.

«1. Капитан — адъютанту:

 „Как Вы знаете, завтра произойдет солнечное затмение, а это бывает не каждый день. Соберите личный состав завтра в 5 часов на плацу в походной одежде. Они смогут наблюдать это явление, а я дам необходимые объяснения. Если будет идти дождь, то наблюдать будет нечего, так что оставьте людей в казарме".

2. Адъютант — дежурному сержанту:

„По приказу капитана завтра утром в 5 часов произойдет солнечное затмение в походной одежде. Капитан на плацу даст необходимые разъяснения, а это бывает не каждый день. Если будет идти дождь, наблюдать будет нечего, но тогда явление состоится в казарме".

3. Дежурный сержант — капралу:

„Завтра в 5 часов капитан произведет солнечное затмение на плацу; людей в походной одежде. Капитан даст необходимые пояснения в казарме насчет этого редкого явления, если будет дождливо, а это бывает не каждый день".

4. Дежурный капрал — солдатам:

„Завтра, в самую рань, в 5 часов, солнце на плацу произведет затмение капитана в казарме. Если будет дождливо, то редкое явление состоится в походной одежде, а это бывает не каждый день"» (А. Моль)

3.3 Преодоление стилистического уровня непонимания

Действие этого барьера, как было установлено, сводится к тому, что стилевые характеристики сообщения могут препятствовать его восприятию. Если стиль коммуникации «плохой» — неуместный, слишком тяжелый, излишне легковесный, в общем не соответствующий содержанию, то слушающий его не понимает (или отказывается, не хочет понимать).

Стиль — это отношение формы сообщения к его содержанию, отсюда — преодоление данного барьера связано с соответствием формы содержанию. Иными словами, чтобы быть хорошо воспринимаемым, сообщение должно быть хорошо изложено, построено. Можно с некоторыми оговорками признать, что стиль — это способ структурирования содержания. Действительно, если еще раз обратиться к примеру с пересказом «Сказки о рыбаке и рыбке», то видно, что автор определенным образом построил, структурировал содержание сказки, причем сделал это так, что содержание почти невозможно уловить. Наложенная новая псевдологическая структура заслоняет стиль. Но ведь можно пересказать содержание сказки и по-другому, так, чтобы оно было понятным, т. е. организовать его иначе, например: «Сначала было так, потом вышло так, а закончилось все этим».

Следовательно, для преодоления стилистического барьера необходимо уметь правильно структурировать передаваемую информацию. Важно также подчеркнуть, что хорошо структурированная информация не только лучше понимается, но и лучше запоминается, что тоже крайне важно для увеличения эффективности общения. Ведь действительно, одно дело запомнить ряд букв — м, о, й, д, я, с, а, м, ы, х, ч, е, с, т, н, — попробуйте его заучить, сколько на это потребуется времени? Гораздо меньше времени нужно, чтобы запомнить ряд слов, даже не связанных, например: мой, правило, честный, дядя,, самый. И наконец, совсем не представляет труда запомнить связную фразу: «Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог» и т.д. Если же подсчитать количество букв в этой фразе, то сразу станет очевидно, что «структурированные» буквы запоминаются гораздо эффективнее.

Существует два основных приема структурирования информации в общении: правило рамки и правило цепи. Суть первого правила состоит в том, что вся предназначенная для запоминания информация в общении, будь то разговор, лекция, доклад или даже просто эффектное появление, должна быть заключена в рамку, которая как раз и задает структуру. Рамку в общении создает начало и конец разговора. В начале должны быть указаны цели, перспективы, предполагаемые результаты общения, в конце должны быть подведены итоги, показана ретроспектива и отмечена степень достижения целей. Однако, каким бы простым и общеизвестным правило рамки ни казалось, оно не является ни простым, ни часто употребляемым. Наоборот, приходится говорить о том, что очень часто неуспехи в общении связаны именно с отсутствием рамки, когда неизвестно, о чем говорят, неизвестно к чему приходят, и в результате никто абсолютно ничего не помнит, «о чем-то говорили, но о чем?».

Необходимость использования правила рамки прежде всего обосновывается простым психологическим законом работы памяти, открытым еще на заре научной психологии, в конце XIX в. Именно тогда немецкий психолог Герман Эббингауз установил так называемый фактор ряда: начало и конец любого информационного ряда, из чего бы он ни состоял, сохраняется в памяти человека, лучше, чем середина. Соблюдая правило рамки, говорящий может быть уверен, что сама рамка запомнится, а в ней все самое главное — цели, планы, итоги, выводы.

Однако правило рамки важно не только из-за такой особенности памяти, как фактор ряда. Очень существенно и другое. Правильно построенная рамка позволяет организовать информацию так, чтобы структура отвечала «запросам» слушающего или хотя бы соответствовала его установкам, представлениям. Дело в том, что всякая рамка — это граница, которая должна отделить фигуру от фона, главное — от второстепенного, «нечто» — от «ничто». Рамка принадлежит одновременно и фигуре и фону, и главному и второстепенному, как бы связывая эти две реальности. Она зависит не только от того, что «внутри» общения, но и от того, что за рамкой, т. е. от принятых норм, представлений, установок. Рамка связывает разговор, текст с жизнью, с тем, что было до того, что будет после того, она должна показать место данного разговора, текста, лекции в мире и т. д.

В связи с этим очень интересны размышления выдающегося советского литературоведа Ю. М. Лотмана о роли и значении конкретных способов использования рамки в художественных текстах разных культур. «Рамка литературного произведения состоит из двух элементов: начала и конца. Особая моделирующая роль категорий начала и конца текста непосредственно связана с наиболее общими культурными моделями.

Для многих мифов или текстов раннего средневековья характерна повышенная роль начала как основной границы. Можно назвать тексты, которые считаются „отграниченными", если имеют начало. Конец же принципиально исключается — текст требует продолжения. Таковы летописи... Черты такого же конструктивного принципа можно усмотреть и в композиции серий новелл, романов или кинофильмов, продолжаемых потому, что авторы не могут решиться „убить" полюбившегося уже читателю героя или эксплуатируют коммерческий успех начальных произведений...»

