Государственная власть и идеология

СОДЕРЖАНИЕ

1. Понятие и содержание идеологии

2. Государственная власть и идеология

2.1 Идеократическое государство

2.2 Идеология Платона и Аристотеля

3. Основные идеологические явления XVI века в России

4. Идеология, как национальная идея (США)

5. Идеология нового времени

5.1 Идеология тоталитаризма Аренд Ханны

5.2 Идеологии как детерминанта политики в эпоху модерна (У. Матц)

6. Современные представления о роли идеологии в государстве (на примере России)

6.1 Цинизм как идеология нашего времени

6.2 Русский патриотизм как идеология 21 века

6.3 Нужна ли идеология современной России?

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

1. Понятие и содержание идеологии

Что такое идеология? Теория государства не дает развернутого определения. В зарубежной научной литературе она, по существу, идентифицируется с понятием "социально-политическая доктрина".

Идеология – система политических, правовых, нравственных, религиозных, эстетических и философских взглядов и идей, в которых осознаются и оцениваются отношения людей к действительности.1

Наиболее распространенное понятие идеологии в нашей стране - это система социальных идей, оценок, требований конкретного класса, cоциально значимых групп, опирающихся на определенные теоретические установки, выражающие общественное положение интересы и программные цели данного класса, социальной группы, играющие практическую роль в функционировании политической системы.

С точки зрения философии, идеология (греч. учение об идеях) – это согласно направлению во французской философии периода Великой революции, метод установления практических правил воспитания, этики и политики посредством точного познания физиологической и психической организации человека и физического мира.2

«В понятии «идеология» отражается одно открытие, сделанное в ходе политической борьбы, а именно: мышление правящих групп может быть настолько тесно связано с определенной ситуацией, что эти группы просто не в состоянии увидеть ряд фактов, которые могли бы подорвать их уверенность в своем господстве. В слове «идеология» имплицитно содержится понимание того, что в определенных ситуациях коллективное бессознательное определенных групп скрывает действительное состояние общества как от себя, так и от других и тем самым стабилизирует его».3

Слово «идеология» не имело вначале онтологического оттенка, ибо первоначально означало лишь учение об идеях. Идеологами называли, как известно, сторонников одной философской школы во Франции, которые вслед за Кондильяком отвергли метафизику и пытались обосновать науки о духе с антропологических и психологических позиций. Понятие идеологии в современном его значении зародилось в тот момент, когда Наполеон пренебрежительно назвал этих философов (выступавших против его цезаристских притязаний) «идеологами». Тем самым это слово впервые получило уничижительное значение, которое оно – так же как слово «доктринерский» – сохранилось по сей день. Однако если исследовать это «пренебрежение» в его принципиальном значении, то окажется, что речь идет об уничижении гносеологического и онтологического характера, ибо объектом его является мышление противника. Можно более точно определить направленность этой уничижительной оценки: она носит онтологический и гносеологический характер, ибо утверждает ирреальность мышления противника. Но можно задать еще и следующий вопрос: ирреально по отношению к чему? Ответ будет гласить: по отношению к практике, практике политического деятеля. С этого момента термин «идеология» обретает дополнительный смысл, согласно которому каждая мысль, определенная как идеология, не может иметь практического значения; единственный же доступ к действительности открывает практическая деятельность, и в сопоставлении с ней мышление вообще – или в каком – либо частном случае определенное мышление – оказывается несостоятельным. Тем самым становится очевидным как на формирование нового значения слова накладывает отпечаток позиция его создателя, т.е. политического деятеля. Новое слово санкционирует специфическое восприятие действительности, присущее политику, как бы пропагандирует его практический иррационализм, весьма далекий от того, чтобы воспринимать мышление как орудие познания действительности.

Слово «идеология» утвердилось в этом понимании в течение XIX в. А это означает, что мироощущение политического деятеля и его представления о действительности все более вытесняют схоластически-созерцательное восприятие и мышление; и с этого момента звучащий в слове «идеология» вопрос – что же действительно есть действительное? – более не исчезает. Однако это надо понимать правильно: вопрос о природе действительности сам по себе не нов; решительным сдвигом следует считать то, что этот вопрос все настойчивее ставится в сфере общественного мышления (а не в замкнутой академической сфере) в том направлении, как того требует слово «идеология», т.е. отправляясь от восприятия политика.

Необозримая на первый взгляд многозначность понятия «идеологии» создает видимость единства, в котором совершенно различные стадии в истории значения этого понятия предстают перед нами в некоем взаимопереплетении. Помочь, на мой взгляд, может в данном случае лишь анализ, освобождающий отдельные, находящиеся во взаимопереплетении элементы этой видимости единства и последовательно выявляющий в истории и совокупности событий каждый раз именно ту область, где из постоянно меняющейся структуры выступает тот или иной компонент анализируемого значения понятия. Другими словами, я попытаюсь провести социологический анализ этого значения на основе работы Мангейма К. «Идеология или утопия», чтобы тем самым осветить проблемы в рамках исторической реальности.

Возможность исторического и социального анализа создается прежде всего посредством точного фиксирования колебаний значения в «готовом», т.е. уже сложившемся и воспринимаемом нами понятии. Подобный анализ, по мнению Мангейма, показывает нам, что в общем можно различать два значения понятия «идеология». Первое он называет частичным, второе тотальным.

О понятии частичной идеологии мы говорим в тех случаях, когда это слово должно означать, что мы не верим определенным «идеям» и «представлениям» противника, ибо считаем их более или менее осознанным искажением действительных фактов, подлинное воспроизведение которых не соответствует его интересам. Здесь речь может идти о целой шкале определений – от сознательной лжи до полуосознанного инстинктивного сокрытия истины, от обмана до самообмана. Подобное понятие идеологии, которое лишь постепенно обособилось от простого понятия лжи, может быть по ряду причин названо частичным. Его частичный характер сразу бросается в глаза, если противопоставить ему понятие радикальной тотальной идеологии. Можно говорить об идеологии эпохи или конкретной исторической и социальной группы (например, класса), имея в виду своеобразие и характер всей структуры сознания этой эпохи или этих групп.

Общность этих двух понятий идеологии, а также их различия очевидны. Общность их состоит для нас, по-видимому, в том, что они позволяют нам постигнуть содержание мышления («идеи» противника) не посредством прямого понимания, погружения в сказанное (в этом случае мы говорим об имманентной интерпретации ), а обходным путем, посредством понимания коллективного или индивидуального субъекта, высказывающего эти «идеи», которые мы рассматриваем как функции его социального бытия. А это означает, что наше понимание упомянутых идей как определенных мнений, утверждений, объективаций, идей в самом широком смысле этого слова основано не на их имманентной сущности, а на социальном положении субъекта, что мы интерпретируем их как функции его социального бытия.

Таким образом, оба понятия идеологии превращают «идеи» в функции их носителя и его конкретного положения в социальной сфере. Если в этом заключается их общность, то между ними существуют и серьезные различия. Мангейм называет следующие из них:

1. Если понятие частичной идеологии рассматривает как идеологию лишь часть высказываний противника (и только в аспекте содержания), то понятие тотальной идеологии ставит под вопрос все мировоззрение противника (в том числе и его категориальный аппарат), стремясь понять и эти категории, отправляясь от коллективного субъекта.

2. Понятие частичной идеологии производит функционализацию лишь на психологическом уровне. Так, например, если говорят, что то или иное высказывание противника – ложь, что он скрывает от себя или других действительное положение дел, то при этом еще исходят из наличия некоей общей основы – в той мере, в какой речь идет о ноологическом (теоретическом) уровне. Функционализация, совершаемая понятием частичной идеологии, происходит только на психологическом уровне. Здесь ложь еще может быть раскрыта, источники обмана устранены, подозрение в идеологии еще не носит по существу радикальный характер. Совершенно иначе обстоит дело, когда речь идет о понятии тотальной идеологии. Так, если говорится, что определенная эпоха живет в одном мире идей, мы – в другом, что некий конкретный исторический социальный слой мыслит в других категориях, чем мы, то имеется в виду не только содержание отдельных мыслей, а совершенно определенная система мыслей, определенный вид переживания и интерпретации. Там, где с социальным бытием субъекта соотносят не только содержание и аспект его мышления, но и форму этого мышления, в конечном итоге весь его категориальный аппарат, функционализируется и область ноологии. В первом случае функционализация происходит только на психологическом, во втором – на ноологическом уровне .

3. В соответствии с этим различием понятие частичной идеологии связано обычно с психологией интереса, понятие тотальной идеологии использует в первую очередь формализованное понятие функции, направленное на постижение объективных структурных связей. Понятие частичной идеологии исходит из того, что тот или иной интерес служит причиной лжи и сокрытия истины, Понятие тотальной идеологии основано на мнении, что определенному социальному положению соответствуют определенные точки зрения, методы наблюдения, аспекты. Здесь также часто применяется анализ интересов, но не для выявления каузальных детерминант, а для характеристики структуры социального бытия. Следовательно, здесь господствует тенденция заменить психологию интереса структурно – аналитическим или морфологическим соответствием между социальным бытием и формой познания. Поскольку частичное понятие идеологии по существу никогда не выходит за пределы психологизации, здесь субъектом, с которым в конечном счете все соотносится, является индивид. Он остается им и тогда, когда речь идет о группах, ибо психические процессы происходят только в отдельном человеке, в индивидуальной психике. Что касается словоупотребления, то часто, правда, пользуются выражением «групповая идеология»; однако групповое существование может здесь означать только то, что пребывающие в одной группе индивиды обычно реагируют однородно – это может быть непосредственной реакцией людей одного и того же социального положения или следствием прямого духовного взаимовлияния. И если это предначертано их социальным положением, они оказываются во власти одних и тех же иллюзий и заблуждений. Полагая, что идеология формируется только в акте переживания, мы отказываемся от возможности трансцендировать индивида в сторону какой – либо коллективности. Индивид как таковой может быть трансцендирован в сторону коллективного субъекта лишь на ноологическом уровне. Каждое исследование идеологии (частичной), которое проводится на психологическом уровне, постигает в лучшем случае слой коллективной психологии. Напротив, тот, кто работает с понятием тотальной идеологии и, следовательно, функционализирует связи в ноологической сфере, проводит эту функционализацию применительно не к психологическому, реальному субъекту, а к «субъекту причисления». Здесь достаточно указать на это различие, не входя в связанную с этим вопросом сложную методологическую проблематику.

Одно время казалось, что выявление идеологического аспекта в мышлении противника является исключительной привилегией борющегося пролетариата. Общество быстро забыло об исторических корнях этого слова, и не без основания, ибо только в марксистском учении этот тип мышления получил последовательно методическую разработку. Только здесь сливается понятие частичной и тотальной идеологии, все более последовательно разрабатывается учение о классовых интересах, только в марксизме в силу его гегельянской основы преодолевается чисто психологический подход и проблема перемещается в сферу философии сознания; только в марксизме учение о возможности «ложного сознания» обретает новый смысл, а политическая практика становится наряду с экономикой решающим критерием того, что во всей совокупности идей является идеологией и что имеет реальную значимость. Поэтому нет ничего удивительного в том, что понятие идеологии связывали прежде всего с марксистско-пролетарской системой мышления, более того, даже отождествляли с ней. Однако в ходе развития истории идей и социальной истории эта стадия была преодолена. Оценка «буржуазного мышления» с точки зрения его идеологичности не является более исключительной привилегией социалистических мыслителей; теперь этим методом пользуются повсеместно, и тем самым мы оказываемся на новой стадии развития.

Все более подтверждаются слова Макса Вебера: «Материалистическое понимание истории – не останавливающийся по желанию пассажиров фиакр; он не повинуется и носителям революции» . Проблема идеологии носит слишком общий и принципиальный характер, чтобы она могла длительное время оставаться привилегией одной партии; никто не мог воспрепятствовать противникам марксизма подвергнуть анализу, направленному на выявление идеологичности, и это учение.

Понятие идеологии (и утопии) связано с пониманием того, что помимо обычных источников заблуждений существуют ложные структуры сознания; здесь принимается во внимание тот факт, что «действительность», постигнуть которую нам не удается, может быть динамичной, что в одной и той же историко-социальной сфере могут существовать различные структуры ложного сознания, – одни из них опережают «современное» им бытие, другие отстают от него. В обоих случаях эти структуры сознания маскируют бытие, вследствие чего понятие идеологии исходит из той «действительности», которая постигается только практикой.

Является ли идеология неотъемлемой частью общественной структуры и обязательным элементом функционирования государства? Несомненно. Мировой опыт показывает, что от идеологической работы не отказывалось ни одно государство, потому что для созидания, осуществления преобразований в стране всегда нужны люди, приверженные выдвигаемой концепции, идеалу, воззрению.