Если начало текста в той или иной мере связано с моделированием причины, то конец активизирует признак цели. От эсхатологических легенд до утопических учений мы можем проследить широкую представленность культурных моделей с от меченным концом при резко пониженной моделирующей функции начала.

Между тем очевидно, что, например, для современного бытового мышления моделирующая функция конца очень значительна (стремление читать книги с конца или „подглядывать" в конец). Рассмотрим наиболее трафаретное представление о „конце" текста, например happy end. Если герой умирает, то произведение воспринимается как оканчивающееся трагически. Если же он женится, совершает великое открытие или улучшает производственные показатели своего предприятия, как имеющее счастливый конец. Так раскрывается двойная природа художественной модели: отображая отдельное событие, она одновременно отображает и всю картину мира, рассказывая о трагической судьбе героини, повествует о трагичности мира в целом. Поэтому для нас так значим хороший или плохой конец. Он свидетельствует не только о завершении того или иного сюжета, но и о конструкции мира в целом».

Таким образом, функции рамки, начала и конца, в художественном произведении многозначны и очень значимы для художественного воздействия. Конечно, трудно назвать какой-либо обычный разговор между людьми произведением искусства, но и то, и другое создается людьми и для людей, рождается и живет в реальной культурной среде, отражает и «моделирует» часто одну и ту же реальность, и поэтому при всей своей несравнимости и специфичности, конкретное общение и художественный текст должны иметь некие общие черты.

Рассмотрим теперь некоторые «модельные» ситуации общения с различным использованием рамки, начала и конца.

В дружеском, часто многолетнем общении есть обычно вполне определенное начало — знакомство, затем, если знакомство перерастает в дружбу, общение становится насущной потребностью для друзей, и никто из них даже в мыслях не допускает, что оно когда-либо прервется. Можно полагать, что в дружеском общении нет конца или, во всяком случае, он чрезвычайно нежелателен.

Другое дело, общение, которое принято называть деловым. Его значение оценивается как раз противоположным, а именно — концом, где выясняется степень достижения цели общения. Традиционность рассмотрения делового общения с конца проявляется не только в том, что люди, интересуясь, например, какими-нибудь переговорами, редко заинтересованы узнать, как они проходили, им важнее другое, чем «дело» кончилось. Любая история взаимоотношений без явного конца, очевидно, не деловая: «Без начала и конца — не годится в „дело"!» — писал А. Т. Твардовский. Причем смешение «жанров» здесь часто невозможно: если, например, в дружеском общении учащаются деловые моменты, когда вместо дружеского общения люди преследуют какие-то прагматические цели, то всегда есть угроза прекращения дружбы, вырождения ее в долговременные деловые отношения.

Осознание роли и функций рамки, начала и конца в общении, ее произвольное использование имеет очень важное значение для многих профессионалов общения. Так, многие преподаватели знают, что разовая лекция и лекция как часть курса требуют совершенно различного построения и рамки. Разовая лекция должна быть композиционно завершенной, рамка должна быть совершенной. В лекции внутри курса роль рамки иная, ее цель — достижение преемственности, связанности курса, Большое значение имеют также первая и заключительная лекции, они ведь не что иное, как рамка, но только для всего курса, и от них, действительно, очень многое зависит: и усвоение дисциплины, и отношение к ней впоследствии, и «встраивание» знаний в общую картину специальности. Умение сделать хорошую рамку — важное умение, рамка обеспечивает не только такой эффект воздействия, как хорошее запоминание, не только в памяти дело, она создает воздействие, направляет его, усиливает, делает таким, каким оно должно быть.

Структурирование сообщения может осуществляться не только за счет использования правила рамки, но и за счет применения правила цепи. Если правило рамки осуществляет как бы «внешнее» структурирование общения, то правило цепи определяет «внутреннее» структурирование, задавая строение общения «изнутри». Применение данного правила связано с тем, что содержание общения не может быть бесформенной грудой разнообразных сведений, оно должно быть каким-то образом выстроено, соединено в цепь. Причем качество цепи может быть различным: простое перечисление «во-первых, во-вторых, в-третьих...»; цепь может быть ранговой — «сначала о главном... и, наконец, менее существенное»; логической — «если это,. то тогда — то-то, раз мы согласны с этим, следовательно, это тоже верно». Любая цепь, упорядочивая, связывая, организуя содержание, как и рамка, выполняет сразу две работы. Во-первых, она позволяет улучшить запоминание, и, во-вторых, помогает структурировать информацию в соответствии с ожиданиями собеседника.

Конечно, любая самая немудреная цепь лучше бессвязного перечисления даже интересных и занимательных фактов. Однако выбор конкретного вида цепи также представляет определенную задачу. В самом деле, если качество цепи не будет соответствовать представлениям слушающего, то вряд ли общение будет эффективным. Поэтому «вид» цепи должен быть избран в зависимости от его предпочтений. Для кого-то вполне удовлетворительной структурой будет просто перечисление, к примеру, фактов. Другого это не удовлетворит — необходимо будет указать взаимоподчиненность фактов. Для кого-то и этого мало — нужно, чтобы во всем была логика. «Логические цепи» распространены более всего.

3.4 Преодоление логического уровня непонимания

Логика, как известно, бывает разная, значит, при построении воздействия важно учесть и любимую логику партнера. Например, в одном из стихотворений В. В. Маяковского приводится образец логичного объяснения, которое явно его самого не удовлетворяло, но надо признать, что такая логика долгое время действительно имела место и оказывала реальное влияние. Маяковский пишет о неграмотном поэте:

«Незнание  точек и запятых заменяет инстинктивный  массовый разум,потому что  батрачка — мамаша их а папаша — рабочий и крестьянин сразу»

Преодоление логического барьера связано со знанием эффективности разных аргументов и способов аргументации. Выделяются два основных способа построения аргументации: восходящий (возрастающий) и нисходящий (убывающий). Восходящая аргументация — это такое построение последовательности аргументов, при котором их сила возрастает от начала к концу сообщения. При нисходящей аргументации, наоборот, сила аргументов убывает к концу сообщения. Необходимо подчеркнуть, что понятие «сила аргумента» — субъективное, определяющееся субъективной значимостью аргументов для данного человека или группы людей, что еще раз подтверждает роль именно непонимания — в данном случае логического. Исследования, пытавшиеся выявить предпочтительность той или иной системы, проводившиеся в разных аудиториях, дали противоречивые результаты. Так, Г. Спенберг утверждает, опираясь на результаты своих экспериментов, что первенство по эффективности можно отдать сообщениям с убывающей системой аргументации. Однако данные, полученные Г. Кромвеллом свидетельствуют об обратном.