В чем ценностный смысл государственной идеологии? Во-первых, она дает представление населению о направлении движения общества и государства, о смысле государства, так как предполагает формирование общих принципов существования государства, его политики, разделяемым большинством данного общества. Для населения это может звучать как ответы на вопросы: кто мы? зачем мы? куда держим путь? Только имея ответы, может быть сформулирован конкретный образ ближайшего и отдаленного будущего - не только желаемого, но и, коль скоро это реалистический идеал, практически осуществимого. Таким образом, идеология становится движущей силой общественного развития, выступает как инструмент политической мобилизации общества. В этом ее ключевой прикладной аспект. Примеров, когда те или иные ценности на достаточно длительный период становились и мобилизационным, и интегрирующим началом национальной жизни много. Скажем, такие части идеологии, как свобода и равенство в революционной Франции, идея национального единства в Германии XIX в., идея коммунизма при жизни нашего поколения. Насколько они разделялись всей нацией - вопрос другой. Но их мобилизующая сила доказана исторически.

Во-вторых, государственная идеология связана с легальностью власти. Идеи, находящие поддержку у населения повышают ее легитимность и легитимацию, усиливают государственную власть и, соответственно, увеличивают эффективность общественных и государственных преобразований. Поэтому государство не было бы государством, если бы не владело той или иной пропагандистской машиной, тем или иным орудием воздействия на массы и массовое сознание для укрепления выбранной им идеологии. Идеология - это мощное объединяющее средство, без которого любое государство разваливается, теряет свою монолитность, поэтому никакое государство не может быть неидеологическим длительный период.

В-третьих, идеология нужна не только государству, но и населению. Идеология не просто совокупность определенных идей. Это система воззрений на мир, общество и человека, государство и человека, система, определяющая ту или иную ценностную ориентацию (это - хорошо, это - плохо) и линию поведения. Ее отсутствие ведет к утрате координат, позволяющих человеку ориентироваться в обществе, и, как следствие, социальная реальность для некоторых оказывается лишенной смысла, а будущее выглядит неопределенно.

Но, как и в любом явлении, в идеологии наряду с положительными имеются и отрицательные моменты. Идеология, какой бы социальный и нравственный заряд она изначально ни несла, став государственной, развивается по законам государственной идеологии - она должна обслуживать интересы данного государства. Но интересы государства и общества, как правило, не совпадают. Далее, государственная идеология, стремясь к самосохранению, имеет тенденцию к закостенению, но, останавливаясь в развитии, она, в конечном итоге, готовит почву для застоя всего общества.

2. Государственная власть и идеология

2.1 Идеократическое государство

Любой страной управляют или люди богатые, или люди сильные. Точнее, в государстве есть и те и другие, вопрос в том, кому принадлежит владычество в данный период. И те и другие нужны любому обществу, построенному на разделении функций. Государственная власть принадлежит одному из сословий, но никогда - всему обществу. Разумеется, правящая элита всеми силами маскирует этот факт, объявляя себя "всенародно избранной", "выражающей интересы неси нации" и т.п. На самом деле правящее сословие думает и печется главным образом и прежде всего только о своих интересах. Это особенно наглядно проявляется в тот момент, когда одно государство завоевывает другое. Обычно рядовые граждане оказывают отчаянное сопротивление агрессору. Но правящее сословие, стоит только завоевателям пообещать, что его привилегии сохранятся и при новой власти, сразу же становится на их сторону.

Представление о разделении функций в обществе известно давно. В наиболее четком виде оно было реализовано в Древней Индии, при установлении кастового строя. Все население делилось на четыре варны (сословия): варна брахманов, жрецов (говоря современным языком, интеллектуалов), варна кшатриев, воинов (людей, находящихся на службе, - чиновников, солдат и т. д.), варна вайшьев, свободных людей - торговцев, земледельцев, ремесленников (буржуазия), и низшая варна - шудр, которым поручались самые тяжелые и грязные виды физического труда.

Французский ученый Жорж Дюмезиль обнаружил отголоски этих представлений в фольклоре многих индоевропейских народов, считая их присущим только их предкам. Но, при внимательном рассмотрении, оказывается, что такой же взгляд на устройство общества присутствует в фольклоре и многих других народов.

Древнегреческий философ Платон изложил в своем труде "Республика" свой взгляд на идеальный строй, основанный на разделении людей на три сословия - философов, которые управляют, воинов, которые сражаются, и земледельцев и ремесленников, которые создают богатство (вне остаются рабы).

Сословие, находящееся у власти, выдвигает из своей среды правящую элиту - своего рода мафию. Обычно под словом мафия понимают группу уголовных преступников, занятых разными нехорошими делами - грабежами, убийствами, вымогательством, торговлей наркотиками и т. д. Но при чем здесь государство? В. И. Ленин очень точно определил государство как аппарат насилия, подавления. Здесь и кроется тайна сути государства - это власть одного сословия над всем обществом, осуществляемая на основе силы. Правящее сословие сосредоточивает в своих руках все три вида власти - экономическую, политическую, идеологическую. И поскольку в борьбе за власть законы нравственности только создают помехи, постольку участники этой борьбы, объединяясь в организации, создают, по сути дела, мафии и пользуются теми же правилами. Можно сказать, что мафией является любая организация, которая борется за власть, - она неизбежно, будет пользоваться обманом, демагогией, террором - одним словом, всеми видами насилия - любая партия, общественно-политическое движение и т. п. Почему? Потому что иначе оно проиграет. Борьба за власть - не рыцарский турнир, и тот, кто хочет добиться успеха в ней, должен быть готов на все. "Политика - грязное дело".

«Сильные» (администраторы, военные и прочие) правят с помощью силы, установленного порядка, опираясь на армию и штат чиновников, а также на одно сословие (например, дворян).

Но, если богатые, воздействуют на общество с помощью материальных средств – кого-то стимулировать, кому-то, как говорится, "перекрыть кислород", а сильные регулируют общество с помощью власти в ее чистом виде – административно-военной и основателем такого строя является палач, то с идеологом дело обстоит иначе. И первые, и вторые, в общем-то, требуют внешнего подчинения, в душе ты можешь с ними не соглашаться. Но идеолог требует именно подчинения и внутреннего, и внешнего, он желает подчинить мысли человека – "думай и поступай как велит единственно верная идея", а хранителями и стражами этой идеи идеологи объявляют себя. Основателем идеократии является фанатик. Конечно, все типы власти были всегда и всегда совмещались, с преобладанием одной из них. Государствами, в которых идеология превалировала, считают СССР и Германию периода фашизма, полагая, что это были последние государства в истории, в которых все и вся было подчинено идеологии. На самом деле, конечно, они не были последними в этом ряду, а как раз наоборот; возможно, эра идеократических государств по-настоящему только разворачивается. Усиление влияния науки делает идеократические тенденции еще более явными. Везде проводятся конференции и симпозиумы, на которых анализируются вопросы о правомочности вмешательства в генный код (генная инженерия), о методах, с помощью которых можно определять социальное будущее людей, то есть на "научной" основе формировать элиту, которая будет регулировать жизнь общества, превращенного в немыслящее бессловесное и потому "счастливое" стадо, потребности которого будет определять та же самая элита. Средства, массовой информации и их бурное развитие, а тем более появление психотропного оружия делают угрозу такой перспективы вполне реальной.

Примеры правления идеологов в той или иной стране – Древний Египет, период правления маздакитов в Иране в раннем средневековье, время инквизиции в Европе и т. п.

Разумеется, нельзя определять формы правления каждого из этих сословий как однозначно отрицательные. "Нет худа без добра и добра без худа". Идеального строя нет, поскольку нет идеальных людей.

Буржуа строит государство-рынок, чиновник – государство-учреждение или государство-казарму, идеолог – государство-лабораторию. Но у идеократических образований есть одна особенность – они эфемерны и кратковременны. Дело в том, что люди живут не в безвоздушном пространстве, им нужно пить, есть, одеваться и т. п., то есть иметь налаженную экономику, а здесь идеолог бессилен. Поэтому правящая каста быстро теряет свою власть, которая переходит к чиновникам или к буржуа. Это случилось, например, в СССР, где уже через десять-двадцать лет власть перешла в руки номенклатуры, а прежние твердокаменные большевики попали в разряд лишних и закончили свою жизнь в Гулаге. Идеология долго еще влияла на процессы в государстве, но уже в качестве средства, а не цели.

2.2 Идеология Платона и Аристотеля

Кризис мифологического мировоззрения и развитие философии заставили идеологов аристократической верхушки пересмотреть свои устаревшие взгляды, создать философские доктрины, способные противостоять идеям демократического лагеря. Своего наивысшего развития идеология древнегреческой аристократии достигает в философии Платона и Аристотеля.

Платон (427–347 гг. до н.э.) – родоначальник философии объективного идеализма. Его взгляды сложились под влиянием Сократа, знаменитого мудреца, проводившего жизнь в беседах и спорах на афинских площадях. Содержание этих бесед нашло отражение в ранних произведениях Платона, которые обычно выделяют в особую группу так называемых сократических диалогов.

Сердцевину платоновской философии составляет теория идей. Миру чувственных предметов и явлений Платон противопоставил особый мир идей, или общих понятий, которые якобы существуют где-то за пределами неба. Бестелесные идеи вечны и неизменны, им присуще истинное бытие. Наш мир, пояснял Платон, занимает как бы среднее положение между “подлинным бытием” и миром небытия. Точно так же и человек: до того как вселиться в телесную оболочку, его душа пребывала в царстве идей. Знания человека об окружающей природе, согласно Платону, не могут быть истинными. Достоверное знание дают только воспоминания души о том, что она созерцала, находясь в мире истинно сущего. Объективный идеализм Платона смыкался с религией и мистикой. Философия в его трудах, особенно поздних, приобретала черты теологии. Возражая софистам как представителям наивного материализма, Платон без обиняков писал: “Пусть у нас мерой всех вещей будет главным образом бог, гораздо более, чем какой-либо человек, вопреки утверждению некоторых”.

В диалоге “Государство” идеальный государственный строй Платон рассматривал по аналогии с космосом и человеческой душой. Подобно тому как в душе человека есть три начала, так и в государстве должно быть три сословия. Разумному началу души в идеальном государстве соответствуют правители-философы, яростному началу – воины, вожделеющему – земледельцы и ремесленники. Сословное деление общества Платон объявил условием прочности государства как совместного поселения граждан. Самовольный переход из низшего сословия в высшее недопустим и является величайшим преступлением, ибо каждый человек должен заниматься тем делом, к которому он предназначен от природы. “Заниматься своим делом и не вмешиваться в чужие – это и есть справедливость”.

Платоновское определение справедливости было призвано оправдать общественное неравенство, деление людей на высших и низших от рождения. В подкрепление своего аристократического идеала Платон предлагал внушать гражданам мифы о том, как бог примешал в души людей частицы металлов: в души тех из них, что способны править и потому наиболее ценны, он примешал золота, в души их помощников – серебра, а в души земледельцев и ремесленников – железа и меди. Если же у последних родится ребенок с примесью благородных металлов, то его перевод в высшие разряды возможен только по инициативе правителей. Во главе государства, утверждал Платон, необходимо поставить философов, причастных к вечному благу и способных воплотить небесный мир идей в земной жизни. «Пока в государствах не будут царствовать философы либо так называемые нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать.., до тех пор государствам не избавиться от зол». В проекте идеальной организации власти Платон отходит от принципов «аристократии крови» и заменяет ее «аристократией духа». Обосновывая эту идею, он наделил философов-правителей качествами духовной элиты – интеллектуальной исключительностью, нравственным совершенством и т.п.

Механизму осуществления власти (ее устройству, роли закона) Платон не придавал в диалоге «Государство» особого значения. В частности, по поводу формы правления в образцовом государстве сказано лишь то, что оно может быть либо монархией, если править будет один философ, либо аристократией, если правителей будет несколько. Основное внимание здесь уделяется проблемам воспитания и образа жизни граждан. Чтобы достигнуть единомыслия и сплоченности двух высших сословий, образующих вместе класс стражей государства, Платон устанавливает для них общность имущества и быта. “Прежде всего никто не должен обладать никакой частной собственностью, если в том нет крайней необходимости. Затем ни у кого не должно быть такого жилища или кладовой, куда не имел бы доступа всякий желающий”. Продовольственные запасы стражи получают от третьего сословия в виде натуральных поставок. Денег у стражей нет. Жить и питаться они должны сообща, как во время военных походов. Стражам запрещается иметь семью, для них вводится общность жен и детей.

Образ жизни третьего сословия Платон освещал под углом зрения многообразия общественных потребностей и разделения труда. Гражданам третьего сословия разрешалось иметь частную собственность, деньги, торговать на рынках и т.п. Гениально предугадав значение разделения труда в экономической жизни общества, Платон тем не менее выступал за ограничение хозяйственной активности и сохранение аграрно замкнутого, самодостаточного государства. Производственную деятельность земледельцев и ремесленников предполагалось поддерживать на уровне, который позволил бы обеспечить средний достаток для всех членов общества и в то же время исключить возможность возвышения богатых над стражами. Преодоление в обществе имущественного расслоения – важнейшая социально-экономическая особенность идеального строя, отличающая его от всех остальных, порочных, государств. В последних “заключены два враждующих между собой государства: одно – бедняков, другое – богачей”.

Прообразом идеального государственного строя для Платона послужила аристократическая Спарта, точнее, сохранявшиеся там патриархальные отношения – организация жизни господствующего класса по образцу военного лагеря, пережитки общинной собственности, группового брака и др.