Учет особенностей слушающего уточняет общие положения множеством поправок. В том случае, если слушающий не слишком заинтересован темой сообщения и целью говорящего является пробудить внимание слушателей, то наиболее сильный и важный аргумент следует представить в самом начале. Для людей с высокой заинтересованностью и высоким образовательным уровнем наиболее эффективна восходящая система аргументации, а для людей, не заинтересованных в том, о чем пой дет речь, и низким образовательным уровнем,— нисходящая. Таким образом, способ наилучшего построения аргументации прямо связан с восприятием логики разными людьми.

Проводились также исследования, ставившие целью выяснение того, формулировать ли в сообщении главные выводы или оставлять эту работу для слушающего. С. Ховленд и У. Уэнделл утверждают, что ответ на этот вопрос зависит от многих дополнительных факторов. Ими были рассмотрены два типа сообщений, идентичных по содержанию, но различающихся в одном: если в первом докладчик в конце выступления формулировал выводы, то во втором делать выводы предоставлялось слушающим. Сообщение касалось девальвации доллара, а его целью было снискать поддержку такого решения. Сравнение итогов показывает, что вдвое успешнее был вариант, в котором извлечение выводов было задачей слушающих. Однако и тут важна их характеристика. Так, людям с высокой заинтересованностью и высоким интеллектуальным уровнем эффективнее не подсказывать вывода — они сделают его самостоятельно, в случае же низкого уровня образования выводы необходимы.

К проблеме построения логической структуры сообщения относится и исследование сравнительной эффективности односторонней и двусторонней аргументации. Так, в одном эксперименте двум группам испытуемых, по 214 солдат в каждой, и одной контрольной группе, насчитывающей 197 солдат, предложили вопрос, связанный с окончанием войны с Японией. Установки по этому вопросу фиксировались до эксперимента и сразу после него. В одной экспериментальной группе проводили 15-минутную лекцию, в которой были представлены только аргументы, утверждающие, что война будет продолжаться долго. В лекции подчеркивались преимущества Японии и ее материальные ресурсы. Второй группе были представлены те же аргументы, но вместе с другими, противоположными, указывающими, помимо прочего, на слабости Японии.

Оказалось, что односторонняя аргументация более действенна в том случае, когда она укрепляет уже имеющиеся взгляды людей, тогда как двусторонняя аргументация больше действует на людей, которые вначале негативно настроены к содержанию пропаганды, т. е. когда аргументы противоречат их сложившимся представлениям, имеющимся сведениям, установкам.

Из опытов следует также, что лица с более высоким уровнем образования предпочитают двустороннюю аргументацию, в то время как люди с низким образовательным уровнем сильнее поддаются односторонней аргументации.

Проблема всесторонней аргументации рассматривалась также в связи с задачей формирования устойчивости к контрпропаганде. В одном из экспериментов сравнивались результаты двух форм построения аргументов в пропагандистском сообщении. Обе формы состояли в передаче радиопрограммы, в которой один и тот же человек излагал мнение, что СССР не будет в состоянии произвести большого количества атомных бомб в течение ближайших пяти лет. Но в первой программе сообщались только те аргументы, которые поддерживали этот вывод (например, советские ученые еще не открыли главных процессов, сопровождающих атомный взрыв; даже если они это уже сделали, то все равно СССР не обладает таким промышленным потенциалом, который бы позволил производить бомбы в большом количестве). Во второй программе предлагалась двусторонняя аргументация: приводились те же самые аргументы, но вместе с противоположными (например, СССР — страна, имеющая много первоклассных ученых-атомщиков; советская промышленность фантастически быстро компенсирует потери, понесенные во время войны, СССР имеет урановые рудники в Сибири).

Общий контекст обеих программ был так подготовлен, чтобы однозначно вести к заключению, что СССР не будет в состоянии в ближайшее пятилетие производить атомные бомбы в достаточном количестве.

Одна экспериментальная группа прослушивала программу с односторонней аргументацией, вторая — с двусторонней. Неделю спустя одна половина членов каждой группы подвергалась воздействию контрпропаганды, а вторая половина не подвергалась такому воздействию. Контрпропаганда заключалась в представлении иной версии той же проблемы другим человеком, выражавшим взгляды, противоположные взглядам предыдущего комментатора. Так, он утверждал, что СССР, скорее всего, уже создал атомную бомбу и в течение двух лет сможет произвести их значительное количество. В этом варианте широко использовались контраргументы, приведенные во второй программе. Помимо этого, вводились новые материалы вместе с описанием четырех советских предприятий, якобы уже производящих атомные бомбы. Контрольная группа не подвергалась никаким пропагандистским воздействиям. Все группы получили за несколько недель до эксперимента вопросник для определения первоначального мнения и вопросник, по которому определялось мнение в конце опыта. Результаты исследования показали, что двусторонний материал способствовал повышению сопротивляемости контрпропаганде. В случае же одностороннего материала контрпропаганда почти полностью нивелировала предыдущее пропагандистское воздействие, в то время как при изложении двустороннего материала эффект контрпропаганды был незначителен.

Попытку объяснить механизм действия двусторонней аргументации сделал У. Мак-Гайр, который исследовал психический механизм способности человека отстаивать собственную позицию, когда происходит давление, атака на его представления о мире. В экспериментальной ситуации испытуемые должны были отстаивать определенные мнения, являющиеся трюизмами, тривиальными и «само собой разумеющимися» высказываниями, например «желательно чистить зубы каждый день». Данные высказывания берутся по той причине, что мало информации, направленной против них, кроме того, мало и защитных аргументов. Такой материал очень удобен для варьирования в экспериментальных условиях как для атаки, так и для защиты.

Мак-Гайр изучал вопрос о действенности различных видов защиты собственных позиций. Экспериментально создавалось два ее вида — опровергающая и поддерживающая. Первая содержала ссылки на опровержение возможных контраргументов, направленных против отстаиваемого мнения (например, чистка зубов занимает совсем не так много времени, как некоторые думают), одновременно игнорировались положительные аргументы для защищаемой позиции. Поддерживающая защита, наоборот, развивалась только положительно для собственной позиции: выдвигались лишь позитивные аргументы, в то время как игнорировались возможные контраргументы (например, если чистить зубы, то они никогда не будут болеть). Результаты показали, что первый вид защиты гораздо устойчивее по отношению к давлению и стабильнее по времени, чем второй. Согласно концепции автора, первая защита отличается от второй тем, что посредством ссылки на возможные контраргументы происходит «иммунизация» позиции испытуемого, что способствует большей сопротивляемости последующей атаке, чем при второй защите, которая лишена такого «иммунитета».

Обобщая результаты исследований по аргументации, можно сказать следующее. Двусторонне аргументированное сообщение предпочтительнее и более эффективно: а) в образованных аудиториях, б) когда известно, что аудитория расходится во мнении с коммуникатором, в) когда есть вероятность контрпропаганды в будущем («иммунитет»). Односторонняя аргументация лучше, когда позиции реципиента и коммуникатора сходны и в дальнейшем не предполагается контрпропаганды. Двусторонне аргументированное сообщение в группах с низким образовательным уровнем не только неэффективно, но даже вызывает отрицательные эффекты. Понятно, что способы аргументирования очень важны для преодоления логического непонимания. Однако ясно и то, что любой вид аргументации — это один из способов управления мышлением партнера. Возможны и другие способы управления им. Так, в общении важно уметь управлять и «направлением» мышления партнеров. Эффективность общения существенно зависит от того, насколько партнеры глубоко вовлечены в общение. А это последнее тесно связано с тем, насколько сознательно подходит человек к решению тех или иных вопросов, просто ли он слушает и смотрит или не только слушает, но и обдумывает то, что слышит и видит. Для повышения эффективности общения важно иметь возможность или хотя бы шанс «включить» и направить мышление собеседника в «нужном» (в соответствии с целями) направлении.

Один из наиболее известных приемов управления мышлением другого — это риторический вопрос. Суть его сводится к тому, что говорящий и слушающий используют вопросы, на которые они не ждут ответа, а предполагают отвечать на него сами. Дело в том, что вопрос — пусковая точка мыслительного процесса, и, задавая риторический вопрос, говорящий так или иначе надеется «включить» мышление собеседника и направить его в нужное русло (навязывать логику).

Великолепный пример использования риторического вопроса дал выдающийся русский адвокат Плевако. Однажды он защищал одну нищую старуху, которая обвинялась в краже французской булки и благодаря своему дворянскому происхождению подлежала юрисдикции суда присяжных. Выступавший перед Плевако прокурор произнес часовую обвинительную речь, общий смысл которой сводился к тому, что хотя преступление, которое совершила обвиняемая и невелико, но осуждена она должна быть по всей строгости закона, так как Закон есть Закон, и любое даже незначительное его нарушение, как кража французской булки, подрывает основы Закона, самодержавия и в конечном счете наносит непоправимый вред Российской империи. Речь прокурора была произнесена с большим подъемом, очень убедительно и эмоционально; она произвела большое впечатление и на присяжных, и на публику.

Речь адвоката состояла практически из нескольких фраз, причем основная смысловая нагрузка в них легла как раз на риторический вопрос. Сказал же он следующее: «Уважаемые господа присяжные. Не мне напоминать Вам о том, сколько испытаний выпало на долю нашему государству и в скольких из них Россия вышла победительницей. Устоев Российской империи не смогли подорвать ни татаро-монгольское нашествие, ни нашествие шведов, турок, французов. Как вы думаете, вынесет ли Российская империя одну французскую булку?» Риторический вопрос нашел ответ в приговоре — подзащитная Плевако была оправдана.

Можно завершить разговор о преодолении логического барьера достаточно общим, но тем не менее очень существенным выводом: для того чтобы быть понятым собеседником, надо по возможности учитывать логику партнера. Для этого необходимо примерно представлять себе позиции, а также индивидуальные и социально-ролевые особенности, так как приемлемость или неприемлемость той или иной логики для партнера в основном зависит от его исходной направленности. Очень хороша об этом сказано у замечательного американского поэта Огдена Нэша:

«Здесь не место заниматься истоками явления и тем паче его частотностью,

Но запомните, что разум многих людей помещается за дверью

с надписью „к себе", так что, если вы, не заметив надписи,

станете давить на дверь логикой фактов, вы добьетесь только того, что дверь

закроется с максимальной плотностью.

Я не собираюсь делать выводы за вас, как досужий моралист, сочинитель басен,

Но должен признаться, что всякая речь звучит для меня гораздо

убедительней, ежели я согласен с оратором, нежели если я с ним не согласен».

Понимание партнера, адекватное представление о его точке зрения, целях, индивидуальных особенностях — главное условие для преодоления всех без исключения барьеров, так как чем больше говорящий считается с особенностями слушающего, тем более успешной будет коммуникация.

Глава 4.Вариант коммуникативного анализа текста

4.1 Схема анализа коммуникативной структуры текста

В схеме анализа коммуникативной структуры речи предусмотрены три крупных раздела, получающие более детальную проработку.