Характеризуя извращенные формы государства, Платон располагал их в порядке возрастающей деградации по сравнению с идеалом.

Вырождение аристократии мудрых, по его словам, влечет за собой утверждение частной собственности и обращение в рабов свободных земледельцев из третьего сословия. Так возникает критско-спартанский тип государства, или тимократия (от «тиме» – честь), господство сильнейших воинов. Государство с тимократическим правлением будет вечно воевать.

Следующий вид государственного устройства – олигархия – появляется в результате скопления богатства у частных лиц. Этот строй основан на имущественном цензе. Власть захватывают немногие богатые, тогда как бедняки не участвуют в управлении. Олигархическое государство, раздираемое враждой богачей и бедняков, будет постоянно воевать само с собой.

Победа бедняков приводит к установлению демократии – власти народа. Общественные должности при демократии замещаются по жребию, вследствие чего государство опьяняется свободой в неразбавленном виде, сверх всякой меры. В демократии царят своеволие и безначалие.

Наконец, чрезмерная свобода обращается в свою противоположность – чрезмерное рабство. Устанавливается тирания, наихудший вид государства. Власть тиранов держится на вероломстве и насилии. Тиранический строй – это самое тяжелое заболевание государства, полное отсутствие в нем каких бы то ни было добродетелей.

Главной причиной смены всех форм государства Платон считал порчу человеческих нравов. Выход из порочных состояний общества он связывал с возвратом к изначальному строю – правлению мудрых.

Нарисованная философом картина перехода от одного государства к другому, по существу, являлась понятийно-логической схемой. Вместе с тем в ней отражены реальные процессы, имевшие место в древнегреческих государствах (закабаление илотов в Спарте, рост имущественного неравенства и др.), что придавало этой схеме вид исторической концепции. Идеологически она была направлена против демократических учений о совершенствовании общественной жизни по мере развития знаний. Платон стремился опорочить любые изменения в обществе, отклоняющиеся от стародавних порядков, проводил идею циклического развития истории.

Все выборные государственные органы и правители обязаны действовать в точном соответствии с законом. Что же касается мудрецов из «ночного собрания», то они причастны к божественной истине и в этом смысле стоят над законом. Согласившись с тем, что общественную жизнь необходимо урегулировать нормами писаного права, Платон не мог по своим идейным соображениям допустить верховенство закона над религиозной моралью. «Ведь если бы по воле божественной судьбы появился когда-нибудь человек, достаточно способный по своей природе к усвоению этих взглядов, – писал Платон, – то он вовсе не нуждался бы в законах, которые бы им управляли. Ни закон, ни какой бы то ни было распорядок не стоят выше знания».

Рассматривая взгляды философа на закон, следует избегать их модернизации. Дело в том, что отдельные положения древних мыслителей, взятые вне своего контекста, могут использоваться при обосновании современных концепций государства и права. Так, в частности, произошло с высказываниями Платона о необходимости утверждения закона в общественной жизни, на которые нередко ссылаются сторонники теории правового государства. В диалоге “Законы” Платон писал: “Я вижу близкую гибель того государства, где закон не имеет силы и находится под чьей-либо властью. Там же, где закон – владыка над правителями, а они – его рабы, я усматриваю спасение государства и все блага, какие только могут даровать государствам боги”. Под законом здесь понимается не что иное, как совокупность религиозно-нравственных норм, установленных мудрыми людьми государства в качестве ориентира для остальных граждан. В приведенном фрагменте речь идет о подчинении правителей божественным законам (точнее, установлениям легендарного Кроноса, правившего людьми в глубокой древности).

Разработку идеологии полисной землевладельческой знати продолжил великий древнегреческий философ Аристотель. Свое политико-правовое учение Аристотель изложил в трактатах «Политика» и «Никомахова этика». К ним примыкает сочинение «Афинская полития», содержащее исторический очерк развития государственного устройства Афин.

Философские воззрения мыслителя сформировались в ходе полемики с Платоном. Аристотель считал, что Платон глубоко заблуждался, допустив существование особого мира идей, или понятий. Такое допущение приводит к удвоению мира, к отрыву сущности от явления. Порвав с наивным платоновским идеализмом, препятствовавшим развитию естественнонаучных знаний, Аристотель приступил к созданию системы идеалистической метафизики.

Согласно его взглядам, каждая вещь состоит из материи и формы. Например, в медном шаре медь является материей, тогда как форма шара придает данной вещи именно тот конкретный вид, который позволяет отличить ее от других предметов, а, следовательно, и познать. Форма – это сущность предмета, источник его существования как отдельной вещи, его целевое назначение. Материя пассивна и приобретает законченный вид только благодаря форме, благодаря действующей в природе целесообразности. Изучение природных закономерностей у Аристотеля подменяется телеологией – учением о целесообразном строении мира.

Положение о предустановленных в природе целях составило методологическую основу политико-правовой теории Аристотеля. Государство, частная собственность, рабство и другие социальные явления рассматривались им как естественные, существующие от природы. Уже самой методологией исследования государства и права эта концепция была направлена против демократических учений о возникновении и совершенствовании общества.

Государство, по Аристотелю, образуется вследствие природного влечения людей к общению. Первым видом общения, отчасти свойственным и животным, является семья; из нескольких семей возникает селение, или род; наконец, объединение нескольких селений составляет государство – высшую форму человеческого общежития. В государстве полностью реализуется изначально заложенное в людях влечение к совместной жизни. Человек, гласит знаменитое изречение философа, «по природе своей есть существо политическое».

В отличие от семьи и селения, основанных на стремлении к продолжению рода и на отцовской власти, государство образуется благодаря моральному общению между людьми. Политическое сообщество опирается на единомыслие граждан в отношении добродетели. Государство не есть общность местожительства, оно не создается для предотвращения взаимных обид или ради удобств обмена. Конечно, все эти условия должны быть налицо для существования государства, но даже и при наличии всех их, вместе взятых, еще не будет государства; оно появляется лишь тогда, когда образуется общение между семьями и родами ради благой жизни. Как наиболее совершенная форма совместной жизни, государство предшествует телеологически семье и селению, т.е. является целью их существования.

Подытоживая свои рассуждения по поводу различных видов общежития, Аристотель дает государству следующее определение: государство – это «общение подобных друг другу людей ради достижения возможно лучшей жизни». Аристотель вкладывал в данное определение вполне конкретное содержание. Под людьми здесь подразумевались только свободные граждане греческих полисов. Варваров и рабов он просто не считал за людей, достойных общения с гражданами государства. Неразвитые в духовном отношении, варвары не способны к государственной жизни; их удел – быть рабами у греков. “Варвар и раб по природе своей понятия тождественные”. Аристотель, таким образом, открыто защищал в политической теории интересы рабовладельцев. Государство представлялось ему объединением свободных граждан, совместно управляющих делами рабовладельческого общества.

В обоснование рабства Аристотель приводит несколько доводов. Решающий среди них – естественные (природные) различия между людьми. На страницах “Политики” неоднократно подчеркивается, что рабство установлено природой, что варвары, обладая могучим телом и слабым умом, способны исключительно к физическому труду. Аристотель призывал порабощать варваров силой, охотиться на них, как на диких животных. «Такая война, – говорил он, – по природе своей справедлива».

Аргументацию рабства “от природы” дополняют доводы экономического порядка. Рабство, с этой точки зрения, вызвано потребностями ведения хозяйства и производственной деятельности. “Если бы ткацкие челноки сами ткали, а плектры сами играли на кифаре, тогда и зодчие не нуждались бы в работниках, а господам не нужны были бы рабы”.

Частная собственность, подобно рабству, коренится в природе и является элементом семьи. Аристотель выступал решительным противником обобществления имущества, предлагаемого Платоном. «Трудно выразить словами, сколько наслаждения в сознании того, что нечто принадлежит тебе». Общность имущества он находил, кроме того, экономически несостоятельной, препятствующей развитию в человеке хозяйственных наклонностей. «Люди заботятся всего более о том, что принадлежит лично им; менее заботятся они о том, что является общим». К этим аргументам в защиту частной собственности обращались впоследствии многие идеологи.

Главную задачу политической теории Аристотель видел в том, чтобы отыскать совершенное государственное устройство. С этой целью он подробно разбирал существовавшие формы государства, их недостатки и причины государственных переворотов.

Классификация форм государства в «Политике» проводится по двум критериям: по числу правящих лиц и осуществляемой в государстве цели. В зависимости от числа властвующих Аристотель выделяет правление одного, немногих и большинства. По второму критерию выделяются правильные государства, где верховная власть преследует цели общего блага граждан, и неправильные, где правители руководствуются интересами личной выгоды. Наложение этих классификаций друг на друга дает шесть видов государственного устройства. К правильным государствам относятся монархия, аристократия и полития; к неправильным – тирания, олигархия и демократия.

Сам по себе этот перечень форм государства не оригинален. Примерно такую же классификацию, но проведенную по другим основаниям, можно найти в диалоге Платона «Политик». Новым в теории Аристотеля было то, что он попытался свести все многообразие государственных форм к двум основным – олигархии и демократии. Их порождением или смешением являются все остальные разновидности власти.

В олигархии власть принадлежит богатым, в демократии – неимущим. Говоря о демократии и олигархии, Аристотель отступает от формальных критериев их разграничения и выдвигает на первый план признак имущественного положения властвующих. Богатые и неимущие, указывал философ, составляют как бы два полюса, диаметрально противоположные части любого государства, так что в зависимости от перевеса той или иной стороны устанавливается и соответствующая форма правления. Коренная причина политической неустойчивости, мятежей и смены форм государства заключается в отсутствии надлежащего равенства. Олигархия усугубляет существующее неравенство, а демократия чрезмерно уравнивает богатых и простой народ. В своих рассуждениях о демократии и олигархии Аристотель вплотную подходит к пониманию социальных противоречий, определявших развитие рабовладельческого государства.

Политические симпатии Аристотеля – на стороне политии, смешанной формы государства, возникающей из сочетания олигархии и демократии.

Экономически полития представляет собой строй, при котором преобладает собственность средних размеров, что позволяет не только гарантировать самодостаточность семей, но и ослабить противоречия между богатством и бедностью. Экономику как умение правильно вести домохозяйство Аристотель противопоставляет хрематистике, или искусству накопления ради наживы. Аристотель осуждает неуемную страсть к богатству, расширенную торговлю, ростовщичество и т.п. Помимо ограничения размеров собственности в совершенном государстве предусматриваются совместные трапезы и другие мероприятия, призванные обеспечить солидарность зажиточных граждан и свободной бедноты. «Лучше, чтобы собственность была частной, а пользование ею – общим», – утверждал Аристотель.

Социальной опорой власти в политии выступают собственники земли. Как и Платон в «Законах», Аристотель исключает из числа граждан лиц, занятых физическим трудом. Гражданская доблесть, заявлял он, подходит «только к тем, кто избавлен от работ, необходимых для насущного пропитания». Хотя землепашцы, ремесленники и поденщики нужны в государстве, однако важнейшими его частями являются воины и правители. При политии власть «сосредоточивается в руках воинов, которые вооружаются на собственный счет». Они обладают гражданскими правами в полном объеме. Некоторые, весьма урезанные права граждан предоставляются также земледельческому демосу – крестьянам.

Политически этот строй характеризуется сочетанием демократических и олигархических методов осуществления власти. Аристотель различает в связи с этим два вида справедливости: уравнивающую и распределяющую.

Уравнивающая справедливость, принципом которой является «арифметическая пропорция», затрагивает отношения обмена, возмещения ущерба, назначение наказаний за имущественные преступления и т.п. Закон при этом “обращает внимание лишь на различие ущерба, а с лицами обходится как с равными во всем”. Напротив, при распределяющей справедливости учитывается положение человека в обществе. Ее принципом служит «геометрическая пропорция» – воздаяние по достоинству и заслугам. Применяется распределяющая справедливость в политических отношениях, при выдвижении на должности, назначении наказаний за преступления против чести и достоинства. Например, если ударит начальник, то ответный удар наносить не следует, если же ударят начальника, то следует не только ударить, но и подвергнуть каре.

Большое значение Аристотель придавал размерам и географическому положению идеального государства. Его территория должна быть достаточной для удовлетворения потребностей населения и одновременно легко обозримой. Число граждан следует ограничить так, чтобы они «знали друг друга». Политическим идеалом Аристотеля был самодостаточный экономически обособленный полис. Наилучшие условия для совершенного государства создает умеренный климат Эллады.

Концепция Аристотеля служила теоретическим оправданием привилегий и власти землевладельческой аристократии. Несмотря на его заверения в том, что демократия и олигархия в политии смешаны «по половине» и даже с «уклоном в сторону демократии», аристократические элементы в наилучшем государстве получили явное преобладание.

Участие народа в управлении обставлено здесь такими оговорками, которые практически лишают его возможности решать государственные дела. Свободнорожденные, не обладающие богатством или добродетелью, не допускаются к занятию высших должностей. Аристотель соглашается предоставить им право участвовать в совещательной и судебной власти, но с условием, что у народной массы не будет решающего голоса.

В качестве примеров смешанного государственного строя в «Политике» названы аристократическая Спарта, Крит, а также “прародительская” демократия, введенная в Афинах реформами Солона.

Правовая теория Аристотеля была подчинена тем же идеологическим целям, что и учение о государстве. Право он отождествляет с политической справедливостью, подчеркивая тем самым его связь с государством как моральным общением между свободными гражданами. Вне политического общения права не существует. «Люди, не находящиеся в подобных отношениях, не могут и иметь относительно друг друга политической справедливости». Право отсутствует поэтому в отношениях господ и рабов, отцов и детей, при деспотической власти.

Политическое право делится на естественное и условное (установленное). «Естественное право – то, которое везде имеет одинаковое значение и не зависит от признания или непризнания его. Условное право то, которое первоначально могло быть без существенного различия таким или иным, но раз оно определено это безразличие прекращается». Предписания естественного права Аристотель нигде специально не перечисляет, но, по смыслу его концепции, к таковым относятся все общественные явления, существующие “от природы”: семья, рабство, частная собственность, война греков с варварами и др. Под условным правом он понимает законы, установленные в государстве, включая сюда как писаные законы, так и неписаное обычное право. Естественное право стоит выше закона; среди законов важнее неписаные, основанные на обычае.

Аристотель подчеркивал, что постановления народного собрания и правителей не являются законами в собственном смысле слова и не должны содержать предписаний общего характера. «Закон должен властвовать над всем; должностным же лицам и народному собранию следует предоставить обсуждение частных вопросов».

Направленная против учений рабовладельческой демократии, аристотелевская концепция была призвана умалить значение писаных законов, подчинить их нормам обычного права и предустановленной в природе справедливости. «Законы, основанные на обычае, имеют большее значение и касаются более важных дел, нежели законы писаные», – утверждал философ.

Политико-правовая теория Аристотеля суммировала развитие взглядов землевладельческой аристократии в Древней Греции. По мере проникновения частной собственности и рабовладельческих отношений в земледелие идеологи полисной знати последовательно перешли от традиционных воззрений к признанию экономической роли рабства, правовых методов регулирования общественной жизни («Законы» Платона), к апологии частной собственности и равенства граждан перед законом в сфере имущественных отношений (в «Этике» Аристотеля).

3. Основные идеологические явления XVI века в России

XVI век — время окончательного складывания и укрепления Русского централизованного государства. В этот период продолжает развиваться русская архитектура, живопись, возникает книгопечатание. Вместе с тем XVI век был временем жесткой централизации культуры и литературы — разнообразные летописные своды сменяет единая общерусская великокняжеская (потом царская) летопись, создается единый свод церковной и частично светской литературы — «Великие Минеи Четий» (т. е. месячные тома для чтения — материал для чтения, расположенный по месяцам). Разгромленное в начале XVI в., еретическое движение возникло снова в середине XVI в. — после крупных народных восстаний 40-х гг. И вновь ересь была жестоко подавлена. Один из еретиков XVI в. дворянин Матфей Башкин сделал из евангельской проповеди любви к ближнему смелый вывод, что никто не имеет права владеть «христовыми рабами», он отпустил на свободу всех своих холопов. Еретик — холоп Феодосии Косой пошел еще дальше, заявив о том, что все люди равны, независимо от народности и вероисповедания: «всие людие едины суть у бога, и татарове, и немцы, и прочие языци». Феодосии Косой бежал из заключения в Литовскую Русь, где продолжал свою проповедь, сблизившись с наиболее смелыми польско-литовскими и западноевропейскими протестантами.

Антифеодальным движениям противостоит официальная идеология. Складывание этой идеологии можно проследить уже начиная с первых десятилетий XVI в. Примерно в одно время, в начале 20-х гг. этого века, появляются два важнейших идеологических памятника: «Послание о Мономаховом венце» Спиридона-Саввы и «Послание на звездочетцев» псковского старца Филофея.

В «Послании о Мономаховом венце» Спиридона-Саввы излагалась легенда, сыгравшая важнейшую роль в развитии официальной идеологии Русского самодержавного государства. Это легенда о происхождении правящей на Руси великокняжеской династии от римского императора — «Августа-кесаря» и о подтверждении ее династических прав «Мономаховым венцом», якобы полученным киевским князем Владимиром Мономахом от византийского императора. Основы этой легенды восходили еще к XV в. и, возможно, были связаны с претензиями на «царский венец», выдвигавшимися в середине XV в. тверским великим князем Борисом Александровичем. В 1498 г. внук Ивана III Дмитрий (по материнской линии происходивший от тверских князей) был объявлен соправителем деда и коронован «шапкой Мономаха». Так впервые появилась корона, которой впоследствии стали венчаться русские государи. Вероятно, уже тогда существовали какие-то сказания, обосновывающие это венчание, но наиболее раннее письменное изложение таких сказаний, известное нам, — «Послание о Мономаховом венце» Спиридона-Саввы. Тверской монах, назначенный в XV в. в Константинополе митрополитом всея Руси, не признанный московским великим князем и попавший после этого в заточение, Спиридон-Савва был образованным для своего времени человеком. Свое «Послание о Мономаховом венце» он начинал с изложения библейской истории и разделения вселенной при «Августе-кесаре», при котором города на реках Висле и Немане достались его родичу Прусу; потомком Пруса оказывался Рюрик, происходивший, таким образом, «от рода римска царя Августа». Далее излагалась легенда о призвании варягов и рассказывалось о походе Владимира Мономаха на Царьград и получении им от императора царского венца, «крабицы» (ларца), принадлежавшей Августу-кесарю, и других даров. Этот рассказ несколько неожиданно переходит в родословие литовских князей, которые оказываются потомками «раба-конюшнеца» Гегиминика, служившего тверскому князю Александру Михайловичу, восстановившему Русскую землю после нашествия Батыя. Таким образом, легенда о происхождении русских государей от «Августа-кесаря» связывалась здесь с тверскими династическими легендами.

На основе «Послания о Мономаховом венце» был создан один из популярных памятников XVI в. — «Сказание о князьях Владимирских». Текст его был в общем сходен с текстом «Послания» Спиридона, но «Родословие литовских князей» выделено в особую статью, и роль, отведенная Спиридоном тверским князьям, перенесена на московского князя Юрия Даниловича и его потомков; в конце упоминалась победа Дмитрия Донского над Мамаем.

В 1547 г. произошло важное событие в истории Русского государства: молодой великий князь Иван IV был коронован «шапкой Мономаха» и объявлен «царем всея Руси». В связи с этим был составлен специальный «Чин венчания», во вступлении к которому было использовано «Сказание о князьях Владимирских». Идеи «Сказания» излагались в дипломатических памятниках, отражались в летописях и «Степенной книге» XVI в. и в «Государевом родословце». Они проникли даже в изобразительное искусство: сцены из «Сказания о князьях Владимирских» вырезаны на дверцах «царского места» (ограды для трона Ивана IV) в Московском Успенском соборе.1

Теория «Москвы — третьего Рима» старца Филофея. Около 1524 г. старец (старший монах) Псковско-Печерского монастыря Филофей написал «Послание на звездочетцев», адресованное дьяку Мисюрю Мунехину и направленное против служившего при дворе Василия III немецкого врача и философа, латинянина (католика) Николая Булева (Бюлова), распространявшего на Руси немецкий альманах с астрономическими и астрологическими предсказаниями. Протестуя против этого, Филофей высказал довольно распространенное в русской публицистике мнение о греховности всего латинского (католического) мира, и о том, что как «первый Рим», так и «второй Рим» (Константинополь) впали в ересь и перестали быть центрами христианского мира. На смену им приходит Русское царство — «третий Рим»: «Два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти».2 Эта же идея высказывается еще в двух посланиях, встречавшихся в рукописной традиции с именем Филофея и адресованных великим князьям Василию Ивановичу и Ивану Васильевичу; однако адресаты-князья упоминаются только в поздних списках (не ранее XVII в.), и мы не знаем, что представляют собой эти списки: другие послания Филофея, или поздние переделки его «Послания на звездочетцев».3 Но сколько бы посланий ни писал Филофей, именно ему принадлежит создание теории «Москвы — третьего Рима». Теория эта опиралась на некоторые идеи, высказывавшиеся еще в XV в. Незадолго до завоевания Константинополя турками, византийский император и патриарх, желая получить помощь с Запада, согласились на соединение греко-православной церкви с латинской, католической. Но церковная уния не спасла Константинополь, и в 1453 г. он был завоеван турками. В России не признали унию, а завоевание Царьграда рассматривали как божью кару грекам за отказ от православия. В 1492 г. близкий к еретикам митрополит Зосима заявил, что теперь на смену «первым» — грекам приходят «последние» — русские, и назвал Москву «новым градом Константина». В отличие от Зосимы Филофей был противником еретических движений и не помышлял о какой-либо реформе церковного устройства, но идее «Москвы — нового города Константина» он придал еще большую широту, объявив Москву духовным центром всего христианского мира.

4. Идеология, как национальная идея (США)

«Постепенное установление равенства есть предначертанная свыше неизбежность. Этот процесс отмечен следующими основными признаками: он носит всемирный, долговременный характер и с каждым днем все менее и менее зависит от воли людей; все события, как и все люди, способствуют его развитию. Благоразумно ли считать, что столь далеко зашедший социальный процесс может быть приостановлен усилиями одного поколения? Неужели кто-то полагает, что, уничтожив феодальную систему и победив королей, демократия отступит перед буржуазией и богачами? Остановиться ли она теперь, когда она стала столь могучей, а ее противники столь слабы?»1

А. Да Токвиль жил в эпоху великой демократической революции; все ее замечали, но далеко не все оценивали ее сходным образом.

Одни считали ее модным и, рассматривали как случайность, еще надеялись ее остановить, тогда как другие полагали, что она неодолима, поскольку представлялась им в виде непрерывного, самого древнего и постоянного из всех известных в истории процессов.

Среди множества новых предметов и явлений, привлекших внимание Токвиля во время пребывания в США, сильнее всего он был поражен равенством условий существования людей. Он без труда установил то огромное влияние, которое оказывало это представленное обстоятельство на все течения общественной жизни.

Эмигранты, обосновавшиеся в Америке в начале 17 в., каким-то образом смогли отделить демократические принципы от всего того, против чего они боролись в недрах старого общества Европы, и сумели перевезти эти принципы на берега Нового Света. Там, произрастая свободно, в гармоническом соответствии с нравами, эти принципы мирно развивались под сенью законов.

В Америке народ сам выбирает тех, кто создает законы, и тех, кто их исполняет; он же избирает суд присяжных, который наказывает нарушителей закона. Все государственные институты не только формируются, но и функционируют на демократических принципах. Все это подтверждает, что именно народ управляет страной. И хотя государственное правление имеет представительную форму, нет сомнения, что в повседневном управлении обществом беспрепятственно проявляются мнения, предрассудки, интересы и даже страсти народа.

Особое значение Токвиль в своей работе уделяет партиям Соединенных штатов Америки как политическим организациям государства, которые, по его мнению, является подобными соперничающим нациям.

«Прежде всего, необходимо определить основное различие между партиями».2

Есть страны, занимающие столь обширную территорию, что их народонаселение хотя и находится под единым суверенитетом, не едино по своим интересам, отсюда и постоянные разногласия между отдельными его группами. Эти группы населения еще не образуют партий в прямом смысле слова, это скорее разные народы.

Когда же граждан страны разъединяют разные взгляды на проблемы, интересующие в равной степени все регионы страны, такие как, например, общие принципы государственного правления, тогда и рождаются группировки, которые Токвиль называет «собственно партиями».

«Партии – зло, свойственное демократическому правлению, однако характер их в разные периоды неодинаков, и в основе их деятельности лежат различные побуждения».3

Общественное настроение в США

Существует любовь к родине, которую питают неосознанные, бескорыстные и неуловимые чувства, любовь, которая наполняет душу человека привязанного к месту его рождения. К такой инстинктивной любви примешивается еще приверженность к древним обычаям, уважение к предкам, память о прошлом, и люди любят свою страну так же, как отцовский дом. Им дороги царящее в ней спокойствие, приобретенные там мирные привычки, воспоминания, которые она им навевает. Им даже бывает сладко жить там в неволе. Такая любовь к родине нередко подогревается еще и религиозными чувствами, и тгда она способна творить чудеса.

Как всякое неосознанное чувство, такая любовь может скорее подвигнуть на крупные, но кратковременные дела, чем на постоянные усилия.

Есть и другая любовь к родине, более рациональная. Она, быть может менее великодушна и пылка, но более плодотворна и устойчива. Эта любовь возникает в результате просвещения, развивается с помощью законов, растет по мере пользования правами и в конце концов сливается с личными интересами человека. Люди начинают видеть связь благосостояния страны и их собственного благосостояния, осознают, что закон позволяет им его создать. У них пробуждается интерес к процветанию страны сначала как к чему-то приносящему им пользу, затем как к собственному творению.

Люди, ныне живущие в США, прибыли туда сравнительно недавно, они не принесли с собой ни прежних обычаев, ни воспоминаний, они встречаются там впервые и плохо знают друг друга. Почему же каждый из них интересуется делами общины, округа и всего государства, как своими собственными? Только потому, что каждый из них по-своему принимает активное участие в управлении обществом.