Основные элементы структуры речевого общения

1. Одним из первостепенных элементов является преследуемая говорящим цель. В речевом общении обычно достаточно легко различают два вида целей — ближайшая, непосредственно выражаемая говорящим и более отдаленная, долговременная, нередко воспринимаемая как целевой подтекст, подчас трудно разгадываемый. Тот и другой вид целей имеет много разновидностей, их вряд ли можно описать исчерпывающе, так что предлагаемый список нужно считать открытым. Основными разновидностями ближайшей цели общения, по нашим материалам, являются следующие: интеллектуальная (получение информации, в том числе оценочной, выяснение позиций, поддержка мнения, развитие темы, разъяснение, оспаривание); отношенческая (поддержка или отталкивание партнера, развитие или остановка коммуникации); побуждение к действию (существующие варианты перечислить невозможно); направленная на изменение эмоционального состояния (развеяться, развлечься, разрядиться).

В отличие от детей, у которых речевое общение строится преимущественно на достижении ближайших целей, у взрослых за ближайшими целями часто стоит целевой подтекст, на порядок углубляющий и усложняющий общение. Так, ближайшая цель — получить информацию, поддержать мнение, оспорить — может иметь в подтексте выяснение истины, а может быть лишь внешним выражением намерения заявить о себе, утвердить свой статус; поддержка разговора часто служит долговременной цели установления добрых отношений; побуждение к действию, скажем ребенка, бывает формой реализации воспитательных воздействий (приучить к послушанию, аккуратности и т. п.). Долговременные цели говорящего выясняются и понимаются по общему характеру разговора, знанию человека, по непроизвольным проявлениям, не всегда осознаваемым. Часто они более или менее тщательно скрываются людьми, порой принимаются меры к их маскировке. Ставящиеся или достигаемые в общении речевые цели существенно характеризуют человека, их сочетание образует различные варианты речевого поведения, например: доброжелательный, эмоционально положительный интеллектуал, не любит командовать и давать указания; или: притворщик, говорит одно, хочет другого, склонен командовать и т. п.

2. Отдельные стороны ведения разговора могут быть также рассмотрены в коммуникативном аспекте. Показательна здесь активность участия человека в разговоре, а именно частота включения в него (при наличии других желающих) и продолжительность участия в нем. Этот показатель неоднозначен: он может свидетельствовать о степени заинтересованности человека как в теме разговора, так и в самом общении, в его участниках; о самооценке человека в рассматриваемой ситуации (варианты: скромная молчаливость — самоуверенная неспешная разговорчивость); об общей склонности человека к развернутости или лаконичности высказываний. Тем самым показатель активности участия в разговоре, будучи потенциально информативным, в каждом конкретном случае требует дифференцированной оценки.

3. Обратная «вызванная» реакция слушающих на высказывание говорящего является первостепенной важности элементом речевой коммуникации. По сути она составляет цементирующий момент общения, ее отсутствие приводит к разрушению коммуникации (не получая ответа на заданный вопрос, человек чувствует себя задетым и обычно либо добивается ответа, либо прекращает разговор), Более того, обратная реакция со стороны слушателя в виде выраженного длящегося интереса к говорящему составляет общий фон, на котором только и может развертываться разговор. При отсутствии такого интереса общение становится тяжелым и прерывается. Своеобразие структуры речевого общения состоит в том, что в ряде случаев обратная реакция совпадает с результатом, на который направлен разговор. Так, при ближайшей цели запросить информацию вызванная реакция и результат состоят в получении (отказе) информации; при цели оспорить утверждение обратная реакция и результат — согласие (несогласие) оппонента; цель разъяснить нечто — реакция и результат обнаружение понимания (непонимания); цель получить оценку — реакция и результат выражение оценки (отказ дать ее); цель побудить к действию — реакция и результат выполнение действий (невыполнение) и др. При более отдаленной цели: заявить о себе, утвердить статус — вызванная реакция и результат состоят в поддержке (неподдержке) заявки; цель установление отношений — реакция и результат согласие (несогласие); цель оказать воздействие - реакция и результат подверженность (неподверженность) воздействиям и т. д.

4. Отношение говорящего к реакции партнеров является достаточно примечательной характеристикой. Это отношение может иметь интеллектуальное и эмоциональное проявление. Интеллектуальная оценка обнаруживается как согласие с мнением партнера (иногда конформность), его учет, оспаривание, противостояние. Наблюдается: положительное эмоциональное отношение к вызванной реакции (удовлетворение, радость), отрицательное (неудовольствие, раздражение, нетерпение), а также эмоциональная глухота. Встречаются люди с выраженной склонностью к определенного вида реагированию на реакцию слушателей. Положительный тип; уважительность к партнеру, готовность понять его и удовлетворить выраженную просьбу, терпеливость; антипод: преувеличенная «нет» - реакция, нетерпеливость, раздражительность, нетерпимость к возражениям. Отношение к вызванной реакции партнеров составляет существенную характеристику человека и важный слой хода общения, влияющий на его конечный результат и общий тон.

5. Структура разговора нередко образуется за счет попеременно включения в него участников. При этом возникают новые показатели меры взаимодействия и связанности партнеров: а) обсуждение и интерес к общей теме (или каждый говорит о своем, как в эгоцентрической речи детей, по наблюдениям Ж. Пиаже), б) частота использования предложений (суждений) участников другими партнерами. Последний показатель (выраженный через количество случаев) может характеризовать как авторитетность человека, чьи суждения привлекают наибольшее внимание, так и позицию готовности (неготовности) партнеров принять и признать чужое мнение.

II. Характер взаимоотношений партнеров в общении

Содержание этого раздела не абсолютно отграничивается от предыдущего. Если в разделе I преимущественно обозначена действенная сторона общения, то здесь выявлен включенный в него отношенческий пласт. Понятно, что в обоих разделах возможны некоторые пересечения.

1. В диалогической речи более или менее явно выражается оценка говорящим своей статусно-ситуативной роли. Были выделены роли следующего характера: лидера, стремящегося повести за собой, убедить в правоте; хозяина, следящего за общим ходом дела, уравновешивающего интересы различных людей; «ужасного ребенка», способного нарушить любые запреты, выплеснуться с независимыми суждениями; роль «матери», неформально заботящейся об окружающих; роль гибкого человека, готового приспособиться к различным ситуациям и др. Этот список нуждается в пополнении и расширении.