В Соединенных Штатах простые люди понимают одну несложную, но в то же время плохо осознанную народами истину: счастье каждого зависит от общего процветания. Более того, они привыкли смотреть на это процветание как на дело своих рук, они не отделяют благополучие общества от собственного и трудятся на благо государства не только из чувства долга или гордости, но, можно сказать, из страсти к наживе.

Права в США

«Права – это не что иное, как добродетели, перенесенные в политическую жизнь».1

Именно понятие о правах позволило людям определить, что есть вседозволенность и произвол. Оно помогает им быть независимыми без высокомерия и подчиняться, не унижаясь.

 В Америке простые люди осознают высокое понятие политических прав, потому что они ими располагают. Они не задевают права других, потому что не хотят, чтобы нарушали их права.

«Демократия доводит понятия политических прав до сознания каждого гражданина, так же как наличие имущества делает доступным всем людям понятие собственности».2

В Америке народ получил политические права в такое время, когда ему еще было трудно употребить их во зло, потому что граждане были малочисленны, а нравы просты. По мере роста населения страны американцы не расширяли, если можно так выразиться, полномочия демократии, а скорее распространяли сферы ее приложения.

Уважение закона в США

Не всегда возможно прямо или косвенно привлечь весь народ к созданию закона. Но нельзя отрицать, что в тех случаях, когда это удается авторитет закона значительно повышается. Народное происхождение законов, которое часто вредит их доброкачественности и мудрости, удивительным образом способствует росту их могущества.

В США все граждане имеют право голоса и, следовательно, все косвенно принимают участие в законодательной деятельности. Тот, кто выступает против закона, вынужден открыто делать одно из двух: либо стремиться изменить убеждения народа, либо пренебречь его волей.

К это надо добавить еще один довод, более конкретный и веский: в США каждый в како-то смысле лично заинтересован в том, чтобы все исполняли законы. Как бы неудачен ни был закон, граждане США исполняют его без принуждения и относятся к нему не только как к результату трудов большинства, но и как к собственному делу. Они смотрят на него, как на сделку, в которой они участвуют.

 В Америке нет многочисленного и беспокойного слоя людей, которые смотрели бы на закон со страхом и подозрением, как на своего естественного врага. Напротив, нельзя не заметить, что все общество полностью доверяет законам, по которым живет страна, и питают к ним нечто вроде отцовской любви.

Просвещение, привычки и практический опыт американцев

До сих пор в Америке мало знаменитых писателей, там нет великих историков, поэтов. Американцы смотрят на литературу в собственном смысле этого слова с некоторым пренебрежением.

Американскому уму чужды общие идеи, он совсем не стремится к теоретическим открытиям. Этому способствуют американская политика и промышленность. В США постоянно издаются новые законы, но еще не нашлось крупного ученого, который бы изучил их основные принципы.

У американцев есть юрисконсульты и комментаторы, но у них нет публицистов. В политике они дают миру скорее примеры, чем уроки.

В Америке умело используют европейские изобретения, совершенствуют их и отлично приспосабливают к местным условиям. Американцы изобретательны, но они не занимаются промышленностью с теоретической точки зрения. В этой стране есть хорошие рабочие, но мало созидателей.

Тому, кто хочет понять, в каком состоянии находится просвещение американцев, следует рассмотреть вопрос с двух сторон. Если он будет интересоваться только учеными, то будет удивлен их малочисленностью; если же он станет искать невежественных людей, то американский народ покажется ему самым просвещенным на земле.

В США каждый гражданин овладевает зачатками человеческих знаний, кроме того, его обучают доктрине и доводам его религии, знакомят с историей его родины и с основными положениями конституции, по которой она живет.

Основным источником истинных знаний является опыт, и, если бы американцы мало помалу не привыкли сами управлять своими делами, книжные знания, которыми они обладают, не помогли бы им преуспеть.

«Не подлежит сомнению, что в Соединенных Штатах обучение народа значительно способствует сохранению демократической республики. И я полагаю, что так будет повсюду, где обучение, просвещающее ум, не будет оторвано от воспитания, формирующего нравы. В то же время я не склонен преувеличивать значение этого положительного факта, и, также как многие европейцы, я далек от мысли, что стоит лишь научить людей писать и читать, как они сразу же станут гражданами».1

В США все воспитание людей имеет политическую направленность. Американцы всегда переносят привычки общественной жизни в частную жизнь. «У них в школьных играх можно встретить представление о присяжных, об организации банкета – парламентские реформы».2

Философское мышление американцев

«Я думаю, что во всем цивилизованном мире нет страны, где бы философии уделяли меньше внимания, чем в Соединенных Штатах», - писал в своей работе Токвиль.

Американцы не имеют своей собственной философской школы и очень мало интересуются теми школами, представитель которых соперничают друг с другом в Европе; они едва ли знают их названия и имена. Между тем вполне очевидно, что почти все жители США имеют сходные принципы мышления и управляют своей умственной деятельностью в соответствии с одними и теми же правилами, то есть, не дав себе труда установить эти правила, они обладают определенным, всеми признанным философским методом.

Токвиль подчеркивал, что отсутствие склонности к представленному порядку, умение избегать ярма привычек и зависимости от прописных истин относительно проблем семейной жизни, от классовых предрассудков, а до определенного предела и от предрассудков национальных; отношения к традициям лишь как к сведениям, а к реальным фактам не иначе, как к полезному уроку, помогающему делать что-либо иным образом и лучше, индивидуальная способность искать в самих себе единственный смысл всего сущего; стремление добиваться результатов, не сковывая себя разборчивостью в средствах их достижения, и умение видеть суть явлений, не обращая внимания на формы, - таковы основные черты идеолого-философской мысли в США.

Американцы, видя, что им без всякой помощи удается решать все сложные проблемы практической жизни, с легкостью приходят к умозаключениям, что все на свете объяснимо и познаваемо. Вследствие этого они с готовностью отрицают все то, чего не могут понять: отсюда их не доверие к необычному и почти непреодолимое отвращение к сверхъестественному.

Предпочтение равенства свободе

Равенство подсказывает человеческому сознанию многие идеи, которые без равенства ни когда бы не пришли людям в головы, и оно модифицирует почти все те идеи, которые людям уже были известны прежде. В качестве примера возьмем идею о возможности самосовершенствования человека, так как эта идея является одной из основных, создаваемых человеческим сознанием.

Несмотря на то, что человек во многих отношениях похож на представителей животного мира, он все же отмечен одним, лишь ему принадлежащим, свойством: в отличии от животных он самосовершенствуется.

Едва ли есть надобность говорить, что из всех чувств порождаемых в обществе равенством условий, самым главным и самым сильным является любовь к этому самому равенству. Вполне возможно представить себе ту крайнюю точку, в которой свобода и равенство пересекаются и совмещаются.

Предположим, - как говорил Токвиль, - что все граждане соучаствуют в управлении государством и что каждый имеет совершенно равное право принимать в этом участие. В этом случае никто не будет отличаться от себе подобных и ни один человек не сможет обладать тиранической властью; люди будут совершенно свободны, потому что они будут полностью равны, и они будут совершенно равны, потому что будут совершенно свободны. Именно к этому идеалу стремятся демократические народы.

«Любовь людей к свободе и та склонность, которую они испытывают к равенству в реальной жизни – совершенно разные чувства, и я осмелюсь добавить, что у демократических народов эти чувства не равны по силе и значению», - утверждает Токвиль.

Если какой-либо народ мог самостоятельно уничтожить у себя или хотя бы ослабить господство равенства, он достигал этого лишь в результате долгих и мучительных усилий. Для этого ему необходимо было изменить свое социальное устройство, отменить свои законы, трансформировать обычаи и нравы. Политическую свободу, напротив, надо все время крепко держать в руках: достаточно ослабить хватку, и она ускользает.

Таким образом, люди цепко держатся за равенство не только потому, что оно им дорого, они привязаны к нему еще и потому, что верят в его неизбывность. Демократические народы всегда с любовью относятся к равенству, однако бывают периоды, когда они доводят эту любовь до исступления. Это случается тогда, когда старая общественная иерархия, долго расшатываемая, окончательно разрушается в результате последних яростных междоусобных схваток и когда барьеры, разделявшие граждан наконец-то оказываются опрокинутыми.

В такие времена люди набрасываются на равенство, как на добычу, и дорожат, им как драгоценностью, которую у них могут похитить.

Страсть американцев к материальному благополучию

В Америке страсть к материальному благополучию не всегда является преобладающей, но она свойственна всем, хотя всякий выражает ее на свой собственный лад. Забота об удовлетворении малейших потребностей тела и об обретении мелочных жизненных удобств повсеместно занимает мысли американцев.

Когда сословия перемешаны, а привилегии уничтожены, когда просвещение и свобода распространяются все шире и шире, воображение бедных воспламеняется страстным желанием обрести благосостояние, а души богатых охватывает страх перед возможностью его утратить, появляется множество людей, имеющих средний достаток. Его вполне хватает на то, чтобы воспитать во владельцах вкус к материальным наслаждениям, однако он недостаточен для их полного удовлетворения. Этот достаток всегда дается им с трудом, и вкушают они его с трепетом.

Оттого они постоянно стремятся получить или же сохранить свою долю столь дорогих, столь неполных и столь мимолетных наслаждений.

«В Америке мне не встретилось ни одного человека, сколь бы ни был он беден, который не бросал бы взгляда, полного надежды и зависти, на комфортную жизнь богатых людей и чье воображение не было бы заранее захвачено созерцанием картин рисующих блага, в обладании которыми судьба упорно ему отказывала». 1

5. Идеология нового времени

5.1 Идеология тоталитаризма Аренд Ханны

Некогда запретные проблемы, связанные с тоталитаризмом, сегодня в отечественной политической науке находятся на пике популярности. Существует множество различных определений тоталитаризма, учитывающих все его грани и аспекты. Но если постараться выбрать из этих дефиниций нечто общее, то можно сказать, что тоталитаризм — это высшая мера лишения человека свободы, создание структуры государства не для обеспечения прав и свобод человека и гражданина, а, напротив, для его подавления, диктата человеку правил поведения, исключающих свободу выбора и самоопределения.

Учитывая печальный опыт нашей страны, пережившей специфический для мировой практики тоталитарный режим, а также стремление прогрессивных политических сил создать систему, которая преградила бы дорогу к кормилу правления тоталитарным движениям и вождям, представляется важным обратиться к наследию западной политико-правовой мысли, которая, в отличие от отечественной, уже более полвека оперирует категорией «тоталитаризм» и создала концепцию тоталитаризма в различных вариациях.

Именно Вторая мировая война, кошмары, воплотившиеся в реальность, дали мощный импульс теоретическому осмыслению и оформлению концепции тоталитаризма в оригинальных трудах, сегодня считающихся классическими и принадлежащих, главным образом, немецким эмигрантам: Ф. Хайеку, X. Арендт, К. Фридриху. Мировое признание получила работа Ханны Арендт – «Происхождение тоталитаризма» (1951), посвященная истории данного феномена и его анализу, ставшая базовой для последующих концепций.

Ханна Арендт занимает особое место в политической традиции XX века. Она относится к редкому теперь типу ученых-универсалов, являясь известным теоретиком политики, правоведом, социологом, философом. Лейтмотивом ее понимания права является идея свободы, а условием ее реализации выступает политика. Насилие не только не принадлежит сфере политики, но является антиполитическим феноменом. Следовательно, тоталитаризм, по Арендт, был фактическим отрицанием политики в XX в.

Ханна Арендт первая представила тоталитаризм в качестве «патологии» современного общества, ведущей к его самоуничтожению. Исследуя причины, симптомы и, наконец, само «протекание болезни» в нацистской Германии и Советском Союзе, Арендт приходит к поразительному выводу, что природа этой «патологии» скрывается в человеческой сущности. Хотя в противоположность последующим авторам Арендт очень четко и узко ограничивает распространение тоталитаризма во времени и пространстве (нацизм – аутентичный тоталитаризм с 1933г., сталинизм – с 1930г.; первый перестал существовать в результате поражения во Второй мировой войне, второй – со смертью Сталина), преступления нацизма и сталинизма нельзя относить на счет только немецкого и русского народов. События последней эпохи доказывают, что кровожадность, культ насилия, почитание силы, а также жестокий расизм не являются «достоянием» какой-либо одной нации. Их ростки заложены в самой натуре современного человека. «Тоталитарная машина уничтожения, – говорит Арендт, – приводилась в действие не фанатиками, не авантюристами, не садистами, не сексуальными маньяками, а нормальными, добропорядочными, законопослушными гражданами». Без согласия столь многих простых людей преступления тоталитаризма не были бы столь эффективны.

Для Арендт, тоталитаризм есть перевернутый мир. Монополизация власти, изоляция индивидов, тотально подчиненных и лишенных свободы деятельности, амнезия, секретность, разрушение всякой способности судить, желание изменить человеческую природу – вот характеристики крушения ценностей, осуществленного тоталитарным универсумом, где все возможно и ничто не является правдой. Одним из глубоких проникновении X. Арендт в природу тоталитаризма явилось ее видение механизма осуществления политической власти, который, по ее мнению, кардинально отличает тоталитаризм от других разновидностей недемократического режима.

Особую роль в механизме осуществления власти играет идеология. Акцентируя на этом внимание, Арендт доказывает, что совершаемые тоталитаризмом жестокости, которым нет аналогов в истории человечества, доступны пониманию лишь в терминах идеологии. Массовые убийства не являются результатом неконтролируемой ярости (можно сравнить тщательно организованное, запротоколированное с бюрократической точностью истребление «нечистых» рас, к примеру, с кровавыми бойнями, устраиваемыми полчищами Чингисхана, Тамерлана и других претендентов на мировое господство), и в то же время они не служат утилитарным интересам тех, кто их осуществляет. Как ни странно, нацисты ставили под угрозу свою программу военных действий, привлекая ценные ресурсы для перевозки евреев в лагеря смерти перед самым концом войны. Такие систематические, запланированные истребления имеют только идеологический смысл.

Арендт никогда не проповедовала ни одну из идеологий XX в. Для нее все идеологии являются «измами», предназначенными для удовлетворения своих сторонников. Они могут объяснить все и каждый случай в отдельности, дедуцируя из единственной предпосылки, поскольку идеологии претендуют на знание всех тайн исторического процесса.

Под идеологией Арендт понимает буквально то, что означает термин «логика идеи». Ее предметом является история, к которой прикладывается эта идея; результатом оказываются не события, как они есть в действительности, а развертывание процесса, находящегося в постоянном изменении. Идеологии рассматривают ход событий, как если бы они подчинялись некоему закону, объясняющемуся этой «идеей», будь то идея классовой или межрасовой борьбы.

В ситуации распада традиционных систем, когда еще не возникла достаточно ясная система альтернативных ценностей, идеология с ее предельно простой политической программой давала аморфной, индифферентной массе духовную общность и спокойствие ее бунтующему сознанию. Например, при нацизме нации предлагается всего лишь сплотиться под руководством одной партии, возглавляемой одним фюрером, достичь полного единения и начать выполнять свою миссию избранного народа в соответствии с расовой теорией, разделившей человечество на биологически «высшую расу» и «низшие нежизнеспособные расы».

Согласно Арендт, отличие тоталитарного правления от тираний бесчисленных исторических деспотов заключалось не просто в размахе учиненных ими убийств, а в том, что все это понималось и осуществлялось как разумная реализация на практике официальной доктрины, согласно которой расовая борьба была «законом природы», классовая же борьба – «законом истории», а соображения свободы выбора со стороны палачей или невинных, как и виновность и невиновность со стороны жертв, совершенно не брались в расчет. Эти законы, сверх- и надчеловеческие, если они будут сознательно воплощены в жизнь, то должны ускорить развитие природы или истории. Ускорителем и инструментом их реализации выступает террор как универсальное средство тоталитарных режимов. Что поражает Арендт как новое, требующее объяснения в нацизме и сталинизме, так это поведение жертв и палачей. Подобные автоматам, и те и другие ясно понимали, что у них нет никакого выбора, никакой возможности действия, и, проходя через свой ритуал, они просто повиновались силам более могущественным, чем человеческая воля.

Тоталитарный террор – это нечто большее, чем простое насилие. Террор выбирает свои жертвы безотносительно к индивидуальным действиям и мыслям, желаниям и намерениям. Как таковые понятия вины и невиновности теряют сугубо юридический смысл, превращаясь в бессмысленные категории. «Евреи и кулаки, – говорит Арендт, – обрекались на смерть не из-за своей способности что-то совершить или мыслить, а из-за того, кем они являются на самом деле». Слова «преступление» и «преступник» прилагались к тому, что не было преступлением, и адресовались тем, кто преступление не совершал.

В области идеологии все действия, даже самые чудовищные, являются просто выводами из объективной логики идей, какими бы безумными ни казались они для здравого смысла. Арендт блестяще показывает необъяснимую парадоксальность этого массового убийства. Жертва знает, что не совершала никаких преступлений против системы. Убийца не считает себя преступником, поскольку он совершает преступление не по личным мотивам и не по своей склонности, а в силу профессии, к тому же действует строго по закону, хотя сами законы были преступными. Позже эти мысли Арендт разовьет в феномене «отца семейства», которого отлаженная машина тоталитарного государства вынуждает стать палачом, освобождая от главного – ответственности за содеянное («Эйхман в Иерусалиме», 1963).

Кроме «высшего смысла» тоталитарных идеологий, заключающегося в переделке действительности и природы человека, был еще и практический смысл – идейное обоснование террора, который осуществлялся согласно «объективным законам» природы (расизм) или истории (большевизм). Определяя место тоталитаризма в истории, Арендт придерживается традиции политической философии, исходящей еще от Платона и Аристотеля, с ее фундаментальной классификацией основных форм правления, одна из которых характеризуется легитимной властью, подчиненной закону, другая – произвольной властью и отсутствием закона. Она рассматривает тоталитаризм как новый, не имеющий аналогов в истории человечества режим. Он беспрецедентен, поскольку разрушает саму альтернативу между законной и незаконной властью. Он «гордится» своими «позитивными» законоположениями, такими, как сталинская конституция, не слишком заботится об отмене старых законов (Гитлер не удосужился упразднить Веймарскую конституцию). Однако, даже нарушая позитивный закон, режим всегда действует в рамках тоталитарной законности: он строго подчиняет свои действия «закону природы или истории». «В идеологиях тоталитаризма сам термин «закон» изменил свое значение, – говорит Ханна Арендт. – От выражения рамок стабильности, внутри которых человеческие действия могут иметь место, он становится выражением самого движения».

Террор, согласно Арендт, есть орудие осуществления тоталитарной законности. Подобные методы присущи любым диктатурам, но диктаторский террор всегда направлен против действительной оппозиции и прекращается, когда таковая подавлена. Для Арендт представляется отличительным свойством тоталитаризма развитие террора за пределами функции устранения оппозиции или даже тех, кто подозревается в приверженности ей, и их использование для постоянно растущих списков «объективных врагов». При тоталитарных режимах террор возрастает в обратной пропорциональности к существованию оппозиции. По этой причине Арендт исключает все другие формы деспотизма и однопартийного правления, включая фашистскую диктатуру Муссолини, из категории тоталитарных.

Для Арендт террор и идеология представляются средствами низведения масс к пассивности. «Террор или трансформирует классы в массы, или удерживает их в стадном состоянии, при котором каждый является одновременно сжатым настолько, что никакое публичное пространство, никакой потенциал к свободе не возможен». Образ, создаваемый мыслителем, является абстрактной сущностью, в рамках которой все человеческие существа оказываются вовлеченными либо как жертвы, либо как палачи в неумолимый процесс, определенный идеологией, ведущий к антиутилитарным целям и в конечном счете – к человеческому разрушению. Палачи и жертвы перестают быть субъектами политики. Зло становится банальным.

5.2 Идеологии как детерминанта политики в эпоху модерна (У. Матц)

По мнению Ульриха Матц – «Если вслед за Т. Парсонсом (1951) под "идеологией" понимать систему ценностей данного общества, то можно, конечно, выявлять существующие идеологии, однако не актуальное их значение: они в этом случае, с их функцией ориентационной системы, предстают универсально заданными в социальном действии вообще. Если же, в соответствии с марксистской традицией, подразумевать под "идеологией" лишь такую систему ценностей, которая легитимирует существующий в данном обществе порядок господства (К. Ленк, 1984), то и тогда придем к этому же результату».

Для У. Матц наиболее удачным представляется предложение Э. Шилса «применять понятие идеологии к системе убеждений такого типа, какой закономерно выдвигается на авансцену во время серьезных общественных кризисов». С этой точки зрения идеологиями являются лишь такие системы ценностей, которые, выступая в качестве политического мировоззрения, имеющего силу веры, обладают особенно большим ориентационным потенциалом и потому способны обуздывать связанные с кризисом процессы «социальной аномии».1

Воссоздание идеального типа идеологии, в смысле политико-социального мировоззрения, должно начинаться с исторической корреляции между кризисным сознанием Нового времени и веком классических идеологий. «Мы при этом восходим к самому принципу идеологий, понимаемому одновременно как "начало" и как "парадигма". Разумеется, это начало не может быть определено аподиктически и однозначно (... ). Представляется целесообразным обратиться к тому кризису основ политического порядка, что был порожден к началу Нового времени частичным политическим успехом Реформации. Кризис этот проявляется в конфессиональных конфликтах, в ходе которых, в частности, объявляются секты, открыто, и нередко с заметным успехом, борющиеся за политическое господство. Это относится в первую очередь к сектам кальвинистского типа, а из них в особенности к тем, что проявили себя в гражданской войне XVII в. в Англии» – утверждал в своей работе Матц.

У. Матц выделял в своем труде следующие отличительные признаки идеологии:

1. Идеология есть в принципе религиозно мотивированная, но по своему содержанию секуляризирующая1 система ориентаций ("эрзац-религия"). Уже в фигуре праведника исполнитель Божьего веления не отличим более от божественного повелителя, и это тем примечательнее, что его революционная программа находится в явном противоречии с божественным откровением, к которому он апеллирует. «Если абстрагироваться от Бога и не обращать внимания на религиозную терминологию – перед нами якобинец или революционный коммунист», – говорил Матц.

2. Идеология в принципе революционна. Соответственно этому системы ориентации вроде консерватизма, часто именуемые идеологиями, могут рассматриваться лишь как эпифеномены2 идеологии, получающие отчетливое оформление благодаря своему противостоянию собственно идеологии.

3. Идеология есть, по сути, картина мира, сложившаяся в ходе систематического редуцирования сложности действительности. В случае с "праведниками" это происходит в двух измерениях: до некоторой степени по вертикали – через снятие различения потустороннего и посюстороннего, духовного и светского, религии и политики; по горизонтали – через конструирование универсального конфликта между идеологическим движением и "миром".

4. Идеология развертывает этот антагонизм в перспективе священно-исторически понимаемого прогрессивного процесса, включающего в себя кризис и как катастрофическое событие, и как экзистенциальную решимость. Тем самым она создает ориентационный и мобилизационный потенциал и дает возможность идеологической политике и ее носителям явить себя в качестве эпохального движения.

5. Идеологическая политика имеет опору не в обществе, чьи структуры и ценности вы растают из его традиций, а в трансцендентном по отношению к обществу принципе, который обществу навязывается; политик, следовательно, – представитель уже не общества, а трансцендентного принципа (идеологии), поэтому в спорных случаях его функция имеет диктаторский характер.

Отличительные признаки идеологии с совершенной очевидностью характеризуют ее как в высшей степени специфический феномен среди всего того, что составляет область убеждений, имеющих силу веры. Исходным пунктом идеологии, по самой сути, служит некоторая "идея", развивающаяся в интеллектуальной среде и ведущая к возникновению интеллектуальных движений, которые более или менее выраженно воздействуют на все общественное создание либо выливаются также и в массовые политические движения.

«Если прототип идеологического движения эпохи модерна усматривается в кальвинистских сектах периода религиозных противоборств на заре Нового времени, то это значит, что сам процесс секуляризации не может быть причиной образования идеологии», – утверждал У. Матц. Идеология возникает, напротив, в контексте религиозного плюрализма и скрепленного конфессионально абсолютизма, как революционная сакрально-политическая доктрина. Обмирщенное вплоть до того, что оно становится политической программой, религиозное призвание, напротив, само выступает элементом широко и надолго развертывающегося процесса секуляризации.

Матц в своем труде определяет такие отличительные признаки общества модерна как:

— относительная незначимость политики;

— сбивающее с толку сосуществование и конкуренция – в пределах одной и той же культурной системы – различных религий или, соответственно, мировоззрений, чем, по всей вероятности, также можно объяснить ослабление четкости очертаний и силы значимости передаваемых по традиции ориентационных систем вследствие их нивелировки;

— отображаемая в этом плюрализме и все большем ослаблении традиции потенциальная аномия.

Данные признаки он связывал с реагированием на них идеологии в силу ее логики, и это реагирование было «до некоторой степени терапевтическим».

По мнению У. Матц, классические идеологии в их старой форме приходят в упадок, они утрачивают ясные очертания, а значит, уходит и резкое их взаимопротивопоставление, они больше уже не носят характера всеохватывающих общественных "теорий", а потому не сохраняют традиционной привязки к поддающимся однозначному социально-структурному определению группам. Но в своей сущности идеологии не исчезли, они лишь изменили, так сказать, свое агрегатное состояние: произошла определенная дисперсия идеологического, которая оказывает свое воздействие на политическое сознание, несмотря на весь прагматизм. Политический словарь, как и прежде, повсюду в мире пронизан «идеологемами» классического происхождения. Так что, может быть, и можно вслед за Ханной Арендт прийти к утверждению, что большие идеологии сегодня "только в лепете оправданий еще играют роль".

6. Современные представления о роли идеологии в государстве (на примере России)

6.1 Цинизм как идеология нашего времени

К вопросу об эффективности проводимых в России в наше время реформ можно относиться по-разному – в зависимости от подходов и критериев. Для одних достигнутые результаты являются нормальными, а пройденный путь – единственно возможным, для других (я отношусь к их числу) очевидно, что они могли бы быть значительно лучше, если бы власть была чуть менее глупой и жадной.