В диалоге обнаруживаются и более общие позиции человека, выступающие часто независимо от ситуации. Они отражают как бы общий стиль взаимоотношений данного человека. Если пользоваться литературными примерами, то можно характеризовать как аристократический стиль Е. Онегина, романтический — Т. Лариной, практический — Чичикова, авантюристический — Хлестакова, роковой — Кармен и др. Выявление такого рода общего стиля в речи человека в настоящее время возможно, видимо, лишь интуитивным способом.

2. Определенное значение среди других коммуникативных приемов имеет установление величины дистанции между говорящими. Индивидуальная манера людей, по нашим материалам, значительно варьирует (а также зависит от условий общения). Некоторые люди стремятся к личному проникновению в обстоятельства и склонности партнера и адресуются к ним. Другие, напротив, отстраняются от собеседника. Устанавливая ту или иную дистанцию с партнером, человек по-разному открывает и себя. При интересе к личности партнера человек может стремиться не допустить в свой личный мир или не уметь сделать это. Сочетание этих позиций может быть различным.

3. Беседуя, люди применяют индивидуально различные стратегии и тактики. Хотя и трудно провести последовательное разделение коммуникативной стратегии и коммуникативной тактики, в рабочем порядке можно условиться о следующем. Под коммуникативной стратегией можно понимать приемы воздействия на слушателей путем логического убеждения, эмоциональной увлеченности, синтеза различных приемов (логических, эмоциональных, коммуникативных) и некоторые другие. Коммуникативная тактика включает более частные приемы установления контакта с аудиторией и воздействия на нее. Выявлены следующие формы коммуникативной тактики: а) включение аудитории в свою логику путем приглашения думать всем вместе (позиция «мы все»), б) адресация к конкретному человеку из - аудитории (или отсутствующему), позитивное и уважительное рассмотрение его мыслей, (позиция «вы — я»); в) отстраненность содержания речи от слушателей, движение по внутренней логике предмета (позиция независимости).

4. Эмоционально-оценочное реагирование аудитории на говорящего. Этот параметр на первый взгляд близок к обратной вызванной реакции партнеров, описанный в разделе I, п. 3. Однако различие между обоими показателями достаточно велико. В обратной вызванной реакции выступает как главная ее роль необходимого элемента структуры общения. В показателе эмоционально- оценочного реагирования выявляется отношенческий компонент, варьирующий по интенсивности и качеству и не определяющий ход общения. Диапазон эмоционально-оценочного реагирования партнеров очень велик — от восторженной влюбленности до презрительной ненависти. Возможны и более дифференцированные оценки: отдельные черты человека оцениваются высоко, другие рассматриваются как промахи, слабости. Эмоционально-оценочное реагирование аудитории в большой мере определяет протекание коммуникативной активности человека. Это особенно ярко выступает в таком виде общения, как театральное искусство, но сохраняет свое значение и при личных контактах. Информативность показателя эмоционально-оценочного реагирования аудитории троякая: он отражает глобальную оценку данного человека аудиторией; показательно, как человек, обычно чувствуя отношение, воспринимает эту оценку (радуется, преодолевает ее, падает духом и др.); показательно также, как индивид ведет себя, будучи членом оценивающей аудитории.

Ш. Обобщенные характеристики речевого общения

Введение данного раздела с несколько размытым содержанием вызвано необходимостью представить стороны коммуникации, выступающие в результате соотнесения, сравнения ранее описанных коммуникативных черт.

1. Показателен общий тон общения и его модификации у отдельных участников. Диапазон возможных вариантов здесь достаточно широк: любезный, мягкий, заинтересованный, вежливый, холодный, отстраненный, враждебный, угрожающий и др.

2. Соотношение интеллектуальных, эмоциональных, коммуникативных, прагматических элементов общего разговора и у отдельных его участников. Это соотношение, по сути, характеризует общий тип и направленность общения. Достаточно специфично для различных людей обсуждать преимущественно интересующие их темы: домашние дела, свои чувства или «высокую материю».

3. Особые приметы отдельных коммуникантов. Они видны из характеристики индивидуальной манеры людей по сравнению с другими. Выделяются яркие индивидуальные черты, составляющие коммуникативную силу человека: остроумие, находчивость, юмор, афористичность, эрудированность. Обнаруживаются и слабые стороны организации общения, допускающие их негативное использование при недоброжелательном настрое партнеров: медленность реагирования, ненаходчивость, излишняя деликатность, тихий голос, неинициативность.

4. Репертуар речевых ролей. Известно, что люди по-разному организуют коммуникацию в различных условиях (на работе, в семье, на улице, вообще с разными партнерами). Богатство речевых ролей может служить показателем коммуникативной изобретательности, гибкости человека.

Суммируем сказанное в кратком перечне. Итак, схема анализа коммуникативной структуры текста включает:

I. Основные элементы внешней структуры общения.

1. Цель: а) ближайшая, непосредственно выражаемая говорящим, б) целевой подтекст (долговременная цель).

2. Характеристики процесса говорения: а) количество включений в разговор, б) продолжительность участия в разговоре.

3. Обратная реакция (аналог результата): а) ближайшая, б) отсроченная.

4. Отношение к обратной реакции.

5. Использование предложений (суждений) говорящего другими участниками общения.

6. Использование говорящим суждений (предложений) партнеров.

II. Характер взаимоотношений партнеров в общении.

1. Выражение статусно-ситуативной роли говорящего.

2. Личное проникновение в партнера (степень выраженности).

3. Готовность допустить в себя (степень выраженности).

4. Коммуникативная стратегия и тактика. 5. Эмоционально-оценочное реагирование аудитории на говорящего.

Ш. Обобщенные характеристики речевого общения.

1. Общий тон коммуникации и отдельных ее участников.

2. Соотношение интеллектуальных, эмоциональных, коммуникативных и прагматических элементов общего разговора и у отдельных участников.

3. Особые приметы коммуникантов.

4. Репертуар, речевых ролей.