Однако было бы ошибкой полагать, что критерии эффективности проводимых реформ лежат лишь в плоскости экономических индикаторов. Сегодня стало очевидным, что мы страдаем от более тяжкого кризиса, чем экономический. Этот кризис – отсутствие разумной, понятной большинству и принимаемой большинством идеи общенационального развития. На мировоззренческом уровне царит полный хаос. Мы отплыли от берега коммунистической идеологии, взяв курс на систему либеральных общечеловеческих ценностей, но в результате застряли в болоте цинизма.

Таким образом, тот факт, что рыночная идеология западного толка полностью скомпрометирована и трансформировалась в идеологию цинизма и абсолютной власти денег, в сущности является наиболее обобщенной и выразительной оценкой деятельности наших политических деятелей.

Между тем роль идеологии в институционально слабом государстве трудно переоценить. Переходная экономика не может быть деидеологизированной. Деидеологизация – удел сытых обществ. В отсутствие материальных стимулов какие еще соображения, кроме моральных и идеологических, способны побудить того же государственного чиновника руководствоваться интересами государства и народа? Основная вина "чикагских мальчиков" как раз заключается в том, что они убили всякую мораль и ростки новой идеологии. Публичный грабеж страны стал первым сигналом о том, что идеологией нового времени является цинизм.

Цинизм власти немедленно передался народу. Сегодня народ также полностью находится в плену обывательского цинизма. Он не доверяет власти, а власть отвечает тем же, ибо она самодостаточна, т.е. коррупционна.

Коррупция и взяточничество в государственных структурах являются естественным следствием идеологии цинизма. Люди, даже в высших эшелонах власти, искренне не понимают, во имя чего, собственно, не воровать. Нециничное и бескорыстное поведение стало чем-то вроде глупости и иррационализма – не украдешь ты, больше достанется другому. Только в атмосфере всеобщего цинизма возможна ситуация, когда руководитель коммерческого банка, обманувший сотни людей, вновь пытается баллотироваться в парламент, апеллируя, по сути, к доверию уже раз обманутых людей. То, что общество практически не реагирует на подобные проявления публичного цинизма, означает, что правила игры приняты.

Сегодня проникшая во все сферы общества идеология цинизма стала самым большим тормозом на пути экономического и общественного развития страны. В условиях кризиса доверия движение вперед крайне затруднено. Проблема страны не в отсутствии хорошо разработанных программ и концепций экономического развития, а в отсутствии атмосферы доверия. Любая концепция легко разбивается о цинизм.

Как из болота цинизма перейти к системе либеральных ценностей, и возможно ли это вообще, пока неясно. Ясно лишь, что многим развивающимся странам это не удалось. Как минимум, для этого необходимо, чтобы в высших эшелонах власти образовалась критическая масса харизматических, внушающих доверие носителей какой-либо идеологии, альтернативной идеологии цинизма. До сих пор мы наблюдаем издевательство над этим принципом. Политическая система отфильтровывает в высшие эшелоны власти не наилучших представителей нации, а наиболее циничных. То есть либо система никуда не годится, либо некого фильтровать.

6.2 Русский патриотизм как идеология 21 века

Последнее десятилетие двадцатого, и особенно, первые три года двадцать первого века показали, что ни одно из основных идеологических направлений патриотической ориентации, как то, марксизм, монархизм, православная вера, национализм, не может выполнять роль полноценной идеологии русского народа и государства в наше время. Поэтому старания лидеров и сторонников того или иного направления сделать его основой для объединения всех патриотических сил не дало никакого положительного результата и не даст впредь. Ни одно из этих течений не смогло за годы "реформ" ни объединить другие патриотические движения в монолитную патриотическую силу, способную переломить ситуацию в пользу народа, ни получить поддержку патриотического большинства русского народа.

Значит ли это, что у русского патриотического движения нет перспектив, а страна и народ обречены? Нет. Нетрудно заметить, что большинство из рассмотренных направлений имеют общие постоянно повторяющиеся традиционные элементы русской патриотической идеи. Собственно эти элементы и составляют и всегда составляли основу русской идеологии во все периоды нашей истории. Так, если отбросить моменты специфические для каждой конкретной исторической эпохи развития страны, если не пытаться фотографически повторять прошлое, становится очевидным, что в русской идеологии, например, важна державность, а ее конкретная историческая форма – "православное самодержавие" или "первое в мире социалистическое государство" – явление временное и преходящее. Совокупность этих постоянных элементов, отточенных и выверенных за века и есть подлинно русская идеология – русский патриотизм.

Мы должны, вопреки стараниям врагов русского народа и амбициям и корыстным интересам нынешних "патриотических вождей" прийти к прагматичной, решительной, взвешенной идеологии, которая стала бы общерусской политической платформой, руководством к действию, а не очередным воздушным замком.

В связи с этим необходимо отметить главные и непреходящие принципы и понятия русского патриотизма и их содержание в нынешней исторической ситуации, которые должен каждый из нас, как мне думается, воспринимать и осознавать в качестве основы нашей будущей социальной и политической системы:

1. Русский патриотизм – воинствующая идеология миролюбивого русского народа, призванная способствовать сплочению русского народа, сохранению русского народа, росту русского народа, процветанию русского народа и могуществу русского государства - гарантии мирового равновесия и оплота сохранения, роста и процветания русского народа и других народов, живущих на территории русского государства.

2. Русская решимость – отстаивание интересов русского народа и государства всеми доступными средствами, готовность нести любые жертвы для защиты свободы и независимости русского народа и государства.

3. Русский народ – единый народ, ведущий свое начало издревле, осознавший свое единство со времен Киевской Руси и ее Крещения, и включающий в себя три ветви - белорусскую, украинскую и русскую (великорусскую).

4. Русские люди – русские, украинцы, белорусы, связанные общей русской православной культурной традицией и стремлением к единой государственности, независимо от места их рождения и проживания.

5. Русская земля, наша страна – территории проживания русских людей, входящие и исторически входившие в состав русского государства.

6. Русское государство, русская империя, держава – единое русское государство русского народа и других народов живущих на его территории, продолжение и развитие первого Русского государства – Киевской Руси и исторический преемник Второго Рима – Византийской империи.

7. Русская вера, русское православие – единственная вера верующих в Бога русских людей и единая культурная и нравственная основа, традиция и ориентация для атеистически настроенных русских людей.

8. Русская культура – воплощение русской самобытности – язык, нравственность, обычаи, искусство, наука, техника и технологии, медицина, образование, спорт, использующие тысячелетний опыт собственного развития и высшие мировые достижения, и опирающиеся на русское здравомыслие и православную культурную традицию.

9. Русская правда, русская культурно-информационная среда – от колыбельных песен, сказок, школьных учебников, книг, театров, музеев до средств массовой информации и культуры: газет, журналов, кино, радио, телевидения, интернета – основа общественного сознания, должна формироваться преимущественно русскими людьми в интересах русского народа и государства в русле русской культурной и исторической традиции, и патриотизма, используя собственный опыт, положительные мировые тенденции и популярные, модные приемы.

10. Русская власть – власть государственная, политическая, экономическая, финансовая, военная, законодательная, судебная, информационная, культурная, делегируемая гражданами русского государства своим представителям и являющаяся по преимуществу русской, в виду того, что русское население составляет большинство населения русского государства – призвана обеспечивать и защищать интересы русского государства, русского и других, проживающих на его территории народов, поддерживать баланс межнациональных интересов в русском государстве, равноправие граждан русского государства вне зависимости от их национальности и регионов страны, сложившуюся пропорцию русского населения в стране, соответствие численности русского представительства во всех властных органах и жизненно важных сферах деятельности доле русского народа в общей численности населения страны.

11. Русское устройство – исторически выверенная модель общественного и хозяйственного устройства, обеспечивающая существование и развитие страны как сильного независимого государства – основывается на идеологической системе, построенной на принципах патриотизма, политической системе – на жесткой административной вертикали с сильным самоуправлением на нижнем уровне, экономической системе – на полной государственной собственности и монополии в стратегических отраслях и сферах, и всемерном поощрении частной инициативы на уровне среднего и мелкого бизнеса.

12. Русская миссия – объективное, подтвержденное историей особое геополитическое положение русского государства, обеспечивающее мировое равновесие – баланс всемирных геополитических интересов, а также субъективное, многовековое стремление русского народа к установлению справедливого мирового порядка, мирного существования и взаимовыгодного сотрудничества всех государств и народов, его уважение суверенитета других государств, национальных и культурных особенностей и борьба с гегемонией какой-либо силы на мировой арене.

13. Русская веротерпимость – уважительное отношение к нехристианским мировым религиям – исламу и буддизму, а также к научной атеистической традиции.

14. Русское здравомыслие – русский реализм, способность отсеивать истинные ценности от "плевел" в красивых упаковках, практичность, изобретательность – проверка на разумность любых высказываний, положений, действий, "не взирая на лица"; стремление дойти до сути явлений; поиск естественных связей между событиями; отрицание, в полном соответствии с православной традицией, мистицизма, хиромантии, кабалистики и прочих "оккультных наук"; критическое отношение к иностранному опыту и культуре, достижениям, образу жизни; активное перенимание положительного иностранного опыта и приспособление его к нашим условиям; исследование "необъяснимых", "загадочных", "таинственных" фактов и событий с позиций здравого смысла, используя научные методы; отсутствие догматизма и понимание ограниченности любой теории и неполноты любого знания.

15. Русская нравственность – нормы жизни, поведения, основанные на народном опыте, православной христианской морали и русском здравомыслии и отрицающие распущенность, порочность, извращенность, подлость, предательство, стяжательство, лицемерие, лживость, а также любые попытки "легализовать" в русском общественном сознание эти и другие пороки.

16. Русская справедливость – основа и высшее проявление русской законности – носит универсальный характер, основанный на общечеловеческих ценностях, русском здравомыслии и православной традиции; отрицает расовое, национальное, религиозное, классовое превосходство и угнетение; строит отношение к другим народам, государствам в зависимости от их отношения к русским людям, народу и государству; признает законным распределение общественных благ и богатств по труду, по общественно полезным результатам деятельности и дальнейшую передачу их по волеизъявлению собственника или по наследству; считает естественным долгом людей и государства помощь детям, старикам, слабым, больным; рассматривает как священный долг каждого гражданина исполнение обязательных общественных и воинских обязанностей; поощряет общественно полезную деятельность; требует неукоснительного возмездия преступникам – предателям, убийцам, ворам, врагам Отечества; предполагает необходимым оказание всемерной поддержки друзьям и союзникам русского народа во всем мире, и борьбу с несправедливостью и гегемонизмом в международных отношениях.

17. Русское достоинство – русское национальное самосознание, национальное самоуважение – понимание русскими людьми своего национального единства, особого места русского народа и государства в мире; гордость за историю своей страны, ее культуру и великие достижения русского народа; критическое отношение к своим недостаткам, стремление исправлять их, но без самобичевания; готовность решительно и всеми средствами отстаивать честь и достоинство своей страны, русского государства, русских людей и свои собственные честь и достоинство; отсутствие снобизма и чувства превосходства перед людьми других национальностей.

18. Русская самостоятельность – инициативность русских людей, изобретательность, способность разумно действовать без указки в нестандартных ситуациях, на свой страх и риск, в сложных условиях, при остром дефиците средств и ресурсов - огромный резерв при разумном патриотическом законодательстве для быстрого развития малого и среднего бизнеса, экономики в целом, освоения природных богатств удаленных районов страны.

19. Русская прямота – принципиальность, твердость, решительность – врожденная способность русского человека отстаивать свое мнение, убеждения и общие интересы в прямом столкновении с противником даже если последний существенно превосходит его в силах.

20. Русская хитрость – военная, дипломатическая, хозяйственная, техническая хитрость, изобретательность – выработанная веками борьбы с превосходящими силами противника, тяжелыми природными условиями и нехваткой самого необходимого для существования способность малыми силами, средствами, численностью, ресурсами добиваться победы, положительного результата в "безвыходных" ситуациях.

21. Русская соборность – русская демократия, отрицающая "ценности" западной демократии, основанной на дорогостоящем манипулировании общественным мнением при котором народ фактически не делегирует власть, а "продает" ее представителям наиболее богатой части населения.

22. Русская общинность – русский коллективизм – традиционный приоритет в русском сознании общественного над индивидуальным, коллективизма над индивидуализмом, основа русской народности.

23. Русская народность – исконная демократичность русских людей – внеклассовое и внесословное, независящее от власти, богатства и положения в обществе, ощущение русским человеком себя частицей русского народа, понимание своей связи, близости с русским народом, со всеми русскими людьми "какие они есть", единства своего происхождения и судьбы с русским народом, отрицание элитарности как превосходства перед народом и оторванности и изолированности от народа.

24. Русское богатство – основа благосостояния русского и других живущих на территории русского государства народов – культурные, материальные, природные, трудовые ресурсы русского государства, принадлежащие прошлым, нынешнему и будущим поколениям, которые нынешнее поколение должно интенсивно использовать на общее благо, справедливо распределять, защищать и приумножать для будущих поколений.