4.2 Анализ полилога по приведенной схеме

С опорой на приведенную схему проанализирован полилог между 4-я участниками — людьми приблизительно равного возраста и одинакового служебного положения, давно знакомыми между собой. Полилог представлял собой свободную беседу на актуальную для всех четверых тему — авария на Чернобыльской АЭС. Беседа возникла стихийно, однако участники были осведомлены о том, что их разговор записывается на пленку.

Текст полилога расшифровывался и фиксировался в таблице, содержащей соответствующие схеме анализа коммуникативной структуры текста опорные характеристики. Высчитывались количественные показатели полилога, отражающие индивидуальные особенности интерактивного речевого поведения. Анализ содержания высказываний проводился по принципу проективных методов, согласно которому человек склонен всякую многозначную ситуацию (в том числе и возникающую в беседе при обсуждении той или иной темы) истолковывать в соответствии со своим прошлым опытом и личными потребностями.

За одно высказывание принималась фраза или несколько фраз, объединенные единой содержательной темой и высказанные в промежутке между репликами других участников. Адекватность полученных психологических характеристик участников полилога оценивалась экспертно их сослуживцами психологами.

Результаты анализа.

Участник Н. Цель включения в беседу — выяснение позиций собеседников, получение информации. Целевой подтекст — установление истины. Речевая активность — 35 реплик, или 33% от общего числа реплик полилога. Относительно других участников, самый высокий показатель «обращенности на себя» (эгоцентризма в речи)— 45% от общего числа поданных Н. реплик. 63% реплик Н. являлись откликами на чужие высказывания (3-е место среди участников полилога), одновременно каждая реплика Н. получала хотя бы один отклик у собеседников. Последнее во многом объясняется обилием задаваемых Н. вопросов, провоцирующих других участников полилога на ответные высказывания. Н. учитывает обратную реакцию партнеров, относится к ней эмоционально положительно.

По числу новых тем Н. обнаруживает среднюю продуктивность — 11% всех реплик Н. приходятся на новые темы (2-й по величине показатель среди участников). Число прерываний Н. других участников — 26% от всех прерываний в полилоге. Показатель прерываний Н. другими участниками относительно низок— 17% от общего числа прерываний участниками друг друга. По распределению реплик большая часть прерываний, как и большая часть продолжений реплик Н., приходится на участника Ш., и у Ш. соответственно на Н., что позволяет выделить пару Н. — Ш. как ведущую полилога. По количеству взаимопродолжений Н. образует симметричную пару с Ш. (рис. 2). Однако Н. больше сфокусирована на Ш. в ущерб другим участникам, чем Ш. на Н. (т. е. распределение внимания Ш. к репликам других участников полилога более равномерно). Это, возможно, объясняется тем, что Н. считает себя человеком достаточно авторитетным в коллективе и, оппонируя Ш., не ищет поддержки других участников. С определенной вероятностью можно говорить о позиции независимости, занимаемой Н. в коллективе.

Коммуникативная стратегия Н.— логическое убеждение, способ реализации — включение партнеров в свою логику. В речи Н. преобладают интеллектуальные элементы, выражен также коммуникативный, направленный на организацию межличностного взаимодействия аспект речи. Общий тон коммуникации вежливый, заинтересованный.

Проективная сторона высказываний Н. Большинство реплик Н. направлено на сбор и интеллектуальный анализ информации. Данный участник, как правило, не говорит о каких-либо конкретных людях; в качестве участников событий в высказываниях Н. выступают обобщенно «люди», «врачи», «пожарные»... Содержательный анализ конфликтов между персонажами в высказываниях Н. позволяет предположить наличие у Н. опасений оказаться во власти ситуации. Общий эмоциональный фон речи Н. стабилен; чувствуется некоторая дистантность, интеллектуальная отстраненность Н. от событий, о которых идет речь. В данном полилоге Н. выполняет роль «вопрошателя», интеллектуального затравщика беседы.

Участник Ш. Цель включения в беседу — оспаривание выражаемых мнений, разъяснение, развитие коммуникации; целевой подтекст — оказание воспитательного воздействия.

Речевая активность — 47 реплик, или 43% от всех реплик полилога. Показатель «эгоцентризма в речи» невысок — 14% от общего количества реплик Ш. Большая часть высказываний Ш; (76%) — реакция на чужие реплики, в то же время лишь 57% реплик самой Ш. вызвали отклик партнеров, т. е. по сравнению с Н. много реплик Ш. уходит «вхолостую». Ш. достаточно часто прерывается собеседниками (прервано 30% реплик — второй по величине показатель). По количеству прерываний Ш. других участников показатель невысок — 17% от всех реплик Ш., или 30% от общего числа прерываний участниками друг друга. Для Ш. характерна частная смена тем разговора: 57% новых тем принадлежат Ш. (самый высокий показатель среди участников).

Большая часть откликов Ш. приходится на высказывания Н., вместе с тем Ш. уделяет достаточное внимание высказываниям других участников — на всех графиках (рис. 2) пик продолжения высказываний приходится на Ш. Статусно-ситуативная роль Ш. в коллективе достаточно выражена, это старший, опытный человек. Коммуникативная стратегия Ш. строится на выраженной заинтересованности в разговоре и собеседниках. Эмоциональная увлеченность и заразительность речи обеспечивают эмоциональный контакт с партнерами. Наряду с относительно высоким весом эмоциональных элементов, речь Ш. отличают отчетливая коммуникативная направленность, доброжелательный тон. Проективная сторона высказываний Ш. Высказывания Ш. характеризуются высоким уровнем эмпатии Ш. отождествляет себя с персонажами своей речи, говорит как бы от их лица и ощущает себя очевидцем событий. Вследствие значительной идентификации Ш. чувствует ответственность за тех незнакомых людей, о которых говорит, и поэтому «защищает» их. Ш. не ищет «подводных течений» события и, сосредоточиваясь на подробностях, не замечает противоречий в своем фактическом материале. Если какая-либо реплика не принимается (оспори вается) партнерами, Ш. не вступает в спор, быстро соглашается, переходит к другой теме или подхватывает реплику собеседника. Эта особенность компенсирует относительно частое прерывание Ш. партнерами. Темы высказываний Ш. разнообразны, единственное, что их объединяет,— это прямая или косвенная причастность Ш. событиям, о которых идет речь, рассмотрение их с позиций личного опыта. Таким образом, данный участник выполняет в полилоге роль очевидца-рассказчика.

Участник Л. Цель вступления в беседу — разъяснение; целевой подтекст — возможно, выявление особой осведомленности.

Речевая активность Л. в данном полилоге невысока: 14 реплик, или 13% от общего их числа в полилоге. Это объясняется, по-видимому, слабой включенностью Л. в беседу,— реплики данного участника иногда идут невпопад. О слабой коммуникативной связи с собеседниками говорит также высокий показатель эгоцентризма речи (43%), выпадение значительной части реплик Л. из общей канвы беседы (лишь половина из них так или иначе продолжает высказывания партнеров, приблизительно столько же вызывает ответную реакцию). Л. часто прерывает собеседников — 22% от общего числа прерываний в полилоге (при общей низкой активности очень высокий показатель). Коммуникативные отношения Л. с другими участниками несимметричны: если ответные реплики Л. равномерно распределены между Н. и Ш., то среди ответных реплик на Л. значительно больше принадлежащих Ш., чем Н. (рис. 2) . Сама Л. чаще других прерывает Ш. и относительно редко И. Общий тон речи Л. деловой, энергичный: При незначительности участия в беседе выявить более общие характеристики речевого поведения Л. не удается.

Проективная сторона высказываний Л. В данном полилоге Л., так же как и Ш., интересуют отдельные эпизоды с их подробностями; обсуждаются, как правило, чувства, переживания и поведение людей — участников событий разговора. Это в большинстве своем конкретные, иногда знакомые Л. люди, отношение к которым временами шутливо-пренебрежительное. На основе анализа конфликтной сферы высказываний, можно предположить у Л. неадекватность механизмов самооценки и в качестве компенсации — занижение оценки других людей. В целом можно считать, что, будучи невольным участником беседы, Л. включается в нее с позиций особой компетентности в теме и на этой основе пытается внести коррективы в ход обсуждения.

Участник И. Цель включения в беседу — поддержка партнера и высказываемого им мнения, развитие коммуникации. Целевой подтекст не прочитывается, возможно, это — поддержание отношений.

Речевая активность среди всех участников полилога самая низкая: 11 реплик, или 10% от всех реплик полилога. У И. самый низкий показатель «эгоцентризма» речи (17%) . Большинство (90%) реплик И. являются продолжением чужих высказываний, однако лишь половина из них в свою очередь вызвала отклик собеседников (55% — третий по величине показатель). Невелика продуктивность по количеству новых тем — 7% всех новых тем в полилоге приходится на И. И. часто прерывает других участников и еще чаще перебивается ими (45% реплик И. были прерваны— самый высокий показатель по данному полилогу). Взаимоотношения И. с другими участниками несимметричны: И. значительно чаще продолжает Н., чем прерывает, а в отношении Ш.— наоборот, чаще прерывает, чем продолжает. В данном полилоге И. практически игнорирует Л.: не прерывает, но и не продолжает. Общий тон речи И. эмоциональный, заинтересованный.

Проективная сторона высказываний И. Несмотря на небольшое количество реплик, И. полноценно участвует в беседе. Практически все реплики находятся в русле тем полилога, по-видимому, И. внимательно следит за его ходом. Высказывания И. носят несколько обобщенный характер. Создается впечатление, что И. испытывает в разговоре напряжение и скованность. В интонациях И. часты оттенки иронии. Полученные данные позволяют с некоторой вероятностью предположить наличие у И. высокого уровня реактивной тревожности. Однако небольшой объем высказываний не позволяет сделать какие-либо выводы относительно личностно-смысловой сферы И. В данном полилоге позиция И. не является достаточно самостоятельной, в то же время заинтересованное внимание и участие И. во многом поддерживают развитие беседы.

Заключение

Результаты полученные в ходе работы: Выявлены основные закономерности построения речевой коммуникации, причины появления фонетического, семантического, стилистического и логического уровня непонимания. Составлена схема коммуникативной структуры текста и проведен анализ реального текста по составленной схеме.

Общий вывод: Полученные результаты позволяют сделать вывод о существование «постулатов нормального общения» — разделяемую партнерами по процессу коммуникации систему взглядов на внешний мир, на отражение его в сознании и в актах коммуникации. Для осуществления нормального процесса общения необходимо соблюдение постулата об информативности, постулата о неполноте описания, постулата о тождестве, постулата о детерминизме, постулата об общей памяти, постулата о способности прогнозировать будущее, постулата об истинности, постулата о семантической связности. Однако несмотря на соблюдение выше перечисленных правил в процессе коммуникации возникает непонимание. Это объясняется процессом контрсуггестии, проявляющейся в непонимании на фонетическом, семантическом, стилистическом и логическом уровнях непонимания. Существуют специальные приёмы преодоления контрсуггестии, устраняющие непонимание на различных уровнях. Также возможно создание схемы коммуникативного анализа текста и её применение для анализа реальной коммуникации. Гипотеза доказана,задачи решены.

Практическая значимость: Полученные результаты позволяют сделать своё общение более эффективным, что является условием успешности в профессиональной и общественной деятельности. Эти знания помогут лучше понять свои проблемы и трудности, причины своих успехов и неудач в общении, помогут найти пути и способы перестроить себя, своё мышление и поведение, что в конечном счёте должно привести и к более успешному общению, и как следствие к успеху в жизни.

Список литературы

1. Войскуновский А. «Я говорю, мы говорим…» М., 1990

2. Крылов А. А. «Психология» М., 1999

3. Крижанская Ю. С., Третьяков В. П. «Грамматика общения» С.-П., 1990

4. Немов Р. С. «Психология» М., 2001

5. Ушакова Т. Н., Павлова Н. Д., Зачесова И. А. «Речь человека в общении» М., 1989