25. Русское могущество – могущество русского государства – способность и решимость единого русского государства, основанная на экономической и военной мощи и опережающем развитии современных видов вооружений и оружия массового уничтожения, обеспечить внешнюю и внутреннюю безопасность страны и ее союзников, а также интересы страны в мире вне зависимости от того сколько и каких сил на них покушаются.

26. Русское процветание – экономическое и духовное благополучие русского народа и других народов живущих на территории русского государства, основанное на внутреннем согласии и сплочении общества, волеизъявлении народа, индивидуальной инициативе, эффективном устройстве экономического, общественно-политического и государственного механизмов, созидательном труде, развитии науки и современных технологий, русского искусства, спорта, справедливом и стройном законодательстве, социальных гарантиях в сферах здравоохранения, образования и жилищного обеспечения, эксплуатации природных богатств страны и общемировых природных богатств, могуществе русского государства, взаимовыгодном международном сотрудничестве и самостоятельной внешней политике, жестко отстаивающей национальные интересы.

27. Русские вожди – русские государственные деятели, такие как Владимир Креститель, Александр Невский, Дмитрий Донской, Богдан Хмельницкий, Петр Великий, Екатерина Великая, Владимир Ленин, Иосиф Сталин, которые, несмотря на все недостатки и ошибки, проявили себя как подлинные русские государственники, являющиеся историческими ориентирами для русских патриотов последующих поколений.

28. Русское воинство – вооруженные силы страны, народа – самоотверженные патриоты, а не наемники, служащие тому, кто больше заплатит, защитники Отечества от внешних и внутренних врагов, оплот русской независимости, гарантия обеспечения национальных интересов, важнейший приоритет подлинно русского государства.

29. Русская гвардия – организация, партия, ведущая решительную борьбу за интересы русского народа и государства – патриотический авангард русского народа, связанный железной дисциплиной и опирающийся на принципы и идеологию русского патриотизма, призванный обеспечить единство патриотических сил страны, необходимое для достижения ими власти в стране, и выполнение основных целей идеологии русского народа.

30. Русская цель – духовное совершенствование русского народа, рост русского народа и освоение им всех русских земель, достижение процветания русского и других народов, живущих в русском государстве, становление русского государства одним из главных мировых центров культурного и экономического развития человечества, способного успешно выполнять историческую миссию русского народа – установление справедливого мирового порядка без войн и насилия.

Кто-то может сказать, что приведенный список основных принципов русского патриотизма далеко не полный, кто-то может сказать, что этот список слишком длинен, перегружен несущественными деталями и включает в себя много неосновных положений. Да, наверное, список можно сделать и полней и лаконичней, но и из данного выше, из этой «азбуки русского патриотизма», видно, что отличия у патриотов разной идеологической окраски носят непринципиальный характер и не являются непреодолимым препятствием для объединения, и ясно, что объединяться нужно для совместных решительных действий во имя высших целей народа и страны.

6.3 Нужна ли идеология современной России?

Cоветская теория государства рассматривала идеологическую деятельность государства как его важнейшую функцию, посвящая ей большие разделы в учебной и научной литературе. К концу 80-х годов отношение к государственной идеологической деятельности и, соответственно, к слову "идеология" изменилось. Идеология стала пониматься как нечто злобное, насильственно навязанное сознанию. Объем учебного и научного материала резко сократился. Появилось много негативных публикаций, перечеркивающих как советскую идеологию, так и идеологию вообще. Количество их возросло после принятия Конституции Российской Федерации, закрепившей деидеологизацию общества. Идеологическая деятельность государства была сведена к нулю. Представляется, решение это ошибочное, проистекающее из непонимания роли идеологии в жизни общества.

Освещенная авторитетом нации и государства, идеология раньше или позднее превращается в автономную силу, автоматически мобилизующую на свою защиту все находящиеся в распоряжении государственной машины средства – вплоть до репрессивных. Невольными пленниками ее становятся не только "низы", "массы", но и "верхи", включая самих творцов идеологии. Так, по некоторым данным, за период с 1918 г. по 1941 г. в нашей стране погибло 37 миллионов человек. Думается, что решающую роль здесь сыграли не какие-то особые свойства нашего народа, а программные черты доктрины, ставка на насилие, на классовый подход, оправдание любых жертв ради скорого наступления мифического рая на Земле.

Формируется идеология различными способами, которые определяются политическим режимом. В нормальных, демократических режимах каждая общественная сила вырабатывает свою систему взглядов и идей, которые конкурируют между собой и доказывают свою правоту на политической арене. Сама по себе идеология – лишь часть общественной жизни, основную массу которой составляют социальные, экономические, политические и иные воззрения общественных групп, классов, сословий. Та сила, которая в ходе политической борьбы доказала свою перспективность, прогрессивность на данном этапе развития данного общества, приходит к власти, а ее идеология также на данный момент делается официальной идеологией и ориентирует государственную деятельность. Это означает, что экономические и социальные программы в обществе принимаются и реализуются исходя из ее постулатов.

Обычно в обществе функционируют и борются различные партии и, прийдя к власти, они формируют правительство. Неудача правительства означает, что идеологические постулаты не соответствуют обстановке, их надо корректировать, совершенствовать, приводить идеологию в соответствие с обстановкой. Если этого недостаточно или это невозможно, вопрос решается кардинально – к власти приходят общественные деятели, олицетворяющие другую идеологию, представляющие интересы другой части общества. Поэтому появление единой всеобъемлющей, претендующей на исключительность идеологии естественным эволюционным путем практически невозможно. Не исключены попытки каких-либо общественных сил навязать свою идеологию обществу, но это уже будет повторением худшего в нашей истории.

Нужна ли современной России новая государственная идеология? Дискуссия об этом ведется на протяжении нескольких последних лет. В ней принимают активное участие политики, ученые, журналисты, государственные деятели. Мнения участников этой дискуссии разделились. Одни полагают, что в обществе, основанном на принципах политического и идейного плюрализма, никакой идеологии, претендующей на роль государственной, не должно быть. Напротив, приверженцы создания государственной идеологии усматривают в ней важный инструмент консолидации российского общества, способ обретения нового качества.

Сторонники первой позиции ссылаются на Конституцию Российской Федерации, которая запрещает государственную идеологию. Однако закрепление "деидеологизации" в обществе на уровне Основного Закона страны преследовало, как представляется, скрытую цель смены идеологии. Но никто в государственном аппарате: ни правительственные органы, ни региональные на местах, ни органы образования должной ясности в содержание такой смены не внесли. Широко разрекламированная и активно внедряемая идея "деидеологизации" и "деполитизации" привела к отрицательным последствиям, в частности выяснилось, что фундамент новой государственности очень не прочен. Хотя еще чаще политологи говорят о складывании своеобразной двухпартийной системы ("партии власти" и "партии оппозиции"), на деле мы погружаемся в идейный вакуум. Нечувствительны к идеологиям всех типов и профессиональные политики, и простые граждане. Но для нас единая, приемлемая для общества в целом идеология является жизненно важной сегодня. Без нее общество расслаивается, теряет единство. И ни о каком прогрессе, в том числе и на демократическом пути развития, в такой ситуации не может быть и речи.

Что должно лечь в основу российской государственной идеологии? Важный в перестройке (так назывался период реформирования 1985-1989 гг.) блок "общечеловеческих" ценностей под условным названием "Возвращение в цивилизацию" исчерпал себя и не упоминается даже приверженцами западного направления общественного развития. Сейчас обсуждаются в разных вариациях четыре блока ценностей и интересов, которые могут быть положены в основу объединяющей идеологии. Условно их можно обозначить как "православие", "национализм", "капитализм" и "социализм".

Идея религии, "православия" как основа возрождения духовности в 21 веке привлекает внимание многих. В ее пользу говорит увеличивающийся интерес к церкви. Ее стали посещать не только простые граждане, но и высокопоставленные представители государственного аппарата. Но брать религию за основу государственной идеологии нельзя. И не только, и не столько в связи с закреплением отделения церкви от государства, сколько с тем, что в многонациональной России слишком много конфессий, чтобы сделать одну религию, например, православие, основой духовной жизни. "Социализм" и "капитализм" также не смогут стать идеологией, объединяющей общество. Первая – в связи с негативным прошлым опытом, тоталитарным режимом, вторая – в связи с бедствиями, которые принесли рыночные отношения в настоящем.

В ряду названных четырех блоков ценностей наиболее перспективной является национальная идея. Она популярна и обладает большим потенциалом. Данное понятие нередко толкуется расширительно: как следование национальному духу или даже как синоним патриотизма. Но это неверно, патриотизм не сводится к национализму, он даже перекрывается им в малой степени. Патриотизм – необходимый элемент, часть любой государственной идеологии, но сам по себе несущей опорой не служит. Он должен быть сцеплен идеями, устремленными в будущее и "гарантирующими" реализацию патриотических ценностей.

Употребление термина "национализм" более правильным считается в его стандартном европейском смысле – как возведенный в ранг государственной политики эгоизм титульной нации. Конечно, в таком виде национализм отпугивает многих в стране. Есть еще один момент, который препятствует ему стать идеологией. Национальная идея может быть очень актуальной, мобилизующей, если речь пойдет о нации, порабощенной другим государством. Например, она понятна чеченцам. А для России в чем национальная идея? Если речь идет о возрождении России, о выходе ее из кризиса, о решении всех проблем, которые его порождают, то они хорошо известны и лежат на поверхности. Чтобы их обозначить нет необходимости в некой "сверхидее", как бы ее не называть.

Российская национальная идея должна быть денационализированной. Это должна быть идея нации – государства, а не нации – этноса. Но наполнить национальную идею конкретным содержанием, а тем более, изложить ее в простой и доступной формуле для большинства россиян – дело исключительной сложности.

Более приемлемой, но не единственной идеологией будущего российского общества представляется идеология гуманизма. Гуманистическим видится и предстоящий век. Для реализации указанной идеологии необходимо повысить образовательный уровень населения. Я думаю, что главным направлением государственной заботы должны стать образование и наука. Эта идея, по-моему, перспективная. Мы должны не только сохранить, но и многократно усилить наш интеллектуальный потенциал. Именно с интеллектом мы должны выходить на мировую сцену, а не с попытки производить у себя текстиль или электронику ушедшего поколения, как это делают многие страны "третьего мира". Целесообразнее работать на опережение, концентрируя внимание на наиболее перспективных направлениях деятельности.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Очень давно я пришел к мысли, что Россия утеряла свою идеологию.

Если в Советском Союзе были пионеры, красный флаг, серп и молот, специфический государственный строй, все стремились догнать и обогнать Америку, были объединены одной общей идеей, проводилось очень большое количество программ по воспитанию масс, то сейчас никакой идеологии и общей идеи нет.

Какая у нас общая идея? Что нас объединяет? Что выгодно отличает нас от других? Чем мы специфичны? Отвечаю на вопросы по порядку: никакой, ничего, ничего, ничем.

Все это побуждает молодежь действовать самим. Скин-хеды, «белые люди» борются за «чистоту» русского народа. Это приводит к разбоям, массовым беспорядкам и т.п. Людям нужна идеология! Без нее у государства нет будущего. «Нет ничего сильнее веры», – говорил Пауло Коэльо.

Так давайте общими усилиями придумаем идеологию для России! Пусть это будет первый шаг, но с чего-то надо начинать.

Но, что бы создать идеологию нужно ответить на сотни вопросов религиозного, исторического, философского, политического, психологического, экономического планов.

Много идеологий уже давно существует. И чтобы их оценить, не нужно быть «широким специалистом». Прежде всего, нужно, просто, быть честным самим с собой. Нужно посмотреть, понравится ли тебе, если именно с тобой будут поступать по этой идеологии, то есть также, как ты поступаешь, по этой идеологии, с другими. Конечно, здесь существует определенная сложность, чтобы оценить любую идеологию, хороша она или плоха, нужно уже заранее обладать определенными здравыми понятиями, что же такое – хорошо, а что такое – плохо. Сложность в том, что некоторые станут бесконечно оспаривать, а что же такое – здравые. А процентное соотношение таких «некоторых» к общему числу граждан, в основном – как раз и является показателем здоровья общества.

И вряд ли вообще возможно изобрести что- либо «новое», даже сверхнаучному НИИ. От них можно ожидать лишь более-менее удачной компиляции того, что уже давно всем известно.

Вот и давайте посмотрим. Порядок в нашей стране нужен? Нужен. Всем? Ну, нормальным гражданам – всем. Так, какие нам известны порядки: первобытный, феодальный, немецкий порядок, японский порядок, американский порядок? Какие там есть плюсы и минусы? Что нас устраивает, а что не устраивает? Стоит ли нам изобретать что-то невиданное? А может быть стоит попросту ввести уже что-либо из существующего, распространить такой порядок и на нас? Что нас в тех порядках не устраивает?

Лучше все это знать и понимать, чтобы сделать осознанный выбор и чтобы не только поразмышлять, но и реально излечить российское общество от этой «идейной болезни».

Список использованной литературы

Арендт Х. Истоки тоталитаризма. М., 1996.